Сосед по парте

Эшли Бишоп никогда не могла бы подумать, что первым и последним мужчиной в её жизни станет Джошуа Саммерс. Он сидел за соседней партой на математике и биологии. Они вдвоем делили задний ряд — она слишком высокая для девушки и слишком стеснительная, и он, выбравший социальную изоляцию добровольно. Не будет лишним сказать и то, что для Эшли точные и естественные науки — темный лес, и если бы это было возможно, она бы отсела еще дальше. Что касается Джошуа, как мужчины, или точнее сказать, еще юноши, он был явно не из тех, кто приковывает восторженные девичьи взгляды. Среднего роста, угрюмый и неулыбчивый, с невыразительным лицом и хилым телом. Такие часто становятся жертвой для злых шуток сверстников, но Джошуа не трогали, а старательно обходили стороной. Говорили, что он псих и побывал в лечебнице, опасались острого канцелярского ножа в живот, или чего-то такого. Эшли, впрочем, общих настроений не разделяла и чувствовала себя бесконечно умной и взрослой, полагая, что Джошуа вполне мог пережить сильную депрессию — он не был похож на любителя острых предметов. И депрессия — это почти романтично, по крайней мере, в её глазах. Он неплохо успевал по учебе, однако, лишний раз не выпячивался. В столовой сидел один. Домой шел через лес - увы, через лес ходили все, включая бесконечных любителей собак и велосипедистов. Никакой таинственности для Джошуа Саммерса в этом плане. Они просидели в конце класса почти год. Это заставило её все чаще наблюдать за ним. Холеные красавчики, оккупировавшие середину класса, были куда приятнее для глаз, но успели утомить её своими манерами. Точнее их отсутствием. Они были молоды, лоснились, как сытые коты, и как коты требовали ласки, ласки того рода, что она не могла им предложить. Точнее, могла бы, отстояв очередь сверстниц, чьи тела куда больше наводили на мысль о совершенстве. А не представляли собой набор костей под бледной кожей, с прыщиками на плечах и маленькой треугольной грудью с нелепыми крупными сосками. Причем кости эти были непомерно длинны. Так она думала про себя, глядя утром в зеркало. Глядя, в надежде увидеть перемены. И все они — молодые коты-одноклассники и прочие, куда более совершенные девушки — тоже видели. И относились к ней в лучшем случае снисходительно. Впрочем, мерзкий шепоток до неё долетал. Про неё говорили, что она останется девственницей и непременно заведет дюжину кошек. Или напьется с горя на выпускном и пойдет вразнос. Далее версии расходились. Одни предполагали, что после этого Эшли полезет в петлю, а другие, что родит ребенка, одинаково похожего как на первого красавца школы, так и на последнего дурачка. На самом деле, не так уж много было этих шепотков — она ведь была совсем не самой важной персоной в школе — но Эшли их хватило. Хватило, чтобы очень остро ощутить свое одиночество и ненужность. Родители никогда не были с ней близки — она не создавала им проблем, а они не создавали их ей. Подруга детства переехала в Портленд два года назад, и с тех пор едва ли уделяет Эшли время. Новых друзей завести не удалось. Ест она в компании таких же девочек-аутсайдеров, но редко — это лучший способ стать жертвой шуточек лесбийского содержания. А ей только этого не хватало, прослыть лесбиянкой, имея страстную надежду встретить «замечательного парня», как это сулили ей многочисленные книги и фильмы о гадких утятах с лебедиными перспективами, которые она заглатывала пачками. Особенно её волновали те моменты, когда утята и их кавалеры оставались наедине за закрытыми дверьми. Её щеки становились красными, а рука скользила вниз по впалому животу. Чтобы сказали её добренькие одноклассники, узнав, что Эшли Бишоп, эту нелепую девицу с ногами от ушей и овечьим взглядом, съедает одно из тех желаний, что не реализуешь в одиночку? Именно тогда, среди душных апрельских ночей, она поняла, что не хочет дюжину кошек и синие чулки, не хочет пьяных оргий, а хочет разделить свою жажду с кем-то другим. Как можно скорее, лучше завтра, сегодня, сейчас. Её съедал мучительный стыд и не менее мучительное желание. Разумеется, когда ночь сошла на нет, и она, невыспавшаяся и разбитая, брела в школу, стыд и благоразумнее взяли над ней власть. Она не без оснований полагала, что практически любой мачо из футбольной команды не откажет прокатить её на своей машине за город. Стоит только одеть короткую юбку и подстеречь его на стадионе. И на следующий же день после того, как она лишится девственности, об этом узнают все, кому есть до этого хоть какое-то дело — вся школа. И её случайный любовник будет вести себя как напыщенный болван, даже если на деле, впервые занялся сексом именно с ней. Эти мысли угнетали. Нужно было действовать тоньше. Тогда мысль о Джошуа Саммерсе пронзила её с новой силой. Он не был похож на болтуна. У него не было девушки. И, возможно, если бы она предложила ему что-то такое, он бы сразу согласился. К общей выгоде. Они бы даже могли начать встречаться, не слишком на виду, но все же. Мысли её свернули в приличное, невинное и безобидное русло. И еще неделю она украдкой смотрела на него, тут же отводя взгляд, стоило увидеть ответный. Разумеется, он и не подумал с ней заговорить, и уроненный ею карандаш поднял молча и безразличною Она отчаялась, союз гадких утят не желал строится на пустых взглядах. Тогда она предприняла отчаянную попытку - когда его вызывали к доске подложила в его тетрадь свернутый листок. «Ты мне нравишься. Мы сидим рядом. Позвони мне – ХХХХХХХХХХ» С того момента она ходила, полная беспокойства. Плохо спала. Но он не позвонил ни в тот день, ни в следующий. Он позвонил вечером в субботу. Спокойным голосом уточнил, действительно ли записку написала она. Ей огромных усилий стоило не бросить трубку, но все же она совладала с собой и дрожащим голосом подтвердила свое авторство. Он сказал, что ему приятно, но он совсем не знает, что следует делать дальше. В его голосе ей почудилась беспомощность и невинность, это как будто придало ей уверенности и она сказала, что им следует встретиться наедине. Он не возражал и сказал, что вечером в воскресенье он совершенно свободен. Спросил, любит ли она гулять на природе или ему стоит пригласить её перекусить. Эшли совершенно не хотелось давиться едой и ерзать на месте, поэтому она сказала, что они могли бы прогуляться где-нибудь, что она могла бы сделать несколько сандвичей и лимонад. Это попахивало детским садом, но он согласился даже не усмехнувшись. Разумеется ей стоило большого труда заснуть в тот день, её фантазия унесла её слишком далеко. Но все же, она смогла убедить себя, что будет обидно заснуть посреди свидания и снова удовлетворять себя рукой в ночи и одиночестве. Днем она тщательно вымылась, расчесала пепельно-русые волосы, едва достигающие плеч, до блеска, выбрала маленькие кружевные трусики, которые она украдкой приобрела в торговом центре соседнего города и такой же кружевной бра с застежкой спереди. Ей эти вещи казались куртизанскими, особенно после простого и комфортного хлопкового белья, которое она всегда носила. Еще Эшли порадовалась, что мать не имеет привычки рыться в её вещах, а если и имеет, то не комментирует находки и вообще не подает виду, что ей что-то не нравится. Эшли долго мяла в руках короткую юбку, подходящую для покорения футболистов. Пришлось её отложить, для прогулки она не подходит. Она остановилась на укороченных синих джинсах, которые не носила в школу — ей казалось, что они излишне подчеркивают её рост и излишне обтягивают зад. Однако, Джошуа это могло бы понравиться. Так же она натянула тонкую белую маечку — через неё тут же проступил темно-бордовый бра, ей понравился этот эффект, хотя она в который раз с грустью подумала, что грудь у неё недоразвитая. В итоге Эшли надела сверху клетчатую рубаху, чтобы выглядеть не вызывающе. Она даже подкрасила глаза и губы, чего за ней обычно не водилось, но жажда быть неотразимой заставила её пойти на этот шаг. Сложила несколько свертков из приятно шуршавшей небеленой бумаги — в неё были завернуты сандвичи с яйцом и помидорами — и пластиковую темную бутылку с лимонадом в маленький красный рюкзачок. Именно в этот момент, как по расписанию, позвонил Джошуа Саммерс и сказал, что уже ждет её у Длинного ручья — речушки, извивающейся в довольно живописном неглубоком каньоне. Им обеспечено несколько километров удобной тропы. На закате там красиво, но Эшли никогда не проходила этот путь целиком. Замирая от страха и восторга она бегом кинулась навстречу своему, как ей тогда показалась, первому парню. Впрочем, она вскоре выдохлась — и остаток пути через окраину жилых районов, прошла пешком. Он ждал её у бензоколонки, за которой официально кончался их маленький городок, на мостике через тот самый ручей. Джошуа тоже был в клетчатой рубашке, но в отличие от серой, надетой Эшли, отдал предпочтение зеленой и с короткими рукавами, под которой виднелась черная футболка. Мешковатые джинсы и кроссовки были те же, в каких он обычно ходил в школу. Эшли это немного расстроила, она ожидала от него чего-то особенного. Некоторое время они шли молча, в метре от друг друга, его руки безвольно свисали вдоль тела, он смотрел скорее украдкой, но без страха. На секунду, Эшли укололо что-то, беспокойство, осознание неправильности происходящего. Но она легко успокоила себя — она просто гуляет с одноклассником, совсем светло, тропой вдоль Длинного Ручья гуляют даже дети, а если точнее — только дети и отдают ей должное. Можно не опасаться встретить кого-то, кто задаст неудобные вопросы. Джошуа оживился, возможно, заметив её заминку. Начал расспрашивать про домашнее задание. Вскоре они сошлись на мысли, что их одноклассники — конченные мудаки, или вроде того, и нормальным людям нет смысла иметь с ними дела. Вот они уже вполне синхронно смеются. Когда Эшли оступается на невысоком спуске, он подает ей руку и не спешит её отбирать. Она почти счастлива, хотя после этого он и затихает, не спешит возобновлять разговор. Некоторое время они идут молча, но она сосредоточена на своей руке в его руке. Его пальцы... Теплые, сухие и обыкновенные. Краем сознания она понимает — ничего особенного, но другая часть её ликует и поет. Это рука — мостик к исполнению её желания. Возможно, нескольких, возможно всех. И она радуется. Она не замечает, что ручей кончился озером, что теперь они идут по лесу, по кромке воды. Впрочем, заметив начинает только восхищаться природой, видом. Он поддакивает. Они садятся на плоском камне чтобы перекусить. У него неожиданно большой рот, он запросто расправляется с сандвичем. Его губы краснеют. Она не может понять, нравится ли ей это или вызывает отвращение. Убеждает, что нравится. Она ведь на свидании, а парень который ей кажется не то чтобы очень привлекательным, но приемлемым для её целей, ест сандвич своими красными губами. Своим большим ртом. На секунду она подумала, что еще он мог бы сделать своим ртом и покраснела. Он заметил это и поинтересовался, все ли в порядке. Эшли заявила, что все отлично. Сглотнула, и мужественно добавила, что ей нравятся его губы. Он удивленно моргнул и заявил, что ему тоже нравятся её губы, но он бы все же посоветовал утереть помаду. Она понимает, что совсем забыла про неё и теперь вся измазана, как клоун и краснеет уже до кончиков ушей. Он неожиданно берет инициативу на себя и кончиком салфетки - она предусмотрительно взяла их с собой — вытирает ей лицо. Ей мучительно стыдно, он не торопится. Под конец он нежно проводит рукой по её щеке и она приближается к нему, думая про свое несвежее дыхание, но все равно его целует. Она ожидала поцелуй девственника — такой же неуверенный, как у неё самой, однако, после секундного замешательства он отвечает ей очень уверенно, даже властно, кладет руки на затылок и не спешит отпускать. У него странный вкус изо рта. Как будто бы он ничего и не ел, но только что прокусил до крови себе щеку. Она неуверенно пытается отстранится и тут он запускает своей язык ей в рот. Если раньше она ощущала какое-то оцепенение, то сейчас по всему телу прокатилась жаркая волна, сконцентрировавшись внизу живота. Её кружевные трусики стремительно намокли. Язык в её рту похож на какое-то животное, голодное и жадное, ощупывающее её небо и язык. Он дает ей сделать вдох через некоторое время, чтобы двинуться вниз по шее. Она чувствует себя мышью в объятьях питона — не шевельнуться, не пискнуть. И опять не может понять, нравится ли ей это или нет. Впрочем, между ног горит пожар, и она начинает легонько постанывать от возбуждения, когда он касается губами ложбинки между ключиц. Его правая рука у неё на пояснице, а левая по пуговице расстегивает на ней рубашку. Она его не останавливает, нет ни малейшего желания останавливаться. Её страх и осторожность обитают в другом месте, сейчас её тело изнывает от желания. Когда он заканчивает с пуговицами, он стягивает её маечку с живота, с кружевного лифчика, до упора подняв её вверх. Увидев застежку спереди, он ловко открывает её, чашечки лифчика распадаются, обнажив маленькую твердую грудь с затвердевшими сосками. Когда он берет в рот её сосок, она уже не стонет, а громко всхлипывает, гладит его волосы — не очень чистые — и шею, и плечи. Эшли раздвигает ноги, чтобы ему было удобнее полулежать на ней, чтобы он понял, чего она хочет. Он казался ей девственником. Но девственники не так уверенны, не так проворны. Джошуа приподнимается, встает на колени между её ног, чтобы расстегнуть ширинку на её джинсах, а потом стянуть их с ягодиц, не удостоив вниманием кружевные трусики. Она чувствует поясницей грубый и горячий камень, он больно трет ей спину, но сейчас эта боль происходит где-то на периферии её сознания. Джошуа меж тем стягивает джинсы и с её бесконечно длинных ног, ловко снимает с неё кроссовки и скидывает все это кучей сбоку от себя. Воздух, уже по вечернему свежий, отчетливо холодит ей промежность, бесстыдно влажную. Она на секунду вспыхивает стыдом и пытается сжать ноги, но он вновь целует её грудь, заставляет расслабится и откинутся. Его рука скользит по второй груди, по животу, давит на лобок и достигает своей цели. Он начинает растирать её клитор, достаточно сильно, отчего ей хочется сжаться и одновременно податься всем телом и кричать. Но она все так же скулит, прикусив свой палец и вцепившись ему в волосы. Он вытягивает указательный палец, смешным жестом, как будто бы собирается расстрелять её из пистолета, и погружает его в неё. И вот опять, она не может понять, как может быть одновременно щемяще больно и бесконечно сладко, так, что слюне становится тесно во рту. Она приподнимается и целует его, а он неторопливо двигает рукой, вперед-назад, заставляя её стонать сквозь поцелуй и двигаться корпусом вперед навстречу ему. Потом он расстегивает свои штаны и ловко достает свой член. Эшли впервые видит эту часть мужчин так близко. Он возбужден не менее, чем она и его член стоит твердо. Он берет его в руку и начинает водить между её половых губ, слегка надавливая. Эшли чувствует как натянулись мышцы в её животе, как сжимается всё внизу и расслабляется. Наконец, он останавливается и начинает давить все сильнее и сильнее. И эта боль менее иллюзорна, на секунду она даже выныривает из своего сладостного тумана, удивленная, растерянная, испуганная, но тут его член наконец проскальзывает в неё. Она вскрикивает, и пытается отползти. Но он держит её за бедра, неторопливо насаживая на себя. Застывает и давит её всем телом, она извивается и хнычет. Некоторое время он неподвижен, эти несколько секунд кажутся ей вечностью. Потом он начинает двигаться, но ей больно и вот она уже не просто хнычет и скулит, а плачет и пытается оттолкнуть его живот. Но он держит крепко и кажется только ускоряется. Саднящее ощущение внутри не проходит, но кроме него появятся и другое, заставляющее её отставить попытки остановить его, слезы останавливаются. Ей неприятно, но возбуждение, достигшее пика, парализует её, она даже не стонет, а безучастно смотрит в небо. Мысли Эшли где-то слишком далеко. В них она сожалеет, не хочет, ей противно, она думает, что он не надел презерватив, и скоро кончит, набив её живот детьми, или уже заразил чем-то мерзким. Но тело Эшли лежит на камне полуприкрыв глаза, безвольно раскинув руки, обнимает ногами чужое тело, и это тело ходит ходуном, член твердо давит в ней, доставляя что-то все более похожее на удовольствие. В конце он двигается совсем уж бешено, опустившись на локти и закинув её ноги себе на плечи. Эшли чувствует как его член начинает пульсировать в ней, и ей становится болезненно приятно. Она прикрывает глаза и не видит, как его рука шарит где-то в стороне от них, на земле. Шарит и нащупывает большой камень. Он не успевает еще кончить, когда внезапно ударяет её камнем по голове. Джошуа Саммерс кончает и встает над девушкой, которую только что хорошенько оттрахал. Смотрит, как на её волосах расцветает кровь. Она потеряла сознание. Она даже не поняла, что произошло. Его тело приятно отяжелело, он заправляет член в штаны и оправляет одежду. Эшли приходит в себя мучительно, рывками. Она садится и чувствует голыми бедрами холод. Тот быстро приводит её в чувство и она понимает, что не только полностью обнажена, но и сидит на земле посреди леса. Полностью темно, она едва видит силуэты деревьев на фоне темного неба. Но самое ужасное не в этом. Левая лодыжка охвачена грубой веревкой, а судя по тому, как натягивается веревка, стоит Эшли вскочить, она накрепко к чему-то привязана. Её охватывает паника. Память не спешит ей возвращать эпизод, где она и Джошуа Саммерс занимаются сексом, она вообще не понимает, как и когда оказалась в лесу. Вокруг тихо, только шорохи леса, населенного зверьем, зато далекого от людского жилья. Она зовет на помощь, но тщетно. Рвет ногу из пут, но только разрывает кожу в кровь, кровь пропитывает веревку, делая её заскорузло-грубой. В конце Эшли бессвязно кричит, но никто, никто не приходит, она выбивается из сил и проваливается в забытье. Её будят звуки шагов. Уже светло, она видит, что лежит у ствола огромной сосны, растущей казалось, прямо из камня, привязанная к нему, как какое-то животное. Джошуа выходит из-за деревьев и его вид возвращает ей память. Ночью она сорвала голос, но это не мешает ей хрипеть ему что-то, рваться с веревки и рыть руками землю. Он смотрит на неё безучастно, а потом подходит, и пинает в живот, и требует, чтобы она заткнулась. Он начинает говорить, пока она выблевывает содержимое своего желудка. О том, как его, тринадцатилетнего тогда, соблазнила учительница. Она его здорово оттрахала, а потом он взял камень и разбил ей башку. Он испытал такое удовольствие, как будто бы одновременно имел ее сзади и спереди, а она ему отсасывала. Он разбил ей лицо так, что оно походило на кровавые скалы. И когда он закончил это, он снова её трахнул. Чуть теплую и скользкую от её собственной крови, которую он использовал вместо смазки. Джошуа все так же безучастно рассказал о том, что сумел повернуть все так, будто бы пришел в дом учительницы чтобы позаниматься, но обнаружил её хладный труп. Хилого подростка даже не заподозрили, все говорили о каких-то отморозках, залезших в её дом. Но после этого он долго не мог прийти в себя, стал дерганным и агрессивным и родители заперли его в лечебницу. «У мальчика травматическое расстройство» — говорили врачи. Но таблетки не смогли избавить его от сладких и лихорадочных видений окровавленного камня и остатков её лица. Аналогичным образом он поступил и с проституткой, и одинокой библиотекаршей с окраины. Проститутка до последнего момента ни о чем не догадывалась, а вот библиотекаршу пришлось хорошенько связать и избить, чтобы она согласилась брать в рот и не рыпаться. Джошуа с улыбкой (когда он начал улыбаться, её вновь затошнило, уже от ужаса, и она снова начала хрипеть, но желудок был пуст, а рот полон горькой слюны) поведал, как обрадовался, когда Эшли сама нырнула ему в руки. Даже думал не спешить, но почувствовав, что кончает, не удержался. Эшли плакала и чуть слышно просила его отпустить её, что она никому ничего не скажет — а не так давно, она смеялась над жертвами триллеров, умоляющих преступников пощадить их. Но он не собирался её отпускать. Вместо этого, он схватил её за волосы и ткнул лицом в землю, поднял кверху её бедра. Освободился от своих штанов, и несмотря на её придушенные хрипы и попытки отбиться, вошел в неё. Боль парализовала её, она закричала, но едва ли он захотел бы её услышать. Он сильнее схватил её за руки, заставляя вновь кричать. Она билась головой о землю, как будто бы это могло ей помочь, а он вгонял в неё член на всю глубину и хрипло постанывал, наконец, получая настоящее удовольствие от происходящего. Пару раз он прерывался и тогда она лежала на земле, подогнув колени к подбородку и пыталась выть, но сорванный окончательно голос мешал. Наконец, он вновь схватил её и начал насиловать, на этот раз, прижимая её лбом к скале. Спешно и зло, оставляя ногтями глубокие борозды на её запястьях, выдирая волосы клочьями. Потом она вновь почувствовала всем своим израненным и измученным телом, как его член пульсирует. И почувствовала, как его рука сжимается на её волосах у самой кожи. И он начал бить её голову о камни. Поначалу она сопротивлялась, дергалась, даже соскользнула с его члена, но это его не остановило. Он бил её, когда она перестала сопротивляться. Он бил её, когда она совсем обмякла и обвисла, когда камень покраснел от крови, он бил её головой о камень, пока у него не устали руки, а его член безвольно не обвис. От Эшли Бишоп практически ничего не осталась. Пустая, грязная и бездыханная оболочка. Безвольно лежащая на земле, привязанная к дереву. Через пару дней её наконец найдут дикие звери, которые придут на запах мертвечины. Через неделю её найдет лесник. Она лежит так близко от нахоженных мест и одновременно не видна, запекшаяся кровь смешалась с землей. Привлекут его вороны. Еще несколько дней вокруг её тела будет суета — полиция, убитые горем родители, ненавистные шепотки одноклассников. Джошуа Саммерса найдут и предъявят ему обвинения. А потом запрут в очередной психушке из которой он все равно выйдет, потому что система дает сбои, а таблетки не помогают от его видений, сладких и лихорадочных. В них стоны женщин, тяжелые камни и море крови. И лица, похожие на кровавые скалы.