Импульс

— Куинни слишком легкомысленная, — говорят все соседи, а она только усмехается. — Тина далеко пойдет, — и Куинни тут же сникает. Она с семи лет знает, что будет помогать людям. Тина слушается родителей и поступает, как должна. Иногда Куинни хочется схватить Тину за плечи и хорошенько приложить о стену. Может, тогда она хоть изредка будет думать своей головой, прежде чем безропотно делать то, чего от нее ждут. Любое проявление несогласия Тина душит в зародыше, лишь бы не разочаровать родителей. А потом они внезапно умирают... Сгорают за считанные дни, и сестры остаются одни. Куинни приходится строить новые планы, помогать людям более простым способом, чем она предполагала, просчитывать наперед все возможные последствия, но даже тогда Куинни не забывает находить радость в самых незначительных мелочах. — Улыбнись, иначе не выжить, — тормошит она Тину. — Глупости, — отмахивается та. — У меня нет на это времени. Она любит ее, Куинни знает, но от понимания легче не становится. Ей необходимо чувствовать себя нужной, вместо этого Куинни взашей гонит мысль, что она обуза. Привыкает. Быстрее, чем стоило бы, но больше не спрашивает, почему Тина такая хмурая или грустная. Зачем, если снова окажется неугодной? К тому же когда Куинни беспокоится всерьез, она может зажмуриться, сосчитать до пяти, сосредоточиваясь на мыслях сестры, и узнать, что же случилось. Это не кажется чем-то плохим или постыдным, она же переживает. Куинни с раннего детства хорошо чувствует людей, и со временем легилименция становится едва ли не единственной отдушиной. Если Тина не хочет ее помощи, возможно, Куинни пригодится кому-то другому, думает она, но, к ее разочарованию, желающие не появляются. Куинни расстраивается, но не падает духом. Когда-нибудь кто-нибудь обязательно найдется. Кто-нибудь, кому она сможет открыть глаза на него самого. Куинни солнечно улыбается и идет дальше по своим делам, попутно заглядывая в мысли прохожих. Она даже не всегда замечает, для нее это так же естественно, как дышать. И совсем неважно, что Тина каждый раз неодобрительно поджимает губы, когда замечает, разворачивается и уходит, показывая пренебрежение. Куинни едва сдерживается, чтобы не показать ей вслед язык. У нее и так ощущение, будто всю жизнь она проводит в тени сестры, может Куинни хоть от чего-то получать удовольствие? Иначе для чего жить? Сидеть в душном кабинете и перекладывать с полки на полку папки, в которых записаны чужие жизни, но ни малейшего намека на то, какая душа у их хозяев? Это для Тины, но не для нее. Куинни знает, что обстоятельства могут вынуждать самых хороших людей на самые страшные поступки. Ей странно, что Тина забывает об этом, не показывая носа из своего кабинета. Порой Куинни кажется, что та теряет человечность в погоне за карьерой. — Блондинка, — снисходительно несется ей вслед, куда бы она ни пошла. Куинни давно не обижается, она знает грязные секреты каждого и в случае чего сможет ударить намного больнее. Она только снаружи улыбчивая простушка, а внутри... Человеческие мысли и чувства накладывают отпечаток. Иногда ей кажется, что она растворяется в них. В такие дни Куинни очень много готовит и болтает без умолку. Даже не спрашивает, как у Тины дела, заполняет собой все пространство. Куинни называет это встряской, Тина — детством. Ну и пусть, кто-то же в их семье должен отвечать за безрассудство. В конце концов, Куинни не прыгает с крыши и не проклинает всех подряд. Она свято уверена, что время от времени просто нужно выпускать пар, адреналин ей ни к чему. Так и есть, пока она не встречает Ньюта. Куинни пытается быть милой, но побаивается его. Отрешенный, оглядывающийся по сторонам и такой одинокий, что перехватывает дыхание. Она принимает его эмоции так близко к сердцу, что, кажется, срастается с ними. Куинни не может так просто отпустить Ньюта. Она щебечет что-то без остановки, не особенно вникая в смысл, и то и дело поглядывает на Ньюта. Он отводит взгляд, перебирает в голове названия животных, их внешний вид и места обитания, думает о погоде и браконьерах, а Куинни все ждет, ждет и... — Не надо, — Ньют поднимает голову, смотрит ей прямо в глаза, и Куинни кажется, что она задыхается. Он перекрывает ей кислород, открывая доступ к своим чувствам и тут же захлопывая эту дверь. — Я могу помочь, — не отводя взгляда, отвечает на грани слышимости. — Легилименция лечит разум, мой в полном порядке, — Ньюту не удается скрыть горечь в голосе, хотя, возможно, он и не пытается. — Ты просто боишься, — Куинни протягивает руки вперед, но тут же отдергивает. Рано. — Все люди разные. Если не сложилось с кем-то одним, не значит, что не получится с другим. — Куинни! — почти взвизгивает Тина. — Сколько раз я говорила, что это неприлично?! — Все хорошо, — чуть улыбается Ньют. — Она права, а на правду не обижаются. Все было очень вкусно, кстати. Он поднимается из-за стола и мнется у порога, сгибая и разгибая пальцы. Куинни и не думает отступать, несмотря на опасность, страх и его просьбу. Она чувствует: Ньют — тот самый, кого она должна вытащить из-за выстроенной стены отчуждения и кому показать мир. Он уже так много видел, но отказывается рассмотреть то, что у него под носом. Куинни понимает, что увязает по уши, когда не может уснуть и готовит какао. Намного больше, чем необходимо. Оно ей помогает унять беспокойство — возможно, и Ньюта чуть успокоит; но когда она открывает дверь, его нет. Только чемодан посреди комнаты. И она почти уверена, что Ньют и не собирался оставаться. Ему нужно позаботиться о стольких животных, что и дела нет до Куинни, которая смогла бы вернуть его к людям. Ньют запирается в привычном для себя мире, отказывается от ее помощи, но Куинни ему не позволит. Ньют отчаянно нуждается, чтобы его привели к свету, Куинни может его создать. Не все обманывают и предают, не от всех нужно прятаться. Она чувствует, что он боится довериться. Знает, что виноват кто-то очень близкий. Спасение вымирающих животных от смерти не спасет Ньюта, боль будет медленно съедать его, пока не станет слишком поздно. Куинни слишком долго вглядывались в лица прохожих, чтобы упустить того, кому действительно нужна. И ей без разницы, что Тина надеется на повышение, если приведет его в МАКУСу. Куинни волнует только Ньют, который сейчас в незнакомом городе ищет пропавших питомцев разных пород, а временами и невидимых. Она улыбается, натягивая на плечи пальто, не сразу замечая ошарашенную Тину. — Ты куда собралась? — За Ньютом, конечно. Не зря же я какао варила. Таких, как она, опрометчиво называют прожигателями жизни. На самом деле все сложнее. Каждый человек ждет переломного момента, точки отчета, толчка в бок, чтобы посмотреть в нужную сторону и увидеть свое предназначение. Кто-то игнорирует, кто-то отмахивается, а Куинни слишком отчаянно искала, чтобы тут же не помчаться навстречу. Она настолько глубоко ныряет в сознание Ньюта, так проникается его эмоциями, что, не задумываясь о последствиях, идет за ним по пятам. Она знает, что это правильно. Куинни должна ему помочь. Доказать, что людям можно верить. Ей не нужен адреналин, но иначе Ньют так и будет жить в своей скорлупе и видеть только ту часть реальности, что сам себе позволяет. Куинни не согласна, поэтому и ввязывается в единственную в своей жизни авантюру — догнать и не отпускать, пока Ньют не раскроется. Она уверена, что справится. — Ты идешь? — оглядывается на по-прежнему удивленную Тину. — Приключения начинаются. Куинни отслеживает магический след и уверенно шагает по мостовой. Когда есть цель, даже дышится легче. Куинни так скучала по этому чувству, что ни за что не позволит ему исчезнуть. Оказывается, нужны всего лишь правильный человек и толпа сбежавших неведомых зверушек, чтобы Куинни почувствовала себя действительно нужной. Уже только за это она будет благодарна Ньюту по гроб жизни. А может, и не только, они же еще не встретились. Куинни передергивает плечами и хихикает, как девчонка. Она ощущает себя невесомой и воздушной, способной на любые чудеса, и это настолько чудесно, что хочется петь, танцевать и кричать разные глупости. Куинни наконец понимает, для чего рождена, и нет ничего прекраснее этого чувства.