Колыбельная о монстрах

Тёмный Самайн берет Мелоди за горло. Все лето, как и каждое светлое время года за всю её жизнь, она свободно дышала, зная, что оно защитит её и убережет, но лето ушло, и Дикая Охота готовится пронестись по небу. Потирает руки Кейлик Бхир — ведьма, плетущая вьюгу и замораживающая дыханием ветви деревьев, наступает её время. А Мелоди хочет пережить Самайн. Мелоди выключает в доме свет и жжет свечи, хотя не должна делать этого. Она знает, что по улицам города бродят мертвые, скрывающиеся под личиной живых. Она не хочет звать их к себе — пусть проходят мимо в своих вечных поисках и полные невыразимой тоски. Дети шумят на улицах, звонят к ней в дверь, но Мелоди не открывает. Никогда не знаешь, кого впустишь в дом вместе с ватагой жаждущих сладостей малышей. Особенно если тебя ищет тот, кого ты не ждешь. Тёмный Самайн душит, не дает дышать, и крики мучительно скребутся у Мелоди в горле. За окном стелется сырой белёсый туман, метет улицы и заглядывает в дома. Но детям плевать, они радостно кричат «сладость или гадость», и звонки в её дом не прекращаются. Мелоди надеется, что дети решат, будто никого нет дома, и уйдут. Предсказание бабушки выжжено у неё в памяти, алыми буквами горит на подкорке мозга. Оно хуже болотных огней манит тварей к её дому. Бабуля говорила, что в одну из ночей, в которую мертвецы заполнят улицы, за Мелоди придет тот, кому её обещали когда-то. Придет и останется рядом, принесёт ей магию и умение «видеть», а не только чувствовать и ощущать. Тёмный Самайн в душе у Мелоди отзывается звоном обмерзлой травы и призрачных голосов, и она смотрит, вглядывается в огонь свечи в надежде, что пламя сбережет её и согреет. Хотя и знает, что свечи могут стать сигнальными огнями, но надеется, что этого не случится. Молится, чтобы не случилось. Звонок в дверь не прекращается. Вгрызается в мозг похлеще циркулярной пилы. Мелоди не хочет покидать круг из свечей, её окна заперты и темны, и сидеть ей до трех утра, до часа ведьм, пока не отступит страх перед бабулиными словами. Но тому, кто стоит у порога, не нужны приглашения, ведь он — не вампир и не дух неприкаянный. Он — хранитель Мелоди, хранитель её силы и тот, кого она видеть не хочет. Двадцать пять лет он искал к ней путь, и духи привели его к её порогу. Дверь внизу скрипит и приоткрывается.  — Мелоди? — у него приятный голос, низкий и тягучий, но в нем скрыта тьма, частью которой она быть не желает. Или её семья того не желала? — Мелоди, я знаю, что ты здесь. Пока он поднимается наверх, Мелоди считает ступеньки. Десятками лет женщины её семьи отказывались от своей силы, не желая иметь ничего общего с магией, но весь октябрь ей снились сны, пока ветер мёл по тротуарам листву и стучался в окна, и в этих снах Мелоди искали. С каждой ночью её хранитель становился всё ближе. Теперь Мелоди выдала себя сама. Она сотворила круг из свечей в надежде, что огонь сбережет её, но в итоге лишь привлекла того, кого привлекать не хотела. Он увидел её магию, как моряки узревают свет маяка, и пришел на её сияние. Последняя ступенька скрипит. Тёмный Самайн завывает за стенами дома, вызывая духов обратно домой.  — Уходи, — Мелоди гонит его; Мелоди не хочет видеть его в своем доме. — Я не хочу. Я отказываюсь! Ей страшно, и она злится, и пламя свечей дрожит и трепещет на невидимом ветру. Хранитель входит в спальню — достаточно высокий и худощавый, и от него пахнет осенней листвой, а ещё — воском и магией. Садится на её кровать, подогнув под себя ногу. Черты его лица кажутся Мелоди смутно знакомыми, будто где-то и когда-то они столкнулись в толпе и разошлись, едва скользнув друг по другу взглядами. В нем нет ничего демонического — он похож на мальчишку, с этими его темными взъерошенными волосами да острыми чертами лица, но от него сила расходится, будто круги на воде. У Мелоди за ребрами свербит от страха и непонятного, раздражающего ощущения, что кто-то другой, кто-то иной пытается процарапать путь к выходу, сделать её другим человеком.  — Уходи, — нет, она не хочет этой силы, не хочет магии, не хочет, не хочет!  — Я больше тебя не покину, — качает он головой. — Твоя бабка, а до неё — прабабка слишком долго прятались от меня. Слишком долго отказывались от силы, данной им ещё в Салеме. Отказаться ты уже не сумеешь. Мелоди давно знает, что прабабка первой выбрала обычную, человеческую жизнь, и до самой смерти не пользовалась своими способностями даже в бытовых мелочах. Бабушку никто и не обучал, и ей приходилось успокаивать стихийные всплески магии самостоятельно. После каждого такого выплеска они переезжали в надежде, что хранитель, данный им ещё в те далекие, дремучие годы, снова заплутает среди множества потусторонних дорог. И им удавалось скрыться. Прежде. Эта сила всегда была в Мелоди — звала призрачной песней, звенела в ней, наполняла её. Бабушка с детства учила её сдерживать магию — не брать в руки карт и не жечь колдовских свечей, не направлять мыслей на достижение цели, а добиваться всего собственным трудом и упорной учебой. Магия — это не волшебная палочка и детские заклинания по типу «абра-кадабра», магия — это намерение, подкрепленное ритуалом. А в ритуал можно при желании превратить даже готовку супа. Каждый такой миг приближает хранителя, который, словно охотничий пёс, вынюхивает колдовские следы, находит ведьму по ним и приходит, чтобы остаться. С этого дня или ночи выбора у неё нет. Но она этого не хочет! «Хочешь, — что-то внутри шепчет-нашептывает. — Иначе не применила бы магию, не зажгла бы свечи, не дала бы знать о себе» Хранитель вытягивается у Мелоди на постели, скрещивает ноги, обтянутые черными джинсами, в лодыжках.  — Счастлив служить твоей семье, Мелоди. Ты не могла выбрать лучшего дня, чтобы призвать меня. Мелоди чувствует, как злость в полную силу вырастает у неё за грудиной. Какого Дьявола?! Она не просила этих сил, не хотела их, она хотела жить спокойно и быть обычным человеком, так какого же черта он здесь?! Она вскакивает на ноги, и пламя свечей вспыхивает и гаснет. Погружает комнату в кромешную тьму  — Убирайся! Хранитель зевает, будто огромный кот. Она не видит его, но слышит.  — Я уже здесь, Мелоди, и я останусь с тобой, пока ты не передашь свои силы своей дочери, чтобы умереть в покое. Ты не можешь меня прогнать, — он поднимается с её постели, тенью скользит прямо в круг из свечей и оборачивается желтоглазым котом, трется об её ноги. «Ты не можешь меня прогнать, это сожжет тебя изнутри, как сожгло твою мать и бабку, сожгло всех женщин твоей семьи, вздумавших отказаться от себя. Меня зовут Мар, и я всегда буду с тобой. Просто позволь мне оберегать тебя» Мелоди хочется выбросить его вон, за шкирку — да в окно. Ведь не зря же бабуля не хотела, чтобы она пользовалась колдовством, не зря же? Кто знает, что случится, если Мелоди начнет. И к черту бы это всё, Самайн примет Мара с распростертыми объятиями, ведь оттуда он и пришел. Но сущность её, зарытая в ней наставлениями бабушки, пробуждается, занимает своё законное место, и ничто не может остановить её с тех пор, как магия замерцала во тьме. Мелоди становится той, кто она есть. И с каждой минутой её решимость отказаться от силы слабеет. Тает в воздухе, как туман поутру. Кончики пальцев покалывает от пробуждающейся силы, а в висках начинает потихоньку гудеть. Всё, что годами таилось и скрывалось, овладевает ей, и ни один экзорцист не сможет это изгнать. Безвременье вступает в свои права, и всё становится возможным, когда грань миров так хрупка, что готова вот-вот прорваться. Мар довольно мурлычет у её ног. Тёмный Самайн шагает по улицам города и берет, что ему положено, а что должен отдать — отдает.