***
Стефану было всего полтора года, когда его забрали в новую, и одновременно — первую семью. Как было написано в его личном деле, малыш — отпрыск француженки и иммигрировавшего много лет назад алжирца, что просто не прижился. Девушка была слишком молода, мужчина — слишком «в рассвете сил», чтобы отпрыск смел ему мешать. Никаких побоев и сломанной психики — его просто отдали, обещая вернуться через неделю другую. Но прошел год, и никто за ним не вернулся, кроме какого-то широко улыбающегося блондина и скромно стоящего рядом брюнета, чей взгляд выражал даже излишнюю теплоту к чужим детям. — Он просто очарователен, Юри! — Виктор чуть сжал руки супруга, смотря на играющего мальчишку. — Юри, ну ты посмотри! Юри! — Виктор, — устало улыбаясь, Юри погладил его по руке. Быть может, он кажется счастливым, но на самом деле Кацуки знает, как тот взволнован. Это же такая ответственность! — Все хорошо. Пойдем, познакомимся? Стефан был просто невероятно милым и открытым малышом. Виктор был даже удивлен, когда малыш стал проявлять к нему какое-то внимание под несколько одобряющий взгляд няни: Стефану так нравились большие пуговицы на его пальто, что малыш без зазрения совести теребил их, сидя на коленях будущего, как выяснилось, папы. Юри внимательно слушал психолога, что давал им рекомендации, кои кажется слушал только он — Виктор отстранил от себя ребенка, держа того на вытянутых руках. Малыш, на удивление, молчал, но его негодование было слишком явным — детское лицо так исказилось, что словами не передать! Виктор же, смотрел в его личико с неким прищуром. Кажется, они смотрели друг другу в глаза, и Кацуки хотелось прекратить эту сценку — ему стало неловко за супруга, что вопреки его ожиданиям, снова прижал мальчика к себе, получая в ответ крепкие — насколько хватало детских сил — объятья. — Мы просто понравились друг другу, — Виктор хмыкнул, явно немного смутившись, когда Стефан отказался слезать с его рук. Но несмотря на то, что они «понравились друг другу», работы стало не меньше. Юри был несколько строже, отчего отношения между ним и Стефаном были, мягко говоря, в трудном положении. Кацуки не старался его воспитывать сразу и жестко — вовсе нет! Малышу так понравился его новый папа, что ко второму, — который, очевидно, немного похож на того, кто его оставил, — он относился прохладно, а иногда и вовсе голося на весь арендованный дом, когда Юри пытался с ним поиграть в отсутствие Виктора!.. В общем, в тот «привыкающий» год было все. От ссор как с самим Стефаном, так и ссор между самими родителями. К сожалению, отцовство, что они взяли на себя, на самом деле ни разу не легче, и в какой-то мере вообще тяжелее, а они просто не были к сему готовы. Ну, готовы до конца, ведь теоретически мы все подкованы, не так ли? Быть может, из-за этого «выстраданного» года, новоиспеченные родители так трепетно относятся к творчеству своего отпрыска. Стефан, несмотря на все свое восхищение папиным и отцовским катанием, интереса к конькам не проявлял и даже, признаться, побаивался — как-то малыша пришлось успокаивать от испуганного плача, когда эти двое слишком близко к бортикам затормозили, издавая притом невероятной громкости — так показалось Стефану — скрежет! Но если не получилось с коньками, и Юри не скрывал своей радости от этого, то художничество… Конечно, первые рисунки их малыша висели на холодильнике. Стефан любил зарисовывать их семью, и из этих картиночек гостям всегда ясно, кто здесь «папа», а кто — «отец», ибо под каждым «палочным человечком» есть такая приписка. Виктор почему-то рад, что это милое «Daddy» находится под его образом, а не под образом Юри! Но шло время, и рисунков становилось все больше — место на холодильнике иссякало, и Юри пришлось их просто убрать. Но не куда-то в папку, или в корзинку — японец специально заехал в «Dollar store» за дешевым набором рамочек, куда эти чудные каракули помещались, попутно думая, куда он их поставит, чтобы малыш просто не закатил плач! И таким образом у них в гостиной появился специальный стеллаж под детское творчество. Больше двадцати рамок с детскими, однотипными рисунками, коими оба родителя очень гордятся, и если Юри предпочитает подолгу на них смотреть, — чтобы Виктор такого не видел! — то Виктор с гордостью обращал внимание гостей именно на этот стеллаж. И да, холодильник все же остался заполненным — Виктор купил специальные маркеры для холодильника, что легко можно стереть. Правда, стираются они легко не сразу, и Юри нередко драит этот чертов холодильник, решая вновь «заклеивать» его детскими рисунками, что кстати действительно ему очень нравятся. Но как-то, терпение японца иссякло. — Стефан, — брюнет присел рядом с детским столиком для творчества. — А пойдем на стенах рисовать? — На стенах? — занимавшийся некогда какой-то лепкой из пластилина Стефан удивленно взглянул на отца своими большущими синими глазищами, разжимая пальчики. — А можно? Можно? — мальчишка давно хотел это сделать, но папа не разрешал. Виктор не разрешал, и не разрешает как бы до сих пор, но разве малыша это волнует, когда разрешает такую вольность Юри? — Конечно! — Юри улыбнулся, погладив его по голове. — Пойдем, а то папа… — Ой, только не папа! — Стефан улыбается и обнимает родителя за шею, чуть стиснув. — Неси меня? Неси! Юри был не глуп, чтобы в действительности разрешать малышу рисовать прямо так, на стенах. Нет — он купил какие-то дешевые обои, годящиеся только для такой детской шалости, и приклеил их на двухсторонний скотч, занимая обратной их стороной все пространство, кое-может быть изрисовано детскими ручками! Хотя, это достаточно весело: все краски в их доме были пальчиковые, так как портить кисточки не хотелось, да и то Стефан ими почти не пользовался, и ничего страшного коже, с этих пигментированных цветастых гелей, не было. Пока Стефан рисовал их дом, вокруг которого множество всяких цветочков, деревьев, Юри… Юри занимался тем же. Рисует он плохо, так как просто не умеет, но какая разница, когда ты рисуешь эти формы — пальцем, пока твои щеки щекочут такие же измазанные в красках, но детские пальчики? Маккачин, что доживал свой век в таком активном русле, тоже пытался помочь им в изображении действительности, наглейшим образом опуская лапы в кастрюльку с цветной водой рядом, оставляя сочные такие отпечатки. …Когда Виктор пришел, вечером, он не сразу понял, что светлые обои прикрыты другими, и просто осел на пол. Все, до чего могла коснуться детская ручка — было в краске, начиная от плинтуса и выше, пока малыш дотягивался. Как же долго Юри успокаивал мужчину, что после тоже оказался вовлечен в их игру.***
Но, как оказалось, обои — это еще не все, на что способно их юное творческое дитя. Вскоре рядом с завоеванными трофеями обоих фигуристов, стали появляться банки, обклеенные макаронами. Просто баночки, украшенные цветными макаронинами, и нередко наполненные искусными бумажными цветочками. Точнее, просто клочков бумаги, что нанизаны на шпажки, выкрашенные в зеленый. Но для Виктора, Юри и Стефана это были цветочки в красивейшей вазе. А после были простейшие детские аппликации, что Стефан делал почему-то только с Юри: папочка был таким активным, что малыш не мог при нем отрывать куски цветной бумаги и клеить, то и дело стараясь наклеить их папе на лицо, а тот — лишь подначивал сынишку, делая тоже самое. Юри с легкой улыбкой и щемящей нежностью наблюдал за этим, снимая на мобильный телефон. Потом начался «декор банок», тарелок, очень нужных вещей каждого родителя, и даже Маккачина, что с удовольствием терпел эти «творческие изыскания»! Кои продолжились даже в тот день, когда их прилетел навестить — а заодно и познакомиться со своим «племянником»! — Пхичит. Таиландец, к удивлению Юри и Виктора, прилетел под руку с Сынгылем, что подумал о каком-то подарке, нет, о сувенире для Стефана. И все равно, что они никогда ранее не виделись. Познакомившись с малышом, что оказался достаточно общительным на удивление Ли, кореец подарил ему интересный предмет. От которого у Стефана в глазах засияли огоньки, а у Юри и Виктора на лицах блеснуло некое разочарование и, о боже, негодование! Что может быть «лучше» корейских грим-мелков для лица?.. — У вас тут все на клее да бумаге держится, — хохотнул Пхичит, с неким восхищением разглядывая поделки маленького да Винчи. Как ни странно, таиландец понравился Стефану, и тот предпочел изрисовать его руку в первую очередь. Да и тот против не был: пока мальчик что-то там рисовал, цветочки всякие, Чуланонт разглядывал это странное убранство. Одни аппликации, рисунки, поделки из макарон и каких-то веточек! — Зато не скучно, — Виктор хохотнул, — правда, мы теперь не знаем, какого цвета наши обои. — По-моему, они были светлые, — Юри поглядывает на Стефана, что вел себя «прилично», ведь отцу потребовалось столько времени, чтобы объяснить мальчику, что делать можно, а что нет с гостями, чтобы их просто не обидеть их. — А потом я приклеил на двухсторонний скотч куски других обоев, и как-то… Забыли мы, да, — Кацуки улыбается, немного даже смущаясь. — Теперь они цветные! — Стефан хмыкнул, так по-взрослому, насколько у него это могло бы выйти. Мальчик потер нос, что стал течь от усердия, и с не менее гордым видом, — «весь в папу!» — отстранился от своей работы на руке у Чуланонта. — Теперь у тебя цветочки на пальцах! — Они смываются мылом, — Ли кивнул Юри и Виктору, видя некую растерянность на лице японца.***
Когда Виктор ушел гулять с Маккачином, прихватив с собою и своего юного художника, Юри действительно задумался над тем, что сказал Пхичит. Их дом настолько пропитан детскими вещами, точнее, «творчеством», что держится едва ли не на клею и бумаге, если не на папье-маше! Но Юри не жаль. Наоборот, ему нравится, что так есть — быть может, их маленький Стефан действительно вырастет и станет самым-самым лучшим художником, дизайнером, или кому там еще это необходимо?.. — Отец, смотри! Папочка купил краски! А Юри, кажется, новые дешевые обои…