Tell me if you are down.

Островки гранитного щебня хрустят под подошвами туфель. Хорошо, что основную часть каменного крошева убрали с крыши, иначе сейчас он бы грохотал как персонификация злого фатума. Вторая бутылка коньяка пуста примерно на треть, первая сверкает рядом пустотой стекла. Гора свежих окурков пополам с пеплом. Мятая сигарета в пальцах истлела до фильтра. Эггси не курит, но размениваться на мелочи не стал – сразу купил блок; целые пачки валяются вперемешку с пустыми, измятыми в бессмысленном порыве заглушить боль. Перед глазами так и стоит образ дрожащих пальцев, с силой разрывающих хрустящую пленку. С третьей попытки Эггси достал сигарету, со второй – поднес прыгающий кончик к язычку пламени. Глубокий вдох – и тело пронзило болью. Поврежденные мышцы попытались заставить организм выплюнуть яд, едкий дым царапал горло, но Эггси глотал его снова и снова, пока легкие не смирились с новым составом вдыхаемого воздуха. Пиджак и рубашка хорошо скрывают гематомы и кровоподтеки, но Гарри мог бы предсказать их рисунок. Его можно прочесть по мельчайшим деталям: заломы ткани, скованные движения, мимика. И, как никогда, он был бы рад ошибиться. Радует, что ребра, похоже, целы, иначе Анвин не смог бы сидеть в такой позе. – Они в больнице, Эггси. – Эггси смотрит в одну точку, но, как Гарри не пытается поймать его взгляд, тот проходит по касательной. Можно только смотреть в глаза, ожидая, пока мальчишка решится посмотреть на него. Галахаду всегда нравились зеленые искры этих глаз, но сейчас в них только пустота и вся серость тяжелого лондонского неба. – Состояние тяжелое, но надежда есть. Парень молчит. Гарри застывает неподвижным изваянием и безмолвно наблюдает за тем, как мышцы приподнимают живот мерными вдохами. Эггси нужно время, чтобы прийти в себя, и Гарри готов ждать, сколько потребуется. Эггси кажется спокойным. Задумчивым. Мрачным. Трезвым. Хорошо, что организм не агонизирует от количества алкоголя и никотина в крови, плохо, что мальчишка пытается держать все в себе. С его темпераментом это губительно. Чувство вины сдавливает горло – Эггси учился у него всему, в том числе самообладанию и контролю, и оказался отличным учеником. Но кому как не Гарри знать, насколько собственная ошибка может рвать изнутри. В такие моменты окружающая реальность пронзительно сияет хрустальной хрупкостью и чуть слышно звенит, грозясь рассыпаться на осколки. Никакого спасительного тумана или забвения – организм отторгает любые средства, которые могут помочь сбежать от реальности, нейтрализует их. Некуда бежать, ты остаешься наедине с голой беспомощностью и ледяной яростью. Лучше бы он был пьян. Гарри не любит напиваться до полубессознательного состояния, но сейчас это пошло бы на пользу Эггси. Алкоголь смог бы сорвать тормоза, заставил проораться и выплеснул хотя бы часть разрушительных эмоций. Но сейчас бесполезно заставлять Гэри даже среагировать на его присутствие. Мальчишка сейчас выглядит так, словно врежь по лицу – осядет бесформенной грудой. – Они там из-за меня. – Гарри не знает, сколько проходит времени прежде, чем Эггси оживает и поднимает на него осмысленный взгляд, только дыхание перехватывает от боли, плещущейся на дне зрачков. – Это все из-за меня. – Ты сделал все, что смог, – вполголоса произносит Гарри и делает небольшой шаг вперед. Он забирает окурок из озябших пальцев и отбрасывает в сторону. Бросок получается более резким, чем он планировал – это отличный показатель его собственного состояния, но Эггси сейчас ничего не замечает. – Все, что от тебя зависело. – Господи, Гарри, они умрут! Ты, блядь, понимаешь это?! – Гэри вскидывает голову и, кажется, готов его ударить. В глазах полыхает прежний огонь, Анвин, как и раньше, защищается, наезжая. Это лучший выход в данной ситуации, но через несколько секунд взгляд снова гаснет. – Они могут умереть, – Гарри педантично исправляет формулировку, – но медики Кингсмен творят чудеса, ты же помнишь. Я – лучший тому пример. Можно было бы улыбнуться, они с Эггси часто шутили на эту тему. С тех самых пор, как он вышел из больницы, чудом сохранив глаз, Гэри Анвин упражнялся в остроумии на заданную тему. Те события навсегда отпечатались на его коже: грубая паутина свежего шрама опутывает часть лба и спускается на висок. Несколько дюймов волос и пробор с другой стороны скрыли бы его целиком, но Галахад оставил прежнюю стрижку. Он не имеет права забывать о случившемся. Никаких поблажек. Наверное, Эггси просто заботится о нем, делает все, чтобы церковь не осталась в его сознании триггером. Это так трогательно, что Гарри, несмотря на весь скептицизм относительно способа, охотно присоединяется к его шуткам. Однако сложно представить что-то более неуместное в данной ситуации, чем улыбка. – Как у тебя это получается? Я знаю, что ты не простил себе церковь и, наверное, не простишь никогда, так как? Что помогает тебе держаться? – Эггси пристально смотрит в глаза, но Гарри знает, что сейчас тот видит только шрам. – Ты. Не знаю, как это у тебя получается, но ты умудряешься появиться в тот момент, когда я готов сорваться, и вцепляешься в меня, как клещ. – Гарри никогда не рассказывал об этом, да и сам осознал совсем недавно, как удается сохранить человеческий облик и избежать срыва. Он не задумывался, сообщать эту информацию Эггси или нет, но скрывать точно не собирался. – Я безумно злился на тебя в эти моменты. Мне хотелось остаться одному, а твое навязчивое внимание трепало нервы еще больше. Не так давно я осознал, что ты стабилизируешь меня. Не знаю, замечал ли ты, что постоянно прикасаешься ко мне. Кладешь руку на плечо, стряхиваешь несуществующие пылинки с костюма, придвигаешься вплотную, хотя мы не ограничены пространством. Это мои маркеры, удерживающие реальность. В этот раз пауза длится меньше. – Ты всегда говоришь, – парень немного растягивает слова, словно пытаясь что-то сформулировать на ходу, – чтобы я приходил к тебе в любое время, когда ты мне нужен. Галахад кивает. Эггси молчит, но он и так знает продолжение фразы, ни к чему его озвучивать. Сейчас Эггси нужно, чтобы Гарри сам пришел к нему. Наверное, сейчас он бы безропотно терпел, если бы Гарри устроил разнос за допущенные ошибки, значение имеет только его присутствие. Поднимаясь на крышу, Гарри надеялся, что ему удастся помочь. Пространства между ними хватает на один шаг. Галахад крепко обнимает парня, прижимает израненное тело к себе. Потом они займутся синяками и порезами, никаких серьезных травм у него нет, сейчас гораздо важнее то, что творится внутри. Он размеренно гладит мягкие волосы, местами слипшиеся от крови, и ощущает, как смыкаются руки за спиной. Лучше было бы забаррикадироваться дома, снизить до нуля возможность постороннего вмешательства, но Эггси нуждается в его помощи немедленно. От парня пахнет порохом, болью, кровью, табаком и – пронзительно – чувством вины. Гарри на мгновение вдавливает пальцы в основание черепа и скользит вниз по позвоночнику, незаметно ощупывая мышцы на предмет повреждений. В этих прикосновениях нет никакого сексуального подтекста, одна голая потребность защищать. И она столь же пронзительна, как запах чувства вины. – Так будет всегда? – Эггси не расслабляется, напротив, мышцы спины каменеют еще больше, но Гарри не останавливается. На все нужно время. – Нет. Со временем станет легче, но ты никогда не забудешь. Эггси кивает в ответ и утыкается носом в шею; теплое дыхание щекочет кожу. Им нужно создать новые маркеры. Неважно, сколько потребуется времени, оставлять Эггси он все равно не собирается.