Конец с большой буквы

Оставшись один, Герой неуверенно, не глядя опустился на какой-то обломок и сцепив руки так, чтобы только два указательных пальца соединившись, возвышались над остальными, посмотрел на Итог. Это был конец с большой буквы. Война, в ожидании которой дрожали все жители этого мира вот уже без малого двадцать лет, наконец-то закончилась. Теперь она показалась ему кратковременной бурей, стаей саранчи, которая налетела моментально и собрав свой кровавый урожай, так же быстро испарилась. Как фонтан фейерверков в безоблачном небе: красиво (в их случае, правда, ужасно), впечатляюще, кратко. Теперь все могли вздохнуть спокойно, избавившись от тяжи сгущающихся красок будущего. Великое Зло повержено, смертоносная дань выплачена сполна и пришло время, стряхнув с себя, как пыль, многолетний страх, вставать на ноги, вспоминать, каково это — ходить свободно, смириться и проститься с последней многочисленной потеряй. Не прошло и часа от финального, решающего сражения, а в атмосфере уже витали первые запахи новой эпохи. Но Всенародный Герой не разделял всеобщей радости, умело припрятанной за обязательной скорбью по погибшим. Люди оплакивали потери, но нельзя их было осуждать за облегчение, испытанное в качестве награды за все тревоги, гонения и унижения, которым они подвергались. И он понимал это, как никто другой. Знал лучше каждого из участвовавших в сражениях, что они заслужили победу, выстрадали своё счастье, заплатили за него всем и сполна. Он был Героем — это было его обязанностью. Не всегда же воевать, бюрократия, однако, везде да всюду. И всё же он не праздновал с ними, не искал общества благодарных ему за главную победу. Избегал встреч с друзьями и соратниками, которые не раз на поле боя заслоняли его своим телом или подавали меч, когда тот выпадал из на миг обессиливших рук. Герой сидел в одиночестве на развалинах и рассматривал расстилавшийся до самого горизонта лес. Он искал с вершины горы, на которой находился, любое проявление беглецов. Взглядом ястреба, уставшей, замученной и выбившейся из сил птицы, он всматривался в ровные волны колышущихся деревьев и ничего не видел. Ни единого следа выживших в суматохе, в шторме, в бойне, если на чистоту, которая разразилась после гибели предводителя врагов. Он самолично нанес решающий удар, разом прекратив войну и начав хаос. Битвы больше не было. В творящемся беспорядке само понятие разумного сражения терялось, как смысл в воспалённом сознании с перепутанными мыслями. Одни кричали, бежали в неизвестном им самим направлении, другие пытались спастись, уцелеть, потеряв своего вдохновителя, свою путеводную звезду. Они внезапно утратили все ориентиры и осознавали лишь крики своих товарищей, кровь, бьющую смертельно красивым фонтаном и собственную беспомощность. Они были только марионетками, обычными безвольными куклами. Они были такими же пленниками страха, как и остальные. Как и те, на чьей стороне сражался сам Герой, кого он поклялся защитить. И они умирали по его вине. Одна эта мысль вытесняла все остальные. Победа вдруг поблекла, радость исчезла, уступив нагретое место в его душе терзанию и мукам. Герой, не сумевший до конца выполнить свой долг. Он спас тех, кто шел за ним, кто стоял рядом в битве, кто верил и открыто просил о помощи. Но сотни, тысячи других… Да что эти цифры, ведь некоторых он знал лично. Как тот белокурый мальчишка, столько раз вызывающе взывавший о помощи. Но Герой был слеп, ослеплен собственной значимостью для всеобщего будущего. Он был глух к неестественным вибрациям в голосе парня, способный и желавший слышать лишь о своем великом «предназначении». Ему было легче видеть только поверхностную правду, тянуть на себе ответственность лишь за свободных, пусть и угнетенных людей. Об остальных он старался не думать. Героем быть его не учили. Этому вообще вряд ли где-то учат. Тут скорее, как с правописанием. Сделаешь ошибку, поработаешь над ней и больше не допустишь. Но жизненная двойка, оказывается, выглядит гораздо страшнее школьной. Мирно шелестящие столетние деревья, чей покой не нарушил ни один спасшийся беглец. Все они пали от рук победителей, стали жертвами ошибки Героя. И он не мог не думать о всех тех сотнях и тысячах, о том белокуром парне, с которым несколько лет почти каждое утро встречался в коридоре. Его оправданием было лишь то, что никто никогда не упоминал об особом шифре из едких подколов и грубых фраз, которыми парень безуспешно пытался его зацепить. Он же Герой и не должен обращать внимания на кого-то столь низкоуровневого, что не стоит быть его врагом. Герой… Теперь от этого звания становилось невыносимо тошно. Его ведь никто не спрашивал, а хочет ли он быть «героем»? Просто сказали, что ему уготована именно такая судьба. А кто ж с проведением спорит? Вот и он не стал. Молча, без лишних вопросов принял на себя эту обязанность, и вдруг все стали относится к нему так, словно это — самое естественное, что когда-либо происходило в их жизнях. Он — герой, небо — меняется и всякий раз неповторимо, а звёзды светят, хотя половины из них уже много веков, как нет. Ничего необычного. Вот только образ того белокурого парня никак не шел из головы. Он стал олицетворять собой всех, кто не спасся уже после окончания войны. Перед Героем, сидящем на руинах былого мира, он восставал словно живой. Стоял спокойно, не дрожа от холода, не слегка покачиваясь на уставших держаться ногах. Нет, он был неподвижен, а его глаза впервые за долгое время не выражали злости. В них не было ни капли гнева. Только немой вопрос. Присмотревшись, чтобы лучше его разобрать, Герой ужаснулся. Это были не те глаза, что метали в его адрес молнии почти каждое утро. Это были глаза всех тех, о ком он так упорно и долго старался не думать. И они смотрели на него со знакомого лица, вопрошая, почему он их не спас? В чем они провинились больше остальных, ведь тоже не безгрешных, которых он тем не менее защитил? Почему именно они? Герой молча, в одиночестве сидел на каком-то обломке и всматривался в пустое место перед собой. Знакомая фигура была видна лишь ему. Он настолько погрузился в собственные мысли, что уже не слышал всеобщего вздоха облегчения, поднявшегося облаком над ужасающей картиной, коей теперь представлялась залитая кровью и заброшенная телами долина. Он больше не ощущал всенародного ликования и восславления собственной персоны, в котором не испытывал никакой нужды. Он по-тихому начинал привыкать к мысли, что война, ожидание которой угнетало людей без малого двадцать лет, ради победы в которой его и готовили столько времени, она неожиданно наконец-то закончилась. Теперь, всё – Конец с большой буквы.