Чернильные пятна

Кейт Уолкер давным-давно привыкла к тому, что за все двадцать девять лет на её руках не появилось ни одной чернильной чёрточки. В юности, предаваясь максимализму и романтике, она страшно завидовала одноклассницам, которые с глупой улыбкой наблюдали, как на их ладонях появляются чужие каракули. «Родственная душа не обязательно родилась одновременно с тобой, — нравоучительно утешала мама. — Всё ещё будет». Юность прошла, и обида тоже. И в двадцать, и в двадцать пять руки Кейт оставались чистыми. За исключением, разве что, тех моментов, когда она сама рисовала чернилами по коже, записывала глупости и порой с наивной доверчивостью искала свои же записи на чужих руках. Это всё было так глупо. В какой-то момент Кейт и вовсе разуверилась, что у неё есть родственная душа. К тому же, примерно в этот же период времени в её жизни появился Дэн, который, как и Кейт, был «не разрисованным». Это даже вселило в Уолкер какую-то уверенность, что, может, и без всех этих «родственностей души» всё будет хорошо. Жаль только, что уверенность эта продлилась ровно до момента, пока на предплечье Дэна Кейт не заметила смазанную надпись. Чужую смазанную надпись. Как назло, уезжать в Валадилену ей необходимо было тем же вечером, и поговорить об этом она не успела. А теперь и вовсе… Вряд ли уже поговорит. Вся эта авантюра с поиском мифического острова Сибирии словно выбила твёрдую почву у неё из-под ног, заставив посмотреть на положение дел в реальном свете. Разбила, как это называется, розовые очки. И от этого стало… проще? Проще думать, проще говорить, проще действовать. И возможность во время разговоров не смотреть в глаза людям, с которыми провела большую часть жизни, вселяла в Кейт некоторую толику уверенности — по телефону было куда легче озвучить свои не самые приятные для остальных мысли. И, как ни странно, смириться с чужими. Кейт мотнула головой, но перестать думать это не помогло. Необходимость постоянно размышлять настолько укрепилась в сознании Кейт, что мозг с завидным упрямством обрабатывал любую информацию, попадавшуюся ему под руку. Порой это играло с ней злую шутку — вот как сейчас, например. Нужно было чем-то занять себя. Избавиться от навязчивых мыслей. На глаза попался книжный шкаф. Уезжая из Баррокштадского университета, Кейт прихватила несколько книжек из местной библиотеки — всё равно там они были никому не нужны — чтобы было чем себя занять. И сейчас это было необходимо. Кейт протянула было руку к книжной полке, но замерла в одно мгновение. Её как будто толкнули. Осознание приходило медленно. Чернильная клякса темнела на тыльной стороне ладони. Поначалу Кейт не поверила своим глазам. Может быть, сама оставила где-то чернильницу и не заметила… Но все пишущие принадлежности заперты в шкафчиках, ей не обо что было испачкаться. Она осторожно провела пальцами по кляксе. Чужая. В двадцать девять. Особенно не понимая, что делает, Кейт бросилась к комоду. Достала из верхнего ящика автоматическую ручку, замерла с ней над рукой… Сначала Кейт нарисовала пару простых линий. Осторожно, будто боясь спугнуть наваждение. А потом, дрожащими пальцами, вывела: «Привет. А ты знаешь, у тебя есть родственная душа». Сев обратно на кровать, она внезапно почувствовала, что от волнения очень ослабела. Ручка едва не выпала из рук. Кейт откинулась на подушку и начала ждать. Ответа не последовало. Больше ни одной чернильной линии не проявилось на её коже. «Конечно, на что ты надеялась», — промелькнуло в голове, но Кейт отбросила эти мысли. «Интересно, сколько ему? Или ей? Двадцать? Десять? Год? Месяц?» Наверно, раз ответа нет, та половина и сама не знает, что произошло. Может быть, так же, как Кейт, сидит в удивлении… Или даже ужасе? А вдруг ей никто ничего не рассказал про все эти надписи, линии?.. Кейт снова мотнула головой. Так она и провела почти весь оставшийся день в ожидании, иногда рисуя на руках в тщетной попытке добиться ответа. А его всё не было и не было. К концу дня, когда уже начинало темнеть — хотя зимой всегда темнеет рано, особенно здесь — поезд затормозил. Сначала Кейт удивилась, но потом вспомнила — в предыдущем городке она достала карту, на их пути должна была быть деревня. Как раз, чтобы пополнить запасы угля и еды. Кейт накинула куртку, выбралась в коридор и прислонилась к двери. Ей необходим был глоток свежего воздуха. Как только поезд окончательно затормозил, Уолкер спрыгнула на платформу, намереваясь хотя бы немного пройтись. Может, познакомиться с кем-нибудь. Прийти в себя. Позади хлопнула дверь в кабину машиниста. — Кейт Уолкер, — деликатно позвал Оскар. — Что-то случилось? — она обернулась, удивлённо приподняв брови. Оскар выглядел как будто нервно, и Кейт в который раз удивилась, как ему удаётся выразить эмоции их отсутствием на механическом лице. В зимней полутьме окуляры, заменяющие ему глаза, будто светились. Она слабо улыбнулась. Интересно, будь он человеком, как бы выглядели его глаза?.. — Полагаю, я столкнулся с чем-то, что не могу объяснить, — казалось, Оскару стыдно за собственные слова. Ещё бы, автоматы ведь не ошибаются… — И вынужден спросить, что вы можете об этом знать. — Ну… Попробуй, — Кейт усмехнулась. Вежливые формулировки Оскара заставляли её смущаться — в конце концов, они уже давно в пути вдвоём, а он до сих пор ведёт себя по одной и той же установке. — Во время поездки возникла необходимость отметить пройденные остановки, и в процессе записи возникло… это. Автомат вытянул вперёд железные руки, предлагая осмотреть. Уолкер нахмурилась, отогнав от себя мимолётную — несомненно, глупую, — мысль и приблизилась к Оскару. — Признаюсь честно, я не знаю, что это, — тоскливо добавил он. По коже Кейт пробежали мурашки. На безукоризненно чистом металле отчётливо проступали чернильные рисунки. «Привет. А ты знаешь, у тебя есть родственная душа».