Я помню,Вильгельм.Помню

— Ты должен пойти и извиниться за своё ублюдочное поведение. Прямо сейчас. Полу-приказной тон, который скоро войдёт в норму. Пара карих глаз, которые недоумённо смотрят вниз, на невысокую блондинку с завышенными амбициями. — И я это должен сделать потому что…? Прекрати смотреть, как будто она фарфоровая кукла, или какая-то из разряда тех, кого ещё не было в коллекции Вильяма Магнуссона. В это она никогда не поверит. Каждый раз ей стоило огромных усилий, чтобы приподнимать правую бровь и смотреть так, словно каждый парень был ничтожеством. Каждый раз это безотказно работало. До недавнего времени. — Потому что нормальные люди не ведут себя, как мешки с дерьмом? С каких пор она вообще думает об обратном? Предполагает и увиливает, никогда не говорит прямо, потому что правду знать никому не хочется. Она видит новую улыбку, и невольно чувствует себя мелкой рыбёшкой, над которой облизывался огромный кот. И подобное гастрономическое сравнение между «Нурой» и «Вильямом» вообще недопустимо, как и их имена в одном предложении. Вычеркнуть. Незамедлительно. — Если ты готова платить… Хорошо. — Кредиткой или наличными? Щетинится, словно он вторгается в личное пространство, хотя по-прежнему парень держался на приличном расстоянии. Ухмыляется её словам, как будто она с ним шутила или флиртовала. Нет, никогда. Не с Вильямом Магнуссоном, в чьей постели было девушек больше, чем людей в кассе огромного супермаркета каждый день. Это было слишком грязно для неё. — Свидание меня вполне устроит. Я даже извинюсь лично, а не смс-кой. — Ты и так извинишься лично и не будешь придурком. Уходит, нарочито толкая его плечом. Зачем пытаться каждый раз ранить того, кто сделан из стали и волнуется только о самом себе любимом и неповторимом? Вдыхает прохладный воздух и поскорее несется подальше, от плена того, от которого и бежать не хочется. И признаться не можется. И рассказать… Стыдно. — Так значит свидание? Слышит она в спину. Ещё и так громко. Не дай Бог кто-то услышит, что он сказал. Оборачивается, ядовито улыбается и наклоняет голову на бок, каким-то краем сознания понимая, что практически любуется и останавливает себя. — Лично, Вильгельм. Подойдёшь и извинишься. — Вильям. Поправляет, но понимает, что она делает это нарочно. Сатре поджимает губы, стараясь не выдавать улыбку, но толика яда скользит в каждом произнесённом звуке, как горячий нож по маслу. — Я помню, Вильгельм. Помню.