***
Теперь он слаб, обессилен, почти полностью выпит до дна. Я поняла это, когда он подарил мне волшебное зеркало. Оно показывает все, что я захочу увидеть. Мне не понадобилось и секунды на раздумье, я срывающимся голосом произнесла: «Покажи мне отца». Голубоватая дымка заструилась по зеркальной глади и я увидела то, что страшило меня больше всего на свете: папа лежал на старой ободранной кушетке, окруженный моими сестрами и братьями, его лицо было белым, как смерть, поджидавшая его у порога. Я знала, он не смог оправиться после всего, что случилось с ним здесь, в этой дьявольской цитадели, после всего, что сделало с ним чудовище. Я медленно подняла взгляд от зеркала к глазам монстра и со сладостной местью отметила, что он до сих пор страшится смотреть на меня. «Мой отец болен, он умирает…» — прошептала я, глотая беспрестанно бегущие слезы. Он отвернулся от меня и произнес: «Ты свободна, Белль. Ты можешь уйти, если хочешь этого». Жаль, он не увидел того холодного стального блеска в моих глазах, жаль, не осознал всей глубины моей ненависти к нему; быть может, это его бы спасло. «Я вернусь» — медленно поговорила я, содрогаясь от грядущей казни моего лютого отродья. Все эти месяцы я жила ради этой мысли, ради этих слов, ради своего возвращения. Мой отравленный меч уже занесен над его головой, осталось лишь его опустить…***
Мне никто не поверил. Я ликовала от счастья: наконец-то это стадо суеверных баранов сыграет мне на руку! Никто не поверил, что чудовище умеет любить и хочет открыть свое сердце. Мужчины похватали палки, топоры, мечи и клинки и отправились к черному замку. Но чернее всего было мое сердце в тот день, когда я скакала во весь опор к монстру, его судьба была в моих руках. Я нашла его в самой высокой башне, лежащего на каменном полу. Его туша была пронзена тремя стрелами, на камни тихо капала алая кровь. Такая же алая, как розы в его саду. Я опустилась на колени рядом с ним и в страхе отпрянула — угас звериный блеск в больших желтых глазах, теперь он смотрел на меня так, как смотрит человек, знающий, что пришел его последний час. «Ты вернулась…» — прохрипел он, аккуратно касаясь моей щеки своей мокрой от пота и крови лапой. «Я не могла поступить иначе»», — и это было правдой, я должна была вернуться и увидеть его таким. Слабым, беспомощным, убитым. Такой он сделал меня в первые дни заточения, таким я жаждала сделать его до конца дней. Однако, вопреки всем моим планам, он улыбался. Я никогда не видела улыбки чище и светлей, чем в ту роковую минуту, когда я поняла, что своей игрой сделала его сильнее, чем прежде. Он не боялся меня, он больше не был зол на свое проклятье; я внезапно почувствовала, что он был прощен. Нет, нет, мерзкая тварь, я не отпущу тебя на свободу. Я заставлю тебя отстрадать все мои слезы, и слезы отца. Он умирал. Я плакала от переполнявшей меня злости. Смерть виделась мне несправедливым наказанием для чудовища, он заслуживал гораздо большего, гораздо худшего. Я исступленно смотрела на его рваный камзол с едва заметной эмблемой — гербом. Гербы есть только у знатных семей, выходит, когда-то, отродье было не одиноко… И вдруг, все детали, подобно витражной мозаике, сложились в единую картину: он убивал случайных пленников, потому что среди них не было женщин. Упрямому монстру было достаточно одной моей просьбы, чтобы он отпустил отца и оставил вместо него меня. Он никогда не прикасался ко мне, ему нужно было мое сердце, а не тело. Страшное заклятье, которого он боялся больше, чем моего взгляда, превратило его в чудовище. Серый холодный блеск вновь вспыхнул в моих глазах. Я обхватила шею монстра и прошептала, с наслаждением вдыхая сырой, пропитанный кровью, воздух: «Я люблю тебя…» Ты не был чудовищем, мой любимый. Ты станешь им.