***
Люче оттягивает нижнее веко, деформируя разрез своих глаз, перечёркивает лицо пальцем, представляя, как за его кончиком следует шрам. В полутьме его фантазии выглядят более чем внушительно, поэтому Люче улыбается — зловеще, кровожадно. С таким лицом его бы точно все боялись. Люче опускает руки и смотрит на себя, подставляя лицо под паутинку разбитого зеркала. Со своим ангельским личиком ему никогда не быть противовесом Ванетти. Это лицо не для угроз. — Я такой же, — Анджело улыбается, глядя на кислую мину брата. Он поднимается со старого пыльного дивана, садится рядом. Теперь Люче видит лицо чистое и светлое, точно такое же, как его. В тот вечер Анджело научил Люче смотреть исподлобья и зловеще улыбаться. В городке появился ещё один цепной котёнок.***
Если бы Неро перед пьянкой выпил какую-нибудь таблетку или разбавленный в воде горький порошок, неприятно липнущий к нёбу, ему бы сейчас не было так плохо. Ему не было бы плохо и вчера, Неро даже смог бы выпить больше, однако, всё уже вышло так, как вышло. Неро умирает, будучи не в состоянии вдохнуть из-за комка в горле. Неро хочет пить больше, чем жить. Утро воскресенья, точно такое же, как любое другое утро воскресенья для Неро, точно такое же, как практически каждое утро его жизни. Неро находит бутылку воды возле кровати, отпивает. Интересно, откуда она там. Иногда Неро задаётся вопросом, зачем ему это. Попойки — не самое продуктивное времяпровождение, можно сказать, отправляясь на них, Неро тратит собственную жизнь впустую. Как можно назвать пустой тратой времени то, что ты любишь? Если бы не алкоголь… Неро вытирает лицо ладонью. Когда они с Ванно были маленькими, они мечтали стать циркачами. Разноцветные шатры и громкая музыка казались привлекательными, с этим хотелось связать свою жизнь. Сбежать с цирком — один из способов уйти от реальности, рутины. Детство закончилось, способ уход от реальности тоже. Всё хорошо, главное — градус не понижать. Неро не хочется беспокоиться о том, что будет завтра.***
Спичка загорается, Анджело поджигает фитилёк очередной свечки. В темноте видны уже десятки огоньков, едва колыхаемые сквозняками, но Лагуза продолжает доставать новые свечки из картонных упаковок и поджигать их. Откуда-то он знает, что если делать так, то будет романтика. Представления Анджело о романтике построены исключительно на стереотипах. Анджело ждёт. Он несколько раз приоткрывает маленькую щелочку в ткани, заменяющей шторы в чердачной каморке, пробегается взглядом по подтаявшим мокрым дорожкам на улице. Никого нет. Бессмысленно смотреть на время, назначенный час встречи уже прошёл. Анджело засыпает в старом кресле с тлеющей сигаретой в пальцах. Просыпается он от звонких хлопков по щекам и громкого возмущённого кашля. Открыв глаза, Анджело увидел плотную пелену серого дыма, а в ней человека. Широкие плечи, ярко-голубые глаза, светлая одежда. Привет. — Ты — бог? — Анджело еле шевелит губами, но ему удается произнести это. Потом он снова вырубается. Неро рад, что немного опоздал.***
Люче всегда восхищался старшим братом и во всём хотел походить на него. С самого детства хотел, возможно, от его большого желания всё так и случилось. Люче вырос, детская припухлость его тела спала, большие глаза, раньше занимавшие большую часть лица, теперь не выглядели так нелепо. Близко к идеалу. Это не от скуки. Люче берет в руки большие мамины ножницы, они выскальзывают из пальцев, но Люче цепляется и держит. Он серьёзен, сейчас он весь — сплошная серьёзность. Ножницы издают едва слышный звон, пряди светлых волос падают на комод. Близко к идеалу.***
— Не знаю, это типа… богохульство? — Неро бросает окурок на землю и уже поднимает ногу, чтобы затоптать его, но вовремя вспоминает про новые кроссовки. Он поднимает голову, рассматривая созданные тугими тучами узоры на бледном небе, но обзор ему перекрывают две высотки, между которыми сегодня обосновалась компания. Как же заебали эти сраные высотки. — Нет, ты хоть один слышал? — Черотто не унимается, более того, он подскакивает с места и начинает активно жестикулировать, — Есть настолько годные мэшапы, что даже… годнее оригинала! Фрате в удивлении приподнимает брови. Неро не реагирует. Тишина. — Да он боится, что Ванно его засмеёт! — Рональдо ухмыльнулся, отчего его щёки стали в два раза крупнее. — Завали, — Неро отвечает тихо, почти не слышно. Кто-то научил его молчать тогда, когда это нужно. Он уходит. Разве нужно скрывать то, что ты слушаешь? Разве нужно ограничивать себя в выборе? Неро не понимает позицию, которой придерживался долгие годы. Глупо винить себя за то, что ты когда-либо слышал.***
Фрате поднимает воротник плаща, стараясь закрыть замёрзшие щеки. Он надеется, что его лицо не сильно покраснело, надеется, что никто не подумает, что он взволнован. Ему хочется влиться в общество брата, но его познания в музыке состоят в том, что он знает, какие группы слушать круто, а какие — нет. Больше всего Фрате пугает безоружность в разговоре. Но всё же, он старается. Дрожь проходится по спине парня, он чувствует чуть жёсткую ткань футболки на своей коже, а за ней ткань плаща, а за ней ледяной ветер, буквально сносящий с ног. Но мурашки не от холода. Он уже не может дождаться встречи с Рональдо. Нет-нет, ему всё-таки плевать. Всё, что ему нужно от Рональдо — информация. За углом мелькает рыжая макушка. Щеки Фрате загораются. Фрате не взволнован, просто правда слишком холодно.***
Люче сводит колени вместе, старается зажаться как можно сильнее, будто от этого зависит его жизнь. Закусывает губу — до боли и до крови, но это помогает ему успокоиться. Что-то внутри не дает расслабиться, держит будто в кулаке, не позволяя даже вдохнуть. Люче не страшно, он знает, что с ним. Он взвинчен до предела. Закрывает рот руками, сползает на пол, притягивает голову к коленям. Всё происходит неправильно, иррационально, и от этого Люче ещё стыднее, чем должно быть. Пальцы сами лезут под футболку, Люче касается себя и зажмуривается. Теперь он пропал. Люче поджимает пальцы на ногах, тихонечко шипит и приоткрывает глаза. В песнях поётся совсем не так, а Люче хочется как в песнях. В его теле находятся силы на то, чтобы подняться и выйти из своей комнаты. В коридоре уже темно, все спят, но Люче идет совсем не неспеша, проныривая в дверные проёмы, перешагивая со ступеньки на ступеньку. Он уверен, что никого не разбудит, даже если начнет петь come together во всю глотку. Люче плевать. Он возбуждён, но это нормально, ведь его помыслы чисты. Кортео просыпается от прибавившегося веса на своих бёдрах. Самая середина ночи, шторы плотно закрыты, невозможно увидеть что-то в этой комнате. Но Люче светится. Потому только его и видно.