Последняя песня сирен

Раздражающе красный свет неоновой вывески мотеля кровавой тенью мелькает на стенах, прожигает спину, мозолит глаза. Стертые в кровь ноги продолжают гудеть от усталости и наслаждаться прикосновениями ледяных простыней. Не могу заснуть, мне холодно. Соната и Ария, даже пребывая во сне, не хотят приближаться ко мне. Чувствую их ненависть, их презрение. Я дала им надежду и повела за собой навстречу поражению. Они доверились мне снова, а я же снова их подвела. Сначала из-за меня они лишились крыльев, затем дома, теперь лишились и самого дорогого — своих кулонов. Не могу заснуть, не могу даже закрыть глаза. Я продолжаю тяжело дышать, панически вдыхать воздух. Грудная клетка готова разорваться в любое мгновение, легкие становятся тяжелее любого камня. Мне все ещё холодно. Все ещё трясусь от шока и страха неизвестности. Рука продолжает крепко держать то, что осталось от моего кулона. Пальцы окрасились в красный, в ладонь впились самые мелкие и острые осколки. Каждый раз боюсь разжимать руку. Один только вид этого разбитого кристалла заставляет и мое сердце разбиваться на части. Эти осколки — все, что осталось от нас, от наших надежд и планов на нормальную жизнь. Мы вновь забрались слишком высоко, оттого падение почти полностью нас уничтожило. Опозоренные, опустошенные, потерянные, мы вновь потеряли контроль над этим миром, и он вновь втоптал нас в грязь. Эти девчонки… это все их вина. Они встали у нас на пути, не дали завершить начатое, и именно они разбили наши кулоны! Они и их чертова магия дружбы! Теперь я жажду мести. Эти Рэйнбумз наверняка устроили целый концерт с шариками и конфетти! И сейчас победно танцуют на наших осколках! На наших душах! Но они ещё поплатятся за то, что сделали с нами! Мы ещё вернемся, мы отомстим им! Мысли о скором возмездии потихоньку усмиряют бурю в груди, и я наконец-то могу погрузиться в сон. Но лишь ненадолго: теперь каждые десять минут просыпаюсь от собственного кашля, раздирающего горло. Стараюсь не придавать ему особого значения, ведь сейчас мне нужно хотя бы немного поспать — и это главное. Завтра мы отомстим тем девчонкам, но для этого нужен трезвый ум и хоть какие-то силы. Закрываю глаза снова, и весь мир ненадолго исчезает в безмятежном мраке. Но внезапные приглушенные стоны вскоре возвращают меня в реальность. Неохотно поднимаю голову, и тут же новый приступ кашля охватывает меня. Легкие горят, в сердце покалывает, а кожа на груди изнывает от щиплющей боли. Приступ заканчивается смачным плевком на одеяло. Открываю глаза, и все тело цепенеет от ужаса: теперь на белой постели пестрит яркое пятно крови. Вновь тревога охватывает разум. Панически вскакиваю и ищу в темноте силуэты сестер. На другом краю кровати вижу мирно спящую Арию и немного успокаиваюсь. Но рядом не было Сонаты. Не успев осознать этого, вновь слышу стоны из ванной, теперь перемешанные с плачем и ещё одним непонятным, но омерзительным звуком. С Сонатой что-то случилось. С этой мыслью в голове я пулей залетаю в ванную. В нос тут же ударяет настойчивый запах рвоты. Нахожу Сонату, дрожащую, словно осиновый лист, и бледную, как окоченевший труп. Она почти лежала на кафельном полу, запачканном кровью и её собственной блевотиной, и кое-как ещё держалась за унитаз, уже переполненный содержимым её желудка. И вновь полнейшее оцепенение. Я не двигаюсь с места, лишь разглядываю свежие кровавые следы на стенах, полу и раковине. И только взрывной плач сестры возвращает меня в чувство. Я тут же беру обессиленную Сонату под руки и подтаскиваю к ванне. Трачу целую уйму сил, чтобы просто посадить младшую сестрицу прямо под душ. Она рыдает, кричит что-то невнятное, возможно уже бредит. На мгновение отвлекаюсь на свое отражение в зеркале, и опять шок на мгновение парализует меня: в районе грудной клетки вижу огромную, черную и переполненную мерзким сочащимся гноем дыру. От неё же шли извилистые ветви выпирающих и больно пульсирующих вен. Я чувствовала, как постепенно рассудок начал покидать меня. Паника, ужас и отвращение накрыли беспощадной мощной волной, давя на мозг и мешая нормально соображать. Страх сдавливал грудную клетку с такой силой, что я ощущала себя рыбешкой, выброшенной на горячий песок. Мелкой, слабой рыбешкой, какой я когда-то была. Какой меня считали они. Ноги перестали держать, в глазах зарябили разноцветные огоньки, голова закружилась. Пошатываясь, пячусь назад, пока не сваливаюсь в ванну, где вода и испуганные выкрики Сонаты немного приводят меня в чувство. Заметив, что сестра за все это время так и не сдвинулась с места и её почти не задела вода, начинаю быстро отмывать её тело и одежду от крови и рвоты. Убрав всю дрянь с лица, я вновь вижу это знакомое, почти детское личико, опухшее от слез. Я уже готова улыбнуться, но вскоре вспоминаю про тот ужас, что увидела в отражении. Тогда я безо всяких церемоний срываю с Сонаты её грязный топ. Мои самые худшие предположения подтвердились: эта зараза коснулась и её. Сначала смущенная Соната кое-как пытается прикрыться, но заметив огромную загноившуюся рану на своей бледной груди, снова визжит и заливается крупными слезами. Я обнимаю её, успокаиваю, но от этого она лишь ревет пуще прежнего: — «Мне больно, Адажио, мне так больно! Внутри все так горит! Что с нами происходит? Мы умираем? Это из-за наших кристаллов, да? Мы без них умрем?! Я не хочу умирать, Адажио! Я не хочу умирать!» Да, мы умирали. Теперь уже не было никаких сомнений. Потеряв источник жизни, дарованный нам ещё при рождении, мы начали медленно терять силы. А скоро мы можем потерять даже… наши жизни. Нет, я не могу позволить этому случиться. Нужно все исправить, пока не поздно! Но как? Я не знаю! Соната все ещё ноет во всю глотку, и меня это уже начинает раздражать. Не могу думать, пока она плачет. Пытаюсь заставить её замолчать руганью, но очередной кашель не дает мне повысить голос. Тогда я просто со всей силы бью сестру по лицу, и только тогда она замолкает. Нахожу в себе силы встать и выключаю воду. Помогаю Сонате подняться, после чего мы вдвоем возвращаемся в комнату, где нас встречает разъяренная ругань Арии. Сестра лежит на кровати, сложившись пополам, и изо всех сил держится за рану, идентичную нашим. Арию всю трясло, то ли от ярости, то ли от холода и боли. Я аккуратно кладу обессиленную Сонату на кровать, прямо рядом с ней. Ария наблюдает за нами с неподдельным волнением, но вскоре её лицо вновь искажается от злобы. Она кричит на меня, она тоже не могла понять, что с нами происходит, но уже знала, что в этом в первую очередь виновата я: — «Ты!!! Это все из-за тебя! Ты влезла во все это, ты решила связаться с этой магией, ты разбила наши камни! И зачем мы только решили снова послушать тебя?! Зачем опять позволили тебе быть главной?! Ну что, сестрица, понравилось проигрывать кучке школьников, а? Скажи мне, понравилось?! Тварь!!! Ты просто ничтожество! Позор для нашего рода! Я должна была убить тебя ещё в день, когда по твоей вине мы отдали им свои крылья! С этого и начались все неприятности. С тебя. Я ненавижу тебя!!! Проваливай отсюда нахрен, я больше не могу тебя видеть! Иди и сдохни на улице, как дворовая псина! Ты только этого и заслуживаешь!» На её слова я не обращаю ни малейшего внимания. Ария ненавидит меня всю свою жизнь, так что я уже привыкла к её постоянным оскорблениям, теперь они сравнимы для меня пустому звуку. Но её взгляд, вот что ранит меня. Обычно он полон ярости и раздражения, даже презрения, но сейчас… сейчас в её глазах читается отчаяние. Уверена, она чувствует себя преданной. Ведь она верила в мой план, она верила в то, что у нас все получится, что я знаю, что делаю… но я никогда точно не знала. Я и сейчас не знаю, что делаю. Когда очередной рвотный позыв выбивает Сонату из колеи, Ария, позабыв о собственной ране, бросается к сестре и, слегка похлопав по спине и приобняв, вроде бы даже начинает успокаивать её. В этот момент я почему-то кажусь себе лишней здесь, поэтому быстро отправляюсь обратно в ванную комнату, проворчав что-то про поиск лекарств. Я никогда не была похожа на них. Одна только моя внешность ставит наши родственные связи под сомнение. Никто не считал должным считаться со мной, все словно старались не замечать меня, делать вид, что меня не существует, или что я незнакомая сирена, что просто пролетала мимо и решила пристать к их семье. Мне и самой всегда казалось, что я не их сестра. Сколько бы Соната с Арией ни спорили, как малые дети, сколько бы ни оскорбляли друг друга, все равно их сестринский инстинкт всегда срабатывал в минуты опасности, и они всегда были готовы защитить друг друга. Я же никогда не испытывала ничего подобного. Между мной и моей семьей всю жизнь был и есть какой-то невидимый барьер. Чтобы не оставаться в ней изгоем и слабым звеном, я стала зарабатывать себе авторитетность, до тех пор, пока не стала их лидером. Но хоть я и стала главной и добилась какого-никакого, но уважения, я лишь ещё сильнее отдалилась от сестер. Ведь теперь мне всегда нужно думать над планом наших действий, держать всех в ежовых рукавицах, нести ответственность за них и себя, в конце концов. Даже сейчас, когда я отчетливо ощущаю приближение неизбежного, я не могу расслабляться. Я должна найти хоть что-то, что поможет, придумать способ все исправить. Это моя обязанность. И плевать на меня, в первую очередь я должна помочь им. Как бы в глубине души я ни хотела их смерти, я не могу себе позволить, чтобы это случилось на самом деле. Единственное место, где могут лежать хоть какие-то медикаменты, это небольшой шкафчик над раковиной. Он находится достаточно высоко, так что мне приходится подниматься на табурет, чтобы дотянуться до ручки небольшой дверцы. Единственное, что нахожу в аптечке, так это пачку таблеток от головной боли, ватные диски и полупустую бутылочку йода. Результат, как и полагалось, весьма удручающий. Тянусь, чтобы взять йод и вату, как вдруг в глазах вновь мутнеет, а рана на груди болит все сильнее. Теряю равновесие и падаю прямо на запачканный кровью пол, разбивая при этом пузырек с йодом. Опять холодно. Холодно и омерзительно. Кое-как приподнявшись на локте, кроме острой боли в бедре и плече я вдруг чувствую, что меня вот-вот вывернет. Моментально вскакиваю и хватаюсь руками за раковину, что уже через секунду полностью окрашивается в грязно-красный цвет. Я дрожу, желудок горит, все мышцы тела запредельно напрягаются. Ещё какое-то время не двигаюсь с места и просто пытаюсь отдышаться. Даже после умывания и тщательного полоскания чувствую себя мерзко. Во рту все ещё ощущается вкус собственной блевотины, а тело не перестает предательски дрожать. Ноги снова становятся ватными, мне надо куда-нибудь присесть, иначе опять свалюсь прямо на пол и больше никогда не встану. Внезапные истошные крики сестер возвращают меня в сознание. Забыв обо всем, я выбегаю из ванной и останавливаюсь возле кровати, на которой сидела, поджав ноги, Соната, и лежала, свисая головой к полу, Ария. Вроде бы уже ничего удивительного: вновь кровь и блевота, вновь истерики, вновь ругань. Но вскоре до меня все же доходит, почему же сестры так напуганы. На полу в лужице крови, что оставила Ария, я замечаю что-то объемное, что-то небольшое и какое-то сморщившееся… что-то, отдаленно напоминавшее легкое… Вашу ж мать, мы не просто умираем, мы гнием! Органы постепенно перестают работать и сгнивают, кровяные сосуды лопаются, разрушаются один за другим. Скоро изменения будут видны и невооруженным глазом, когда дело дойдет до кожи! Камни делали нас чуть ли не бессмертными, но сейчас, сейчас к нам возвращается наш физиологический возраст… нам троим уже больше пяти сотен лет… все это безнадежно. Просто безнадежно. Уже просто невозможно исправить хоть что-то. Но я не могу признаться в этом Сонате и Арии, они просто сойдут с ума, или чего хуже — нападут на меня. Так что сейчас я должна спрятать собственный страх и панику и дать своим сестрам последнюю в их жизни надежду… конечно же ложную надежду. Соната вновь падает всем телом на койку и отворачивается от нас, лишь бы опять не видеть весь этот ужас. Ария же просто перестает двигаться, изредка издавая невнятные звуки. Подойдя ближе и попытавшись разместить её как можно удобнее на кровати, я замечаю, что она на самом деле плачет. И я не понимаю, от боли ли? Может она и сама уже все поняла? Неважно, я все ещё нужна ей. Я пытаюсь говорить самым спокойным и уверенным голосом, на который сейчас вообще способна. Говорю какой-то бред про борьбу, про план мести Рэйнбумз, про то, что мы просто меняемся и становимся обычными людьми и вскоре все будет хорошо. Но кажется, Ария мне верит. Она дрожит, но уже не плачет. Сестра, не говоря и слова, медленно кладет голову ко мне на колени. Я стараюсь не двигаться, лишь позволяю себе слегка трястись от очередного кашля. Теперь даже от этого я на секунду впадаю в панику, боюсь, что тоже случайно что-нибудь себе выкашляю. Так я сижу какое-то время, постепенно засыпая, но необычайно громкий рвотный позыв Сонаты опять выводит всех из колеи. Ария тут же пытается подняться и проверить, как у неё дела, но мы обе осознаем, что у неё самой совершенно не осталось сил, чтобы сделать какое-либо движение. Всего одно движение — и ей опять становится невыносимо больно. Похоже, рана на груди все продолжает разрастаться. Чувствую, как теплая слеза падает на мои колени с её побледневших щек. Ария продолжает сильно дрожать и еле сдерживает себя, дабы опять не сблевать кровью. Я ещё сильнее прижимаю её к себе и аккуратно убираю мокрые фиолетовые прядки её волос за уши. Пытаюсь запеть нашу песню, чтобы немного её успокоить, но услышав ужасный, скорее чужой голос, уже сама обреченно плачу навзрыд. Я не хотела этого, все не должно было кончиться так! Не кровавыми простынями, не разбитыми камнями, не их смертями! Вдруг слышу, как Соната и Ария постепенно подхватывают мелодию. Мы втроем из последних сил дерем наши глотки, дабы в последний раз спеть древнюю песню, единственную песню, что хоть немного, но сближала нас. Но все, что мы слышим — чужие изуродованные голоса. Глаза защипало от очередных слез, я скрываю лицо руками, лишь для того, чтобы уже через мгновение обнаружить темные пятна на ладонях и огромные отростки набухших вен. Не могу на это смотреть. Отворачиваюсь от этой мерзости и мой взгляд падает уже на Сонату, что успела снова притихнуть. На её тело… подозрительно неподвижное тело. Я зову её, но не замечаю и малейшей реакции. Она уже не дрожит и будто больше не дышит. Я кричу, кричу из последних сил, чтобы она точно услышала, но сестра больше не двигалась. Я не могу видеть её лица, но что-то внутри твердит даже не пытаться посмотреть на Сонату снова. Нет… пожалуйста, только ни это. Почему не я?! Почему именно она должна быть первой?! Соната, маленькая, такая глупая и наивная сирена! Ты могла быть сильнее, почему ты дала этой дряни победить так рано? Неужели ты больше не хочешь быть в этом мире? Он же тебе так понравился… тебе так нравились люди, их обычаи, их одежда, их еда… и ты отказалась от этого? Ты же хотела покорить этот мир, почему же ты сдалась так быстро? Прости меня, прости меня, это все из-за меня! Я не должна была тянуть тебя за собой, ты не должна была верить мне. Ты достойна жизни, но не я. Почему, ну почему им тоже приходится страдать? Это же неправильно! Ария слышит мои громкие всхлипы и осторожно поворачивает голову ко мне. Теперь я могу заглянуть в её мутные глаза, в которых можно прочитать её немой, но такой очевидный вопрос.  — «С-Соната?..»  — «Она мертва.» Лицо сестры искажается от шока и ужаса. Никакой злобы, лишь животный страх. Я вижу, как одинокая слеза скатывается по её щеке. Единственная слеза утраты и скорби.  — «…А скоро умрем и мы с тобой. Уже ничего нельзя исправить. Прости, Ария… пожалуйста прости.»  — «Заткнись… просто заткнись. Ты не виновата, и ты это знаешь.» Непроизвольная улыбка. Слабая и измученная.  — «Нет… это ты заткнись. Ты моя сестра, а сестры всегда должны быть рядом, всегда должны защищать друг друга, а я не смогла… я убила вас.»  — «Мы сами себя угробили. Мы знали, на что шли… и если расплачиваться за всю хрень, что мы натворили, так вместе… как настоящие сестры. Вот Соната уже получила свое, а мы с тобой на очереди.» Тихий смешок Арии. Такой живой, такой родной. Он отзывается в душе спокойствием и какой-то легкостью. Осознание того, что я держу мертвое тело, приходит далеко не сразу. Её обездвиженное лицо такое невероятно спокойное. Всего мгновение — и она просто перестала существовать. Любой бы не смог тут же увидеть разницу. Смерть Арии не вызывает уже никаких эмоций. Лишь некое облегчение, такое неописуемо странное облегчение. Какое-то время я стараюсь не двигаться, просто наслаждаясь этим моментом. Трогаю её лицо, глажу волосы — теперь это совершенно новые ощущения, непонятные, но от этого не менее приятные. Я обнимаю сестру в последний раз, после чего падаю на спину, прямо на грязные простыни, полностью пропитавшиеся кровью. Свет неоновой вывески продолжает мелькать на потолке, наблюдать за ним так интересно, так и хочется поймать, словно солнечного зайчика. Разбросанные по всей постели осколки кристалла впиваются в спину, словно пытаясь высосать у меня всю силу и вновь засиять, и кажется, у них это неплохо получается. От раны по всему телу все ещё раздается пульсирующая боль, но вот она начинает угасать… Ещё секунда — и вся боль ушла, на замену пришло лишь наслаждение для помутненного сознания. Где-то с улицы доносятся голоса. Такие звонкие, полные энергии. И почему-то кажущиеся знакомыми. Но это неважно. Так неважно. Мысли постепенно перестают безумным волчком крутиться в голове. Так хочется ощутить эту пустоту, свободу от всяких чувств и мыслей. И вот оно: взгляд застывает в одной точке, постепенно стекленея, и темный потолок с мигающими красными пятнами растворяется, уступая непроглядной черноте, такой долгожданной… в которой так и хочется растворится, словно в воде родного океана. Можно даже услышать отдаленное пение крылатых сирен… такое манящее, такое живое.