Джагхед нервно и шумно сглотнул, замерев, точно парализованный от внезапно замигавшего над головой яркого эмалево-белого света люстры, что зажглась вдруг сама собой, точно призраки спутали Хэллоуин с Сочельником и решили устроить фееричное шоу с испугано вопящим «ужасы, ужасы!» Джонсом в главной роли.
Но за парня, однако, эту роль исполнила обворожительная тоненькая и вся побелевшая, как мел, невысокая рыжеволосая девушка, что с криком: «Черт возьми, Джаг, я ж чуть не поседела!» — отпрыгнула от выключателя и зашипела, точно котенок, на голову которого неожиданно вылили ведро воды.
— Ой. — Парень беспокойно заерзал на стуле и неловко поправил свою шапочку, уже мысленно жалея, что на него не напал полтергейст и не утащил в свою жуткую страну мертвецов; там, чёрт возьми, сейчас было бы куда безопаснее.
Медленно так, не сводя с рыжеволосой своих зорких, настороженно прищуренных глаз, стал потихонечку пододвигать с края стола свой неизменно любимый атрибут, что всегда шел дополнением к забавной шапке-короне и чернеющим под глазами синякам, к себе на колени.
Ноутбук кажется не внял его мысленным мольбам и издал протестующий короткий писк, заставляя негромко чертыхнуться себе под нос, чувствуя как пронзительный взгляд рыжеволосой и совсем вот нежданной особы прожигал насквозь, да так, что кажется хрустнули даже позвонки, плавясь под прицелом её ухмыляющихся в темных радужках глаз чертей.
— Опять? Я что, разве не предупреждала, что выкину эту железяку к чертям, если ты и дальше будешь изменять мне со своим дурацким романом?! — Девушка возмущенно принялась быстро жестикулировать, рассерженно притоптывая босой маленькой ножкой по кафельному полу, скрестив свои изящные тонкие ручки на груди — совершенно не предвещало ничего хорошего.
— Шерил, мы вместе почти двадцать часов в сутки, неужели нельзя хоть оставшиеся четыре посвятить делу всей моей жизни? — Джаг все же решил подать голос, хоть и немного дрогнувший и внезапно охрипший, инстинктивно прижимая к себе ноутбук, точно маленький ребенок, у которого вот-вот отнимут любимую игрушку.
Часы мерно отбивали на стене полтретьего ночи, свет всё еще болезненно бил в глаза, а голова гудела от беспорядочного, крышесносного потока идей, что отдавались в кончиках пальцев приятным покалыванием ещё не написанных предложений.
Ночь ведь идеальное время для творчества;
такая загадочная, тихая и приносит в сердце такое чудесное чувство гармонии с самим собой и внутреннее умиротворение.
Поэтому каждый раз так и заманивает своим компромиссным предложением тайком выскользнуть из постели и на цыпочках, боясь лишний раз даже вздохнуть, пробраться на кухню, чтобы заварить чашечку крепкого ароматного кофе и просидеть там в уютной темноте до самых вспыхивающих пунцовой зарей рассветов; музыкально стуча по клавиатуре с глупой, счастливой улыбкой, сияющей на бледном, осунувшемся от таких вот «райских» ночек лица, как ярый пример прогрессирующего помешательства на собственных мирах, живущих в голове своей отдельной многообразной и насыщенной жизнью.
Идеально же, да?
— Джагхед Джонс Третий, я твоя девушка, и ты должен мне за это как минимум вечность и звезду с моим именем, а не каких-то ничтожные двадцать четыре часа в сутки!
Ах да, только не тогда, когда твою трепетную и такую бережную любовь к собственному писательскому детищу не разделяет твоя же девушка.
Это воплощение капризного и эгоистичного львенка, что умудрился распознать потенциального соперника даже в лице его ни в чем неповинного компьютера!
Лучше уж уклончиво промолчать о том, что бывает, когда он бросает рассеянный взгляд на какую-нибудь девушку, совершенно задумавшись о своем и даже не замечая, что происходит вокруг.
Обычно всё заканчивалось либо её ядовитой вкрадчивой и тихой угрозой: «еще раз посмотришь на него, и я вырву тебе глаза, мерзкая сучка», либо часовой мучительной нотацией о том, что перед ним такая совершенная-несравненная- идеальная богиня, а он, этакий неразборчивый дурак, всё засматривается на тех, кто не стоит и её ногтя.
Шерил не была вспыльчивой;
совсем нет, она просто сама была пламенем: обжигающим, завораживающим и сжигающим сердце до тлеющих угольков каждый раз, стоит ей сбросить свою маску стервы и посмотреть на него своими широко-распахнутыми взволнованными, бесконечно глубокими глазами.
— Почему ты всегда просишь невозможное?
Джонс добродушно засмеялся, чувствуя, как на лице проступает нежная улыбка, замечая как девушка закатывает глаза и тихонечко вздыхает, бормоча себе под нос «совсем не невозможное, это ты не стараешься», по-привычке перекидывая свои длинные волнистые локоны через плечо, пытаясь придать им хоть какой-то выигрышный вид, так как спросонья её прекрасная медно-медовая шевелюра напоминала не прелестную волну, а эдакую львиную разлохмаченную гриву, что делало её, черт возьми, безумно обаятельной.
— Прекращай ломать комедию, Джонс, и иди спать уже. — Шерил пытается сдержать ответную улыбку, но бледно-алые губы сами растягиваются в примирительную и такую плавную линию, что так и хотелось очертить ее указательным пальцем, дивясь в тысячный раз этой неповторимой, соблазнительной форме.
— Как пожелаете, ваше Высочество. — Джагхед невесомо целует её в макушку, желая спокойной ночи, а затем с большим усилием прощаясь со своим ещё не явившимся миру писательским шедевром, бредет к выходу, остро чувствуя, что упускает одну важную и стратегическую деталь их ночного столкновения на кухне.
Вот только что?
Неужели она опять…
— Шер, ты же сюда не меня ловить пришла, да?
Парень резко развернулся на пятках и едва не поперхнулся воздухом, когда заметил, как его девушка нервно кусает губы и явно сверлит его недовольным, торопливым взглядом, что так красноречиво намекал:
«Ну, чего стоим, кого ждем? По мне тут тортик в холодильнике третью ночь плачет!»
— Шер, давай просто поговорим, ладно? — Джаг осторожно поднял руки вверх, как бы намекая, что не собирается идти в наступление, про себя думая, что его шансы спасти девушку от диабета и полной смены гардероба с каждым днем становятся критически малы.
А всё этот чёртов Джейсон и его вкусные посылочки прямо из Парижа, где парень уже как месяц проходил практику. Для своей обожаемой сестренки он покупал только самые лучшие десерты из знаменитых на всю францию кондитерских. А когда узнал, какое удовольствие ей доставляют его маленькие подарочки, на радость сестре стал посылать их чуть ли не ежедневно! Всё конечно хорошо, если б она не доедая серебряной маленькой ложечкой очередной кусочек клубничного пирожного, потом не начинала остаток дня с требовательным напором жаловаться на то, что толстая и докучать на тему, почему он её не остановил в нужный момент.
А Джаг вот пытался, правда. Но вот отбери он у неё эту чертову Джейсонову сладость жизни, она бы тогда в качестве компенсации съела бы его самого. И сомнений в этом не было, судя по безумно сверкающим глазам.
— Не стой у меня на пути, иначе будешь сожжён дотла, и я не оставлю тебе никаких шансов на сопротивление. — Властно заявила Шерил, когда Джаг категорично загородил ей путь к холодильнику, расставив в стороны руки.
Ага, а жить-то ты потом с кем будешь? С собственным диабетом, ну уж нет, этого он не допустит; даже ценой своей жизни, ибо эта рыжеволосая ходячая катастрофа — незаменимая и лучшая её часть.
— Я не против, лучше сжигай меня вместе с калориями, только не ешь по ночам. — Джонс усмехнулся и начал стаскивать с себя домашнюю растянутую у ворота черную, чуть полинявшую футболку с почти стершимся значком в виде смайлика группы «Nirvana», понимая, что здесь спасет только контратака.
— Тогда не жди пощады, глупый болванчик.
Шерил игриво провела кончиком языка по внезапно пересохшим чуть пухлым губам, легким, почти невесомым движением кончиков пальцев опуская тонкие лямочки ночнушки, высвобождаясь от этого предмета гардероба с плавными соблазнительными раскачиваниями бедер;
с хрупким изяществом подняла над головой белоснежные худые руки, буквально выныривая из кружевного воздушного шелка, оставаясь перед ним невозможно близкой с мягкой россыпью поцелованных солнцем волос, заискивающей улыбкой в уголках губ и нежности через край из-под чуть опущенных пушистых ресниц.
— Эй-эй, сама ведь напрашиваешься. — Джаг смял в руках футболку, понизив голос до заговорщического хрипловатого сипа, чувствуя как это её насмешливо-ласковое «болванчик» мурашками под кожу бьет будоражащей волной и выбивает из горла разорванное частое дыхание.
Рассеянные блики света преломляются в двух теневых силуэтах, застывших друг над другом на материалистически выложенном из белых кафельных квадратиков полу, холодом вгрызающимся в каждую клеточку нагого девичьего тела. Джагхед вырисовывает кончиком острого шершавого языка на молочной коже опаляюще-горячие узоры, спускаясь под шумное терпеливое сопение от острого уголка ключицы к белоснежной груди, мокрыми поцелуями оставляя дорожку будоражащих мурашек до самых — в контраст — нежно-розовых набухших в возбуждении сосков. Шерил выдыхает в его растрепанную кудрявую макушку тихий, почти сладостный стон, когда резко цепляется дрожащими пальчиками за шапку и сжимает её во вновь опустившимся на пол кулачке, чувствуя, как теплые шероховатые губы обхватывают сосок и рисуют языком по головке совершенно невообразимое, заставляющее тело покрываться жаркой испаринкой пота.
— Ну, и кто из нас лучше: я или эти твои десерты? — Джонс тяжело хрипит в ухо с цепляющей под ребрами ехидной горьковатой ноткой, обжигая, обжигая, обжигая дыханием чувствительную кожу, втискиваясь в нее сильнее, вдалбливаясь в податливую приятно-влажную плоть почти до основания;
неосознанно остро желая, чтобы она так вот ошеломляюще зависима была только от него, а не от этих дурацких сладостей и братца, что наверняка во многом лучше да десятикратно лучше него самого с вечно отстранено хмурым взглядом, собственным странно выстроенным творческим хаосом в голове и телом из памятных уродливо покореженных на бледной коже шрамов.
— Конечно, десерты. — Шерил выдохнула в игривой обворожительной улыбке, пытаясь вернуть себе возможность дышать, после того, как они оба уставшие, но бесконечно довольные распластались на смятых вещах всё на том же кафеле, пытаясь согреться в объятиях друг друга.
— Шерил? — Джаг хмурит брови почти обиженно, сверля её скептическим осуждающим взглядом мускатно-пьянящих глубоких глаз;
от которых Блоссом не оторваться, сколько не пытайся — затягивает слишком сильно, основательно; без шансов на спасение.
— Это была шутка, болванчик.
Девушка смеется, искренне, заливисто и от этого смеха все внутри сгорает, тлеет и вновь воспламеняется сильно, до жжения в ребрах от часто колотящегося в груди сердца.
— Да? А я вот все равно бы выбрал ноут, даже без разду…
Шерил ничего не ответила, лишь тихо возмущенно засопела и, прервав его речь, с жадностью и требовательностью завладела его губами, размыкая челюсть, напирая чуть сильнее до тех пор, пока не сплела свой торопливый язык с его языком и не стала в томительном удовольствии посасывать, выбивая из легких весь катастрофично необходимый кислород.
Пусть думает, что выиграл, пожалуй, до того самого момента, как обнаружит утром пропажу своего любимого-обожаемого-жить-не-могу ноутбука, на котором в совершенной секретности от нее хранится тот злополучный детективный роман, что так бесцеремонно крал почти все внимание её Джагхеда;
а заодно за прочтением позавтракает пирожным, до которого так и не удалось сегодня добраться: двух зайцев одним махом, ай да королева Шерил!
***
Но с первым солнечным лучиком, назойливо пробившимся сквозь завесу тяжелых бордово-вельветовых штор спальни, застает только пустую коробочку на месте любимого кремового пирожного, утопающего в воздушных взбитых сливках и шоколадных крошках.
— Профти Шер, тефе фигуру берефь надо, — промычал позади нее Джаг, между тем без намека на малейшее раскаяние в голосе, восседая на столе, по-хозяйски закинув ногу на коленку в своих неизменных потертых джинсах и сером шерстяном свитере, с самым что ни на есть счастливым блеском в глазах отправляя в рот последний кусочек мягко тающего на языке сладкого крема с опустевшей тарелочки.
— Джагхед Джонс Третий, подойди-ка на минуточку.
— Может, не надо?
— Да я просто поговорить хочу, трусишка.
— И всё-таки, думаю, это плохая идея; очень-очень плохая.
— Ты что же, мне не доверяешь,
сладенький?
— Сказала рыжая бестия с ножом в руках.
***
Их совместные деньки были наполнены искренней привязанностью, неловкими моментами, спорами, соперничеством с тенью детской непосредственности,
несговорчивостью и идеальной несочетаемостью;
настолько, что они хотели разбиться друг о друга двумя неподходящими половинками и расцарапать оставшимися от себя осколками скованные до любви и трепетных чувств сердца, стараясь притереться друг к другу,
однажды став невообразимо цельными в собственно сбереженном счастье.
