Безымянная могила

Уолда потеряла счет времени. Она вообще имела очень своеобразное понятие о пунктуальности. Точнее — никакого. А зачем приходить вовремя девушке, папаша которой однажды на бреющем полете влетел в десятку самых богатых людей мира, пусть и приземлился на последнем месте. Уолда была совсем не глупа, но умом своим пользовалась редко, и тот слегка обвис и обмяк, как мышцы слегшего со сложным переломом больного. Обхват ее талии близился к шестидесяти дюймам, но супруга Уолды это не волновало. В конце концов, Русе Болтон знал, кого берет в жены. И получил сполна за каждый фунт ее веса. Наличными или на счет — об этом муж молчал. Уолда визжала и извивалась под ним в постели — ей все понравилось с самого первого раза, хотя ее многочисленные, пользующиеся популярностью сестрицы уверяли, — тебе придется терпеть, ну поощри его, изобрази, что довольна, и в первый раз будет больно, только не визжи, как свинья, поняла, Хрюша? Русе был добр к ней. Русе работал с ее отцом и относился к нему с должным уважением. Не одну фирму они потопили вместе. Русе сделал ей ребенка. Надо же, что-то росло у нее внутри, жило и толкалось. Сестры говорили, что Уолда будет блевать дальше, чем видит, и станет гонять мужа по ночам за клубникой в селедочной подливке или за бананами, политыми вустерским соусом. Этого так и не произошло. Просто есть хотелось сильнее, чем обычно. Сестры ржали — да за десятерых ты жрешь, Уолда! А сейчас что, в два раза больше есть? Ну, не то чтобы она была против. Но потом этому пришел конец. «Этому». Это и было счастьем — поняла она только потом. Поняла, потому что раньше ни над чем таким не задумывалась и просто плыла по течению. Речным судоходством, кстати, всегда ведала семья Талли. Что-то там такое нехорошее у ее отца с ними вышло. Но не в этом дело. Или в этом. Всему пришел конец. Русе умер — и как умер! Ей сказали — отравлен конкурентами, якобы какое-то радиоактивное вещество подсунули. Ей даже не дали сразу взглянуть на него — только в гробу, разукрашенного и разодетого. Уолда и взглянула. Сын особенно сильно пнул ее изнутри. Всему пришел конец. И она оказалась в этой яме. Сколько уже дней прошло? Прежде туго натянутая, как на барабане, кожа понемногу дрябла и отвисала. Это от недоедания. Рамси ждал, когда она ослабеет. Чтобы спуститься в яму и разделаться с ней. Отчего-то этот урод не желал застрелить ее — только зарезать, как свинью. Свинье — свинячья смерть, говорил он. И поросятам ее — тоже. А из кожи твоей я себе целый гардероб пошью и буду самым шикарным парнем на всех тусовках в тех клубах, где нормальный фейс-контроль и таких жирных тварей, как ты, туда просто не пускают — неважно, сколько денег у твоего папаши. Уолда терпела. Надо было спасаться — и спасать не только себя, но и сына. Она изменила своей религии, своему божеству — еде. Те птичьи кости и шкурки от овощей, что сбрасывал ей Рамси, она приберегала. О, сколько раз подготовленное для одной из его питомиц ведро-ловушка с привязанной к ручке косточкой летело Уолде прямо в голову. И не сосчитать. Но она была упорной и терпеливой. Может быть, встряска пробудила спящий ум. Или — инстинкты. Хитрость. Способность к выживанию. В сотый или тысячный раз она попыталась, и все получилось. Собаченция свалилась в яму вместе с ведром и приманкой. О, если бы Уолда весила модные сто фунтов, ей ни за что было бы не совладать с шавкой. Уолдины триста справились вполне. Стоически стерпев боль от собачьих зубов, впившихся в ляжку, Уолда уселась на зверюгу и хорошенько ее придавила. Не с размаху: собака должна была оставаться живой, иначе какой от нее толк? Псина скулила, и скулеж этот слышался Уолде музыкой. Теперь она готова была к встрече с милым пасынком. — Верни мою суку, сука проклятая! — заорал Рамси, перевесившись через край ямы. Он почему-то был с длинными волосами — но потом любимый пасынок сорвал их с головы и швырнул в нее. Уолда подобрала их и покрутила в руках. Это был не парик — скальп. Небрежно срезанный, и не сказать, что хорошо выделанный. Светлые кудрявые волосы, слегка свалявшиеся. Сколько девушек пропало в округе в этом году? А никто и внимания не обратил. Люди все время пропадают — да вот только куда попадают в итоге? Лучше уж прямиком в преисподнюю без промежуточных остановок в подвале Рамси. — Верни, а не то на ремни порежу! — Давно жду! — заорала Уолда в ответ. — Ты только спустись сюда, козел, и я придушу тебя голыми руками, сраный отцеубийца! — Собаку верни! — взвыл Рамси, в ярости раздирая ногтями щеки. Уолда осталась глуха к его страданиям, как он был глух — к ее. И к страданиям тех девушек, которых он убил: вряд ли в его коллекции был всего один скальп, иначе любимый пасынок не швырнул бы его так небрежно к ней в яму. Мелькнула мысль — знал ли Русе о забавах сыночка? Нет, не знал, сказала она себе. Не знал, и точка. Если бы знал, то… Ну, может, не властям бы сообщил, но как-то разобрался. И не позволил бы Рамси общаться с ней — тем более теперь, когда Уолда носила ребенка. Следующей встречи так и не случилось. Там, наверху, где-то в другой галактике, наверное — прозвучали выстрелы. Выстрелы, крики, а потом — неистовый лай собак. Затем — скулеж. И снова крики. А потом тишина. Что все это означало — смерть или свободу? Уолда понадеялась хоть на какую определенность. Через край ямы свесилась какая-то девица. Уолда прищурилась и попыталась ее разглядеть. А, наплевать. Ее спасли — какая разница, кто. — Он… Рамси? Он мертв? — Да. А теперь я постараюсь вытащить вас отсюда, миссис Болтон. Я из ФБР. — Как вас хоть зовут-то? — Агент Старк. Санса Старк. Наконец-то я вас нашла. И я себя нашла, подумала Уолда. Не на помойке нашла. Впервые в жизни так подумала. Не отвечала на вопросы окруживших ее телевизионщиков, с достоинством села в машину «cкорой помощи», все так же крепко обнимая полузадушенную, слегка приплюснутую, явно смирившуюся со своей долей собаченцию. Предстояло еще много дел. Интересно, теперь, со всеми этими деньгами покойного мужа — ей выдадут тело пасынка? Да и папаша наверняка не откажется подкинуть монет. Конечно, из него гардероб не пошьешь. А вот сынуле, что народится к исходу года — почему бы и нет? Пусть-ка пощеголяет в коже братика. Уолда улыбнулась. Плохое всегда быстро стиралось из верхних слоев ее памяти, надолго задерживаясь лишь в глубинных, куда она давно запретила себе доступ. Пора было хорошенечко там порыться. Эта яма была куда глубже той, где она просидела аж полторы недели. Копы так сказали. А Уолда на день ошиблась при подсчетах, как оказалось. Собака лизнула ее ногу — пятку, затем щиколотку. Эта собака, как доверительно сообщил ей Рамси, сожрала минимум одну десятую ее покойного мужа. Любимого мужа. Он дал бы им и больше сожрать, если бы не необходимость выставить гроб с телом для назойливых папарацци. Ну так пусть собака и остается. О Рамси же останется лишь история — и то нанятые Уолдой специалисты позаботятся, чтобы его бумажных или цифровых следов не было нигде на этой земле. Он будет похоронен гораздо глубже той ямы, где держал ее. Никто не будет знать, где это. Эксклюзивное право станцевать на могиле или плюнуть на нее навсегда останется одной лишь Уолде. Безымянная могила для бастарда. Все справедливо.