Прямо напротив сердца

*****       ...Брок бы проклял этот день, если бы мог говорить в тот момент, потому что спокойно выносить то, что сейчас происходит перед глазами - за пределами обычных человеческих возможностей. Он, блять, не супер-чёртов-модифицированный-солдат, он даже, мать вашу Америку, не добросердечный ангел, как Роджерс, и уж точно никогда и близко не отличался терпением. "Это меня и погубит", - обречённо думает мужчина, пока под закрытыми веками пляшут разноцветные круги, а зубы до хруста сжимают резиновый кляп во рту. За окном шумит вечерний город и сумерки мягко ложатся на пыльные тротуары, скрадывая неприглядную бедность неизвестной окраины портового района. Прикованый наручниками, изрядно изваляный в пыли, ещё дезориентированый после удара и временно лишённый свободы передвижения, наёмник ГИДРы отворачивается, пристально рассматривая стену в порядком полинявших обоях, пока двое на расшатаной старой кровати неторопливо целуются, попутно лишая друг друга одежды. Поцелуи по тёплой коже звучат как самое горячее чёртово немецкое порно, кровать поскрипывает, скрадывая другие звуки - и он как может бесшумно вытягивает ноги, устало опершись на облезший от старости металл, намертво привинченный к кирпичной стене дома. "Грёбаные суперсолдаты! Такого даже в ГИДРе не смогли придумать..." - отрешённо мелькает мысль, пока охреневший мозг безуспешно старается заблокировать слух.       Он пытается незаметно двинуть скованными руками так, чтобы попробовать переломить короткую цепь наручников о металл батареи, но неудачно - края браслетов неумолимо врезаются в кожу и по запястьям вниз бегут красные капли, а боль немного отрезвляет, умеряя бешено стучащее сердце. "Так и от инфаркта сдохнуть недолго", - Брок резко выдыхает сквозь зубы, привалившись плечом и виском к ребристой поверхности, благо батарея приятно холодит изрядно болящую после удара голову. Левая, обожжённая половина лица кривится в неприятной гримасе, лишь отдалённо напоминающей улыбку, которая из-за кляпа доставляет только боль покалеченным мимическим мышцам. Грубые тяжистые рубцы не желают светлеть и покрывают щёку, веко, скулу и часть лба частой паутиной, стягивая кожу и превращая лицо с одной стороны в малоподвижную нечувствительную маску. Он сейчас не красавец и знает об этом, на него без отвращения не посмотрят даже дешёвые проститутки из нищих кварталов, и потому поначалу не понимает зачем его оглушённым приволокли в эту комнату. Зимний приволок, если быть точным. Честное слово, было бы проще и надёжнее пристрелить его где-нибудь в трущобной подворотне, а тело бросить за мусорными баками, куда уборщики заглядывают от силы раз в год. Как раз на Рождество труп бы и нашли, изрядно пожёваный крысами.       Это Роджерс мог смотреть на Джеймса и видеть под шрамами и застывшей маской лица прежнего Баки, он бы даже нож у своего горла в его руках не заметил - уж Рамлоу сразу всё понял, как только взглянул в синие глазищи символа Америки, прикипевшие к лучшему Активу ГИДРы. "Бывшему лучшему Активу," - поправил себя Брок. Намётаным глазом он сразу заметил все признаки его нестабильности и сейчас даже с некоторым болезненным любопытством ожидал развития событий: какую смерть ему уготовит Джеймс? А может, сам Капитан милосердно сломает ему шею за все годы боли и пыток, проведённые потеряным другом в застенках нацистской организации?       Вот только закончится эта мозговыносящая пытка, свидетелем и участником которой он сейчас является - и смертельная пуля "Глока" просто и легко найдёт его голову.       ...Ему ни разу не удавалось так отвлечь Зимнего Солдата, как он ни старался. Сколько ни проводил шершавыми мозолистыми пальцами по холодной бледной коже и как ни вжимал сильное покорное тело в тонкий матрас койки в маленькой камере, больше похожей на карцер. Никогда в светлых глазах, обращённых мимо него, не отражалось ничего, кроме стылого равнодушия, и иногда, когда это очень уж допекало Рамлоу - отголосков недоумения и страха. Сейчас Брок думал с горькой иронией, что давил не на те точки, вопреки всему ожидая отклика от изломанного болью тела и вывернутого программированием сознания. И что сам никогда бы не смог без подсказки найти те слова и жесты, что заставили бы Оружие так реагировать на, казалось бы, простые действия. А Солдат подсказать не мог. Просто не помнил. "Или не захотел бы подсказывать," - хихикает мерзкий голосок на задворках мозга, заставляя с удвоенной силой сжать зубы и почти прокусить резину кляпа. "Зачем бы ему? Это ведь ты у нас болен Зимним, а он совершенно здоров... Насколько ему разрешено быть здоровым в ГИДРе..." - виски высверливает надоедливой дрелью боль и наёмник сейчас отдал бы пару пальцев на левой руке за глоток холодной, просто ледяной воды. Он досадливо морщится от саднящего ощущения в горле и сухо сглатывает, понимая что воды не дождётся - на заведомых смертников воду не тратят, даже если она из-под крана. Да он как-то и не особо надеялся.       Он всегда выживал, сколько себя помнил: сначал под побоями вечно пьяного отца дома, потом, после смерти матери под колесами не вовремя вынырнувшей из-за угла дорогой машины - на улице, где первый закон - бей первым, иначе после удара можешь и не подняться. И он бил, снова и снова, ссаживая кулаки до костей, и презрительно сплевывал свою кровь на лица поверженным противникам. И даже отряд, в котором он, в конце концов, стал командиром, назывался УДАР - злая насмешка над всей его жизнью и похеренными напрочь наивными юношескими мечтами о всемирном порядке и равноправии...       Стакан появляется перед губами неожиданно, тыкается в подбородок холодной стекляной кромкой и Рамлоу неверяще поднимает голову, рассматривая льдистые глаза напротив. Барнс терпеливо ждёт хоть какого-то знака. "Не-ет, не Барнс," - мысленно поправляет себя мужчина. "Это Зимний Солдат. Живой Зимний, а не тот вымороженный полутруп-зомби, который ты так самозабвенно трахал на Базе" - услужливо подсказывает голосок маленькой части адекватного мозга, ещё сохранившегося под черепом, - "И теперь мозг вынесут уже тебе, маленький говнюк. Буквально. Готовься!". Рамлоу прищуривается, зло кривит губы и прицельно мотает головой, норовя попасть по стакану и выбить его из руки, разозлить этим балансирующего на грани Солдата - и сдохнуть уже, наконец! Потому что терпеть это невыносимо. Потому что где-то в груди печёт злая обида непонятно на кого или что - то ли на свою молодую дурость и жажду порядка и стабильности, приведшую его в ГИДРу, то ли на судьбу-проститутку, вовремя не подставившую его бедовую голову под меткую пулю, то ли на невероятно правильного и терпеливого, блять, Капитана, так просто затронувшего в душе Джеймса нужные струны и пробившего его ледяной панцирь страха и агрессии.       Металлические пальцы легко обхватывают лицо, поворачивают, больно нажимая на скулы, - Рамлоу очень надеется, что сейчас ему свернут шею, - и живая рука освобождает рот от кляпа, небрежно скидывая его на пол. Увернуться нельзя - бионика держит крепко, поэтому Брок прикрывает глаза, смиряясь с неизбежным, и жадно глотает драгоценную влагу, прижмуриваясь от редких прохладных капель, стекающих по подбородку за ворот пыльной несвежей формы. Стакан опустошен слишком быстро и он облизывает губы, снимая с них последние остатки жидкости - и чувствует прохладные живые пальцы Солдата, проводящие по уголку рта и убирающие оттуда влажную дорожку. Наёмник распахивает веки, изумлённо изучая внимательный взгляд Зимнего: тот с интересом разглядывает его влажные губы и - Брок бы поклялся чем угодно, - слегка улыбается. Не вечно сжатыми в угрюмую извилистую линию губами, нет - в глубине серо-стальных глаз таятся смешливые искорки, мерцают манящими русалочьими огнями... А ведь раньше он так хотел увидеть наяву эту улыбку со старой военной фотокарточки в деле Агента, а не холодную мимолётную гримасу, больше напоминающую волчий дружелюбный оскал. Он замирает, неверяще присматриваясь к выражению глаз напротив, и почти не дышит, когда знакомые до мельчайшей царапины металлические пальцы коротко оглаживает небритую щёку, отпуская из смертельной хватки...       ...Он сейчас весь такой - неказистый и побитый, обгрызенный жизнью с разных краёв, местами прожёваный до костей, до самых голых рёбер, но всегда упрямый и дерзко язвительный. Его инструктор, брезгливо вытирая чужую кровь с кулаков, всегда говорил, что добром Рамлоу не кончит, несмотря на железную выучку ГИДРы. Брок сплёвывал вязкую алую слюну на пол тренировочного ангара, хрустел недавно вправленными суставами и молча смотрел исподлобья, весело и вызывающе: "И это всё, наставник? Или ещё чего покажешь интересного?" Взгляд говорил сам за себя - и он огребал снова и снова, давясь воздухом за сломаными рёбрами. Но упрямства у парня было на десятерых, язвительности - на целый взвод, и вскоре учителя плюнули на бесполезное дело выбивания дури из этой головы. Тем более, что эта самая дурь позволила без пяти минут наёмнику почти без ущерба поладить с Зимним Солдатом, который уравновешенностью и миролюбием к "своим" никогда не отличался. Не считать же за урон пару сломанных ребер, вывернутое под неестественным углом левое запястье и выбитую челюсть парня, даже без потери зубов? В конце концов, людские ресурсы ГИДРы не безграничны, а такими темпами Оружие основательно проредило строй первоклассно обученных солдат, пачками отправляя вояк, невовремя подвернувшихся под руку после разморозки, в лазарет или и вовсе на кладбище. И хотя программирование работало, потери были чувствительными, так что даже бывалые волки не спешили схлестнуться с "этим отмороженным".       Рамлоу рискнул - и выжил после этого столкновения, да ещё и заработал славу полностью чокнутого на голову, с которым опасно связываться. Слухи о его бое передавались среди новобранцев шёпотом - не дай бог, инструкторы услышат, - но вились за ним неотвязным шлейфом, а на прямые вопросы наёмник только едко зубоскалил и советовал спросить у Зимнего Солдата. Тот любопытный, кто рисковал спрашивать, после такого совета обычно заметно бледнел лицом и ретировался в молчании. А Брок хмыкал, сплёвывал на пол - и шёл к камере Зимнего "на инструктаж", уже зная, что всё повторится по прежнему сценарию: стылый полумрак, узкая железная койка, холодная кожа под пальцами - и безразличный взгляд в ответ, что бы он ни делал. И это бесило почище профессионально выбитых суставов и богатой россыпи разнокалиберных гематом по телу после каждого совместного спарринга. Только вот копаться в чужой душе Рамлоу не любил, хоть и умел, - сколько там её осталось у Солдата, и осталась ли? - да и не приветствовалось это в ГИДРе.       Как и когда это всё случилось - Рамлоу так и не понял. Может в тот час, когда его посреди тайной операции прошило несколькими пулями навылет где-то в глухой дыре среди фавел Мехико и Солдат аккуратно уложил шипящего от боли Брока за ящиками, а затем, не смущаясь почти ночного времени суток, хладнокровно отстреливал "быков" местных наркоторговцев под свинцовым смертоносным ливнем? Что случилось после, наёмник осознавал плохо, но холодные пальцы Зимнего на ранах и болезненную перевязку помнил отчётливо, как и низко склонившееся лицо, и холодные губы на лбу, проверяющие температуру сутки спустя. Тогда он ничего не сказал - провалился в вязкую темноту сна, накачаный обезболивающими и антибиотиками под завязку, а потом всё не было подходящего случая сказать "спасибо".       Или это случилось в тот день, когда их группа с Зимним во главе попала под миномётный огонь где-то в Боготе и, давясь красной пылью пополам с кровью, Брок ощутил на себе тяжёлое поджарое тело, закрывающее его от летящих осколков? Когда окончательно стих надсадный вой и разрывы, Рамлоу выполз из-под Оружия, глянул на разорванную тактическую броню и заматерился в голос, мешая брань на пяти языках - на спине Агента среди кровавого месива и чёрных лоскутов костюма в ранах белели рёбра и часть позвоночника. Наспех заткнув свои невеликие раны бинтами, он промыл самые грязные места спиртом из фляжки и вкатил Солдату двойную человеческую дозу обезболивающего, затем покопался в подсумках мертвой тактической группы и, после недолгого раздумья, уколол ещё столько же противошокового. А потом перевязал и, передохнув пару часов в свежей воронке от снаряда, волок безвольное тело несколько километров по наверняка ядовитым блядским джунглям на Базу, потому что во вводной к заданию, зачитанной перед операцией, значилось скрытное возвращение. Зимний тогда выжил и нескоро, но выкарабкался, хоть и огрёб после пробуждения от начальника по полной, как, впрочем, и Рамлоу - за недоучёт тактической обстановки и неоправданный риск раскрытия операции.       Вот и случилось так, что присутствие Солдата рядом, впереди или за плечом стало невозможно необходимым, нужным и правильным настолько, что порой ему становилось страшно от осознания собственной слабости. И от знания, насколько сильно он не хочет, чтобы в ГИДРе об этом узнали. Потому что он не только займёт место Зимнего в Кресле, но и увидит как обнуляют Солдата, а этого зрелища он бы хотел избежать любой ценой. И вся наработанная выучка, все директивы, казалось бы, затвержённые намертво, - всё выбьет к чертям только из-за вида прозрачных стальных глаз, полнящихся нечеловеческой болью и наливающихся всепоглощающей тёмной пустотой.       И потому он не ждёт сомнительных милостей от руководства - срывается в самоволку при первом удобном случае, распрощавшись без сожалений с казённой койкой в подземной казарме и приличным командирским жалованьем. Потому что только с искалеченым Солдатом он чувствует себя наконец-то целым, без тянущей нутро тягостной незавершённости, без попыток выглядеть нормальным в чужих глазах, отдающих горьким пеплом на языке и сухим хрипом в горле. С неделю наёмник без сна и устали рыскает впустую, на все корки ругая себя за нерасторопность и далёкие от идеала навыки выслеживания, уже теряя хрупкую надежду. Рамлоу не надеется скрываться долго от вездесущей ГИДРы, но рассчитывает найти за это время если не Солдата, то хотя бы его недавно остывший след. Первым его находит Зимний.       А теперь он сидит в пыльной комнате старого дома - в Бруклине, кажется? - и старается оглохнуть хоть ненадолго, чтобы не слышать звуки поцелуев, мягкое нетерпеливое поскуливание Джеймса и ласковый успокаивающий шёпот Стивена , и ритмичный шелест желтоватых простыней на кровати, и...       "О, господи, да прекрати же всё это!.." - но Господь не слышит Рамлоу, впрочем, как и всех остальных, и он молча утыкается лбом в шершавую стену, виднеющуюся через кусок отвалившихся блёклых обоев, и зло кусает губы, стараясь не представлять сейчас, что сделает с Капитаном, если Зимнему будет плохо после всего произошедшего. Хотя проще уж самому пустить себе пулю в висок и не мучиться, чем свернуть Капитана Америка с выбранного курса. И он невольно видит этих двоих под закрытыми веками - и эти ласковые, такие тёплые взгляды Роджерса на Сержанте почти ощущаются на себе неторопливыми касаниями тупого лезвия, вскрывающего грудную клетку медленно, так издевательски медленно, и плавно выламывающего ребра диковинным кровавым цветком. Почти медитативно, почти успокаивающе. Так же, как движутся сильные руки по поджарому телу, срывая из двух глоток низкий рык и просящий стон - и жаркие обещания, и неразборчивые просьбы о продолжении.       "Мать же твою, Роджерс, да разве ты не видишь, что он сломан?!" - ему хочется кричать, хочется наброситься с кулаками, но Рамлоу только крепче сжимает челюсти и пялится в ближний угол, заваленный смятой жёлтой бумагой - кажется, карандашными набросками. Или это просто многолетняя пыль хлопьями и причудливыми слоями осела на старые газеты и в полутьме этого неудачного вечера ему мерещится всякое? Сейчас Броку почти физически больно - звуки чужой близости режут по нервам, выцарапывая из глубин души жалкие остатки сострадания и оставляя там только гнев, - но он старается не думать об этом.       Наёмнику кажется, что этот вечер никогда не закончится, однако многодневная усталость берёт своё - и он проваливается в зыбкий настороженный сон, в котором по глубокому снегу вновь бредёт за призрачной тенью в знакомой чёрной форме, пытаясь дотянуться до бликующего под луной плеча сквозь метельную круговерть и каждый раз досадно промахиваясь. И в зыбком мареве неверного сна он понимает - сейчас его очередь терять, а вот обретёт ли он потеряное - зависит вовсе не от него. И, хмуря брови и сжимая челюсти, во сне же он просит смутно знакомое неумолимое божество, тускло мерцающее из туманного мрака металлическими пластинами слева, не исчезать в тёмноте не-бытия - потому что близкий призрак безумия дразнит и смеётся, проворачивая острый армейский нож в ране на месте его сердца. И волна боли оттуда расползается холодными щупальцами, тянется к горлу, мешая дышать, обвивает и сдавливает - и выгрызает ему память не хуже Адской Машины, такая же неотвратимая и равнодушная ко всему, что ему стало дорого.       Он почти просыпается от знакомого стона и по привычке тянется огладить руками извитые шрамы на спине, но прикованные кисти дёргает колючей болью - и он просыпается окончательно, чтобы увидеть в ночной тьме, чуть разбавленной жёлтым светом заоконного фонаря напротив, как мечется на измятой подушке Барнс, терзаемый своими вечно неспящими демонами. Брок видит измученный и больной взгляд Капитана, осторожно прижимающего своим весом Баки к постели, поглаживающего по щекам и волосам - и горячо шепчущего, шепчущего что-то прямо в ухо, под спутанные тёмно-каштановые пряди. Металлическая кисть слепо мечется по простыне, захватывая её в горсть и с лёгкостью бумаги обрывая полотно, вгрызается пальцами в матрас, прорывая ткань, но Стивен не замечает её движений, всё его внимание устремлено на лицо Сержанта - на сомкнутые веки и закушенные губы, - и потому он пропускает тяжкий удар бионического кулака по спине.       Брок тихо рычит и скалит зубы, словно этот удар получил сам, и резко дёргается на железной привязи, пытаясь выломить цепь из звеньев - сталь жёстко скрипит о железо в ночной тишине, - но снова безуспешно. Со злостью он сплёвывает на пол и думает, что Солдат разломил бы эти браслеты походя, даже не заметив. Наёмник не испытывает иллюзий по поводу своей судьбы, но видеть Зимнего таким невыносимо, в груди скребётся неловкий колкий комок из нежности и ярости, и он смотрит на Капитана тяжёлым требовательным взглядом. Роджерс лопатками чувствует это давление и оборачивается - ровно тогда, когда металлическая кисть снова поднимается для удара, - и в темноте комнаты ровно звучит уверенное и хлёсткое "Отставить, Солдат!" Рамлоу почти не надеется на отклик, но Барнс вдруг садится на кровати прямо, моргает спросонья и смотрит на него таким узнаваемым растеряным взглядом, что он отворачивается, негромко буркнув "Держи крепче свою Спящую Красавицу, Кэп. Заебали уже возиться, спать мешаете..."       И Капитану непонятно, чего в этом голосе больше: обиды или зависти, и потому он потирает изрядно ушибленное плечо, встаёт и подходит к пленнику. Тёмно-карие глаза смотрят на него колюче и недобро, губы кривятся в ухмылке, готовые выплюнуть какую-нибудь дерзкую гадость, но Брок сдерживается и благоразумно молчит. Ему не с руки провоцировать прямой конфликт сейчас, когда он так явно беспомощен в чужих руках, но упрямый взгляд в упор выдаёт всю гамму чувств - и Стивен невольно замирает на месте, вглядываясь в обожжённое лицо пристальнее. Такое наёмник не заметить не может и ухмыляется, с губ слетает привычно-язвительное "Что уставился, как на принцессу, Кэп? Неужели нравлюсь так сильно?" Роджерс предсказуемо молчит и Брок собирается выдать ещё что-нибудь не менее ядовитое, но рядом с капитанской фигурой неслышно вырастает Зимний и кладёт тёплую ладонь ему на плечо, коротко поглаживая. А потом, когда Рамлоу уже открывает рот для длинной нецензурной тирады, Солдат присаживается рядом - и просто накрывает ему губы двумя металлическими пальцами, чуть надавливая, и смотрит внимательно светлым льдом своих глаз, выцепляя со дна остатки души. Брок давится готовыми сорваться словами, сердце заполошной птицей бъётся где-то в горле - отнюдь не от страха, - а пальцы сами тянутся коснуться, прижать к себе и не отпускать уже никогда. С губ всё-таки срывается судорожный вздох, но он сжимает зубы и отворачивается, мазнув по чуть тёплому металлу щекой и ощущая касательное движение по небритой коже. В животе непрошено сворачивается горячее тягучее возбуждение и Рамлоу опять смотрит в дальний угол, стараясь выбросить неуместные мысли из головы. Нестриженый пыльный ёжик волос ерошит живая рука Солдата и быстро исчезает, а он слышит тихое короткое "Спасибо, командир," - и готовый сорваться вопрос замирает колкой изморозью на губах. ***       Энтони Старк появляется неожиданно, ранним утром следующего дня, в этом своём пижонском красно-золотом костюме, - просто таки, блять, сваливается с неба! - и невероятно раздражает Рамлоу с первой же минуты появления, как всегда и всех, впрочем. Он обходит медленным вальяжным шагом вокруг прификсированного наёмника и хмыкает особенно противно, заметив сухие потёки крови на запястьях и наливающиеся синяки на скулах, а потом тихо бормочет "Не удержался, придурок." И непонятно, к кому конкретно гений обращается - к разморённо разлёгшемуся на постели Джеймсу Барнсу, которого осторожно и нежно обнимает Стивен Роджерс, или к самому Броку, пытающемуся отвернуться и не видеть наглой и самодовольной миллионерской физиономии. Рамлоу уже ощутимо подташнивает от голода - второй день ни крошки во рту и стакан воды от Солдата теперь уже не в счёт, - но этим людям знать об этом необязательно. Он знает что всё равно умрёт, так что потерпеть ещё немного ему нетрудно.       Больше на Рамлоу внимания не обращают: Тони умеет отвлекать взоры на себя, ненавязчиво красуясь что в огромных аппартаментах Нью-Йорка среди толпы прихлебателей обоих полов, ищущих его благосклонности и денег, что в маленькой квартирке среди странной винтажной мебели под взглядами двух супер-солдат, которым его самомнение сейчас ничуть не мешает. Зато непомерное эго Старка отчётливо мешает Броку: пока гений неторопливо и грациозно снимает с себя броню, а потом дорогущий костюм от какого-то модного кутюрье и всё остальное, что прилагается к костюму, мужчина упорно старается отвести взгляд и рассмотреть дико интересные трещины на почти облупившемся потолке. Безуспешность своих попыток он осознаёт где-то на пятой минуте - глаза сами возвращаются к поджарой фигуре, неспешно роняющей вокруг себя предметы гардероба стоимостью в полугодовую зарплату наёмника каждый. И когда Зимний Баки лениво встаёт с кровати, чтобы обнять Энтони, а Стивен заинтересованно подпирает щёку ладонью и одобрительно хмыкает, улыбаясь и приглашая взглядом, - Рамлоу только надеется, что на его заросшем щетиной грязном лице этим двоим некогда будет рассмотреть горькую тоску, резанувшую по сердцу не слабее разрывной пули в упор. Он прикрывает глаза, утомлённо навалившись на стену и пристраивая поудобнее скованные руки, и старается собрать себя из ледяных осколков незаметно для внимательного взгляда Барнса, украдкой брошенного через плечо. Безуспешно.       Пару-тройку часов спустя он в этом убедился, просыпаясь от неожиданного чувства свободы в затёкших ладонях и обнаруживая свои "браслеты" разъединёнными чьей-то "доброй" металлической рукой. Брок знает - бежать бесполезно, да и опасно, пожалуй. Сейчас достаточно самого незначительного повода и даже просто слишком пристального взгляда, чтобы у Солдата необратимо выбило предохранители и закоротило в мозгах, а уж со съехавшим с катушек Зимним даже взвод специально обученных гидровских ветеранов не всегда мог сладить без шокеров и транквилизаторов. И потому он только молча смотрит на свои кисти, на которых болтаются стальные окружия сломаных наручников. Содраные запястья саднят, когда наёмник потирает их, разгоняя кровь, и чешуйки запёкшейся крови неторопливо облетают под пальцами. Он не сразу слышит тихое "Командир... Брок...", а когда слышит - не верит своему слуху, даже слегка привстаёт с пыльного пола и всматривается по направлению голоса Барнса в мягкий ночной полумрак на кровати, слегка разбавленный тусклым светом фонаря за окном.       ...Старк тихо дремлет позади Роджерса, заботливо укутанный свежей простыней и видавшим виды пледом, раскрасневшийся и, кажется, даже немного улыбающийся во сне. Безупречно уложенная прическа растрепалась, на лоб падает слегка вьющаяся влажная прядь - и Брок невольно любуется изящной линией спины и выступающим крылом лопатки, с одной стороны не скрытых тёплым краем. В этот момент, приближаясь к постели под внимательным взглядом Джеймса, он почти ему завидует: Энтони потрясающе красив таким - мягким, спящим и молчаливым. Рамлоу тут же вспоминает, как гений выстанывал имена, зажатый меж двух распалённых, но нежных любовников - и щёки густо заливает предательский румянец, а в штанах становится ещё более тесно.       "Эта троица меня окончательно с ума сведёт. Или я от инсульта сдохну прямо здесь," - его мысли не отличаются оптимизмом, но Брок вообще по жизни не тот улыбчивый отвязный придурок, каким представлялся всем своим сослуживцам в ЩИТе. Ему категорически противопоказано быть доверчивым слюнтяем, иначе он бы и не выжил на тренировочной Базе в Заполярье. ГИДРа не прощает ошибок и до смерти не любит наивных восторженых романтиков - уж это он выучил накрепко, выгрызая на плацу кровавый лёд из-под стёсаных до костей пальцев, давясь кашлем пополам с кровью в отбитых лёгких в стылом обшарпаном лазарете и отмывая въевшуюся кровь же с пола камеры Зимнего. Это вбито в него намертво, прямо в кости и в их сердцевину - и никаким столетним мальчишкам с небесным взором данный факт уже не изменить. Да он и не желает ничего менять.       Барнс молчит и смотрит очень знакомо, почти как на Базе, но всё-таки по-новому, свободнее и с любопытством, - и это так внове для Брока, что пальцы на ногах поджимаются от прокатившейся вдоль позвоночника колючей волны мурашек. Или в комнате просто прохладно? "Конец сентября в Нью-Йорке - это вам не Майами," - думает мужчина, и поспешно снятая грязная одежда и берцы летят на пол к батарее небрежной тёмной кучей. Незачем марать в крови форму, даже если она ему уже не пригодится. Маленькая аксиома солдатской жизни: не порти вещи и оружие без крайней нужды и, возможно, они спасут жизнь твоему товарищу после тебя. Взгляд Солдата светлеет ещё больше - верный признак надвигающегося срыва, - и Рамлоу старается не смотреть в льдистые омуты, чтобы не спровоцировать ярость раньше времени. Всё-таки ему хочется сначала коснуться, провести пальцами по лопаткам и по шрамам на мускулистой спине, прежде чем металлические пальцы небрежным движением сломают его руки и прострелят голову.       Наёмник слегка поводит плечами, медленно переступая босыми ногами всё ближе к кровати и даже дышать стараясь пореже, каждую минуту ожидая смертельного выстрела или броска ножа в сердце. Это как идти по канату над пропастью, где в каменистой теснине грохочет водопад - он как-то ходил по неверному веревочному мосту на миссии где-то в Африке - до ужаса страшно сорваться, но когда отрываешь взгляд от веревки, то хочется прыгнуть вверх, прямо в искрящуюся в шаге яркую радугу водяных брызг. Брок слегка поворачивает голову, оценивая положение Капитана, который безмятежно растянулся недалеко от своего Сержанта и, кажется, вполне крепко спит. Хотя, чёрт их разберет, этих суперсолдат... Только бы не проснулся не вовремя, не помешал ему и Зимнему Баки выяснить всё до конца. А если кровь запачкает не особо чистый пол - ну что ж, Солдат всегда мастерски прятал тела от посторонних глаз и убирал любые следы, уж в такой любезности он Броку наверняка не откажет. Они оба привычно молчат - слова только помешают всё решить правильно.       Зимний чуть приподнимает голову, смотрит пристальнее и тяжелее, и Брок отчётливо понимает - его краткое время ожидания вышло, вылилось в песок по капле, да винить ему в этом некого. Рамлоу приближается вплотную и боком напряжённо вытягивается на постели меж двух слегка утомлённых тел, чуть прикрывает глаза, уставившись в угол у потолка и каждую секунду ожидая справедливого удара лезвия в спину - и крупно вздрагивает от неожиданности, ощущая на коже бедра горячую ладонь Капитана. Длинные пальцы с жёсткими подушечками неторопливо вкруговую скользят по коже, посылая щекочущие мурашки, призывая расслабиться, уступить желанию закрыть глаза и пустить ситуацию на самотёк.       Брок тихо хмыкает, двигая ногой и уходя от прикосновения, а потом, чуть подумав, осторожно придвигается к Барнсу и кладёт свою лохматую битую голову ему на живот здоровой щекой , прикрывает глаза - и ждёт холодного кусачего касания стали меж лопаток. "Ну и чёрт с вами, я всё в своей жизни заслужил сам. И пусть это будет Зимний Солдат..." - мелькает в мозгу. Потому что так и должно быть, чёрт возьми! Зимний Баки поступит правильно, чего бы ему это не стоило, потому что наёмник знает - это было его основным качеством, до сих пор упорно подавляемым электрическими разрядами. И поэтому он должен сейчас быть спокоен, хотя инстинкты выживания, вколоченные болью и военными инструкторами ГИДРы, просто таки вопят об опасности.       Брок сжимает пальцы в кулаки до онемения, до кровавых отпечатков на ладонях, но не двигается ни на дюйм, когда в отросшие волосы на затылке вплетаются живые пальцы, чуть потягивая короткие пряди у корней. "Горло перережет? Или удушит бионикой?" - в горле першит от колючего комка досады - он так и не осмелился посмотреть в глубину глаз теперешнему Зимнему, малодушно струсил, ожидая увидеть на дне зрачков прежнее осточертевшее равнодушие. Пусть лучше уж злость, упоение властью над врагом, даже продуманная жестокость - но только не равнодушное ничто. Баки тянет чуть сильнее, чётко дозируя силу, и Рамлоу запрокидывает голову, подставляя ему горло. Извечный жест покорности, который - он знает это по себе - сразу же значительно снижает уровень агрессии противника. Из-под ресниц плохо видно, но Брок упрямо смотрит на искусанные не им губы, - так близко, но так далеко! - ловит ноздрями запах чистых волос и кожи, всей своей кожей ощущая движение тёплого воздуха над кроватью в прохладной комнате.       Рука на затылке тянет сильнее, отводя голову назад и мужчина вздрагивает, неровно выдыхая, когда на тонкой колючей коже рядом с кадыком расцветает первый поцелуй-укус. Не этого Брок ожидал, но кто он такой, чтобы отказываться от последнего шального подарка, совершенно случайно свалившегося из райских закромов прямо к ногам? Он прикусывает губы, давя стон, когда Зимний приподнимается и ведёт носом по ключице, обжигая кожу тёплым дыханием, и снова вздрагивает, ощущая аккуратное ненавязчивое касание капитанских пальцев к бедру - кажется, этим тот спрашивает "Можно? Позволишь?". Стивова горячая ладонь ни на чём не настаивает, по рёбрам тягуче перебирается на спину и так осторожно гладит по хребту и меж лопаток, словно успокаивает дикого раздражённого зверя. Рамлоу криво обречённо усмехается, прижмуривается сильнее, решаясь - и медленно тянется вперёд, берёт жёсткими пальцами живую руку Солдата и целует самый центр ладони, ведёт языком до пальцев и слегка прикусывает кончики. Прохладная кисть редко подрагивает, выдавая волнение, и Брок открывает наконец глаза, встречаясь с Зимним взглядами. Наёмник медленно облизывает губы, снимая с них соль чужой кожи - и кладёт его ладонь на своё бедро, безмолвно приглашая. Зрачки напротив расширяются, топя в своей глубине льдистую кромку радужки, и он слышит тихий выдох - Зимний до сих пор не изжил свои привычки Призрака, который шуметь не любил и не хотел, ну, по крайней мере, большую часть времени вне криокамеры.       Из непрошенной волны воспоминаний Брока выводит резкий бросок на спину и он делает рефлекторное обратное движение, почти выворачиваясь вбок, но вовремя спохватывается и замирает, пристально вглядываясь в светлые глаза Барнса. В глубине тёмного омута напротив разгорается пламя и он почти слышит гул огня, пожирающего сухие ветки самоконтроля, однако ладонь на его бедре не движется, позволяя выбирать. "Благородство заразно и передаётся половым путём," - зло думает Рамлоу, криво улыбается потрескавшимися губами и снова медленно и провоцирующе облизывает их. Он склоняет голову к плечу, через силу ехидно ухмыляется и, придвигаясь к уху Зимнего, с напором шепчет: "Выеби меня, Волчонок. Ну же, ведь хочешь расквитаться, а?.." Он отодвигается медленно, ожидая сокрушительного удара металлической левой, но на щёку неожиданно ложится тёплая правая и большой палец коротко гладит небритую скулу, словно пробуя длину пыльной щетины. От этой скупой непривычной ласки в глазах что-то щиплет и Брок недоумённо моргает и мотает головой, как большой пёс, - он уже и забыл, что умеет плакать просто так, а не от сильной боли или злости. Пальцы скользят по скуле и дальше по шее на плечо, медленно поглаживают ключицу и снова возвращаются на щёку, прохладно очерчивают край уха справа, потом трогают тёплыми пальцами правой обожжённый ушной хрящ слева, словно выравнивая ощущения... Рамлоу замирает напряжённо-взведёной пружиной, опасаясь спугнуть это касание, и вдруг с неожиданной досадой осознаёт одно: он страшно, до одури, завидует чёртову капитану Роджерсу, потому что тот может касаться своего Баки когда захочет и так, как захочет. А Баки, в свою очередь, так же жадно и нетерпеливо ищет прикосновений Стивена - и тогда холодная оружейная сталь из его глаз уходит, сменяясь искристой теплотой пронизаной солнцем прозрачной воды весенних ручьёв.       Брок и рад бы коснуться также бережно, погладить так же осторожно, да только пальцы сводит застарелым зимним холодом и он иррационально опасается сделать ещё больнее израненой шрамами коже, вывернутой страданиями душе - и потому молчит, скалясь невесёлой усмешкой и вплотную приближая голову к бледным плечам Солдата. Он смиряется с сухими пальцами Капитана на спине и лишь немного дёргается, когда тот ведёт шершавым щекотным движением до поясницы, насторожено-коротко очерчивает ягодицу и, словно убийственной минной растяжки, касается пониже крестца ладонью. Рамлоу и сам когда-то давно так прикасался к Солдату, там, в далёкой снежной России, пока жёсткая ладонь не припечала загривок и в глаза не уставились дула расширенных зрачков, безмолвно приказывая. И он отпустил себя, позволил своим жадным демонам диктовать ритм и частоту, впиваться зубами в бледную шею, оставляя метки принадлежности, теша себя надеждой на какое-то "потом" и "дальше", хотя уже на исходе очередной безумно-горячей ночи понимал, что эти дальше и потом далеки от них обоих, как соседние разновращающиеся галактики в бесконечной протяженности космического ваккуума. Это уже после возвращения в ГИДРу и многократных обнулений, после этих выворачивающих душу криков из заткнутого капой рта Солдат стал таким - безропотно-холодной машиной Смерти во всех её многообразных скалящихся лицах.       Стивен коротко возится за спиной, укладывая их обоих поудобнее - Баки не протестует, молча поддаваясь аккуратным касаниям - и, пока наёмник не успевает ничего предпринять, ровно оглаживает ягодицы, размеренно вычерчивая спирали и круги на обоих половинках покрытой редкими шрамами задницы. А потом придвигается ближе и кладёт большие ладони на полукружия, разминая тягучими движениями - и Брок настороженно затихает, рефлекторно придвигаясь и вжимаясь ещё сильнее в растянувшегося на кровати Зимнего. А когда кэповские ладони устраиваются на тазовых косточках и крестца касается горячий язык, ведя мокрую дорожку по ямочкам на пояснице, он непроизвольно напрягается и прячет лицо где-то у Барнса на животе, ожидая только неминуемой яркой вспышки боли. Ведь не может же Капитан быть ласков и нежен с тем, кто просто смотрел на бесконечные пытки его друга, он ведь не сумасшедший? На загривок ложится холодная металлическая кисть и гладит медленными тягучими движениями, успокаивающе и привычно, нисколько не пугая сейчас своей запредельной убийственной мощью. Горячие стивовы пальцы движутся так же осторожно, разведывая путь, проводя по нежной коже меж ягодиц, поглаживая, щекоча и обещая скорое наслаждение.       Брок не верит обещаниям уже давно, как-то незаметно просто перестал доверять людям и даже сейчас привыкать не собирается. Особенно сейчас. Потому что может представить отчетливо и в нескольких вариантах, как его, непозволительно размякшего после секса, железной рукой выволакивают в обшарпаный дворик, ставят на колени и средний калибр играючи разносит ему голову. И после, небрежно пихнув упавшее тело ногой, Барнс равнодушно сплюнет куда-то в кровавую мешанину вместо лица, затопчет на земле окурок - и вернется в эту комнату, к ожидающему Капитану, и молча упадет на постель, потягиваясь, как довольный кот. А Роджерс посмотрит серьезно так, поцелует яркие припухшие губы - и произнесет какую-нибудь патриотическую хрень про сопутствующие потери, свободную Америку и про независимость выбора обязательно, блять, ввернет пару весомых слов.       От подобных размышлений полынно горчит на языке и наёмник неловко поворачивается, пытаясь избежать особенно настырного и нетерпеливого касания, сдвигается вбок и вверх, наползая на ноги Зимнего и, вплотную опуская голову к коже, вдыхает терпкий запах его пота и подсохшего семени, размазанного по рельефному животу. Бионические пальцы перебираются на макушку, ерошат жесткий от пыли отросший ежик волос, чешут за ухом, как псину, сгребают короткие пряди на затылке, слегка потягивая - Броку раньше так нравилось до звёздочек перед глазами, - и от этого в носу что-то неотвязно колко свербит и мутная пелена под веками не хочет исчезать, проливаясь скупыми каплями на скулы. Наёмник упрямо мотает головой, силясь стряхнуть вязкий морок минутной слабости, - и соленые капли падают на прохладную бледную кожу Призрака редкими дождинками. Пальцы в волосах сжимаются, захватывая жёстче и фиксируя, и Рамлоу слегка прикрывает глаза, готовясь к той неотвратимости, что неизбежно должна случиться. Ему сейчас жаль только одного - впустую потраченных мгновений, тех малых отрезков времени, когда не Роджерс, а он мог целовать и покусывать эти яркие губы, касаться осторожно и нежно бледных плечей, ключиц и прохладной кожи живота губами, вылизывая и спускаясь от пупка всё ниже и ниже... "Мог бы, да не успел," - свербит в мозгу, и Брок прикусывает щёку изнутри, отчаянно вцепляясь обеими руками в живую ладонь, слушая пальцами частящий по запястью пульс и прослеживая жесткими подушечками пальцев извитый рисунок вен на тыльной стороне. В конце концов, не ему требовать большего, когда бионическая рука как будто бы ласково перебирает волосы и Солдат ведет губами по плечу, прикусывая ключицу, пока чужие руки так своевольно хозяйничают сзади, подготавливая к закономерному продолжению. Рамлоу потирается здоровой щекой о литые мускулы пресса Зимнего и недовольно поводит лопатками, ощущая настырное вторжение капитанских пальцев. Стивен не спешит, аккуратно ведет по стенкам, растягивая непривычные к этому мышцы, поглаживает поясницу другой рукой - и от такого внимания наёмнику еще хуже. "Уж лучше бы трахнул без этих грёбаных нежностей. Все равно в расход пустит," - в его голове мечутся сумбурные мысли, мешая своим настырным звоном, пока тело пытается примириться с новым положением, и требовательные губы Солдата на губах чертовски отвлекают, но нисколько не помогают.       Брок уже не пытается сопротивляться, когда ощущает внизу тела напряженную растянутость - пальцы Роджерса таки добились своего, - и пытается отвлечься сам, затягивая Зимнего в обреченный поцелуй, выдыхая ему в губы и вылизывая рот. Он быть может, даже застонал бы от тягучего возбуждения, свернувшегося в паху вязким клубком, да Капитан мешает все карты, выбивая из головы даже намёк на удовольствие. Но все гидровские козыри биты и краплёные тузы из рукава рассыпаны по полу кучкой тёмной изрядно ношеной одежды, а потому единственный выход - покориться чужой воле, впервые за несколько десятков лет. В конце концов, его привычному ко всему телу ничего не сделается с таким щепетильным партнером, да ведь бывало и хуже хрен знает сколько времени назад, а он не сопливая девочка-подросток, чтобы переживать об утраченной чести. Ну подумаешь, попользуются им напоследок, невзирая на его недовольство, так с эдаким прошлым все равно сегодня или завтра исход один - пуля в голову, нож в глаз или в горло. Для наёмника на Рафт даже размениваться не будут.       Рамлоу снова знобко поводит плечами, кусает губы, закрывает глаза и ложится грудью на твёрдый пресс Зимнего, сжимая кулаки и стараясь сильно не зажиматься - знает, что размер у Кэпа не маленький и будет чертовски больно, только дёргаться уже поздно, - и поначалу не может понять, почему горячие стивовы ладони устроились на плечах, а не на бёдрах. Разве что перед тем, как натянуть, ему ещё и поиграть захотелось? И потому выдыхает резко, сквозь зубы, когда превосходящая сила играючи разворачивает и Барнс легко подтягивает его повыше, устраивая на своем прохладном боку. На бёдра ложатся живая и бионическая руки, меж ягодиц упирается крепко стоящий член, а глаза в глаза - непорочно-синий взор Капитана. Джеймс рвано дышит куда-то между лопаток, утыкаясь лбом в основание шеи, ведет обеими руками по бокам до рёбер, - наёмник мимолетно просчитывает шансы выжить со сломаным позвоночником, если дернется сейчас на свободу, - и прижимается сильнее, давая почувствовать всего себя, влажного от смазки и возбуждённо-горячего, желанного до темноты перед глазами. Броку бы сейчас вывернуться, со всей дури ударить в живот замершего Роджерса, оттолкнуть да рвануться до хлипкой двери, но он только плотнее притирается к напряженному стволу - и наконец-то стонет хрипло и длинно, так как хотелось, распуская из кулака крепко сжатые пальцы и запрокидывая голову на металлическое плечо, подставляя горло под осторожные ласкающие укусы Солдата. "Ну, и кто здесь сумасшедший?!" - ехидный голосок внутри черепа ожидаемо усмехается, но Рамлоу сейчас наплевать абсолютно на всё, потому что кожу бедра оглаживает бионическая кисть, двигаясь вверх-вниз, а вторая, тёплая ладонь пробирается на грудь и покручивает горошину соска. Он бы сейчас даже оружейный ствол ко лбу в упор вниманием не удостоил, не только что Капитана, гладящего поджавшийся напряжённый живот и увлечённо выцеловывающего измазанные пылью скулы и шею.       Бионика Солдата перетекает на внутреннюю сторону бедра, касается с нажимом, но нежно - и Брок со стоном разводит колени, сгребая в ладонь застираные ветхие простыни. Тягучий жар сбивается в животе в плотный клубок и подкатывает куда-то вверх, застревая в горле задавленым всхлипом, но Зимний сминает губы ищущими губами, прикусывает - и вырывает его себе, довольно улыбаясь. Брок заводит руку назад и сжимает прохладную ягодицу, совершенно пошло потираясь об истекающий смазкой член, и снова стонет, прикрывая глаза. Приоткрытых губ касаются чужие губы, сминают - и ловят горловой стон, проникают в рот - и бережно ласкают нежную слизистую языком. И плевать, что это Стивен целует и потирается о бедро своим стояком, пока руки Зимнего разводят ягодицы и горячий ствол толкается в жаждущее нутро, медленно заполняя тянущую холодом пустоту внутри. Бедро под ладонью Рамлоу мелко дрожит, силясь удержать неодолимое желание грубо вбиваться в жилистое тело, но он сам двигается назад, нетерпеливо скользя до основания, - и опять стонет, поворачивая голову и несдержано кусая губы Солдата в подобии поцелуя. Зимний замирает на секунду и тихо рычит, сжимая рёбра до синяков, а потом плавно переворачивается, осторожно подминая под себя, и Брок слышит недовольный выдох Капитана, лишенного тактильного контакта. Впрочем, тот не протестует и вытягивается сбоку, почти вплотную, и наёмник физически чувствует его взгляд на коже, пока Солдат плотно прижимается пахом к ягодицам и слегка подаёт вперёд и назад, и снова вперёд, начиная свой танец. Рука Стива ложится на плечо, поглаживая разом взмокшую кожу, а Брок поднимает бёдра повыше - и выверенные движения становятся сильнее и точнее, а барнсовы зубы впиваются в шею, оставляя наливающийся багровой краснотой укус. "Сегодня будет длинная ночь," - мимолётно проносится в голове мужчины, пока сильные пальцы Солдата одуряюще гладят и надавливают, сжимают и царапают в хаотичных жадных касаниях, окончательно и бесповоротно присваивая эти тело и душу...       За окном редко вызвездило небо в разрывах тёмных облаков и уже далеко за полночь, но наёмнику не спится, несмотря на приятную тягучую усталость во всём теле. И настырной осой жужжит желание докопаться-таки до правды. Он поворачивается и натыкается на внимательный неспящий взгляд Капитана. Вопрос сам срывается с языка, минуя пребывающий в полуспячке разум. -- Зачем тебе всё это, Роджерс? Чего ты со мной возишься, весь такой благородный? Проще же шлёпнуть тишком и концы в воду, а Барнс весь тебе останется. -- Дурак ты, Рамлоу, - Стив лениво щурится и выдаёт неожиданное: -- Он мне рассказал всё, что помнил о времени в Гидре. И только ты был человеком в этих воспоминаниях. У Брока сводит скулы от желания врезать Кэпу изо всех сил, потому что слышать такое едва ли не больнее хлёстких кулачных ударов. -- А он, случаем, не рассказывал, как я воспитывал его, если задание было выполнено не полностью или не так? - слова выплёскиваются ядовитыми каплями кислоты, но это много легче, чем в холодной камере бить по замершему на коленях скованному наручниками обнажённому телу. Капитан вскидывает голову и дергается вперёд всем собой, одним движением хватая за горло и притягивая совсем близко, нос к носу. Наглый упрямый взгляд карих глаз скрещивается с прямой небесной синевой. -- Кое-что рассказывал, Кроссбоунс, но то, что я слышал о других, все же намного хуже. Так что засунь язык себе в зад, засранец, и не нарывайся. Насмешку в жёлто-коричневых глазах можно разливать по флаконам и продавать втридорога, словно густое марочное вино. -- О, мистер Не-выражайся умеет сквернословить?! Ну, тебе в зад я бы всунул кое-что другое, капитан - Брок видит, как по манящей синеве опять растекается зрачок безумной чернотой возбуждения, но не может промолчать. И только сдавленно охает, ощущая на себе весь роджерсовский вес и плавясь под точными грубоватыми ласками широких ладоней. С губ срывается неожиданно зовущий стон, пока сильные руки переворачивают его на живот и поясницы снова касается чертовски горячий язык. Рамлоу приподнимается на локтях и оборачивается, дерзко ухмыляясь - всё-таки длинный несдержаный язык когда-нибудь будет стоить ему жизни. -- Ну что ты возишься, Кэп? Трахни уже, хватит дразниться, не бабу лапаешь, - и глотает последние слова вместе со стоном, чувствуя меж ягодиц обжигающее возбуждение Стива. Глаза у Роджерса синие и потемневшие, как провалы в бездну - и такие же неимоверно губительно-притягательные.       Сбоку слышится одобрительное хмыканье, коротких волос касается тёплая ладонь с запахом пороха - и голова Брока сама разворачивается, встречая пристальный серо-стальной взгляд. Джеймс секунду смотрит, а потом укладывается поудобнее и притягивает командира ближе, жадно целуя и практически трахая языком податливый рот. Солдат снова и снова ловит губами стоны и вскрики, пока Стивен размеренно движется в этом теле, погружая их обоих в кипящее обжигающим возбуждением марево.       Когда Стив напоследок медленно проводит ладонями по рёбрам, словно пересчитывая и каталогизируя каждое, и скатывается на постель, Брок только блаженно длинно вздыхает и вырубается почти мгновенно, не слыша чуть слышных тягучих ласковых стонов Баки, но почти видит в сонном тумане, как искрятся глаза Роджерса, оглаживающего и целующего, тянущего за длинные тёмные пряди... берущего и отдающего всего себя в ответ. И в где-то в глубине очерствевшего сердца, там, куда наёмник не заглядывал уже много лет, он чувствует свербящую жажду, от которой сейчас так муторно на душе.       Сон забирает Брока в свои обьятия мягко и неотвратимо, смыкаясь над ним тёмной водой с навязшим на зубах железистым привкусом...       Энтони Старк неожиданно тихо исчезает где-то за два часа до рассвета, на миг замирая в проёме двери и безмолвно взирая на переплетённые на кровати спящие тела. В глазах цвета коллекционного коньяка - беззвёздная пустота, разбавленная вечной горечью потерь. "Им сейчас принадлежит всё время мира," - мелькает в гениальной голове простая мысль, и Железный Человек осторожно спускается по скрипучей лестнице во дворик, чтобы из-за угла дома вымелькнуть кроваво-золотой ракетой в почти утреннее небо. *       За спиной слышится шум крыльев и хриплое многоголосое издевательское карканье, он оборачивается - почти со страхом, потому что в вязком холодном тумане не видно ничего дальше своей ладони - и вскрикивает, когда в плечи и спину впиваются острые птичьи когти, рвут кожу и через мышцы пытаются добраться до костей. Он отчего-то знает что это вороны - мерзкие крикливые падальщицы - но все равно по спине продирает морозом, когда он видит их красные глаза и раззявленные в крике чёрные клювы; птицы пикируют всей немалой стаей, мельтешат, закрывая обзор, растекаясь вокруг него осьминожьими щупальцами, незаметно отрезая пути к отступлению. Ему кажется, что эта масса бестолковых на первый взгляд птиц выводит его на какую-то заданную точку, толкая в плечи и грудь, пытаясь выклевать глаза и целясь лапами в лицо - будто загоняет беспомощную добычу в капкан. Он пытается сопротивляться, машет руками и кричит "Пошли прочь, блядские твари!", но это всё равно что заклинать ветер - толку никакого, только голос всё тише и тише в непроглядной молочной пелене, которая становится всё плотнее с каждым шагом в никуда. Неожиданно - и так ожидаемо - под ногами разверзается непроглядная каменная пасть пропасти, и он летит вниз, разрывая горло криком и зная что внизу ощерены острые клыки скалистых останцов, что с жадностью растерзают его непрочную и смертную плоть.       И первое что он чувствует, приходя в себя, - кровь. Кровь. Она везде - заливает глаза, проникает в нос, пытается забить горло, мешая дышать, скользит под пальцами, не давая уцепиться хоть за что-нибудь, обнимает и утягивает куда-то. Поначалу она тёплая, даже горячая, но чем ближе к ногам - тем холоднее, чернее и тяжелее эта алая жидкость, она незаметно сгущается до вязкости битумной смолы - и затягивает, затягивает, затягивает... До самого дна, которого он не ощущает. *       Он просыпается с первыми лучами рассвета весь в поту, с истошным воплем, хватаясь непослушными пальцами за скомканную простыню - или одеяло, он не знает - и поначалу не может понять, почему не в силах свободно двинуться. Ужас накрывает с головой и Брок начинает отчаянно выдираться из чьих-то больших рук, яростно сцепив зубы, чтоб совсем уж позорно не заорать. Со спины придвигается кто-то горячий, большой и тяжелый, наваливается на лопатки и кладёт внушительную ладонь на бок, мягко поглаживая покрытую испариной кожу, щекоча рёбра и дыша в затылок. Спереди на грудь ложатся весомые холодные пальцы, настойчиво давят напротив сердца, и на щёку ложится вторая ладонь, тёплая и сильная, пахнущая порохом и оружейной смазкой - боже, такой знакомый до боли запах и пусть это не будет сном... но даже если это не сон, всё это ненадолго, ты ведь понимаешь?.. - и вскинувшийся Брок, наконец, открывает глаза, судорожно хватая ртом как-то враз загустевший сентябрьский воздух.       Зимний Баки смотрит пристально, осторожно выворачивая на солнечный свет его душу цепким взглядом серо-голубых глаз, и молчит так, что у Брока щемит где-то за грудиной, там, где должно быть сердце. Он не выдерживает - никогда не мог долго выдержать этот волчий взгляд - и подаётся ближе, утыкаясь лбом в прохладное металлическое плечо, позволяя тёплой и холодной рукам сомкнуться на лопатках. Чувствуя как со спины надвигается массивное жаркое тело Стивена, он даже не вздрагивает от его нежданно ласковой руки на бедре, поворачиваясь удобнее и длинно выдыхая куда-то в джеймсову ключицу, позволяя притиснуть себя плотнее между двух ветеранов ненадолго затихшей войны. "Ты же понимаешь, что никуда от меня не денешься?" - немой вопрос плещется в прозрачной глубине глаз Призрака. "Ты же знаешь, что никогда от меня не отделаешься?" - "пока я жив" хочет добавить Рамлоу, присматриваясь к этому светлому омуту, но молча глотает стылые слова смертельной отравленной пилюлей. "Вы оба - мои," - молча говорят обжигающие ладони Капитана, осторожно поглаживая бока Баки и Брока, - "До самого конца".       И, зажатый в кольцо рук меж двух горячих суперсолдатских тел, проваливаясь снова в уже ласковую темноту снов, Брок чувствует как в груди ворочается что-то неопознаваемое и до тёплой дрожи непривычное, словно там неведомой силой застяли три бритвенно-неровных осколка шрапнели - и движутся навстречу друг другу, искря светом и разрывая многолетние путы ледяных шрамов изнутри. Так прицельно точно и так ярко.       Прямо напротив сердца. И для него - уже поздно. ***