Дожить до весны

Сны, что мне не дожить до весны танцуют в льняных простынях, и бьются арканом у ног. Смог бы спасти меня он, а не ты, от глупой, гнилой пустоты - не спас, да и не уберег. Ночные Снайперы

Начало октября в этом году было ужасно дождливым. Дождь, казалось, шёл безостановочно, и его монотонный шум стирал последние, относительно радостные воспоминания о лете у тех, у кого они ещё были. Доктора Ватсона к этой категории можно было причислить с большой натяжкой. Джон во второй раз пролистал увесистую амбулаторную карту. Почерк менялся трижды – по количеству лечащих врачей, ведущих данного пациента. Шерлок Холмс, 24 года от роду, первые жалобы поступили от его семьи, когда Шерлоку было 15. Посещение психолога, относительно стабильное состояние при полном отсутствии медикаментозного лечения. Изредка наблюдаются яркие вспышки аутоагрессии, с которыми Шерлок справлялся своими силами. 17 лет – нервное истощение, бессонница. 19 лет – первая госпитализация в городскую лечебницу. Двадцать два – принудительное лечение в Кродон Холле. За эти два года мистер Холмс сумел заставить трёх именитых психиатров отказаться от работы с ним; стремление Шерлока к саморазрушению было неизмеримо велико – и никто из светил психиатрической науки не рискнул взять на себя ответственность за пациента, который даже под дулом пистолета отказался бы выполнять предписания врачей, а потому ставил свою жизнь под угрозу. Изо дня в день. Ситуацию осложняло элитарное положение клиники – будь Холмс обычным, среднестатистическим психом, а не отпрыском богатого семейства, его уже давно скрутили бы и привязали к койке, силой принудив есть таблетки и получать дозу витаминов через капельницы, заодно препятствуя стремлениям Шерлока нанести себе травмы – но стоило лишь представить, в какой скандал бы всё это вылилось, если бы о таких варварских (но, чёрт возьми, единственных действующих, если речь идёт о Шерлоке!) методах прознает его вездесущий братец-здравствуйте-я-правительство-Великобритании. Джон же пока не боялся трудностей. Некого кладбища, которое, согласно расхожей фразе, должно было существовать у каждого врача, Ватсон пока не нажил – и потому был полон сил, амбиций и иллюзий относительно своих возможностей. Дверь скрипнула, и медсестра ввела Холмса. Тот вновь, словно впервые оказавшись в этом кабинете, замялся на пороге, сминая пальцами низ фирменной рубашки – белой в бледно-голубую полоску. - Садись, Шерлок, - максимально мягко проговорил Джон, кивком указав на кресло напротив себя. Шерлок повиновался и сел, не поднимая взгляда на своего лечащего врача. - Шерлок, где твоя обувь? Холмс сделал вид, что не услышал вопрос, вперив взгляд в весьма поганенький натюрморт на стене. Джон частенько пытался представить, какому недоумку пришло в голову повестить в подобном месте эту картину – натюрморт с подгнивающими фруктами и мёртвым гусем. Всё на этой картине выглядело ужасно мёртвым и безнадёжным. С другой стороны, пациентов нервировали бы утрированно-жизнерадостные картины. Какого чёрта тут вообще висят картины? – злился Джон, но натюморт со стены всё равно не снимал. Сам не мог объяснить, почему. Иногда ему в голову приходила мысль, что через пару лет он поймёт всей душой эту безнадёжную картину. Проникнется ею. Она станет отражать его внутренний мир – всего лишь пара лет в этой клинике за городом… всего лишь… - Шерлок, почему ты не позволил сестре Саре помочь тебе обуться? Холмс упрямо молчал. На деле, Ватсон и сам знал ответ на свой вопрос. Все многоходовки Холмса были для него видны как на ладони – юноша пытался причинить себе боль любым доступным способом. Как только после попытки порезать себе руки осколком чашки ему стали приносить исключительно деревянную посуду, и есть он мог лишь в присутствии сиделки, Шерлок нашёл новый способ. Полы в клинике были кафельные, до блеска начищенные и - невероятно холодные. Шерлок, вечно страдающий от недоедания - ещё один способ причинить себе боль - постоянно мёрз и так, а отсутствие носков и обуви лишь усиливало эффект. Джон бесшумно поднялся со своего места и подошёл к кушетке – в подобной клинике она была исключительно декоративным элементом, данью традиции, напоминанием о рабочих обязанностях. Джон взял тёплый красный плед, сложенный на кушетке, развернул его и осторожно накинул на Шерлока – тот уставился непонимающе на Джона. «Это забота, Шерлок», - хотел было сказать Джон, но осёкся. Кажется, для его сеансов подобное говорить слишком рано. Доктор Ватсон с самого начала заметил некоторую эмоциональную заторможенность Шерлока. Очень часто Ватсон сталкивался с необходимостью растолковывать Шерлоку простейшие реакции; он пытался описывать эмоции словами, и давалось это очень… нелегко. Потому что порой становилось похоже на исповедь. «Доктор Ватсон, зачем вы дотронулись до моей руки?». Шерлок неловко повёл плечами, и его тонкие ключицы сверкнули в вырезе рубашки. Его телу было приятно долгожданное тепло, но мозг вопил о необходимости скинуть плед и продолжать истязать себя дальше. Во имя… очищения? - Итак, Шерлок. Твой диетолог снова жалуется на тебя. Ты не хотел бы это прокомментировать? Пациент помотал головой, рассматривая уставшие руки доктора, следя за переплетениями вен. - Доктор Тёрнер говорит, что за последние полторы недели ты сбросил три килограмма. Ты понимаешь, насколько это опасно? Шерлок осторожно кивнул – в угоду доктору, конечно. Сам он не мнил ситуацию критической. - Скажи мне честно, Шерлок: ты снова вернулся к булимии? Холмс отчаянно замотал головой, продолжая хранить молчание. Нет, нет, с булимией покончено. Это было ужасно стыдно – когда все вокруг узнали его секрет. Он снова вернулся к голоду – это куда более… благородно. Но доктору Ватсону об этом знать необязательно. Доктор, кажется, остался удовлетворён ответом. Хоть в чём-то Холмс-младший его порадовал. Насколько он знал из больничных сплетен, старший брат Шерлока тоже страдал от расстройства пищевого поведения – что уже наталкивало на определённые выводы о нездоровой обстановке, в которой выросли оба Холмса, однако подтверждения словам о расстройстве Майкрофта найти было сложно. Если не сказать – невозможно. Официально всё, конечно, было в порядке. - Итак, а теперь, пожалуйста, скажи мне. Тебя ещё беспокоит Джеймс Мориарти? Шерлок снова помотал головой, и тень облегчения проскользнула в выражении его исхудавшего, бледно-серого лица. - Джеймс не приходил со вторника, - хрипло проговорил Шерлок; после долгого молчания связки слушались плохо. Сказать по правде, Шерлок поддался на уговоры брата лечь в клинику только по одной причине – однажды, в слезах после очередного приступа ненависти к себе и тяжелейшего в жизни Шерлока отхода от наркотиков, он сознался Майкрофту, что уже несколько лет к нему приходит Джеймс, который заставляет его делать с собой ужасные вещи. Это Джеймс режет его кожу и запрещает спать по ночам. Это Джеймс заставляет его прекратить есть. Это Джеймс приказывает ему бегать вокруг дома в четыре утра, чтобы сбросить вес. Джеймс, Джеймс, Джеймс. Майкрофт выдохнул лишь: «О, Шерлок», - и уже через пару часов они ехали к загородной клинике, и впервые за много лет Майкофт сам сел за руль, а Шерлок вздрагивал под «дорожным пледом» тёмно-синего цвета и смотрел в серые пейзажи за окном. Ему обещали, что его вылечат. Что Джеймса просто вытравят из его рассудка. Но ни у кого не получалось. А он так устал пить лекарства, бояться самого себя и темноты, из которой приходит голос Джима. Ничего не помогало. И начинало казаться, что боль, которой хочет для него Джеймс – единственное настоящее избавление. Ведь у боли есть лимит, после которого наступает смерть, а смерть суть отсутствие всякой боли. - Я очень рад, Шерлок, - сдержанно улыбнулся ему Джон. – Ты должен начать питаться хорошо и сбалансировано, ты понимаешь меня? Шерлок кивнул, стараясь тут же выбросить сказанное из головы. - Иначе мы не можем точно сказать, какой эффект окажут лекарства. Твои галлюцинации могут вернуться. Джон упорно твердил Шерлоку, что Джим – лишь порождение психики Холмса. Методика предыдущих психиатров, работавших с Шерлоком, состояла в поддержании его фантазий и попытке научить Шерлока жить с адом в его голове, но Джон знал: психика Холмса слишком хрупка для подобного; он сломлен – но когда и как, предстояло ещё разобраться. Джон вёл машину домой – в спальный район Лондона; по радио играло что-то незамысловатое, дома его ждал тёплый ужин и ласковая Кара, однако все мысли психиатра были только о Шерлоке – что было уже привычно за последние несколько месяцев, что он работал в клинике. Если верить карте, Холмса уже несколько лет не выпускали из здания, и всё, что ему позволялось – прогулки по веранде под присмотром. Сложно доказать пациенту, который видит лишь унылый задний двор больницы, что мир вокруг прекрасен. Поэтому они заключили пари. К концу следующей недели Холмс снова набирает вес и перестаёт отбиваться от медсестёр с капельницами. Тогда в пятницу Джон берёт его на прогулку в лес, что за забором больницы. А если Шерлок продержится всю следующую неделю без саморазрушительных выходок, Джон принесёт ему труды древнегреческих философов из библиотеки – Шерлоку давно запретили читать что-то, кроме справочной литературы, потому как философские трактаты и художественные произведения вводили его в «нежелательное состояние», как писал доктор Моррис, предыдущий лечащий врач Шерлока. Но Джон трудностей не боялся. Через два дня Шерлок находится в приподнятом настроении, когда его вводят в джонов кабинет. У Шерлока – очередная маниакальная фаза расстройства, отчего он кажется слишком шумным, непривычно жизнерадостным, но… но он в любой момент может начать кататься по полу в слезах, поэтому: - О чём ты хотел бы поговорить сегодня, Шерлок? Апатия, захлёстывавшая Холмса с головой три долгих недели до, внезапно сменяется жаждой действий, ощущений, слов. Наблюдательностью. - Это Вам подарила племянница? – Шерлок небрежно кивает на нелепый детский браслет на массивном запястье Ватсона. Тот вдруг смущается, стремится снять его, но Шерлок мотает головой. Он чертовски обаятелен, когда приходит его маниакальная фаза. - Не стоит. Вам идёт. Хороший контраст. Ватсон позволяет себе отнюдь не профессиональную улыбку. - Но я ведь никогда не говорил, что у меня есть племянница, - вдруг отмечает он. - О, это просто. Своих детей у Вас нет. Потому что Вы неженаты. Вы – порядочный человек, несколько… Старомодный. Вы бы женились на той, что от вас беременна. Так что это явно не Ваш ребёнок. Браслет явно что-то для Вас значит – иначе Вы бы его не надели. Он сделал детскими руками. Чуть кривовато. Если вспомнить, что я рассказал о Вашей сестре… То это её ребёнок. Усыновленная девочка. Девочки лучше подбирают цвета – а тут цветовая гамма практически идеальна, у неё явно есть задатки художницы. К тому же, Вы с ней редко видитесь – это обусловлено конфликтом между Вами и сестрой… и то, что с девочкой было некому посидеть, кроме Вас, радует, правда, доктор? Думаю, Вы с племянницей отлично провели время, так? Джон кивает, не переставая улыбаться. В прошлый раз Холмс, едва взглянув на джонов мобильный телефон, описал, каким образом – кончено, через сестру – он попал к Ватсону. Гениально. Этот молодой человек – гений. Гений, запертый в психиатрической лечебнице. Гений, которому нужна помощь. И Джон сделает всё, чтобы ему помочь. Кара перемешивает спагетти в своей тарелке. - Ты снова не здесь, Джон. - Прости, - Ватсон со всей возможной теплотой посмотрел на свою сожительницу. – Я… я задумался о работе. - Умоляю, не бери её с собой в нашу постель. - У меня и в мыслях не было. - У тебя в мыслях не было меня, - с усмешкой тянет Кара, стараясь замять саму возможность начала серьёзного разговора с помощью неудачной шутки, саркастической фразы, игриво приподнятых уголков губ. Джон делает вид, что ему стыдно, что он всё время думает о работе. О Шерлоке. О том, как помочь ему не сорваться в бездну. Как не упасть в неё за ним.