***
Он подошел тихо, что даже острый слух кицунэ не уловил тяжелых мужских шагов, словно и вовсе не ступал по деревянному полу. Приблизился так, как всегда — как обычно, так, как в данный момент требуется ей, им обоим. Она вздрогнула, почувствовав тяжесть знакомых рук на своих плечах, когда оказалась прижата к его горячему телу. Почувствовала, как он втянул в легкие воздух, стараясь уловить мнимые нотки свежего аромата дождя; как сжались его ладони, обхватив хрупкие плечи, притягивая еще ближе, будто по-настоящему мечтал это сделать уже давно, воображал в голове, отталкивая надоедливый разум дальше, лишь бы насладиться этим моментом. Слегка наклонился, чтобы так же тихо прошептать ей на ухо: — Завораживаешь, Эрза, и ты знаешь это… Она ухмыльнулась, шаловливо прицокнула языком и облизнула сухие губы, подалась вперед, будто пытаясь освободиться, но была остановлена. Джерар резко развернул ее к себе, впиваясь в покрасневшие нежные губы, властно проникая языком в ее рот, слыша протяжный стон, ощущая ее игривое сопротивление, протестующие рывки. Он знает, что его девочка любит играть. Сопротивляется ему, пытается убежать, а потом вновь кокетливо призывает, выгибается, льнет к нему: обычно, прижимаясь к его напряженной спине высокой грудью, сжимая его плечи сильнее, щекоча оголенную кожу мехом хвоста, покусывая его шею, оставляя царапины на его сильных руках, собирает синие пряди волос в руку, оттягивая назад, словно желая причинить ему хоть толику боли, но не выходит, потому что не успевает и оказывается прижата к полу гораздо раньше задуманного. — Какое рвение, — хрипло протянул Джерар, оторвавшись от ее губ и вглядываясь в ее глубокие глаза. — Неужто ты за все время своего отсутствия не думала обо мне? — нарочито медленно наклоняется, легкими движениями расслабляет пояс кимоно, целует ее плечи, водит кончиком языка по шее, вырисовывая замысловатые узоры, вынуждая девушку дрожать от этого всего, такого давно желаемого. — Или нашлась замена? Он отстраняется, вновь вглядывается в затуманенные похотью, нескрываемого желания глаза, смотрит прямо, открыто, пытаясь отыскать ответ, который он должен узнать, понять, чтобы убедиться наконец-то в том, что она его или — если так, то уничтожит любого — все же еще не до конца. Эрза невольно вздрагивает под этим тяжелым, читающим всю ее насквозь взглядом, медленно обретая способность трезво мыслить, анализировать. — Все может быть. Видит, как его спокойные глаза темнеют, пальцы стискивают ее тонкие запястья, сжимая почти до боли, челюсти сжимаются, лицо приобретает хищное выражение, излучая ярость, а потом уголки губ едва заметно опускаются, взгляд тускнеет, будто его чего-то лишили — чего-то до чертиков важного, необходимого. Джерар как-то отстраненно отпускает ее руки, отстраняется от нее и, так же пронзая равнодушным взглядом, выходит прочь, оставляя Эрзу одну в комнате, которая сразу же после его ухода стала пустой и неуютной. Она смотрит в стену, все еще не понимая, с чего такая реакция, что она такого сказала, что Джерар вдруг так отреагировал, так резко изменившись поведением. Они каждый раз так вели себя друг с другом, это было своего рода игрой, раззадоривавшей каждого из них двоих. Но сейчас что-то пошло не так, что-то обломилось. У него все внутри перевернулось, когда он просто представил ее в руках другого мужчины, как она удовлетворяет кого-то, кроме него, как она ублажает не его. Джерар всегда испытывал это странное, совершенно ненужное и противное чувство — ревность, особенно по отношению к кровной кицунэ, у которой подобное должно быть привычным. Он даже сам не помнит, в какой момент начал испытывать к ней это душераздирающее, въедающееся под кожу чувство — привязанность, некую симпатию. Просто однажды что-то пошло не так, как и сейчас, когда он уходит прочь, в свою собственную комнату, чтобы успокоится, притупить это все, запереть глубоко в себе, иначе он просто не выдержит. Это все постепенно перерастает в тупую боль, трезвую бездейственность, которую невозможно ничем заменить или как-то исправить. Она не выдержала более сидеть в той холодной комнате, решила пойти за ним, проверить его и, в конце концов, разобраться, что же произошло на самом деле. Ее душила неизвестность, да и само чувство легкой вины, когда она вспоминает тот взгляд, будто отчаявшийся, не давало ей свободно вздохнуть. А сердце сжималось, будто в тисках от того, что, возможно, она задела его чувства, ранила этой бездумно сказанной фразой. Джерар расслабленно сидел на полу перед открытой сёдзи, закинув голову вверх и смотря на небо, плотно заволоченное серыми кучными тучами. На душе было как-то противно, мерзко — должно быть, ощущал он это не впервой, просто понял только сейчас. Будто его унизили, бросили, и это сравнимо с увядшим цветком сакуры. Но все же необоснованная тоска зародилась в его сердце, правда, отчего — пока понять не может. Он не дернулся, когда услышал быстрые, словно взволнованные шаги кицунэ; не опустил голову, ощутив знакомое тепло, исходящее от прижимающейся к нему Эрзы; никак не отреагировал, когда тонкие руки обхватили его торс, сомкнувшись на животе. Она судорожно вздохнула, тяжело выпуская воздух, уткнулась лбом ему между лопаток, скользнула хвостом, устроив его ему на колени. — Госпожа, Вы что-то хотели? — Прости… — шепотом произнесла она, сильнее стискивая руки у него на талии. — За что извиняетесь, Эрза-сама? — насмешливо спросил Джерар, слегка повернув голову. — Вы не обязаны. Это я должен молить Вас о прощении, именно я забылся и позволил себе маленькую слабость, коснувшись тогда. Вы же не виноваты, что сущность кицунэ требует постоянного плотского удовлетворения, а Ваше отсутствие затянулось, так что это естественно. — Да не было у меня никого! — воскликнула девушка, вскинув голову и разжав руки, выпуская из объятий мужчину. — Почему ты всегда все воспринимаешь всерьез? Джерар развернулся к ней, всматриваясь во взволнованные глаза, а его губы невольно растянулись в мягкой улыбке. Хвост кицунэ забавно подрагивал, постукивая по полу, а тело было слишком напряжено. Все встало на свои места, в душе вновь разлилось тепло от осознания того, что она все-таки волновалась за те брошенные ею необдуманные слова; от того, что обнимал и упивался ею лишь он один; снова начало зарождаться что-то неопределенное и далекое ему. Он опять, сам того не осознавая, потянулся к ней, прильнул к ее губам, лишь на короткое мгновенье встречаясь с ней взглядом, уже чувствуя знакомое тягучее тепло в области паха. Она потянулась к нему, хотела притянуть ближе — он не позволил, вместо этого резко рванул ткань кимоно, схватил ее запястья и повалил на близ лежащий футон. Как долго он хотел поскорее ощутить эти вечно повторяющиеся брыкания под собой, когда она пытается сопротивляться, но потом, когда он вот так проводит рукой, очерчивая все ее стройное тело; расплетает ее волосы, вытаскивая из прически мешающие заколки, Эрза вдруг успокаивается, становится покорной. А он, пользуясь этим, отодвигает ткань кимоно, наклоняется и целует в шею, обводит языком ухо, слегка дуя на влажную кожу, отчего она дрожит. Он продолжает спускаться ниже, оставляя короткие поцелуи, сжимает свободной рукой упругую грудь и нарочито медленно обводит острым языком розовый сосок, втягивает в рот, чуть прикусывая, слыша тихие стоны, ощущая, как она пытается вздохнуть кислород. Она снова выгибается, хочет освободиться из крепких рук, но цепкие пальцы не позволяют, распахивают кимоно, сжимаясь на ее округлых бедрах почти до боли, которую она совершенно не чувствует за всеми этими невообразимыми действиями со стороны Джерара. Он упивается ее стонами, будто в первый раз исследуя каждую округлость ее тела, очерчивая каждую выступающую косточку, а сам уже сходит с ума от возбуждения. Хочет поскорее погрузиться в нее, но оттягивает, наблюдая, как она извивается под ним, яростно метая хвост в разные стороны по футону. — Еще… Ее просьбы отдаются эхом в его голове, она почти умоляет его прекратить эту мучительную пытку. И он не выдерживает, срывая с себя ненужную одежду, устраиваясь между ее разведенных бедер, и так же резко входит в нее, чувствуя, как напряженный член пульсирует, а она вся сжимается вокруг него. Он двигается быстро, рвано, будто боится, что она вновь исчезнет, и он останется один с этой болью и этим одиночеством. Она уже совершенно непристойно стонет, мечется под ним, подстраиваясь под его ритм, порывисто покрывает его тело поцелуями. Сердца бешено колотятся в груди обоих, кажется, будто в унисон; у обоих сбитое, тяжелое дыхание, а после двоим голову сносит к чертям, когда он ускоряется, а потом резко замирает, сильно зажмуривает глаза, изливаясь в нее с тихим рыком. — Джера-ар, — она удовлетворенно протягивает его имя, будто мурлыча, а сама прогибается в спине, удобно устраиваясь на нем. — Я так и не поняла, на что ты разозлился. — Не забивай голову ненужной информацией, — буркнул мужчина, начиная непроизвольно водить кончиками пальцев по спине кицунэ. — Просто больше не смей очаровывать других мужчин. И исчезать так надолго. И она соглашается, одобрительно кивает с игривыми искорками в ярких глазах, вновь к нему ластиться, прося поцеловать, требует незамедлительной ласки. Забирается на него, прикрывает глаза, устраивает голову на его плече и касается губами его шеи, ощущая горячую ладонь Джерара у себя на пояснице. В этой Богами забытой глуши они одиноки, они одни, но вместе. Все непозволение и неправильность искушают его, дразнят все сильнее, раззадоривая на самые неприличные, но такие искушающие и удивительные действия с его стороны — именно так, как любит Эрза, так, как нуждается Джерар. Эта вечная фривольная обыденность прекрасна до неприличия.Ťĥξƒσχγ…