***
Крупные капли дождя монотонно падают на асфальт, и чуткий гулий слух позволяет услышать это чересчур громко. После пяти минут голова начинает болеть: рычание двигателей машин, голоса людей — Хайсе всё ещё не привык к шуму улиц. Он продолжает стоять на крыльце Управления, переступая с ноги на ногу, и смотрит на грязную воду, стекающую по ступенькам, не желая выходить под дождь. Выставив руку вперёд, он ощущает, как холодные капли гладят кожу непривычно, но приятно. — Почему ты не идешь домой, Хайсе? Хайсе вздрагивает от неожиданности, моментально напрягаясь, но потом выдыхает: это Арима — всё в порядке. Только у него получается спрашивать без вопросительной интонации ровным голосом без единой эмоции. куда? Усмехнувшись про себя над собственной заторможенностью, Хайсе продолжает смотреть на сплошную стену из холодной воды. а, точно — домой. Он вспоминает свою новую квартиру: необжито, пусто, непривычно холодно. И желания возвращаться туда не возникает. — У меня нет зонта. — Звучит как глупое оправдание. Порой ему кажется, что всё, что он говорит Ариме, — сплошное оправдание. Но, возможно, это нормально — он ведь часто говорит глупости. — Можешь взять из общей корзины. Наверняка Арима считает его идиотом. Каждый раз, когда он говорит такие элементарные вещи, которые Хайсе даже не приходят в голову, он чувствует это сильнее и сильнее. — А… да, точно. Взгляд падает на один-единственный зонт, и он останавливается, продолжая смотреть на него. Арима терпеливо ждёт минуту, после чего решительно говорит: — Можем дойти вместе. Он не предлагает, а решает сразу за двоих — Хайсе не против, хотя его, конечно же, не спрашивают. Это давно вошло в привычку. — Да. — Хайсе наконец-то поднимает на него взгляд и широко улыбается, а Арима — нет. — Спасибо большое. Арима раскрывает зонт, приглашая его подойти ближе, а Хайсе смущённо отводит взгляд в сторону — слишком близко и разница в росте большая до неприличия. Рядом с Аримой он выглядит — и чувствует себя тоже — неумелым подростком, а не следователем по имени Сасаки Хайсе. Они выходят под дождь, и Хайсе морщится: капли стучат по плотно натянутому материалу громко, а звук отдаёт в голову. Но он молчит, пытаясь сохранить на лице спокойное выражение, чтобы не показать Ариме очередную слабость. С края зонта стекают струйки воды и падают на левое плечо — Хайсе старается не замечать этого, а правым соприкасается с Аримой — это он как раз замечает, и ему нравится. А ещё ему нравится идти вот так рядом с ним: создаётся впечатление, что они…наравне? Хайсе оглядывает улицы, хотя больше хочется посмотреть на Ариму, но это слишком нагло и грубо с его стороны — вот так просто смотреть ему в лицо. Он близко, слишком близко, что Хайсе ощущает его запах и тепло — это можно посчитать за непозволительное счастье. Он не успевает заметить, как они доходят до нужного дома, и Арима останавливается, а его взгляд скользит по тёмным пятнам от воды на плаще. — Можешь зайти. Высушить плащ. — Не спрашивает. Дома у Аримы Хайсе ещё не был, это кажется запретной территорией для любого живого человека. — Нет, спасибо за беспокойство, но не стоит. Арима складывает зонт, и холодные капли падают на Хайсе на загривок и лицо. Втянув шею, он вздрагивает от неприятных ощущений. — Возьмешь книгу, про которую мы говорили на прошлой неделе. — Не похоже на предложение, от которого Хайсе вправе отказаться. — Да, хорошо, — смиренно произносит он. Раз уж Арима настаивает (приказывает), значит, точно нужно исполнять. Квартира у Аримы красивая и светлая, небольшая, но уютная — Хайсе замечает это сразу. Ему тут нравится моментально, как только он переступает порог. Чистота, лёгкий запах бумаги и чего-то по-домашнему сладкого. Он оглядывается, втягивает непривычный аромат — у него дома всё ещё пахнет пылью, хлоркой и кем-то чужим — и улыбается, понимая, что тут он чувствует себя немного лучше. Арима помогает снять плащ, который моментально отправляется на вешалку, а самого Хайсе вежливо сопровождает в гостиную дожидаться кофе. Через какое-то время, когда он уже успевает выучить обстановку, Арима возвращается и ставит на стол две чашки. Хайсе ловит горький аромат, который исходит от напитка, и, задумавшись, говорит: — У вас уютно. Сев рядом, Арима оглядывает квартиру, словно сравнивая его слова с реальностью. Похоже. — Тебе нравится твоя квартира? плохая тема. — Да. Много места и выглядит она совершенно новой, будто бы там никто не жил. — Нервно смеётся и подносит чашку к губам, вновь втягивая приятный запах — всё же Арима хорошо готовит кофе. — Прежний хозяин прожил там недолго. Он… — Кхм… — Горячий напиток обжигает горло, а Арима моментально разворачивается на звук и вопросительно вскидывает бровь. Он явно недоволен, что его прервали очередной глупостью. — Съехал? — с надеждой переспрашивает Хайсе, чтобы скрасить неловкую тишину, хотя слышать ответ не хочет. Предчувствие ему не нравится. пожалуйста, скажите «да». пожалуйста. пожалуйста. пожалуйста… — Умер, — твёрдо говорит Арима, прерывая бесполезный поток мыслей, и открывает книгу. — И она долго пустовала, — закончил так, что Хайсе прекрасно понимает, что разговор окончен. Желательно раз и навсегда. Хайсе сглатывает — зря Арима это сказал. Он догадался об этом почти сразу, но услышать это страшно. Никто больше не хочет продолжать разговор. Тоже взяв книгу, он садится обратно. Текст не оседает в голове — рядом же Арима! — и он вновь поднимает глаза, желая занять себя чем-то. Взгляд цепляется за название книги в его руках. Знакомая обложка — это сборник стихов. Он их тоже читал: даже совсем недавно, в Кокурии пару месяцев назад. страница пятьдесят два. Левый глаз неожиданно начинает слезиться, потом и правый. Хайсе снимает очки и проводит ладонью по щекам, стирая слёзы. В висках неприятно покалывает, а он почему-то продолжает думать о том, что будет на следующей странице. Он помнит наизусть, ему оно нравится больше всего. …Он — Бог мира Айну, легендарный дух, потомок Окикуруми. — …Он умирает. Живой труп. — Хайсе слышит собственные слова будто бы издалека, и вырвались они случайно. Реакция Арима моментальная. Он замирает, поворачивается медленно, словно его стальной позвоночник в одну секунду покрывается ржавчиной. Хайсе кажется, что он слышит трение костей. В его глазах лёгкое удивление, такого ещё не было — он выглядит настороженным. — Простите, вспомнилось случайно. Хайсе машет руками, придавая словам лёгкость и долю шутки, но, судя по мрачному выражению на лице Аримы, теперь оправдания и вправду нужны, но в голову ничего не идёт. — Это Хакушу. Плохое оправдание. — Я знаю. — Голос чужой, и Хайсе становится неуютно — опять сказал глупость? И от ледяного взгляда, который сейчас свободно гуляет по телу, выискивая что-то, тоже неприятно. Будто бы он ищет что-то внутри, то, чего сам Хайсе не знает. Боль в голове нарастает, и он массирует виски, пытаясь избавиться от назойливого чувства, будто бы кто-то вколачивает в голову арматуру. Непроницаемое лицо Аримы не меняется, даже когда он говорит так жестко, как никогда раньше: — Тебе пора домой. но дождь ещё идет! — Да, мне пора, — моментально соглашается Хайсе. Он всегда соглашается. — Простите за неудобство. Чувствуя неловкость, он быстро собирается, параллельно думает о том, что смотреть Ариме в глаза теперь не получится. Хотя он никогда и не смотрел в них больше двух секунд. На пороге он оборачивается, а Арима кивает, намекая, что ему пора. Хайсе кланяется в ответ и понимает — ему действительно пора. Но домой ли?***
Каждый день в офисе выматывает до последних сил: ранний подъём, каждодневные знакомства с людьми и множество любопытных взглядов со стороны. Тут не бывает спокойно — много работников, мало свежего воздуха, много шума, мало Аримы, много голосов и, опять же, очень мало Аримы Кишо, который является единственной поддержкой и радостью в жизни Сасаки Хайсе. Иногда ему кажется, что в Кокурии было намного спокойнее. Там был лишь Арима. Только лишь Арима. И ещё — тишина. Но возвращаться туда не хочется, но и домой — тоже. В квартире совершенно спокойно, ничего лишнего, ни единой вещи. Она выглядит так, будто бы тут никто не живёт, не жил никогда. Порой ему кажется, что и Хайсе здесь никогда не было.***
В том, чтобы стоять на коленях перед Аримой, мало неприятного, но почти привычно — уже пятый раз или шестой. Хайсе точно не помнит, сбился со счёта. Колени больно трутся о кафельный пол, а перед правым глазом большое чёрное пятно — лезвие куинке. Всё шаблонно-обычно, но ему всё равно страшно, что в один день куинке войдёт в глаза, и Хайсе больше не станет. Хотя он ещё не уверен, что Сасаки Хайсе жив и что-то чувствует. Свободной рукой Арима держит его за волосы, слегка сжимая их, тянет назад, и Хайсе запрокидывает голову, подставляя шею. Такая глупость. Куинке опускается чуть ниже, и его острие утыкается в вену. Не совпадение — Арима точно целится туда. Хайсе видит его двумя глазами — лучше бы не видел: Арима разочарован или недоволен. Одинаково плохо, а Хайсе вяло улыбается, хотя в такой позе это не лучший выбор. Арима не оценит. Кажется, — он даже уверен — что лезвие скоро окажется в голове из-за его же глупости. Постоянное жгучее чувство тревоги, не покидающее ни на секунду. — Сдаюсь. Уже давно пора. Хотя тоже не лучший выбор — Ариме тоже не понравится. Острый кончик лезвия прокалывает тонкую кожу на шее. Арима наклоняется, а его взгляд равнодушный, невыразительный — сейчас для него не происходит ничего необычного. Смотреть ему в глаза не выходит, и взгляд опускается ниже. Его губы тонкие и сухие, и Хайсе хочет провести по ним языком. Арима наклоняется ещё ниже, а он сдерживается, чтобы не податься вперёд, ведь, как всегда, возникает это желание, которое он не может и не хочет перебороть. Глупое желание в глупой голове. ниже, ещё чуть-чуть ниже. пожалуйста. В нос ударяет соблазнительный запах собственной крови, и Хайсе облизывает пересохшие губы. Он закрывает глаза, сжимая ладони в кулаки, так что ногти впиваются в кожу. Но боль не отрезвляет — он даже её не чувствует. От волнения сердце бьётся быстро, и пульс бешено стучит в висках, а дышать становится труднее с каждой томительной секундой в ожидании. И в такие моменты — это ведь не первый и не последний раз — ему почему-то совсем не стыдно за собственные мысли и желания. ещё один сантиметр. Он рефлекторно подаётся вперёд, желая дотронуться до его губ, но Арима резко тянет его за волосы, явно давая понять: нельзя, слишком много себе позволяешь, место. Но вместо этого он говорит: — На сегодня хватит. — Хайсе кажется, что Арима не договаривает, или он хочет так думать. Вас? — Хайсе, как и он, не говорит этого вслух. Да, Вас мне не хватает. — Вместо этого он, как всегда, произносит слово, которое, вроде бы, оправдывает его немножко: — Простите. Резко отпустив его волосы, Арима отворачивается, словно услышав команду. А Хайсе разминает затёкшую шею, но встать не пытается — ему не разрешили. Отложив куинке в сторону, Арима достаёт салфетку и вновь наклоняется к нему, но теперь он мягко дотрагивается до маленькой ранки на шее, стирая струйку крови, сползающую вниз почти до воротника белой рубашки. Хайсе бессознательно улыбается, ощущая хоть и слабую, но радость от его прикосновений — это можно посчитать за заботу. Но он понимает: в реальности такого быть не может. Ему кажется. Он придумывает сам себе: заботу в прикосновениях, ласковые нотки в строгом голосе, нежный взгляд ледяных глаз. Сейчас, всего на минуту, но он позволяет себе поверить в это, хотя знает, чем это кончится. Выдыхает плавно, боясь, что даже такая мелочь может прервать Ариму, и не открывает глаза до того момента, пока он не убирает руку. А следующее, что он видит, — Арима этим же самым платком протирает острие куинке, стирая с него капли крови. Хайсе впивается ногтями в пол, оставляя на паркете глубокие царапины, и сдерживается, чтобы не завыть в голос от отвратительного чувства собственной беззначности в жизни Бога Смерти, и в очередной раз понимает, насколько глубоко погряз в своих фантазиях. — Всё в порядке? — Едва ли Ариму это действительно интересует — стандартная вежливость, присущая ему всегда. а мне можно сказать правду? Через силу Хайсе натягивает улыбку и открывает рот, чтобы произнести чёртово слово «нет», после которого Арима, может быть, обратит на него чуть больше внимания. Но внезапно вспоминается фраза: говорят, если верить в то, что говоришь, поверят и другие. — Да. нет. Не получилось. Хайсе плохо врёт — сам не верит своим словам. Арима, как всегда, не реагирует — всё прошло по стандарту — и бережно укладывает очищенный от крови куинке в кейс. Хайсе смотрит на его спину, понимает, что совести не хватит взглянуть ему в глаза: тренировки становятся длительнее, но его проигрыш остаётся неизменным, а Арима всё равно недоволен. — Мне нужно кое-что закончить, не нужно меня ждать, Арима-сан. Обернувшись, Арима кивает и выходит — Хайсе уверен, что сегодня он и не собирался это делать. Он смотрит ему вслед и чувствует себя виноватым: почему — понять не может. Создаётся впечатление, что виноват он всегда и перед всеми, но, опять же, понятия не имеет, почему. Перед Аримой виноват, что не оправдывает ожиданий? Виноват, что вместо того, чтобы думать о куинке на горле, думает о том, что Арима, наверное, никогда не целовался? И он, кстати, тоже. Хайсе слышит его шаги: тихие, но быстрые — Арима точно не намерен возвращаться; он опять разочарован. От ледяного паркета, в который он продолжает упираться ладонями, поднимается холод, и руки начинают мёрзнуть, а пальцы неметь. Он ложится на пол и, поджав под себя ноги, сворачивается клубочком, не желая что-либо делать и куда-либо вставать. Какая разница, что делает Хайсе, если Арима всё равно останется недовольным?***
Хайсе просыпается — ему всё же удаётся иногда уснуть — и чувствует, как сушит в горле. Он идёт медленно, стараясь не шуметь, будто бы он в чужой квартире, а не у себя дома. Глаза ещё не привыкли к темноте, и он оглядывается по сторонам, одной рукой опираясь на стену. Взгляд падает на зеркало, в котором он видит горящий красный зрачок, и от неожиданности он сжимает ладонь, нечаянно царапая блочную стену. Но через секунду смеётся сам над собой: надо же быть таким дураком — это всего лишь отражение. Он нервно усмехается — следователь по гулям испугался гуля! Смешно же. Но сцена не кажется такой смешной, когда Хайсе полностью осознает: это его собственное отражение, и пугаться нужно себя — не гулей — именно себя. Хотя какая разница, он ведь и есть гуль. Уснуть вновь не получается.***
Когда окна плотно закрыты, дома у Аримы тихо: из звуков разве что его дыхание, чертыхания Хайсе, лёгкий шелест страниц, но больше ничего. Хайсе так лучше: после рабочего дня тишина — лучшее (врёт — Арима поможет лучше), что может ему помочь от головной боли. — Хотите, я сделаю кофе? Арима смотрит искоса, словно оценивая его способности, а Хайсе неловко улыбается в ответ. Но, видимо, это не внушает доверия, и Арима хмурится. это я умею делать! честно! — хочет сказать Хайсе, но молчит — такое лучше Ариме не говорить, нужно просто сделать. По-другому он не поверит. В общем-то, кроме кофе, он ничего Ариме сделать и не может: то, что нравится Ариме, — не умеет, а на то, что хочет сам, — не хватает смелости. — Чай, — по-доброму говорит Арима с лёгким запозданием. Хайсе растерянно улыбается в ответ — Арима не гуль и может позволить себе есть и пить всё что захочет. Он и не знал никогда, как это — когда ты сам можешь выбирать, что съесть и выпить, и твой выбор варьируется намного больше, чем из двух блюд. Продолжая об этом думать, Хайсе смотрит на пар, который струится из носика чайника. Задумавшись, он дотрагивается до него голой рукой и быстро отдергивает её, почувствовав резкую боль. Не сильную, но неожиданную. Он тихо охает — всё же приятного мало в ожогах, хоть и незначительных. — И что ты сделал? — устало спрашивает Арима, который, как всегда, оказывается рядом не вовремя. — Задумался и дотронулся до чайника рукой. — Опять оправдывается. — Простите. Впрочем, для Хайсе подобные глупости уже считаются нормой, и, видно, Арима совершенно не удивлён, что такое случилось. Хайсе в очередной раз думает о своей бесполезности, понимая, как он сейчас выглядит. Он смотрит на руку, Арима — на него, и отводит взгляд на чайник, который во всём виноват. Арима перехватывает ладонь, подняв её выше, осматривает покрасневшую подушечку на пальце, а Хайсе неловко пытается вывернуться, но почему-то его хватка кажется непреодолимой, и вырваться из неё невозможно. А может, он просто не хочет. Продолжая сжимать его руку, Арима поднимает её ещё выше и подносит ко рту так близко, что почти касается губами. Хайсе нервно дёргается и быстро, но сбивчиво тараторит: — Не стоит, Арима-сан, моя регенерация справится быстро. Мне совсем не больно… вру — это больно. — …я же не… …не человек Хайсе осекается, понимая — ни за что не хочет произносить это вслух. говорят, если часто говорить вслух, то это станет правдой. Продолжать разговор совершенно не хочется. Но Арима сжимает его кисть сильнее до белых пятен, а его дыхание обжигает кончики пальцев. Ещё чуть-чуть, и он бы дотронулся до его кожи, но нет. Хайсе изучает белый потолок, пытаясь сделать вид, что ему не нравится происходящее. Но врать он не умеет. — Ты же — что? — чётко спрашивает Арима. Волны горячего воздуха окатывают пальцы ещё жарче, а Хайсе вздрагивает от жёсткого тона, понимая — Арима ждёт ответа. От неожиданности он поднимает на него взгляд и растерянно хлопает глазами — вопрос поставил в тупик. может, всё же «кто — я?» Но вслух Хайсе такого, конечно же, не скажет, он вообще мало что говорит вслух, а то, что говорит, обычно очередная глупость. Он отводит взгляд в сторону, стыдясь и зная, что ответ не понравится ни ему, ни Ариме, потому что он идиот, который всегда говорит то, что не нужно никому. Арима продолжает ждать ответа, и Хайсе произносит тихо, словно подписывая приговор: — Не человек. Отпустив его руку, Арима отходит назад, и Хайсе мельком пересекается с ним взглядом. Арима выглядит уставшим, и Хайсе хочет разбавить тишину и снять с себя вновь проснувшееся чувство вины за собственную глупость или, может быть, жизнь. — Простите. Хайсе пытается понять, что от него нужно, — не выходит, и он судорожно выдыхает, а Арима продолжает ждать ответа. нужно ответить. срочно! — Простите… — совсем растерявшись, мямлит тихо, едва слышно и сжимает край рубашки. — Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Просто вы… я просто не знаю, что вам сказать, чтобы вы остались довольны. Арима оглядывает его молча. Во взгляде жалость и что-то ещё, что Хайсе до сих пор не выучил. Он и сам понимает, что в глазах Аримы он выглядит жалко, и сглатывает ком в горле. Арима выходит из кухни, а он продолжает смотреть на свою ладонь, на которой от ожога не осталось ни следа. Он усмехается от иронии, но не удивляется — гуль же, его регенерация и вправду великолепная. Вернувшись в зал, он понимает, что разговоры сегодня не клеятся вовсе. — Ты мало спишь. Его опять не спрашивают. И он прячется за книгой, текст в которой он даже не видит. — Да. Врать не имеет смысла — синяки под глазами говорят всё сами за себя. Хайсе почти не спит, а если и засыпает, то погружается в непроглядные кошмары. Неловка тишина, в которой он думает над тем, что можно сказать в своё очередное оправдание. Но ничего не приходит в голову. Он вжимается в кресло, стараясь стать как можно незаметнее. — Если тебе неуютно жить одному, лучше будет остаться тут. — Арима делает заминку. — На время, чтобы ты смог привыкнуть. Судя по странной интонации в его голосе, кажется, что ему эта затея тоже очень не нравится. Значит, других вариантов нет, но это очень важно. — Я подумаю, Арима-сан, спасибо за предложение. Жить с Аримой-саном вместе — звучит так идеально, что Хайсе пугается собственному счастью. Но он почему-то и не счастлив. Он понимает: это не по желанию Аримы, а что-то нужное, чтобы Номер Двести Сорок смог стать Сасаки Хайсе. Хайсе смотрит в окно: ярко-розовый горизонт и последние лучи солнца ложатся на здания, играя на стёклах разноцветными бликами. Это красиво и успокаивает. Придвинув книгу ближе, он делает глубокий вздох, втягивая приятный запах страниц и Аримы, и смотрит на него. И он тоже очень красивый. — Да, думаю, так будет лучше. За вечер Арима больше ничего не произносит, а Хайсе тем более. Он даже не пробует заговорить, не желая ухудшить и так непонятную атмосферу.***
Хайсе забирает из квартиры только пару книг и рабочую форму. Книги — самое важное, с них начинаются воспоминания, хотя первые — с голоса Аримы, который спрашивает о самочувствии. А следующее — приятная тяжесть его ладони на своей голове, а потом уже книги. Воспоминания — дорогие в прямом смысле — он никогда не забудет, он уверен. И, может быть, добавит к ним пару новых. Может быть, даже хороших.***
Поправив свободную майку, Хайсе входит в комнату и мягко садится на диван поодаль от Аримы. Тот мимолётно оглядывает его, кажется, даже улыбается краем губ и вновь возвращается к чтению. Он тоже одет в домашнюю одежду, и Хайсе не может сдержать улыбки от приятного чувства, разливающегося в груди. Они выглядят как семья из рекламы по телевизору: такая же красивая и ненастоящая. Но Хайсе для счастья достаточно и этого. Хайсе двигается ближе, осматривая ладони Аримы, и дотрагивается до костяшек. это же… нормально, да? Арима не реагирует. — У тебя по графику приём пищи. — Да, я помню, — аккуратно говорит Хайсе, надеясь закрыть эту тему в начальной точке. — Тебе выдали порцию? Но Арима явно не собирается заканчивать. — Да. — Иди поешь. В голосе Аримы опять нотки, которые пугают до мурашек по коже. Хотя он всегда пугает, но это что-то особенное, что заставляет бояться его моментально. Хайсе идёт на кухню и аккуратно разрезает твёрдый полиэтилен на упаковке. В воздухе разливается приятный запах свежего мяса, и он шумно втягивает аромат, но моментально пугается собственного поведения. Кровавая плоть на белой тарелке выглядит пугающе яркой. Он проглатывает быстро и опускает глаза на тарелку, но потом и вовсе их закрывает. За своей спиной он слышит шаги, потом чувствует взгляд на своей спине. Есть за столом из красивой тарелки с помощью ножа и вилки человеческое мясо Хайсе кажется омерзительным, но под наблюдением Аримы он боится двинуться с места, нарушить приказ, данный ему. Воспротивиться ему Хайсе не может и не хочет себе позволить. Он смотрит на тарелку, чувствуя, как к горлу поднимается ком из непрожёванного мяса, которое он глотает целиком. говорят, ты то, что ты ешь. значит, если я буду есть людей, то стану человеком. человеком ли? В этот момент на зуб попадает слегка плотное сухожилие, и Хайсе прикрывает рот ладонью, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. Со вкусом мяса он смирился, с собственными отвратительными мыслями — нет. Мигом встав со стула, он бежит в ванную и, опершись руками на холодный мрамор, склоняется над раковиной. Его рвёт кровью, и он закрывает глаза, чтобы не видеть перед собой кровавые разводы на белой глади и ошмётки едва прожеванного мяса. Хайсе страшно, и тело мелко вздрагивает. Во рту отвратительный металлический вкус. Он слышит шаги за своей спиной, не оборачивается, зная, как жалко он сейчас выглядит, и ему ни за что не хватит смелости посмотреть на Ариму. Крепкие ладони ложатся на его плечи, слегка сжимая их, и Хайсе не сдерживает жалкий всхлип, хотя хочет зарыдать навзрыд. Подняв глаза, он смотрит в зеркало перед собой. Всё очень плохо: лицо бледное, нечеловеческий глаз пылает ярко, ото рта расползаются красные потёки, а взгляд Аримы едва ли сострадательный. Ему совершенно его не жалко. Даже Хайсе себя не жалко. Он выглядит настолько ничтожным, что вызывает отвращение сам у себя. У Аримы тем более, но открыто не показывает. Хайсе не знает, это плюс или минус, но сейчас его не волнует. Важно — он опять не смог сделать элементарную вещь, которую такой, как он, — гуль — обязан был выполнить беспрекословно. Арима прижимает спиной к своей груди, и Хайсе становится немного легче. Правда, всего на секунду, потому что потом он слышит его ровный голос у самого уха: — Еду стоит пережёвывать больше тридцати раз. Теперь Хайсе ещё страшнее. значит, это — нормально? это произойдёт снова? Его трясёт ещё сильнее от одного только представления, что придётся повторить снова. Его вновь тошнит, а Арима отходит назад и закрывает за собой дверь. Без Аримы ему страшно поднять глаза на зеркало, потому что от одного только воспоминания о собственном отражении накатывает новый приступ тошноты. Спустя час он выходит из ванной и как можно тише идёт в спальню, где уже расстелена кровать и даже больше — Арима лежит, повернувшись к нему спиной. Хайсе мягко опускается и, натянув на себя одеяло, вслушивается в ровное дыхание. Плотно прижавшись к его спине, Хайсе утыкается лбом, а рукой цепляется за его майку и скребёт ногтями ткань. — Что я тут делаю? — хотя сказать он хочет намного больше, но и это кажется уже лишним или непозволительным в отношении Аримы. зачем я тут нужен? я вообще тут нужен? Арима не отвечает, а Хайсе сдерживается, чтобы не взвыть в голос, — он точно не спит, а молчит потому, что не хочет соврать. — Хайсе, — мягко зовёт его Арима. Хайсе вздрагивает от неожиданности. — Ты справишься. нет-нет-нет. Но его всё равно не спрашивают. — Тебе придётся, — веско и холодно добавляет Арима, прерывая бессвязные мысли. Хайсе мотает головой из стороны в сторону, не имея права высказаться, но стараясь показать сопротивление всеми возможными способами. Он сжимает в руке рубашку Аримы, продолжая утыкаться лбом в его спину, а второй ладонью стирает слезы. Плакать беззвучно не получается, но Арима больше ничего не говорит и не двигается. Наверное, это хорошо — Хайсе чувствует себя кем-то совсем ничтожным, бесполезным, никчемным, кто даже не вправе быть тут рядом (и дышать тоже). Всё же хорошо, что Арима мало говорит.***
Хайсе ощущает себя дома в прямом смысле слова: умиротворённо, спокойно и Арима рядом. Тёмных волос становится ещё больше, а вот синяки под глазами постепенно проходят — Арима же рядом, кажется, забирает с собой кошмары (но кошмары дарит тоже он). Тут не идеально — просто хорошо. Даже когда он тут один, кажется, что Арима всё-всё видит. Его тут нет и одновременно слишком много: его запах въелся в стены, вещи, в Хайсе — это тоже хорошо. Ему, наконец-то, не одиноко, но одновременно с этим он осознает, что кроме Аримы у него никого нет.***
Сегодня день рождения Аримы, и они отмечают вместе — только вдвоём и дома. Хайсе отмечает какой-то праздник впервые. Он, кажется, его действительно отмечает, а Арима просто участвует на фоне, разрешая делать всё по своему усмотрению, и Хайсе впервые чувствует какую-то пользу от собственных поступков: готовит, убирается, много говорит — это Арима разрешает. Вечером Хайсе свободно выдыхает, кутаясь в плед, и украдкой осматривая Ариму: выглядит расслабленным и довольным. мы похожи на семью, да? Придвинувшись ближе, он запрокидывает голову назад, но всё равно хочет посмотреть на Ариму. Он елозит на диване, не в силах успокоиться — видно, что у Аримы настроение хорошее. Конечно же, такое редко бывает (бывало ли?), и этим нужно воспользоваться. — Помните, когда… — Хайсе резко замолкает, не зная, как правильно продолжить, чтобы не испортить сложно сотканную между ними идиллию. когда у меня не было имени и вы звали меня Номер Двести Сорок. — В Кокурии, — быстро исправляется Хайсе. — Вы читали мне вслух. потому что у меня не было глаз. Развернувшись к нему, Арима улыбается по-доброму, а Хайсе чувствует, что краснеет — он же улыбается так редко, что от этого сердце начинает биться слишком сильно. — Да. Хайсе не может сдержаться: — Почитаете снова? — спрашивает совсем тихо, стесняясь собственной наглости. Арима кивает и откладывает свою книгу в сторону, а Хайсе указывает пальцем на строчку, с которой нужно продолжить. Он укладывается поудобнее, искоса смотрит на колени Аримы, на которые хотел бы лечь. Но нет. Такого он себе не позволит. И Арима ему тоже не позволит. Закрыв глаза, Хайсе вслушивается в приятный баритон, ловит каждый звук, выделяя интересные слова. Сейчас, когда они наедине, он хочет спросить так много, но не знает, с чего начать и боясь испортить. — Нужно погасить свет, — аккуратно говорит он спустя двадцать минут. — Зачем? логично… — Мне… я приготовил вам подарок. — Плохое объяснение, но Арима кивает в ответ, отложив книгу на стол ко всем остальным, и, хлопнув в ладоши, гасит свет в комнате. Хайсе разворачивается к нему лицом — в темноте он чувствует себя увереннее. Он даже может смотреть ему в лицо, а в глаза — нет. Это не то, что нужно. Резко придвинувшись ближе, он встает и ставит колено на диван между ног Аримы, а тот поднимает на него взгляд. Смотреть на Ариму сверху вниз непозволительно для таких, как он, — едва ли гуль, едва ли следователь, едва ли человек, едва ли личность. Но Хайсе всё равно смотрит ему в глаза, и сегодня он собирается сделать кое-что похуже этого, поэтому — ничего страшного. Он врёт себе — это очень страшно. Взгляд Аримы сейчас пронзительно строгий, а голос и того хуже — гулко отдаётся в пустой квартире: — Что ты хочешь сделать, Хайсе? — По сравнению с остальными словами имя звучит тепло. а вы что хотите сделать со мной? и что вы делаете со мной? По спине пробегают мурашки от столь прямого вопроса и полного отсутствия права ответить честно — Ариме же не понравится, — и Хайсе молчит, полностью растеряв остатки своей мнимой решительности. Почему-то он только сейчас замечает, что Арима произносит его имя слишком часто; в тех ситуациях, когда это можно было бы не делать; когда они наедине; когда можно было обойтись без уточнений. Пустое имя из его уст звучит красиво, будто бы оно действительно что-то значит. Хайсе смотрит ему в глаза — сам не понимает, откуда в нём столько смелости — и пытается улыбнуться. — Вам нравится моё имя? — внезапно даже для себя говорит вместо ответа. такое возможно? Арима тоже смотрит в глаза и склоняет голову вбок, не улыбается, но уголки его губ слегка приподнимаются. — Да. Хайсе плавно опускает руку на его лоб, ведёт пальцами вниз и подцепляет очки, сняв их, аккуратно кладёт на столик. Наклонившись к его лицу, он почти соприкасается с ним носом. Взгляд, дыхание, запах Аримы — всё, что он так хотел почувствовать. Его глаза пугают: взгляд всё такой же равнодушный, и Хайсе плотно прижимает ладони к глазам, так чтобы он точно ничего не увидел. Так Хайсе спокойнее, создаётся мнимое ощущение, что Арима его не видит (но Бог всё равно всё видит). — Арима-сан… — замолкает, не решаясь открыто высказать свои мысли. — Что? — быстро спрашивает Арима, давит, точно требуя ответа, и Хайсе вздрагивает от неожиданности, а тело бросает в жар. Он открывает рот, но сказать что-то не выходит: боится, стесняется. что я тут делаю? что тут происходит? что — я? Рука Аримы ложится на ногу Хайсе, слегка поглаживая вниз к колену. если я всё это спрошу, вы мне её сломаете? Вопросов слишком много, и Хайсе теряется, не зная, что делать, что нужно сейчас сказать. Шанс без стеснения спросить что-то у Аримы выпадает лишь раз, и он не хочет его упустить. Его никто не торопит, но он знает, что долго так не будет продолжаться. Ладонь Аримы на его ноге мягко гладит ткань, грея кожу через домашние брюки нежным и дорогим теплом. что мне нужно. нет… что мне можно спросить? Хайсе кусает губу, пытаясь найти вопрос, ответ на который ему понравится. — … Вы…вы сейчас счастливы? — заикается, и собственный голос звучит жалобно, кажется, дрожит. Он прислоняется лбом к его, так что соприкасается с ним носами. так же как и я — счастливы? так, что у меня голова кружится и дышать тяжело (или это потому, что вы так близко)? Губы Аримы напротив его и, поддавшись спонтанному желанию, Хайсе осторожно дотрагивается до них и задерживается лишь на секунду, а потом вновь отстраняется, испугавшись своего поведения. Арима не отвечает и не стряхивает его руки, лишь кладёт свою ладонь на его затылок, заставляя вновь дотронуться до губ, но уже целует глубоко, так что от волнения и неожиданности Хайсе сжимает ладонь на его плече, впиваясь пальцами в кожу. Это — нежное, что Арима позволяет себе сделать в его сторону и именно то, что Хайсе себе никогда не позволял, но хотел больше всего на свете. Убрав руку, Хайсе утыкается лбом ему в плечо, стараясь спрятаться от его взгляда и сгорая со стыда. — С днём рождения, Арима-сан, и подарок… он там… — Хайсе указывает рукой в сторону, даже не глядя, куда, чтобы показать, что подарок точно-точно существует, а всё, что сейчас произошло, всего лишь недоразумение, за которое ему ужасно стыдно. теперь вы меня выгоните? — Всё нормально, Хайсе. Арима тянет к нему руки, а Хайсе послушно кивает, соглашаясь, — ну, а что ещё он мог сделать? — и позволяет убрать ладони от лица, но моментально уводит взгляд в сторону. Ему стыдно, так что щёки пылают. Они точно сейчас красные, а может быть, и всё лицо — он себя не видит, но чувствует. И хотя в комнате темно, но Арима точно всё видит — Хайсе в этом не сомневается. — Спасибо, Хайсе. Но на вопрос он всё равно не отвечает. И вряд ли ответит. Его тяжелая ладонь ложится на голову, мягко ероша волосы, а Хайсе вновь прикрывает лицо руками, сквозь пальцы наблюдая, как Арима едва заметно улыбается. счастливы ведь? Или — ему кажется?