Мелодия просящего

      Эхом отдаются голоса на перипетии сознания, погруженного в мирозданье.       Миллиарды голосов различного тембра и звучания.       Слышать каждого из них может лишь он.       Тот, чья призрачная оболочка блуждает по вселенной, избавляя ту от мук существования.       Он устает. Его объятия больше не излучают тепло, потому земля болеет от ужасающих холодов.       Его дыхание более не может оживить маленького птенца, выпавшего из гнезда раньше времени.       Он умирает. Вместе с ним затухают вулканы, осушаются реки и озера.       Планете приходит конец.       С виду молодой юноша сидит на массивном троне, опутанном темно-зелеными лианами. Его худощавое тело изогнуто под необычным углом и, если присмотреться, то можно заметить, как одна из лиан впилась в ногу. От толстого стебля исходит яркое свечение, напоминающее горящий огонь, который с каждой секундой потухает под ядовитым натиском незваного гостя. Тонкие пальцы вжимаются в мрамор, словно хотят до конца слиться с миром, отдавая ему свои последние силы.       Громкие голоса разносятся эхом по огромному пространству, где и нет ничего, кроме трона — дерева мирозданья, и его — поддерживающего баланс.       «Спасите», — требует один из голосов и из уст юноши слетает лишь язвительный смешок.       «Убейте», — словно приказывает следующий, по голосу мужчина, от чего заставляет яркий свет гореть сильнее. Он злится. Огонь в его душе вмиг вспыхивает, словно готовясь убить того, кто просит о таком деянии.       «Согрейте», — шепчет тоненький девичий голосок, который еле-еле можно расслышать, даже если хорошо стараться. Кивок. Из-за его спины выходит тоненькая лиана и впивается в его затылок. Ни звука не слетает с губ того, кто сейчас отдает тепло ребенку, оставшемуся без родителей.       Его каштановые волосы медленно становятся седыми, а мраморная кожа принимает еще более светлый оттенок. Под глазами появляются все новые и новые синяки, но он продолжает слушать, стараясь разобрать среди множества просьб именно те, кто достойны.       «Верните», — навзрыд плачет женщина, потерявшая на войне своего сына. Уголки губ расползаются в ухмылке, а тоненькие пальцы стирают небольшую струйку крови, медленно стекающую с его лба. Движения грациозны даже в таком положении: вот его худая рука приподнимается, а указательный палец направлен в пустоту, словно там кто-то есть; невидимая, но довольно отчетливая под светом тень, проскользнула туда, куда указывал коготок на его пальце.       — Вернуть, — глухо говорит он, а на земле раздается гром. Тень лишь уменьшилась, словно кланяясь перед ним и исчезла.       «Потушите», — вдруг раздаются голоса тех, кто горит в пламени, созданным им, чтобы мертвые леса превратились в пепел.       «Исцелите», — продолжают кричать они, из последних сил стараясь выбраться из ярых языков пламени. Но он молчит, игнорируя их просьбы и стараясь разобрать среди десятки криков следующих просящих, которые, он уверен, не будут сами лезть в огненную пасть.       «Полюбите», — он вцепится в ручки трона, когда сможет расслышать голос, напоминающий ему кого-то очень знакомого. Но вместе с энергией, что отдается миру на протяжении двадцати лет, уходит и память. Все, что помнит юноша — надо спасти; надо держать. И он спасает, удерживая в балансе вселенную, питающуюся его жизненной силой.       Темно-зеленые лианы начинают тускнеть, означая лишь то, что приближается конец. Энергии в этом хрупком теле все меньше, а голосов просящих так и не становится меньше, как бы он ни старался успокоить их. Полы его кимоно ярко-красные, больше походящие на лужицу крови, сейчас отчетливо выражаются на полумертвом теле. Дерево-трон мирозданья медленно скидывало листья, а на планете бушевали катаклизмы.       «Заберите», — вновь шепчет тот же самый голос. Он вздрагивает, понимая, что бессилен. Громкий вскрик, более походящий на вой умирающего животного, заставляет вселенную дрогнуть. Образуются огромные трещины по всей земле. Планета разрушается, когда вновь раздается этот голос.       «Живите», — впервые просящий желает жизни ему, совершено забывая о своих прежних просьбах.       Последние силы вкладываются в того, кто смог увидеть его боль. Высокий мужчина предстал перед ним, смотря и не скрывая страха в темных, бездонных глазах.       — Кто ты? — его голос дрожит, с ним дрожит земля, под натиском грома и молний.       — Вы не помните меня? — в голосе гостя скорбь и печаль.       Отрицательный кивок сквозь силу, фокусирование взгляда на мужском теле, которое почему-то знакомо ему, но он не может вспомнить; не может понять, откуда знает, что все тело этого безумца покрыто шрамами. Раздаются новые голоса, разбавившие напряженную обстановку меж двумя, чем-то похожими друг на друга.       «Покорми», — шепчет изнеможенный голос, заставляя гостя вздрогнуть и перевести взгляд на того, кто медленно отрывает со своей головы прядку последних каштановых волос. Он лишь отпускает длинные, некогда шелковистые волосы, как те тут же превращаются в злаковые.       «Напои», — просит новый голос. Еле двигаясь, юноша приподнял свой взгляд на гостя и наконец, понял, откуда знает его. Только он хочет вновь что-то сказать, как тонкий, местами грубоватый голос мешает ему.       — Что это? — мужчина пытается указать на невидимые голоса, которые как никогда слышны здесь.       — Мелодия, — отвечает он.       — Мелодия?       — Мелодия просящих, Отоуто, — с улыбкой произносит он, смотря на своего брата.       — От тебя почти ничего не осталось, — с горечью шепчет гость, — Ты умираешь.       Ему кажется, что его брат задает вопрос, и лишь толикой сознания он понимает, что это констатация факта. Коротко кивает, ловя на себе очередной взгляд близнеца, который возмужал с тех пор, как они не виделись.       Теперь никто не скажет, что эти двое, близнецы: один худой, половина волос отсутствует на его голове, тело кровоточит от множества царапин, а лианы продолжают высасывать его жизненную силу; второй же высок, довольно накачен, но также печален. Синяки под его глазами такие же, как и у старшего брата. Это единственное, чем они похожи.       — Спой мне, Отоуто, — еле слышно отзывается Бог, тяжело опираясь спиной о трон и закрывая глаза.       — Ты умрешь?       Но он не получает ответа. Бог уже покинул свою призрачную оболочку, теряя последние крупицы сознания. Его тонкие пальцы уже не сжимают трон, лианы не светятся огненным светом, а с алого кимоно медленно стекает кровь.       Гость отводит свой взгляд, кусая нижнюю губу и сжимая руки в кулаки.       — Я пою тебе, великий Бог, взываю о прощении. Услышь мелодию мою, мелодию просящего.       Мужчина старается скрыть дрожь в своем голосе, но взгляд вновь падает на тело близнеца.       — Верните, — шепчет он, — Отпустите, — уже переходит на более громкий тембр. — Останьтесь, — взвывает близнец Бога, падая перед ним на колени и утыкаясь своим лбом в холодный пол.       — Не оставляйте, — вновь шепчет он, — Живите, — шепот становится тихим. Он больше не старается молиться.       Эхом отдаются голоса просящих, но их более никто не слышит.       В этот день вселенная разрушится за час, а вселенная близнеца Бога — за долю секунды.       Не выживет никто.       Лишь душа близнеца застрянет в Обители Бога, продолжая напевать свою мелодию.       Мелодию просящего.