морок (души твоей)

Я проснулся внезапно в ночной тишине, И душа испугалась молчания ночи. Я увидел на темной стене Чьи-то скорбные очи. А. Блок Самые страшные сны – это те, после которых боишься проснуться. Это не фантасмагорические кошмары, в которых земля вдруг расходится под ногами, а внизу разверзается пылающая геенна, и языки пламени жадно пожирают твою плоть. Тут же просыпаешься и жадно глотаешь воздух, с облегчением осознавая, что привидевшееся - всего лишь сон. Куда страшнее сны, неотличимые от реальности, с хирургической точностью повторяющие жизнь в мельчайших деталях что, кажется, можно протянуть и руку и потрогать знакомые, окружающие предметы – и ощущения будут идентичны, каждая шероховатость и неровность ощущается как наяву… Графу Набедренных продолжало казаться, что он все ещё спит, просто заблудился в долгом, бессмысленном кошмаре. Он щипал себя до боли, до проступающих синих пятен, но сон никак не желал заканчиваться. Пытался вспомнить, не укололся ли он когда случайно о веретено – может, его существование обратилось в проклятье? Сегодня пробуждение застало его на полу, и первое время граф взирал на потолок с недоумением: как он здесь оказался? Леший, право, заигрался, пора заканчивать эти шутки, календарные дни сменялись другими, цифры переворачивались, а иногда даже меняли свою форму, в пустых комнатах слышался чужой смех и незнакомое пение. Он стал избегать зеркал, потому что по ту сторону мерещилось…всякое. Сначала это были огни незажжённых свечей, затем силуэты, смутные контуры, но хуже стало тогда, когда нечеткие линии обрели венины черты. На блестящей зеркальной поверхности отражалось лицо мертвеца. Граф рассеянно-испуганно отшатнулся. Показалось. Это всего лишь головная боль, она пройдёт, любая боль рано или поздно исчезает, надо только принять лекарство. Но что делать, если против твоей болезни доктора еще не изобрели пилюль? И, наверное, никогда не изобретут такой чудесной таблетки, способной принять на себя столько боли, способной подарить полное забвение. …Граф задумчиво завязывал узел на тонкой веревке, этот, кажется, были двести сорок седьмым, если он только не сбился со счёту. В какой-то книге было написано, что плетение узелков успокаивает, петелька за петелькой, простое, почти автоматическое движение. О покое он и не мечтал, но, по крайней мере, это отвлекало, и на время шепот из открытого окна переставал слышаться. Последний узелок он не успел довязать, веревочка змейкой ускользнула на пол. Граф потянулся за ней, а когда поднял голову, то вдруг заметил, что в комнате он больше не один. Напротив его кресла в гостиной располагалось еще одно, обитое черной кожей. В последнее время оно пустовало, и граф привык не обращать на него внимания – привычный элемент интерьера. - Вы решили освоить искусство плетения узлов, как я погляжу? – заговорило видение, очень и очень похожее на Веню. Слова стали вязким комом в горле. Граф застыл: перед ним на том самом кресле восседал дорогой Веня, одетый так же, как в тот день. «Странно» - на автомате отметил граф – «В комнате тепло, зачем ему шуба?» - Я задал неудобный вопрос? – продолжил несуществующий Веня. «Надо ему что-то ответить, может, тогда он уйдет…» - Нет, что вы, душа моя… Это, - он нервно сжал в руке веревку – помогает мне сосредоточиться. Я, конечно, далёк от совершенства в этом деле, смотрите, не все узлы ровные и красивые, какими им подобает быть. Стыдно признаться, но мне до сих пор никак не удается простейший узел, он называется «Бриллиантовым». Никак не возьму в толк, что же я делаю не так.. Веня-призрак качает головой и лукаво улыбается, он выглядит как живой, как то, чего не должно быть. Он похож на странную кляксу, неизвестным образом проступившем на чистом пергаменте. Его голос – звенящий хрусталь. - Думаю, вам просто не хватает практики. Но если быть честным, я к вам пришел не для того, чтобы обсуждать декоративное плетение. Граф, ответьте на вопрос: вы бы хотели, чтобы я остался? Последнее звучало не как вопрос, а как приговор, не нуждающийся в ответе. «Остаться – это не быть похороненным в гробу, усыпанным белыми орхидеями. Остаться – это не истекать кровью, это не поймать чужую пулю…» - несчастный граф пытался упорядочить хаотично рассыпающиеся мысли. Где-то закралась ошибка, бельмо на глазу, на самом видно месте, только он почему-то не может его заметить. - Душа моя, но вы же… - он с трудом подбирал каждое следующее слово – вы не можете остаться со мной, ведь вы мертвы. Веня хрустально рассмеялся. - Почему вы так решили? Кто заставил вас поверить в это несуразицу? Ведь вон же он я, сижу перед вами. Или вы не верите тому, что видите? Его улыбка отдавала мертвечиной. В стародавние времена наваждение изгоняли молитвой. Граф попробовал молиться, не зная слов. Он закрыл глаз и попробовал вдохнуть, сердце сбилось со своего ритма, а по спине стекал предательский ледяной пот. «Я попрошу его уйти. Он не должен здесь быть» - Глаза могут лгать. Путники в пустыне видят миражи, одурманенные жарой, они спешат к возникшему из ниоткуда оазису, подобно мотылькам, летящим на огонь. Вы мне или снитесь, или грезитесь наяву. Я вас похоронил. Последнее слово произнесено было медленно, тяжело, так брошенный камень падает на дно, всколыхнув спокойную гладь рябью. В воздухе повисла вязкая тишина. Граф закрыл лицо руками, в надежде, что сможет отгородиться, что духу его не достать. О, как он был наивен! - Вам это снилось, граф. Я здесь, я с вами – мелко задребезжал хрусталь - Сегодня утром, помните, мы сидели здесь же, и я спрашивал у вас про ту книгу, в которой рассказывалась любопытная индокитайская легенда о путешествующем монахе. Кошмары покинули пределы его разума, они перестали подчиняться своему сновидцу и обрели плоть. Веревки больше не помогали, они не связывали воедино разбившиеся куски, рассыпавшийся пепел. Веня пошевелился, он встал, вытянувшись во весь рост (рябь на воде), и вдруг очутился совсем рядом. Веяло холодом. На том месте, где он только что сидел, проросли длинные черные ветки. За окном была весна, но в комнате стояла зима – мороз сковал тело графа, и тот не мог пошевелиться. Мертвец заглядывал в лицо, все так же улыбаясь. - Граф, что с вами, вы больны? Вы перетрудились, отдохните. Дела подождут, с уставшей головой вам не справиться даже с простым узелком. С этим нужно покончить прямо сейчас, иначе лес прорастет не только через спинку кресла, но сквозь него самого. - Вы – плод моего хандрящего воображения. Сейчас я наверняка разговариваю сам с собой. Прошу, пожалуйста, оставьте меня... Тоскливая мольба не была услышана. - Вы же не хотите, чтобы я на самом деле ушёл? Граф столкнулся с ледяным взглядом янтарных очей. Шумно сглотнув, выдохнул: - Увы, душа моя. Сейчас я желаю остаться один, а вы все равно нереальны. «Этому разговору пора закончиться. Я хочу проснуться. Пластинка сломана.» - А что есть реальность? Может быть, - вкрадчиво продолжал Не-Веня - то, что вы помните – лишь затянувшийся кошмар, а реальность - это правда, это настоящий момент? Как велик был соблазн согласиться! Как хотелось ответить «да», какую легкость бы он тогда ощутил! Граф слишком долго вглядывался в Бездну, и теперь она стояла перед ним, задавала глумливые вопросы и звала со собой во тьму. - Я приду в последний раз, и тогда ты будешь готов. Мы уйдем вместе. Солнечный луч очертил длинную тень от пустого кресла.