Маски

      — Приговор окончателен и вступает в силу сразу же, после оглашения, — негромкий удар резного деревянного молоточка прозвучал в повисшей пронзительной тишине подобно раскату грома. — Заседание окончено.       На мгновение в зале все замерли, а затем засуетились, с шумом собираясь и проталкиваясь к выходу.       Драко Малфой даже не двинулся с места, застывшим взглядом наблюдая, как его отца под конвоем выводят из круга, в котором тот стоял во время суда. В этом осунувшемся, потерявшем весь лоск человеке со спутанными тусклыми волосами и потухшим взглядом серых глаз было бы невозможно узнать блистательного лорда Малфоя, если бы не прямая осанка и гордый, чуть надменный поворот головы. Даже сейчас, стоя под презрительными взглядами людей, которые раньше почли бы за честь, обрати Люциус на них внимание, он не выглядел сломленным. Усталым, да. Измученным, отрешенно-равнодушным, но не сломленным.       Серые глаза с залегшими под ними глубокими тенями встретились с точно такими же, только в них вместо холодной обреченности читались страх и отчаяние.       Драко почувствовал, как где-то глубоко внутри закипают жгучие слезы. Хотелось наплевать на всех вокруг, забыть обо всем и броситься к отцу, уткнуться лицом в пахнущую дорогим парфюмом мантию, вдохнуть этот родной, знакомый с детства запах, как он всегда делал, когда был маленьким. Чтобы отец ласково потрепал его по волосам, а затем притворно-строго отстранил от себя, напоминая, что лорды не должны открыто выражать своих чувств. Чтобы услышать снова его спокойный, глубокий голос и расслабиться, осознав, что чтобы не случилось, как бы тяжело не было, он всегда рядом. Сильный, взрослый, умный… Способный защитить от всего на свете. Отец.       Глаза предательски защипало, но Драко боялся даже моргнуть, продлевая этот краткий миг, пока они смотрели друг другу в глаза. Между ними сновали какие-то люди, отовсюду раздавались громкие голоса, но они не замечали этого. Время будто растягивалось, давая им возможность… попрощаться.       На краткий миг в глазах Люциуса отразилось болезненное, глубоко затаенное отчаяние, но он усилием воли взял себя в руки, гордо подняв подбородок. Уголки губ дрогнули в некоем подобии ободряющей улыбки, отозвавшемся в душе Драко острой болью. Он до крови закусил губу, сдерживая позорные слезы, и в этот момент увидел, как отец прошептал одними губами, глядя ему в глаза:       — Ты — Малфой.       И тут же отвернулся, позволяя увести себя, словно боялся, что выдержка изменит ему.       Драко яростно моргнул несколько раз и с трудом проглотил горький ком в горле, заталкивая боль глубоко внутрь, запирая ее на семь замков, не позволяя ни одной эмоции отразиться на своем лице.       Он — Малфой. Малфои никогда не плачут. Малфои всегда держат лицо. Малфои не сдаются.       — Драко, — тихий голос матери застал его врасплох, едва не разрушив тонкую ледяную корочку, только что образовавшуюся в душе. — Идем.       Чувствуя, что если скажет хоть слово или просто посмотрит в такие же усталые, как у отца, несчастные глаза матери, то расплачется, как ребенок, Драко коротко кивнул и, поднявшись, пошел к выходу из зала. Его выдержки хватало только на то, чтобы держать спину прямо, а голову — высоко поднятой. Он — Малфой. И чтобы он не испытывал на самом деле, никто не должен знать об этом.

***

      Только оказавшись дома, в своей спальне, Драко, наконец, смог дать волю чувствам, рухнув на постель и вцепившись зубами в подушку, чтобы сдержать рвущийся наружу крик.       Горячие слезы текли по щекам, принося короткое облегчение, но этого было мало. Хотелось выть, как раненый зверь, хотелось разгромить все вокруг, хотелось убивать… Но он не мог. Он мог только давиться рыданиями, вспоминая прощальный взгляд отца, слушая тихие всхлипы матери за стеной и проклиная мертвого Волдеморта, войну и победу, которой он не мог радоваться.       Мир вокруг рухнул в одночасье, погребя его под обломками, и Драко чувствовал, что бессилен изменить что-либо. Он просто не знал — как. Он так привык, что за его спиной есть взрослые, которые всегда решали все проблемы, к которым можно было обратиться за советом, а что теперь?       Отец приговорен к поцелую дементора, Беллатриса мертва, Снейп тоже мертв, все друзья семьи разбежались, едва война была проиграна. Осталась только потерянная, сломленная духом мать, о которой Драко должен заботиться. Он теперь — глава семьи. Хозяин дома… Опальный Пожиратель смерти, которому в этом новом, поствоенном мире никто руки не подаст. Чистая кровь и деньги теперь не в чести. Теперь в чести Поттер и его героическая компания, награжденные всеми возможными и невозможными званиями, регалиями и орденами.       Чертов Поттер, которому мало было просто победить, ему надо было явиться в суд и добить своим долбаным благородством, заступившись за Нарциссу и Снейпа. Надо было уничтожить, втоптать в грязь этой отвратительной жалостью во взгляде, этим фальшивым: «Я прощаю тебя, Драко.»       Что ж, он своего добился. Драко был раздавлен. Выпит до дна так, что не осталось ничего, кроме слепого отчаяния. Как будто последние два года были недостаточно ужасными, чтобы посчитать их справедливым наказанием. А между тем, этому золотому щенку Поттеру даже не снилось то, через что пришлось пройти Драко прежде, чем Волдеморт был побежден. Два года ада с тех самых пор, как на его предплечье появилась метка. Постоянные сборища Пожирателей в Малфой-мэноре, подавленный, мрачнеющий день ото дня отец, испуганная до трясущихся рук мать, жуткие крики знакомых и близких людей, ставших жертвами плохого настроения Лорда… И страх. Постоянный, не отпускающий ни на секунду, парализующий волю страх. За себя, за семью, за близких.       Никто из нынешних героев и представить себе не мог, каково это — сидеть за одним столом с этим змееподобным монстром, сжимать руки на коленях так, что белеют костяшки пальцев, и ждать, что вот-вот взгляд жутких багровых глаз остановится на тебе и тогда… Тогда уже ничто тебя не спасет. И будешь кататься по полу, задыхаясь от боли после очередного Круцио, и почти физически ощущать отчаяние родителей, которые вынуждены наблюдать за мучениями своего ребенка, будучи не в силах хоть чем-то помочь. И будешь валяться в ногах у злобного ублюдка, умоляя сохранить тебе жизнь, просить прощения и соглашаться на что угодно, потому что умирать страшно, потому что тебе всего семнадцать и ты очень хочешь жить…       Драко перевернулся на спину, уставившись в потолок остекленевшим взглядом. Слез больше не было. Сил тоже. Не было ни мыслей, ни эмоций, ни желаний, только глухая черная пустота внутри.       В памяти вдруг всплыло то острое, кристально-чистое ощущение свободы, возникшее после смерти Волдеморта. Ликование, пришедшее с осознанием, что все кончено, что больше не придется каждый день бороться за собственную жизнь, доказывая, что ты можешь быть полезен. Доказывая, подчас, за счет жизней других.       Тогда ему казалось, что лопнули, наконец, связывавшие его путы, что с плеч свалилась гора, и теперь, после всего, можно вдохнуть полной грудью пьянящий воздух свободы. Жить хотелось, как никогда…       Сейчас хотелось только умереть.

***

      Первые недели после победы стали худшими в жизни Драко. Осознание всей полноты произошедшей катастрофы обрушилось на него, заставив захлебнуться в собственной растерянности.       Косые взгляды некогда подобострастно кланяющихся людей, сильно сдавшая и словно постаревшая враз на десять лет мать, полностью утратившая интерес к жизни, теневой бизнес отца, перешедший к Драко по наследству, но совершенно непонятный и даже пугающий, и улыбающаяся физиономия Поттера в каждом выпуске Ежедневного Пророка.       Последнее, пожалуй, было хуже всего. Противное осознание, что он обязан Поттеру свободой матери и собственной жизнью больно било по самолюбию — единственному, что у него осталось от прошлого. Ощущение, что он живет в долг, не оставляло, царапая изнутри острыми коготками, не давая сосредоточиться на том, что было действительно важно — на разрозненной мозаике, из которой ему предстояло вновь собрать свою жизнь.       Но последней каплей, переполнившей чашу терпения Драко, стала статья, вышедшая на следующий день после суда. Грязный, пропитанный сарказмом и иронией пасквиль с пафосным заголовком: «ПЛАТИНОВАЯ ЭЛИТА — МАЛФОИ, КАК ОНИ ЕСТЬ».       После прочтения этого литературного шедевра под авторством ядовитой гидры Скитер, у Драко сложилось впечатление, что на него вылили ведро помоев. И черт бы с ним, если бы только на него. Самым мерзким было то, что эта вульгарная тварь со своим паршивым перышком в своей статье высмеяла и унизила Люциуса, от чего ноющая боль в груди Драко стало почти невыносимой. Он готов был терпеть насмешки и оскорбления в свой адрес. Он понимал, что сейчас не то время, чтобы лезть на рожон, что сейчас лучше не высовываться… Но читая едкие, по большей части несправедливые оскорбления в адрес отца, приговоренного к участи хуже смерти, он вдруг почувствовал, как в душе закипает гнев.       Черная, душная, выжигающая изнутри ярость, от которой перед глазами повис кровавый туман, а палочка в специальном креплении на предплечье заискрила сама собой.       В тот момент Драко показалось, что появись перед ним Рита Скитер, его рука не дрогнет, а зеленая вспышка Авады, вырвавшаяся из палочки, будет яркой, как никогда. Вся его боль, вся ненависть, все отчаяние от осознания собственного бессилия сконцентрировались в этот момент на проклятой журналистке, которая походя, даже не задумываясь, уничтожила то достоинство, с которым Люциус держался на суде. Достоинство, которое далось с таким огромным трудом, что Драко страшно было даже думать об этом. А эта блондинистая мразь так переврала, так вывернула наизнанку все, что происходило в зале суда, что у любого человека, не присутствовавшего там, сложилось бы впечатление, что Люциус Малфой — жалкий трус, готовый унижаться ради помилования.       Этого Драко не мог вынести. Внутри что-то вдруг треснуло и сломалось, даря ощущение удивительной свободы. Ему внезапно показалось, что он может все. Может… Может и сделает. Он станет таким же, как отец. Жестким, решительным, сильным. Он — Малфой.       — Сынок? — Нарцисса, сидевшая в глубоком кресле, зябко кутаясь в плед, подняла на него взгляд тусклых, совершенно больных глаз. — Что-то случилось?       — Нет, мама, — на бледном лице появилась тень улыбки, и леди Малфой вздрогнула, увидев в глазах сына холодный, стальной блеск. — Мне нужно отлучиться по делам. К ужину вернусь, не беспокойся, — он галантно поцеловал руку матери и развернулся к двери.       — Драко, — некогда звонкий и мелодичный, а сейчас какой-то надтреснутый голос заставил его вздрогнуть.       — Да? — выражение его лица оставалось непроницаемым, не давая ни малейшей возможности заподозрить, что внутри бушует темное пламя.       — Будь осторожен, сынок, — тихо попросила Нарцисса, сжимая тонкими руками края пледа. В ее глазах стояли слезы. — Ты один у меня остался…       Драко чуть наклонил голову, изучающе глядя на мать. И почему он раньше не замечал, насколько она слаба? Или, возможно, казнь отца так повлияла на нее? Впрочем, это совершенно неважно. Она — семья. И он будет заботиться о ней. Малфои не предают семью.       — Все будет хорошо, мама, — он улыбнулся одними губами. — Я обещаю.

***

      Выследить Скитер оказалось до смешного просто. Уже через несколько часов Драко, скрыв себя дезиллюминационными чарами, наблюдал, как вульгарно одетая женщина с отвратительно-красной помадой на губах выходит из Дырявого котла на улицы маггловского Лондона.       К затмевающему сознание гневу прибавилось легкое брезгливое любопытство. Интересно, что этой акуле понадобилось у магглов? Хотя так даже проще. В Лондоне много темных безлюдных переулков…       А журналистка, не подозревая о слежке, неторопливо прогуливалась по вечернему городу, казалось, наслаждаясь этим странным променадом. Можно было бы подумать, что у ее прогулки вообще нет конечной цели, но чутье Драко подсказывало, что все не так просто, а потому он продолжал незаметно следовать за Скитер, подавляя желание выхватить палочку и сделать огромное одолжение всему магическому сообществу, избавив его от этой гадюки.       Чутье не подвело.       Легкая, пружинистая походка Скитер вдруг неуловимо изменилась. Спина, обтянутая ядовито-зеленым жакетом, выпрямилась и напряглась, а уже через несколько шагов Рита свернула в небольшой переулок и, остановившись, подняла голову, вглядываясь в освещенные окна.       Сейчас. Теплая рукоятка палочки послушно скользнула в ладонь. Драко на миг прикрыл глаза, а затем сбросил с себя чары, позволяя себя обнаружить. Рита резко обернулась, уловив справа какое-то движение, и глаза за стеклами очков в золотой оправе чуть расширились.       — Экспеллиармус, — выплюнул Драко, и палочка Скитер отлетела прочь прежде, чем та успела вытащить ее.       Рита почему-то бросила быстрый взгляд на один из подъездов дома, а затем снова посмотрела на Драко. Он ожидал, что журналистка испугается, попытается сбежать, завизжит в конце концов, но та по какой-то причине не двигалась с места, а покрытое толстым слоем косметики лицо выражало лишь легкую растерянность.       Кровь тяжело застучала в висках.       — Ты доигралась, тварь, — процедил Драко, направив кончик палочки ей в грудь. — Я удивлен, как ты дожила до этого дня, но будь уверена, твоя статья о моем отце станет последней, а твое имя упомянут только один раз. В некрологе.       — Драко, — Рита медленно подняла руки, ее голос звучал хрипло, — послушай…       Собственное имя вылетевшее из этого поганого рта сорвало последние тормоза. В глазах потемнело.       — Молчать! Круцио! — он вложил в это заклятие всю свою боль, которая терзала его изнутри, все остервенелое отчаяние.       Скитер вскрикнула и упала на асфальт, как подкошенная. Дорогие очки отлетели в сторону и треснули, светлые волосы рассыпались по плечам, руки с длинными красными ногтями конвульсивно сжались. Несколько секунд Драко не сводил с извивающейся от боли женщины жадного, полубезумного взгляда, а затем, будто очнувшись, отдернул руку с палочкой.       Рита обмякла, тяжело дыша и все еще слабо подергиваясь от пережитой боли.       Драко подошел ближе. Что-то было не так. Что-то шло совсем не так, как он себе представлял, но он никак не мог понять, что… Но в следующий момент его взгляд скользнул по Прытко Пишущему Перу, выпавшему из сумочки Риты, и все вдруг перестало иметь значение.       — Это тебе за отца, — прошипел Малфой, глядя в почти прозрачные глаза, в глубине которых, к своему удовлетворению, все же заметил страх. Его нога в дорогом ботинке наступила на гадкое перо, втаптывая его в грязный асфальт. — А это за всех, чью память ты осквернила своими мерзкими статейками, — кончик палочки взметнулся в воздух.       — Драко, — всегда пронзительный и чуть истеричный голос дрогнул. — Прошу не здесь…       Он не слушал.       — Авада…       — Мама! — звонкий детский голос, раздавшийся откуда-то справа заставил его резко обернуться. — Мамочка!       Маленькая девочка, лет пяти на вид, выбежала из подъезда и бросилась к лежащей на земле Рите.       — Нет! — едва пришедшая в себя после Круциатуса Скитер внезапно вскочила на ноги. — Нарси, не подходи! — она обернулась к Драко, заслоняя собой ребенка.       Вот теперь в ее глазах плескался настоящий ужас, но ожидаемой радости это не принесло. Малфой недоверчиво посмотрел на девочку, выглядывающую из-за спины Риты, и вдруг ощутил тяжелую, свинцовую усталость. Рука с палочкой опустилась сама собой.       — Мамочка, я видела тебя в окно! — пролепетала девочка, прижимаясь к напряженной Рите. — А кто этот дядя?       — Иди в дом, — дрожащим голосом приказала Скитер, не сводя взгляда с Драко. — Нарси, иди! Я скоро поднимусь!       Девочка, видимо, почувствовала что-то, потому что ничего не сказав, бросилась обратно в подъезд.       — Нарси? — каким-то безжизненным голосом повторил Драко.       — Нарцисса, — отрывисто произнесла Рита, а затем дернула головой. — Просто совпадение.       Совпадение. В голове вдруг стало пусто. Весь запал исчез, откуда-то изнутри вновь проступила ноющая боль, и Драко четко осознал, что какой бы сволочью не была Скитер, он не может просто взять и хладнокровно убить женщину, которую дома ждет маленькая дочь. Не может…       Глаза противно защипало, а в горле возник горячий комок. Рита как-то странно посмотрела на него, а затем вдруг сделала шаг вперед.       — Не смей, — едва слышно прошептал Драко, отшатнувшись, но уже в следующий миг перед глазами все поплыло от слез, и он почувствовал теплую руку на своем плече.       — Я понимаю, — тихо сказала Рита, обнимая его, несмотря на слабое сопротивление. — Ну же, давай, тебе это нужно…       И Драко сдался. Он стоял в темном Лондонском переулке и плакал, уткнувшись лицом в плечо женщины, которую несколько минут назад готов был убить. Плакал, чувствуя, как его ласково гладят по волосам, и снова чувствовал себя ребенком. Ребенком, которому было нужно, чтобы его пожалели.       — Ты талантливый мальчик, Драко, — тихо произнесла Рита, когда он смог взять себя в руки и отстраниться. — Немногим удавалось проследить за мной… — она поймала его непонимающий взгляд. — Неужели ты думаешь, что ты первый, кто захотел отомстить?       — Поэтому ты прячешь дочь в мире магглов?       — Дети — это наше самое слабое место, — грустно сказала она. — А при моей профессии…       — Так какого Мордреда ты этим занимаешься? — с горечью спросил Драко. — Зачем тебе этот образ вульгарной стервы?       Скитер молча посмотрела на свои руки.       — Не всем повезло родиться в богатой семье, Драко, — она подняла на него усталые глаза. — Молодая была, глупая, хотелось денег и славы, а за скандалы хорошо платят. А потом… Увязла… Сейчас мне сорок и кроме журналистики я ничего не умею, а дочь нужно кормить.       — А о том, что будет с твоей дочерью, когда тебя кто-нибудь все-таки прибьет, ты не думала? — с непонятной досадой спросил Малфой. — В следующий раз ведь может и не повезти…       Рита подняла голову, снова взглянув на окна четвертого этажа.       — Думала. Ты даже не представляешь, как часто я об этом думаю. И каждый раз клянусь себе завязать со всем этим, а потом… Потом в нашем чокнутом магическом мирке происходит очередная сенсация, кто-нибудь возрождается, кто-нибудь умирает, и руки сами тянутся к перу, потому что если кто-то меня опередит, то нам с Нарси будет нечего есть.       — Значит, все дело в деньгах? — поморщился Малфой.       — Представь себе, — Рита усмехнулась. — Все просто и пошло.       Драко задумчиво посмотрел на нее. Почему-то тот факт, что за маской прожженной, циничной дряни скрывается усталая, отчасти несчастная женщина, любящая мать, его не удивил. Скорее наоборот, все вдруг встало на свои места, будто сложился пазл, превратившись в четкую картинку. Пришло запоздалое осознание того, что почти все в этом мире в той или иной степени скрываются за масками. Даже отец… Был ли он настоящим, когда жестко, а порой жестоко вел дела? Нет. А когда был любящим отцом? Возможно… Может быть, сила, настоящая сила не в том, чтобы подавлять и уничтожать, а в том, чтобы уметь разделять себя настоящего и многочисленные маски, за которыми прячешься от мира? Стоит ли позволять маскам диктовать поступки или, все же, попытаться сохранить за ними себя? А если так, то кто он? Ответ пришел сам собой, заставив уголки губ дрогнуть в улыбке. Он — Малфой.       — А если я предложу тебе работать со мной? — медленно произнес Драко. — Я хочу продолжить дело отца, и люди с такой хваткой, как у тебя, мне бы пригодились.       Скитер недоверчиво посмотрела на него.       — Ты предлагаешь мне помощь? Ты? — в ее голосе звучало подозрение. — Ты же Драко Малфой — гордый, надменный…       Драко закатил глаза.       — А ты Рита Скитер — наглая, стервозная, ядовитая…       — Можешь не продолжать, — она слабо улыбнулась. — Что ж, если твое предложение серьезно… Терять мне все равно особо нечего, к скандалам я всегда успею вернуться.       — Тогда завтра, в девять, в Малфой-мэноре, — он коротко кивнул и, отвернувшись, медленно пошел в сторону проспекта.       Хотелось проветриться, прежде, чем возвращаться домой. Слишком многое нужно было осознать, принять и разложить по полочкам.       — Драко, — негромкий оклик Риты заставил его обернуться. Она стояла у подъезда, держа в руках сломанное ядовито-зеленое перо, и смотрела на него с непонятной грустью. Но когда подняла взгляд на Малфоя, в нем была благодарность. — Я напишу опровержение.