-
Брианна обязательно услышит её вновь через много лет, на грани сна и яви, в грязной тёмной камере, в переливистой беседе капель, дробящихся о камень, и она вновь доверчиво пойдёт на голос Далилы, найдёт её, счастливой и свободной, получившей всё желаемое намного раньше, чем та Далила, которую знала когда-то. Брианна всё ещё будет ей нужной, необходимой, как воздух, цветы и огонь, в любом мире. Она отыщет её, без сомнения, отыщет в этот запоздалый третий раз — чтобы не разлучиться уже никогда.Единственная
20 марта 2017 г. в 01:29
Вечер туманен и неестественен в своей будничности — он бьётся тумаками ветра о зарешеченные окна, гудит сквозь щели Королевской кунсткамеры тревожными сквозняками.
Брианна потирает колено, досадливо морщась, убеждает себя, что календула помогает сладить с болью, что тело не предаёт её, скрипя надсадно. Она сглатывает неприятный привкус, напаивает перо чернилами, стискивает его во всё ещё сильной ладони так крепко, что то не выдерживает, ломается.
Рядом всегда есть запасное.
Она методично раскладывает бумаги и хмурится: набившая оскомину волокита скучнее, чем сотворение поющих рун и прогулки по грёзам наивных сестёр ордена Оракулов.
Брианна не глупа, она чует зловонно дышащую ей в затылок опасность, но отмахивается от предчувствий небрежно, лишь вскидывает то и дело взгляд к потолку: не прячется ли самонадеянный защитник короны в сердце её ковена уже прямо сейчас?
Снова устало вздыхает, в очередной раз мечтая сбросить со стола прошения и документы, распустить волосы, как встарь, и танцевать, босиком, чувствуя силу не только потустороннюю, но и свою, в ногах и всём теле, в израненных от эйфории ступнях.
По-настоящему ей не хочется танцевать вовсе. Если рядом нет Далилы.
Брианна никогда не оглядывалась назад прежде — с лёгкостью забыла о былой жизни, расписанной для неё до последней мелочи чужими нуждами и желаниями.
Она звенящим смехом разбивала стёкла и ломала кости, давила людей, как трупных ос — с отстранённым удовлетворением.
Она держала возлюбленную руку, перебирала смоляные волосы, пила вино — грошовое или самое лучшее, спала на крышах, в полуразрушенных домах, и горела, пламенела.
Однажды услышав зов Далилы, Брианна отринула всё, что знала прежде без сожаления, откинула и свирепо растерзала на части. Ушла, чтобы не вернуться, и ни разу не испытала горечь сожаления.
Даже когда Далила оставила её, даже когда Брианна в полубезумии шептала её имя ночью, чувствуя, что огонь в крови не погас, она не ведала и не хотела знать другого.
Так было раньше.
Она отчитывается изваянию о бесполезном теперь Джиндоше, о потерянном дураке Соколове, волнуется и дрожит, но Далила милостиво ободряет её и обещает скорую встречу, заставляя расправить ссутуленные плечи. Невыносимо хочется обнять её сквозь расстояние, но и это будет самообманом — любимая не почувствует ничего, а Брианна лишь разочарование, верно.
Когда жизнь временно покидает холодный камень, Брианна всё равно нежно прочерчивает по шероховатой поверхности, задерживая кончики пальцев на талии Далилы, а глупые детские порывы понуждают оставшийся вечер бросать ей острые комментарии — по привычке.
Сердце Брианны сейчас далеко, в Дануолле, на серебряном троне. Сердце её на монохромных пропагандистских плакатах, в речах Луки, на портретах Соколова и самой Далилы. В шёпоте сестёр и во снах. Её сердце совсем рядом и отчаянно недостижимо: в самых глубоких уголках загадочной Бездны.
Были времена, когда они дремали целыми сутками, ни о чём не волновались, пели пьяно и фальшиво и выращивали вокруг бесчисленные цветы: Далила их любила, а Брианна обожала её, всецело, жадно и без остатка. Цветы преследуют их и поныне.
Были времена, когда они день за днём приумножали свои силы, черпали их отовсюду, хохотали — дикие и необузданные — прерываясь лишь на поцелуи и быстрые ласки. Они забывались на кладбищах, в подворотнях и на скалах, измазавшись в крови жертв и собственной — ветер свистел в ушах, трепал их волосы и одежды, а тугой дождь смывал грязь и тревоги.
Были времена, когда они жили в поместье, заболотив его и превратив в развалины — так интереснее — и спали на шёлковых простынях, окружённые плесенью и осыпающимся трухляво влажным деревом, зелёной свежей листвой. Далила часто подолгу не могла уснуть, она ворочалась, хрипло стеная, или молчала, ночами рисуя, сумрачно выворачивалась из объятий, хмурилась и уходила, а возвратившись и уснув наконец, шептала об иллюзорности и оставляла на ладонях полулунные следы ногтей.
Брианна слышит разговоры ведьм: все они тайно или явно мечтают стать любимицами Далилы, быть замеченными, отмеченными. Она ухмыляется с лёгкой саднящей на кончике языка ревностью — Далила уже любит каждую. В ней слишком много её — этой нерозданной любви, которую она бы подарила каждой сестре, подданной, каждому подданному империи. Она бы выплеснула её клубящимся светом на чёрный, погрязший в ненависти мир, если бы только… умела. Если бы только получила то же в ответ. Она всегда так этого заслуживала.
И сейчас заслуживает более всех.
Брианна была молода, когда они встретились, она потеряла голову — полюбила — бесповоротно быстрой вспышкой, и так же быстро поспешила рассказать об этом Далиле. Хищный резкий профиль на мгновение исказился, по лицу пронеслась тень сомнения, и она сказала, что это больно, и только позже, когда она отдала Брианне часть себя, та поняла, ощутила сама — хлёстко, чересчур искренно, это было тяжело, тогда ещё хрупко, прекрасно.
Однажды Брианна потеряла её на долгих двенадцать лет, и каждую секунду этой беспроглядной, невнятной полужизни хранила ей верность. Она слышала её шёпот во снах, уверенная, что сходит с ума, она не хотела пробуждаться и в безумии мечтала утонуть.
Но тонущей себя чувствовала, возвращаясь из небытия в реальный мир, — он ужаснее, куда ужаснее, он оказался таким пустым, не значащим ничего, не заслуживающим не капли её внимания. Он не заслуживал Далилы, отвергая её, а значит не стоил и силы, спящей в Брианне.
Теперь её любимая на троне, совсем чуть остаётся до претворения в жизнь грандиозного плана. Это были нелёгкие три года, но не тяжелее чем предшествующие двенадцать, и, к счастью, всё это почти позади: скоро Далила призовёт её в третий раз, и она сможет заключить её в крепкие целительные объятия. Несомненно.
Из Дануолла доносятся слухи о массовых казнях и разрухе, гадкие слухи, порочащие имя истинной императрицы.
Можно понять, лишь раз увидев картины Далилы, она видит мир иначе: светлым слепяще, ярким и многоцветным, правильным, а значит только такой может быть империя под её предводительством, разве нет?
Ну, а немного хаоса никогда не помешает. Они доказали это не раз.
Брианна отгоняет скорбные догадки, как прилипчивых мошек, доводы интуиции повисают в воздухе пустым звуком.
Но почему-то всё равно сегодня рассматривает собственный портрет руки Далилы, будто бы прощается, неотрывно и задумчиво, и, несмотря на усталость, старается поскорее закончить возню с документами.
Брианна с портрета взирает вдаль будто укоризненно — настоящей всегда казалось, что Далила без зазрения совести приукрасила её: на этом холсте она непобедима, несокрушима, и не умеет сомневаться.
Но есть у них кое-что неизменно общее: огонь Далилы, обжигающий безжалостно вены. И обожание.
Брианна знает, они не могут проиграть — только не в этот раз. Но зачем-то строчит Далиле письмо, записывает аудиограмму, впервые за столько лет вспомнив о ненавистной одинокой юности в золотой клетке, просто на всякий случай — так она заверяет себя. Ведь они сильны настолько впервые, занавес в Бездну разорван, Брианна точно готова ко всему, что может случиться?
Сёстры верят, что отразят любую атаку, а Далила сломит и искрошит в пыль всякого за свою, их общую, правду, и Брианна тоже верит… Кажется.
Даже когда неожиданно — так невысказанно ожидаемо, до горечи — обнаруживает портрет бесцеремонно вырванным из рамы, узнаёт, что в кабинете кто-то побывал, стащив что-то очень важное. Даже когда слышит будто из-под толщи воды возню и крики в главном зале, не успевая сделать и шагу.
И когда стоит на коленях во вспышках проклятой машины, которую сама помогла создать, когда чувствует опустошение, звенящее в голове болезненной тишиной, содрогается в злых рыданиях, не в силах помешать Корво забрать принадлежащее ей по праву (главного она всё равно уже не уберегла) Брианна находит в себе дух вспомнить краешком сознания, что час величия её императрицы, Далилы Колудин Первой, близок как никогда.
И тогда она вспоминает, как дышать.