Голод

      У тела есть свои потребности.       Она прожила больше тысячи лет и всё же обладала смертным телом, которое нуждалось в пище, воде и воздухе. Сколько раз она умирала от голода, с раздутым животом и впалым лицом? Сколько тонула в море или в реке, гибла от удушья под тяжёлой, вонючей тушей варвара? Однако она понимала, что телу недостаточно лишь жизненно необходимых вещей, оно требовало и иного.       Её разум, рационально и бесстрастно правивший телом, сознавал отравлявшую его похоть. Так в картах Таро за мудрой женщиной, коронованной луной, следовала окружённая розами блудница. Она позволяла себе улыбаться с мрачным удовольствием, думая о том, что папесса ближе к совершенству, чем императрица. Упадок и разложение — французской шлюхе, пускай тонет, потворствуя себе и своим желаниям.       И всё же тело Англии не прекращало терзать её рассудок.       Франция питала отвращение к корсетам, хотя всё её нижнее бельё было пошито из лучшей дорогой ткани и лишь у самых фешенебельных кутюрье. Её спальня («Это будуар, Angleterre») до сих пор хранила остатки стиля барокко: гнёздышко истинной женственности и декаданса с великолепной позолотой, резными херувимами и изображениями роз. Без сковывающей брони из китового уса и шёлка Франция двигалась легко и плавно, наливая шампанское из бутылки в серебристое ведёрко со льдом. Хлопок пробки иронично повторился эхом, когда Англия сдержанно остановилась у двери, одетая в слишком сдержанные и старомодные цвета, серый и чёрный.       Франция улыбнулась. Она носила красную помаду в тон чайному платью японского стиля, которое изящно подчёркивало её безупречную фигуру и ниспадало складками, словно драпировка бесценной греческой статуи. Рукава и подол платья были отделаны венецианским кружевом, напоминавшим пену закатного моря.       — Chère, тебе стоит посетить со мной месье Уорта, — с подчёркнутой медлительностью проговорила она. — Он подлинный мастер своего дела.       — У меня есть с полдюжины платьев Уорта, — небрежно ответила Англия. — И всё же спасибо за приглашение.       Франция протянула ей элегантный фужер с искристым бледно-розовым шампанским, и Англия сделала глоток.       — Я почти верю, что ты не питаешь интереса к моей компании, — отметила Франция.       — Есть другие люди и другие места, о которых я могу вспомнить.       — Конечно же, именно о них ты сейчас и думаешь. Надолго собираешься остаться в Париже?       — Не слишком.       — О, но как же ателье? Мулен Руж? Поздние ужины с танцовщицами канкан и гризетками? Лувр, катакомбы? Опера?       — Одного путешествия по Парижу довольно на целую жизнь, особенно такую долгую, как наша, — разрумянившись от шампанского, Англия поставила пустой фужер на стол.       Франция скривила красные губы в презрительной гримасе.       — Ты ранишь меня.       — Не вижу крови.       — Её и так хватает, сама знаешь. Как жаль.       — Почему?       Выражение лица Франции не изменилось.       — Не все смертельные раны кровоточат.       — Ты выпила слишком много абсента, — фыркнула Англия.       — В тёмных снах la feé verte есть своя мудрость, — ровно ответила Франция. — Ещё шампанского?       — Да, пожалуйста.       Англия разглядывала покрытые красным лаком ногти Франции на фоне тёмной бутылки шампанского. Грациозной походкой подойдя к стоявшей у двери Англии, Франция наполнила её фужер, вернулась к своей софе и раскинулась в вальяжной позе — одалиска с пышными золотистыми волосами, любой художник отдал бы жизнь, чтобы изобразить её на холсте. Её горло обвивала алая лента с нанизанными рубинами, и это ожерелье блистало на её молочно-бледной коже, словно открытая рана. Синие глаза, ярче сапфировых браслетов на её тонких запястьях, смотрели с кошачьим выражением удовлетворения и расчётливости.       Англия зло проглотила остаток шампанского и поставила фужер с такой силой, что едва не разбила его о мраморную крышку стола. Она ураганом пронеслась к Франции, которая лишь дразняще-доброжелательно улыбнулась ей.       — С тобой всё хорошо, ma petite enfante? — промурлыкала золотоволосая женщина.       — Заткнись, — рыкнула Англия. Она остановилась, глядя на Францию сверху вниз, её сердце билось с глухим стуком, кровь бушевала в венах.       По-прежнему улыбаясь, Франция взяла её ладонь в свою и бережно, благоговейно поцеловала. Руки Англии больше не были грубыми и мозолистыми, кожа смягчилась благодаря перчаткам и бумажной работе, и Англия даже научилась время от времени делать косметические процедуры. Конечно, ей было далеко до утончённости рук Франции, и она наотрез отказывалась использовать лак или хотя бы приводить в порядок ногти. Улыбающиеся накрашенные губы лукаво скользнули по выпирающим — всё ещё — костяшкам, расцеловали каждую. Затем спустились ниже, сомкнулись на кончике пальца, и его приласкал тёплый язык. Англии стало тяжело дышать. Франция издала глубокий грудной смешок, чуть отстранившись.       — Тебе нужно лишь попросить, — прошептала она. Медленно, томно она подняла голову и провела пальцами по горячей щеке Англии.       — Это ничего не значит, — заявила Англия. Ответом был только мелодичный смех. Проворные пальцы расстегнули серый жакет и небрежно позволили ему упасть на пол. Консервативное кружевное жабо последовало за ним, как и скромная блуза с длинными рукавами, а потом длинная юбка с тонким шлейфом, кринолин и подъюбник.       — Не сломай, — прорычала Англия, когда пальцы вытаскивали черепаховые гребни, скреплявшие её песочно-золотистые волосы.       — Тебе и вправду стоит позволить мне отвести тебя в достойное ателье, — сказала Франция. Она изучила волосы Англии, упавшие грудой изломанных кудрей, и почти нежно заправила пару прядей за ухо.       Вместо ответа Англия с пылающим от шампанского и, возможно, стыда лицом принялась развязывать шнуровку алого чайного платья. Руки, к её чести, не тряслись, платье упало, и почти обнажённая Франция вздохнула. Белый шёлк, легко окрашенное кружево и ленты не могли предложить даже подобия благопристойности; были видны розовые верхушки полных грудей.       Франция гортанно рассмеялась.       — Доверься старшей сестрёнке, — выдохнула она и повела Англию в постель, направляя, словно маленького ребёнка.       Англия нахмурилась, но уступила, сев на огромную позолоченную кровать в одних панталонах, корсете и сорочке, на ногах её были дорогие, однако невзрачные дорожные сапоги. Франция плавным движением опустилась перед ней, чтобы снять их. Затем отцепила подвязки, крепившиеся к голубино-серому корсету, и стянула шёлковые чулки, обнажая бледные стройные ноги Англии. Да, шёлковые чулки, потому что Англия никогда не отказывала себе в тратах на одежду, хотя её выбор, как правило, был неудачным. Франция склонила голову и осыпала её стопу лёгкими поцелуями. Англия почти улыбнулась от зрелища красных губ, следующих вдоль её лодыжки и икры.       Раньше она ощутила бы тёплый проблеск самодовольства пополам с чем-то вроде возбуждения, а сейчас не замечала в себе ещё совсем недавней мстительности. Эта мысль сбивала с толку, но Англия старательно затолкала её в дальний угол сознания и сосредоточилась на красных когтях, аккуратно потянувших за панталоны и обнаживших колени для поцелуев и ласк. Весьма костлявые колени, если сравнивать с другими женщинами.       Запечатлев последний поцелуй на бедре Англии, Франция изящно встала и наклонилась вперёд, словно для ещё одного поцелуя, но вместо этого лишь замерла, позволяя своему пьянящему, соблазнительному парфюму окутать Англию подобно паучьим сетям и шёлковым лентам. В такой позе она неторопливо принялась ослаблять тугую шнуровку чопорного и пристойного корсета, петля за петлёй. Наконец освободившись от гнусного лифа, Англия сделала глубокий дрожащий вздох — ещё и от того, как пальцы сжали её нагую грудь. Франция небрежно отшвырнула корсет прочь и легонько толкнула Англию на кровать. С дразнящей медлительностью она потянула вверх подол сорочки, покрывая поцелуями обнажившийся живот, рёбра, основание скромной груди. Англия задрожала и вцепилась в золотистые волосы Франции, когда та задела зубами торчащий бледный сосок и втянула его в рот. Франция не пренебрегала и другим соском, её мягкие нежные пальцы играли с ним, словно с жемчужиной. Невозбранно раззадорив её губами, зубами и языком, Франция иногда дула на смоченную слюной кожу, вызывая мурашки.       Зелёные глаза на мгновение встретились с синими, Франция нависла над Англией подобно ламии, золотистые локоны выбились из аккуратной укладки. Теперь щёки раскраснелись у обеих, дыхание смешалось.       — Это ничего не значит, — сказала Англия.       — Как скажешь, — пробормотала Франция и вновь сосредоточилась на её панталонах, оголив бледные бёдра Англии. Между ними пробивались курчавые светлые волосы, смешанные с более тёмными. Алые ногти погладили лобок, с нежной ленцой обвели губы. На молочно-белых кончиках пальцев осталась влага, от их касаний Англия охнула и выругалась.       Англия не была девственницей, никто из них не мог ею быть. Невинности лишались если не во имя защиты, любви или верности, то из-за вторжений и аннексии. Но в манере держать себя она осталась холодно непорочной, фанатично вернувшись к ногам каменной Девы. Франция же, напротив, обняла соблазнительную мраморную Афродиту… и никогда её не покидала.       Она продолжала ласкать самую укромную часть тела Англии, временами неглубоко погружая пальцы, но в основном потирая чувствительный бугорок, отчего Англия резко вскрикивала, на лице её застыла маска страдания и исступленного восторга. Когда пальцы вдруг замерли, то с налитых жаром губ слетел поток английских проклятий.       — Чёрт подери, Франция!       И Франция лишь рассмеялась, осмелившись наконец прильнуть поцелуем к этим губам — на редкость целомудренный жест для их занятий. Единственным ответом были рычание и очередное ругательство. Франция встряхнула головой, золотистые волосы высвободились из причёски и заструились по спине. Она положила руки на бёдра Англии и мягко, но уверенно развела в стороны. Дразняще — а быть может, и с лёгкой мстительностью — Франция стала прикусывать гладкую бледную кожу, оставляя красные следы. Англия снова выругалась и забилась на кровати, едва не хватая Францию за голову.       Это ничего не значило. Ничего. Просто потребность. Потребность в прикосновениях и тепле. Ей не нужна была сама Франция (о, не считая торговли и портов, только деловые отношения), их интрижки не выльются ни во что прекрасное или хотя бы хорошее.       Рыча и шипя, Англия жестоко дёрнула длинные золотые локоны Франции (о которых мечтала с тех самых пор, как бегала ещё совсем маленькой девочкой по меловым скалам). Язык Франции изгибался, ласкал, пощёлкивал, и в этом чувствовался слишком большой опыт. Шлюха. Чёртова шлюха.       Палец скользнул внутрь, за ним другой. Слишком длинные ногти — когти — царапнули изнутри нежные чувствительные стенки, но это только возбудило Англию ещё сильнее, и она невольно сжалась. Нет, она не будет вскидывать бёдра, нет, не будет стонать, как проститутка. Англия хрипло выдохнула, когда тёплый рот накрыл бугорок, к которому она сама против воли тянула руку в минуты слабости. Губы ласкали, посасывали, сжимали. Удовольствие пронизывало и покалывало её тело, и она всё стискивала волосы Франции.       Оскалившись, Англия дёрнула пряди в последний раз, когда пальцы согнулись внутри неё, задевая некое странное местечко, и нехотя отпустила. Всё вокруг потемнело, тело отчаянно выгнулось дугой. Она лежала, тяжело дыша и дрожа. Ей в лицо заглянули в высшей степени довольные синие глаза под изящно очерченными золотистыми бровями.       — Мы не просто так называем это la petite mort, — сказала Франция.       — Катись ко всем чертям, Фрэнчи, — прохрипела Англия.       Франция медленным движением прильнула к ней, так что теперь их разделяло не больше дюйма. Её лицо оставалось красивой маской с крашеными губами и яркими глазами. И, быть может, ещё более пугающее выражение придавала ей нагота горла, сочившегося застывшими каплями крови.       — Ты всегда была такой очаровательной лицемеркой, — очень тихо сказала Франция. Не соблаговолив ответить и не глядя в яркие синие глаза, Англия протянула руку к груди Франции, к ленте с рубинами. — Всегда любила самообман.       Это была только потребность. Она могла злиться, она могла бороться, но потребность приходилось удовлетворять — нехотя, редко, с сожалением.

Примечания автора:

      1. Папесса и Императрица — речь идёт о картах Таро. Ключ II — Высшая жрица (иногда Папесса), и Ключ III — Императрица. Высшая жрица олицетворяет мудрость, аскетизм, уравновешенность и идеал Женщины. Негативные черты — бесплодность, эмоциональная пустота, состояние застоя. Стихия — Воздух. Императрица олицетворяет феминность, физическое наслаждение, чувственность. Негативные черты — злоупотребление удовольствием и манипулирование. Стихия — Земля.       2. Чарльз Фредерик Уорт — французский модельер английского происхождения, основатель дома моды.       3. Гризетки — зачастую это были девушки, работавшие в магазинах одежды и увеличивавшие свой доход за счёт полупостоянных отношений с художниками и поэтами. Носили одежду серого цвета, отсюда и слово «гризетки» (gris — «серый»).       4. Абсент — ликёр из полыни и аниса. Его также называют «la feé verte», что значит «зелёная фея».       5. «Открытая рана» — французские дворяне, пережившие революцию, носили на шее красную ленту в насмешку над гильотиной.       6. «Каменная Дева» — конечно же, дева Мария. Аналогия с людьми, бегущими от Девы к Афродите (аналогия Ренессанса и возвращения к греческой и римской классике), взята из интересной книги под названием «Секс с королями».       7. Подавление сексуальности — люди ассоциируют его с Викторианской эпохой, но в Средние века всё было ещё хуже. Любая сексуальная активность за пределами установленных правил и границ наказывалась епитимиями и постами. Автор также должен добавить, что, как правило, для женщины епитимия была гораздо тяжелее.       8. La petite mort — «маленькая смерть», поэтичный синоним оргазма.