Часть 1
21 марта 2017 г. в 13:55
Эту историю рассказал мне старый ворон Гамен, сидевший на ветке развесистого ясеня, в тени которого я прилег отдохнуть после долгих странствий. Ворон повел головой, наклонив ее к черному, как смола, крылу и, прочистив хриплое горло, начал волшебную сказку.
В одном Королевстве жил и правил мудрый конунг Валлемо. Под его началом небольшое княжество стало центром, вокруг которого собирались северные земли, чтобы потом, объединившись, образовать державу, о силе и славе которой слагали песни и саги. Расцвело королевство, и всего было в нем вдоволь: в лесах рыскали звери, в морях плавала рыба, в небе летали птицы, услаждая слух своим дивным пением. В садах смешивались краски разостланных по зеленой траве разноцветных ковров из синих и желтых, красных и оранжевых цветов, наполняющих воздух легким приятным благоуханием, деревья приносили самые сочные, самые вкусные плоды. Каменные дома росли, как хлеба в полях, островерхими крышами взмывая все ближе к облакам. Самым торжественным домом был, конечно, королевский замок, роскошь и великолепие которого, заметные отовсюду, восхищали всех гостей, пестрой толпой прибывающих в королевство в поисках лучшей доли и находивших ее. Люди здесь становились богаче и счастливее, не знали они ни голода, ни войн, ни иных бедствий. Даже болезни, казалось, обходили жителей стороной. Защищал их конунг Валлемо, могучей рукой отводя от границ своего государства любые горести, и все любили своего правителя.
Но сердце Валлемо было в печали. Вот уже семь лет был он женат на светлоликой Авроре, прекрасной, как утренняя заря, но не было у них детей. Все уже испробовали, все испытали. Приглашали знахарей и повивальных бабок. Целый свет объездил Валлемо, пытаясь найти то траву целебную, то волшебные яблоки, то еще каких-нибудь снадобий, но ничто не помогало ему стать отцом. Обращался Валлемо ко всем богам и даже в отчаянии взмолился новому богу — Иисусу Христу. И, видно, этот бог услышал его молитву, потому что вскоре родила Аврора долгожданного первенца. Девочку. В честь этой благой вести назвали ее Габриэль. Шли годы. С каждым днем Габриэль становилась все краше.
Кожа ее была белее горного снега, алые губы ее таили обещание сладкого поцелуя, но на щеках рдел румянец девичьей скромности, и ясные глаза ее сияли любовью и кротостью. Не было на свете никого прекрасней и милее, и была она подобна солнечному свету, дарящему тепло и ласку.
Приближался ее восемнадцатый день рождения. С нетерпением и волнением ждала она этого праздника, ведь ее отец собирался устроить великий пир, которому завидовали бы славные викинги Вальгаллы. И на этом пиру предстояло Габриэль выбрать себе спутника жизни, который назовет ее своей женой и станет конунгом, когда придет его время. Лучшие женихи со всего света собирались приехать в сказочное королевство, ведь должны были они пройти испытания, чтобы понравиться Габриэль и получить одобрение ее отца. Тщательно готовились горожане к их встрече, расчищали и наряжали улицы, повсюду развешивали гирлянды, сажали вдоль дорог цветы. Знаменитые портные шили для Габриэль роскошные платья. Ювелиры унизывали ее тонкие пальцы золотыми кольцами, украшенными драгоценными камнями.
Но за неделю до торжества к границе Королевства подошла армия мятежников, подобная стае безжалостных смертоносных волков под предводительством хищной воительницы. Она выглядела, как валькирия, но не было у нее ничего общего с доблестью и честью этого славного племени крылатых дев. И была она так сильна, что говорили о ней, как о мужчине. Во все стороны разлетались кровавые слухи о беспощадном Завоевателе, и звенело проклятьем имя, разносимое сотней тысяч отчаянных голосов: «Зена! Зена! Зена!» Разрушительным ураганом, смертельной чумой проходила она по городам и деревням. Она сжигала дома, разоряла семьи, оставляя вдовами жен и сиротами детей. Те же, кому удалось избежать страшной смерти, еще долго в ночных кошмарах видели багровые реки, стекающие по водостокам, слышали беспомощные вопли умирающих, умоляющих о пощаде. И вот уже под стенами королевского замка раздался протяжный стон боевого рога, зовущего на помощь.
Надел тогда смелый конунг Валлемо свои доспехи, не испугался он силы Завоевателя, сравнимой лишь с могуществом некогда великих асов. Все говорили, что Зена не знает жалости, что убийство для нее — развлечение, что душа ее давно превратилась в черную липкую тень, цепляющуюся за пятки. Но крепко стоял Валлемо на защите своего королевства. Его воины несокрушимой грохочущей стеной пошли на армию Завоевателя. Что это была за битва! Отважные викинги окружили Зену плотным кольцом, прижимаясь плечом к плечу. Своими угрожающими криками и звенящими ударами боевых топоров по щитам они пытались запугать бесстрашную воительницу, но она боялась их не больше, чем тучу надоедливой мошкары, которую можно согнать одним поворотом головы. Надменно смотрела она на противников, поигрывая мечом перед их свирепыми лицами. Несмотря на то, что почти все ее соратники полегли в той отчаянной схватке, она не теряла боевого духа. Размахнувшись, она ударила одного из викингов, всадив меч прямо в распахнутую в зверином рыке глотку так, что обильно смазанный кроваво-багровой слизью кончик лезвия вышел возле затылка. Испустив из груди глухой хлюпающий стон, викинг на последнем издыхании повалился на Зену, только она успела вырвать меч из его разодранного горла и оттолкнула труп в сторону. Отчаянно завопив боевой клич, Зена побежала напролом к неотвратимо надвигающемуся на нее бородатому здоровяку, подпрыгнула прямо перед его носом, оттолкнулась от его широких плеч, взлетела вверх и, на лету перевернувшись, подтянув колени к груди, приземлилась прямо на его загривок, обхватив крепкими бедрами его толстую шею. Один резкий рывок в сторону — и патлатая голова викинга с щелкающим звуком ломающихся позвонков неестественно наклонилась, вывалив из разжавшейся челюсти белесый язык.
Опьяненная запахом льющейся крови, звоном жестокой битвы, Зена двигалась быстро и точно. Каждый шаг ее был выверен, каждый взмах руки молниеносно пробивал цель, заливая землю густым багровым соком. Солнце отражалось от стального клинка, ослепляя тех, кто осмелился пойти против воли Завоевателя. Повсюду слышалось ее оглушительное улюлюканье, и ее острый меч беспрестанно разрезал жизни викингов на части, и они падали, как подрубленные деревья, под порывистыми, лихими ударами Зены, которая без труда справлялась в одиночку сразу с несколькими воинами, сталкивая их лбами, используя их как живые щиты. Когда резким ударом по горлу Зена выбила дух из могучего тела очередного викинга, когда он пал перед ней, извиваясь в невыносимой агонии, из кустов раздался взволнованный вскрик. Зена подняла голову и заметила Габриэль. Принцесса не желала оставаться в стороне, когда городу угрожала опасность, поэтому, утяжелив плечи и грудь доспехами, надев золоченый шлем, она вышла на поле сечи, сжимая в руках деревянную палку, которой махала на тренировках, но, увидев вживую то, о чем так много слышала на занятиях, она все же не решалась выйти из своего укрытия.
Зена нехорошо усмехнулась, харкнула кровью себе под ноги и рукой небрежно вытерла губы.
— Страшно тебе, мальчик? — осклабилась она, зло сверкая синими глазами. — Ну иди сюда, раз хочешь убить меня. Попробуй.
Она сделала шаг в сторону Габриэль, раскрывая перед ней грудь и с притворной расслабленностью прокручивая рукоять меча в ладони. В ее странноватой, отдающей безумием улыбке таилась злоба. Габриэль невольно отступила, боязливо озираясь по сторонам, и, кажется, вросла в землю, став заметно ниже.
— Ну же! — подначивала Зена, гримасничая и делая издевательски-угрожающие выпады. — Убей меня.
— Но… я не хочу тебя убивать! — пропищала Габриэль, малодушно улыбаясь.
— Тогда я убью тебя! — взревела Зена. Обманчивая смешливость мгновенно слетела с ее лица.
Она дико зарычала, сорвала с пояса хлыст, взметнула его вверх и со свистом подсекла невинную жертву, опутав ее лодыжки кожаной петлей, затем резко потянула на себя, склонилась над Габриэль в широком размахе, собираясь пронзить ее грудь мечом. Шлем слетел с головы принцессы, и ее золотые волосы волной разметались по плечам и земле. Зажмурившись, она робко просила о пощаде, хоть это казалось совершенно безнадежным, но вдруг что-то переменилось в суровом, расчерченном косыми шрамами лице воительницы.
— Ты девушка? — рассеянно прошептала она, разглядывая миловидное лицо Габриэль, дотрагиваясь до него пальцами.
Стальной взгляд голубых глаз Завоевателя, полыхавших яростью и опустошающей злобой, вдруг стал смертельно усталым, переполненным глухой болью, нестерпимой мукой, точно Зена не могла убить Габриэль, как убивала многих. Она хотела что-то сказать, и доброе сердце принцессы сжималось от сострадания и сочувствия к запутавшейся, растерянной воительнице, но она решила не искушать судьбу и, нащупав в траве свою палку, изворотливо схватила ее и крепко ударила Зену по затылку, искренне извинившись и надеясь, что не сделала слишком больно. Зена от неожиданности выронила оружие и, оглушенная, повалилась на Габриэль, придавив ее к земле. К счастью, почти тут же подоспела стража Валлемо. И конунг лично сковал руки Завоевателя наручниками.
Не сразу Валлемо узнал Габриэль, принял ее сначала за простого воина, но когда поднял ее, и она тихо прошептала «отец», сердце конунга ухнуло в ноги, а вернувшись на место, закипело гневом. За то, что Зена чуть не погубила его дочь, хотел Валлемо убить ее. Но не заслуживала подлая мятежница славной смерти от меча конунга-победителя. Велел он привязать ее к согнутым деревьям и отпустить их, чтобы гибкие стволы, поднимаясь обратно к небу, разорвали ее тело. И он уже отдал такой приказ, но Габриэль остановила его.
— Разве не ты учил меня, что милосердие — главная добродетель человека разумного? — так говорила Габриэль, ласково взяв отца под локоть. — Нам не стоит уподобляться тем, кто еще ослеплен, кто еще не узрел Господа, но, напротив, мы должны протянуть им руку помощи и вывести из тьмы языческих заблуждений. Мы должны показать им любовь Бога и его милосердие.
Прислушался мудрый конунг Валлемо к словам своей благонравной дочери и отменил позорный смертный приговор, но за все преступления, что совершила Зена, и за те, что не успела она совершить, пленил он ее, отмерив срок жизни в одну неделю, дав ей призрачную надежду на свободу, если в день рождения Габриэль сможет она одолеть могучего и непобедимого Бьерна, медвежьего сына. Никому еще не удавалось смирить звериного нрава, и сулило это испытание почти неотвратимую погибель.
Зену отправили в каменный мешок, что находился в самых отдаленных подземельях башни, где даже пауки не решались плести свою паутину. Там стражники приковали руки и ноги пленницы к стене. Цепи были достаточно длинными, давая мнимую свободу передвижения, но и достаточно крепкими, чтобы Зена не могла этой свободой воспользоваться. Она могла дойти лишь до середины своего обиталища, а если пыталась двигаться дальше, специальный механизм со страшным скрежетом утягивал ее назад, впиваясь металлическими оковами в щиколотки и запястья.
Суровым было наказание конунга. Для многих узников страшнее смерти было лишь ожидание ее неизбежности. Сводила с ума пленников темнота, сжимало сердце гнетущее одиночество, давила на слух плотная тишина, изредка прерываемая тяжелым лязганьем замков и чеканными шагами стражников за железной дверью. Вжимались живые мертвецы в отсыревшие стены, со страхом прислушиваясь к каждому шороху. Повсюду слышался им тягучий скрип небесной прялки, на которой неумолимые норны пряли нити судьбы и безжалостно обрывали их в назначенный срок.
Но Зена была совсем другой. Она не была похожа на тех, кто был до нее, тех, чье трусливое дыхание оседало плесенью на стенах темницы, чьи неспокойные души все еще шептались порывами ветра в узких щелях между камнями. Она спокойно ждала своей участи. Она не была напугана и уж тем более сломлена, не просила пощады, не каялась в своих многочисленных грехах, лишь раздраженно щурилась и прикрывалась рукой от яркого света, резавшего ее привыкшие к темноте глаза, когда в камеру входили стражники, бросая ей, как цепной собаке, еду и воду в железных мисках. Раз в день они обливали Зену холодной мыльной водой, но и тогда ничто не выдавало ее смятения.
Дни и ночи в застенках тюрьмы слились в одну бесконечную временную петлю, все плотнее, все туже стягивающую узлы на шее Зены, а снаружи жизнь текла своим чередом. Подготовка к королевскому торжеству шла полным ходом, но мысли Габриэль бежали прочь от пышных платьев и воздушных замков. Она никак не могла забыть взгляд Завоевателя.
Габриэль не находила себе покоя, часто думала, что же заставило Зену отступиться тогда, оставить ее в живых, неужели в ее душе осталась капля сострадания? Эти вопросы уводили Габриэль в размышления о природе зла. Может быть, это казалось наивным и глупым, но она была уверена, что зло не появляется просто так, что обязательно должны быть причины, которые вынуждают человека вступить в сговор с тьмой. Ей хотелось узнать, что же стало такой отправной точкой для Зены. И хоть было это довольно рискованно и более того — совершенно безрассудно, Габриэль решилась поговорить с Завоевателем.
Убедившись, что отец спит и не заметит ее исчезновения, Габриэль пробралась в страшную башню, где не стихали вопли и стоны тех, кто был обречен провести здесь свои последние дни. Освещая путь своим добрым сердцем и маленькой церковной свечкой, она прошла по узким петляющим коридорам, пока не дошла до нужной двери. Со стражниками договориться было не так-то просто. Они очень беспокоились за Габриэль, не только потому, что ее отец — конунг и не сносить никому головы, если с его любимой дочерью что-нибудь случится, но еще и потому, что действительно и совершенно искренне любили ее. Они долго отговаривали ее и все же сдались, но взяли с нее железное обещание, что она не подойдет к преступнице слишком близко. И уверив стражников, что будет осторожной, Габриэль зашла в темницу.
— Зена, — Габриэль робко позвала, оглядываясь. Оранжевый огонек свечи чуть колыхнулся от ее взволнованного вздоха. Из темноты раздался холодный голос, от которого мурашки побежали по спине.
— Ступай отсюда, пока не стало слишком поздно.
Габриэль боязливо поежилась, вглядываясь в чернеющий угол, пытаясь рассмотреть силуэт пленницы. Пряча лицо от света, Зена с грохотом дернула тяжелыми кандалами. Металл гулко проскрежетал по камню.
— Я все равно могу убить тебя, — враждебно пригрозила Зена.
— У тебя была такая возможность, — сдержанно ответила Габриэль, хотя голос ее заметно подрагивал и срывался. — Но ты не сделала этого. Я думаю, в твоей душе еще остался свет, просто ты боишься признаться себе в этом.
— Какая трогательная чушь, — натянуто усмехнулась Зена.
— Почему же ты не убила меня?
— Ты как глупый ягненок, решивший поговорить с голодным львом о пользе поедания травы, зачем тебе это нужно?
Даже в тюрьме Зена сохраняла гордость и свободу духа. Габриэль после некоторого молчания вздохнула. Нисколько не церемонясь, она села прямо на пол, подобрав под себя ноги, безнадежно испачкав и замяв подол своей шелковой ночной рубашки. Зена зло скрипнула зубами и попыталась схватить Габриэль и, вероятно, ударить ее, но принцесса, несмотря на легкомыслие и некоторую небрежность, была все же достаточно внимательна, чтобы точно рассчитать длину цепи, державшей Зену. Когда жуткий скрип механизма затих, Габриэль заговорила.
— Мой отец защищает меня от зла, которое живет за стенами нашей крепости, но он не может прятать меня вечно. Однажды придет день, когда мне придется выйти наружу, — Габриэль говорила убежденно и горячо, но даже в полумраке темницы она чувствовала на себе тяжелый и, как лезвие, острый взгляд Зены. И ей было не по себе.
— Твой отец — женовидный трус! Не видит дальше своего носа, — выпалила Зена и звучно плюнула Габриэль в лицо. — Да и ты не лучше.
Габриэль чуть не подавилась негодованием, стирая с глаз плевок. Принцессе не пристало терпеть подобные оскорбления, и по всем правилам, ей стоило должным образом наказать дерзкую хамку, однако, уже почти добежав до двери, чтобы позвать стражу, Габриэль передумала и решила поступить иначе. Подставлять вторую щеку она все же не собиралась, но с королевским спокойствием миролюбиво произнесла:
— В тебе говорит гордыня, Зена, не стоит поддаваться ей, я ведь чувствую, что в твоих жилах течет кровь героя, а не преступника, — Габриэль обвела задумчиво-хитрым взглядом темницу. — Здесь, в этой башне, много совершивших злые поступки, но всеми ими двигала тупая жажда наживы, все они воры и наемные убийцы, не более того. Ты же совсем другая. Тобой движут не эти низкие желания, но что-то иное, и мне кажется, что твою душу еще можно спасти. Я лишь хочу помочь тебе.
Зена резко оборвала поток этого душеспасительного бреда.
— Не думай, что сможешь понять меня, принцесса, — рявкнула она с нажимом.
— Так расскажи мне, как ты себя понимаешь! — воскликнула Габриэль и снова уселась на пол, скрестив ноги.
— Что, кретинка, хочешь исповедать меня? — саркастично спросила Зена. — Думаешь, это поможет мне?
— Исповедь поможет только тем, кому она нужна, кто искренне верит в нее, — Габриэль пожала плечами. — Я лишь хочу узнать тебя, чтобы ты не чувствовала себя одинокой перед тем, как… Ну, ты знаешь.
Габриэль смущенно заерзала, не зная, какие подобрать слова.
— Меня разорвет медведь? — как топором резко обрубила Зена и грубовато рассмеялась. — Да брось! Я совсем не боюсь этого. Настоящий воин всегда готов к смерти, он ждет ее, как невесту, мечтая встретить достойно.
— И все же, — Габриэль неосознанно подвинулась чуть ближе к Зене, меняя позу. — Расскажи мне о себе. Уверена, твоя история достойна быть услышанной.
— Ты ведь не отстанешь от меня, да? — обреченно вздохнула Зена, снова дернула цепями и снова не достала до Габриэль, лишь задела кончиками пальцев ее стопы.
— Не-а, — Габриэль простодушно рассмеялась и все же отодвинулась назад. — У тебя нет выбора, Завоеватель.
— Я боюсь, тебе не понравится то, что я расскажу.
В конце концов, Зена сдалась, и хотя она была не слишком разговорчива, Габриэль ловила каждое ее слово, случайно оброненное или сказанное сгоряча, и так по крупицам смогла собрать историю о Завоевателе, которая оказалась не так жестока, как хотелось бы ей казаться.
Зена была родом из одной маленькой деревеньки возле самой границы Северного королевства. Ее отец и два брата были лесорубами, а мать — хозяйкой небольшой таверны. Сама Зена помогала матери и время от времени выходила с отцом и братьями в лес. Ей было восемнадцать, когда в деревню пришли викинги, требуя податей, хотя знали, что налоги и так слишком высоки, что в деревне ничего не осталось после бесчисленных поборов.
— Коли повадится волк в овечье стадо, так и всех до одной перебьет! — так говорил староста деревни, поднимая бунт.
Отец Зены и ее братья взяли в руки топоры и ножи, вместе со всеми жителями выступили против наемников ярла. Тот самонадеянно направил на деревню лишь небольшой отряд, и жители напали на воинов. Была настоящая бойня, разъяренная толпа сносила вооруженных викингов, раскидывала их, забивала, как скот. И никто не мог справиться с этой ожесточенностью, вышедшей из-под контроля. В этой драке не было ни воинов, ни деревенских жителей, были одни только звери, переполненные ненавистью и лютой злобой. Многие тогда не дожили до утра.
На глазах Зены был убит ее младший брат, которому едва исполнилось пятнадцать. Она видела его беспомощное, залитое кровью и грязью безжизненное тело, и что-то надломилось в ней. И стало так больно и так страшно, что никакими словами нельзя было выразить ее тоску. Она бросилась к брату, закрыла его глаза, вытащила из его обессилевших рук нож. Сзади подошел убийца. Зена услышала его шаги и тяжелое, похотливое сопение. Он явно собирался закрепить свою победу, изнасиловав сестру своего поверженного врага прямо рядом с его трупом. Глумливо посмеиваясь, он задрал мечом юбку Зены, просовывая лезвие между ее бедер. Это было его ошибкой. Напряженно выдохнув, Зена развернулась, резко вскочила и ударила снизу вверх, вонзив нож ему под кадык. Воин не успел даже вскрикнуть, когда клинок с удивительной легкостью вошел в его горло и, пройдя мягкие ткани под нижней челюстью, воткнулся в язык, прошив его насквозь. Зена видела, как жизнь покидает тело молодого викинга, видела его испуганный и непонимающий взгляд. Был тот воин ненамного старше ее, рыжеватая щетина едва-едва пробивалась на лице, и, умирая, он все пытался схватить плечо Зены, что-то сипел, захлебываясь кровавой пеной. Он умер быстро, но Зена еще долго сидела на залитом кровью песке, не осознавая еще, что сотворила. От того, что убийца пал от ее карающей руки, не стало легче. Наступила полная, отупляющая пустота, затягивающая Зену все глубже и глубже во тьму преисподней, из которой нельзя было выбраться целой.
Вскоре все закончилось. Староста вынес на торговую площадь деревянный кол с насаженной на него отрубленной головой ярла. Без своего воеводы горстка едва уцелевших воинов поспешила убраться из мятежной деревни, провожаемая градом камней и унизительными ругательствами. «Трусливые собаки, не достойные называться викингами».
Радостные крики ликования смешивались со стенаниями по убитым. Еще несколько дней жители собирали и сжигали трупы своих родных, и запах смерти долго клубился над домами желтовато-красным туманом…
Зена заново переживала те болезненные воспоминания. Ее дыхание стало прерывистым и глухим. Напряжение в душной темнице липкой влагой оседало на коже.
— Знаешь, каково это в первый раз убить человека? — вдруг спросила Зена. Было слышно, что слова давались ей нелегко.
— Не знаю, — Габриэль сглотнула. — Скажи.
— В первый момент я вообще ничего не почувствовала, кроме рези в животе и суетливого желания поскорее отмыться от крови викинга. У меня тряслись руки, меня тошнило, но разум был совершенно спокоен. Холоден. Я вообще не слишком хорошо понимала, что произошло. Как будто все это происходило где-то очень далеко от меня. Я разговаривала с проходившими мимо людьми, рассказывала о произошедшем. Мама пыталась меня утешить, но мне было все равно. Меня даже пугало немного, как просто оказалось убить человека и не переживать по этому поводу. Осознание пришло позже. Ночью. Когда я закрыла глаза — передо мной снова появилось ужасное лицо того воина. Его предсмертная агония. Его гримаса. Крики. Я посмотрела на руки — и мне показалось, что они снова в крови. Я пыталась отмыть их, но не могла. Кровь точно впиталась в мою кожу. Кровь лилась вместо воды. И я не могла избавиться от этого тягостного ощущения. Меня трясло. И уже не просто тошнило — меня выворачивало наизнанку. Сворачивало в узел. Выжигало все внутри. Потом мне было странно, что люди смотрят на меня так же, как обычно, как будто ничего не случилось.
— Мне так жаль, — с чувством вздохнула Габриэль.
— Никому не было жаль, — процедила Зена сквозь зубы. — Никому.
И сорока дней не прошло, как на деревню обрушилась новая беда. Страшное чудовище невиданной силы. Он называл себя Гренделем, был огромен и уродлив, покрыт твердой, как панцирь, кожей, из которой торчали острые ядовитые иглы. Он разрушил деревню, сжег ее и не оставил ни одной семьи без покойника, стенали и плакали жители, убитые горем. Пал в бою с Гренделем отец Зены. Говорили тогда, что Гренделя наслал на деревню безжалостный конунг Валлемо, разгневавшись на жителей за гибель своего войска. И тогда Зена вместе со старшим братом поклялась отомстить тому, кто наслал на ее дом столько несчастий. И тогда она стала Завоевателем. Мать отговаривала ее, плакала, что не переживет, если потеряет еще кого-нибудь, но Зена была полна решимости. Она отправилась вместе со старшим братом в город, где подобрала себе снаряжение. Серебристые доспехи и шлем с заостренными металлическими перьями по бокам делали Зену похожей на валькирию. И собрала она армию таких же, как она, отчаянных воинов. И пошла Зена разрушительной войной по всем городам на пути в столицу, где на троне восседал злейший враг ее — ненавистный конунг Валлемо.
Зена рассказывала, как в ее душе разгоралась жажда мести, и, ведомая ей, она зашла так далеко, что назад пути больше не было. Она рассказывала, как за спиной сгорали и взрывались не только мосты, но целые дома, деревни и города, судьбы других людей, которых Зена любила и которых она могла бы любить, но этому светлому чувству больше не было места в ее сердце, переполненном ненавистью.
И каждая новая смерть не приносила облегчения, ведь стоило ей убить одного, как на его месте появлялось двое других, и не было видно конца этой гидре, и целая стая сволочей из армии конунга, посмеиваясь и зубоскаля, окружали Зену, не давая ей вырваться из этого замкнутого порочного круга. Зена хотела уничтожить их всех, но с каждым новым убийством — убивала и саму себя. Она убеждала себя, что несет возмездие, что несет справедливый суд, но сколько бы она ни старалась — она не находила покоя. Она больше не могла быть той, кем была раньше, и она ненавидела себя ту, кем она стала. И ей некуда было убежать, уйти от себя, избавиться от ядовитого отвращения, отравляющего кровь. Каждая мысль острой иглой пронзала мозг, каждое движение было невыносимым, и она чувствовала себя свободной, только когда ее меч вонзался в чью-то плоть, и кровь новой жертвы горячими потоками лилась по ее рукам. В каждом, кого она собиралась убить, ей мерещилось лицо ее первого мертвеца. Он насмехался над ней и нашептывал гнусные советы, толкая на новые преступления. И в отчаянии Зена набрасывалась на новую жертву, надеясь, что избавится от мучительных видений, но призрак не исчезал. Скольких она потом еще убила — она потеряла счет, обезумев, она не могла остановиться, пока не….
— Ты спрашивала меня, почему я не убила тебя? — задумчиво заговорила Зена. — Когда я смотрела на тебя, я не видела его жуткого лица. Он исчез.
Габриэль сочувственно вздохнула, собираясь ей сказать что-нибудь ободряющее, подобрать слова для утешения, но ни одно из них не было подходящим, и лишь только произносилось вслух — становилось невероятно пошлым и глупым. И тогда Габриэль просто чуть-чуть придвинулась к Зене. Габриэль хотела задать еще вопросы, но тут свеча в ее руке погасла, капая на ладонь горячим воском. Ей пришлось уйти. Но она вернулась на следующую ночь. И потом стала приходить к Зене каждый вечер. Зена рассказывала ей не только о войне, но о приключениях, о городах, где ей довелось побывать, все больше открываясь перед своим почти незримым собеседником. Габриэль подолгу слушала ее рассказы о том, с какими чудесами ей приходилось сталкиваться, каких диковинных существ встречать. И от этого Габриэль казалось, что она и сама все это видела, наблюдала, чувствовала, что они всегда были вместе.
Габриэль не хотелось покидать Зену, к которой она так сильно привязалась за это время. Ей хотелось успокоить ее, согреть, стать для нее настоящим другом, который выслушает и поддержит всегда. Она хотела облегчить душевную муку Зены. И она все ближе подходила к ней и осмелела настолько, что на третий день дотронулась до нее. Зена от неожиданности вздрогнула и отдернулась, но быстро расслабилась, позволив Габриэль сесть рядом. И пока Зена говорила, Габриэль перебирала ее черные волосы, наматывала их на пальцы, заплетая в мягкую косу, доходившую до плеч.
Когда догорала свеча, Габриэль возвращалась из темноты тюрьмы в свои светлые покои, записывала все в тетрадь, украшенную вензелем в форме двух сцепивших крыльями птиц. И долго потом не могла уснуть. Перечитывая эти строки, наполненные отчаяньем, злобой, не знающей ни исцеления, ни успокоения, Габриэль чувствовала какую-то ответственность за откровенность Зены, за ее доверие. Она как будто принимала исповедь, и тяжесть грехов Зены ложилась крестом на плечи Габриэль, и она готова была его нести. Не верила она в жестокость своего отца и пыталась убедить Зену, что Валлемо — добрый и справедливый христианин и не стал бы творить то зло, что ему приписывают, потому как в его душе Бог. И хоть Зена не слишком верила романтичным песням принцессы, она с вниманием слушала, как Габриэль рассказывала ей о милосердном всепрощающем Боге. Габриэль стала дольше оставаться в темнице, и когда свеча догорала, они просто сидели в темноте, не различая лиц, но чувствуя тепло рук друг друга.
— Только, пожалуйста, не надо меня жалеть или еще хуже — оправдывать, — жестко сказала Зена.
— Я и не собираюсь, — Габриэль осторожно погладила ее по спине. — То, что ты пережила — ужасно, но это нисколько не оправдывает зло, которое ты причинила другим. В смерти того подонка ты была не виновата, это была защита, но дальше…
Габриэль многозначительно вздохнула. И продолжила:
— Знаешь, я думаю, ты могла бы удержаться на краю пропасти, если бы поделилась с кем-то своими переживаниями, своей болью, ты же пыталась справиться с горем в одиночку, и оно оказалось неподъемным, слишком тяжелым. Отвечая насилием на насилие, ты никогда не победишь зло, но лишь умножишь его.
— Хорошо тебе так говорить, принцесса, — усмехнулась Зена, уходя от прикосновений Габриэль. — Ты в роскоши своего замка никогда не видела ничего подобного.
— Ты права, — немного смутившись, все же согласилась Габриэль. — Я не знаю ничего такого. И я не знаю, как бы поступила я, оказавшись на твоем месте, и потому я не собираюсь тебя осуждать, я лишь хочу сказать, что ты могла бы рассказать всем, что случилось, и люди бы поняли тебя и простили.
— Ты такая наивная! — язвительно процедила Зена. — Люди никогда не поймут убийцу. Никогда не простят. Как это вообще возможно?
— Только потому, что ты не можешь простить себя, не значит, что другие не смогут, — возразила Габриэль, ближе пододвигаясь к ней.
— Все равно это уже не имеет смысла, — вздохнула Зена. — Послезавтра я встречусь с медведем и, когда он убьет меня, клянусь, это будет счастливейшим днем моей жизни.
Она засмеялась слишком громко, с какой-то нарочитой веселостью и беззаботностью, в ее смехе было больше болезненного напряжения, чем искренней радости.
— Я не хочу, чтобы ты умирала, — тихо сказала Габриэль. — Теперь ты слишком много для меня значишь.
— Я совсем не та, за кого ты меня принимаешь, — глухо буркнула Зена.
— Конечно, не та, — Габриэль улыбнулась, положив голову на плечо Зены. — Ты гораздо лучше, чем хочешь казаться. Просто не знаешь об этом. Но я бы могла тебе помочь. Вместе мы бы смогли бы одолеть твоих демонов, и ты бы вернулась в мир обновленная, став не завоевателем, но защитником.
— Я не хочу тебя разочаровывать, птичка, — ухмыльнулась Зена, — но ты зря пытаешься найти во мне что-то хорошее, я не заслуживаю твоего тепла, твоего прощения.
— Каждый человек заслуживает прощения, — убежденно прошептала Габриэль, отыскав в темноте руку Зены. — Говорят, ангел однажды вытащил грешника из преисподней, потому что тот один раз в своей жизни поделился сырой луковкой с нищим.
— Довольно сомнительная щедрость, — скептически заметила Зена.
— Ага, — засмеялась Габриэль. — Однако он отдал все, что у него было, проявив сострадание и милосердие. И ангел, который как раз и принимал облик того нищего, спас его за это от вечных мук.
— Какая занимательная история, — хмыкнула Зена. — Но только у меня нет даже луковки.
— У тебя есть гораздо больше, чем луковка. У тебя есть я, — выпалила Габриэль и неожиданно чмокнула Зену в щеку.
— Эй! — Зена, звякнув цепями, отпрянула от Габриэль, не зная, как реагировать на такое взрывное проявление нежности. — Ты чего?
— Да ничего, просто ты слишком суровая, — шутливо ответила Габриэль, одновременно испытывая и неловкость, и торжество за свою выходку.
— Не хватало еще, чтобы ты влюбилась в меня! — пробубнила Зена, насупившись.
— Крутой Завоеватель боится девичьей любви, — искренне захихикала Габриэль, приобнимая Зену. — Смотри сама не влюбись в меня.
— Еще чего! — с неестественной поспешностью отмахнулась Зена, но все же не оттолкнула Габриэль от себя.
Габриэль накрыла тыльную сторону ладони Зены, переплетая ее пальцы со своими. Молчали. Так не хотелось разрушать эту хрупкую тишину, хотя столько еще хотелось сказать, столько выслушать. И можно было сидеть так целую вечность, лишь бы только следующий день никогда не наступил. Габриэль чувствовала какое-то единение с Зеной, родство душ, связь, которую ничто бы не могло нарушить, если бы только… Если бы только в дверь не постучали обеспокоенные стражники. И надо было уходить. Вставая, Габриэль по-дружески обняла Зену, горячей щекой прижавшись к ее щеке, и не хотела отпускать ни за что на свете. Зена погладила ее по голове. И Габриэль вдруг оказалась в ее объятьях, прижимаясь к ней всем телом. Не сдержавшись, поцеловала Зену в губы, и в этот раз та не могла сделать вид, что ей не нравится эта затея. Прерывистый сладкий выдох был слишком красноречив, она вцепилась в ворот ночной рубашки Габриэль, засовывая под него пальцы. Габриэль вздрагивала, ощущая на шее горячие прикосновения, от которых по спине точно пробегали искры, и в ногах появлялась ватная слабость. Не хватало воздуха. От духоты и лихорадочного волнения разболелась голова. Снова постучали в дверь. Более настойчиво.
Словно ударили медным молотом по гудящему колоколу черепа.
— Тебе надо идти, — нехотя напомнила Зена, касаясь губами виска Габриэль.
— Да… — рассеянно вздохнула Габриэль и наощупь направилась к двери.
После темницы яркий свет казался острым ножом, режущим глаза. Жмурясь, Габриэль с трудом дошла до своей спальной комнаты и сразу же настежь распахнула окно, позволяя пронзительному сквозняку касаться ее пылающей кожи. Надо было проветриться. Отдышаться. Прийти в себя. Надо было сосредоточиться. Ужасно хотелось пить, но у Габриэль дрожали руки, и когда она взяла стакан с водой, конечно же, вся облилась. Раздевшись догола, она бросила всю мокрую одежду в дальний угол и торопливо забралась в кровать.
Ночь выдалась тяжелой. Габриэль никак не могла уснуть, ворочаясь с места на место, пытаясь найти удобное положение. То подкладывала ладони под голову, то зажимала их между коленей. То скручивалась клубком, то звездой разбрасывалась по всей кровати. Но под ее мягкими перинами как будто набросали острых булыжников, и какую бы позу ни принимала Габриэль, ей постоянно что-то упиралось в бок или спину. Она замучилась переворачивать туда-сюда подушку, убирать ее или прятать под нею руки или голову и, в конце концов, раздраженно скинула ее на пол. Туда же отправилось и тонкое одеяло, под которым было невыносимо жарко. Габриэль безжалостно скомкала его ногами и спихнула с кровати. Вдруг Габриэль услышала постукивание в окно. Это был ворон Гамен, живущий в замке, но его мало кому удалось увидеть. Габриэль впустила его в комнату, он покружил под потолком и вылетел было в дверь, но замер и обернулся. Долго смотрел ворон на Габриэль, пока не догадалась она пойти за ним следом. Ворон привел Габриэль к портрету ее матери. Аврора умерла, когда Габриэль было три года, так что этот портрет — единственное, что она знала о своей матери. Коснувшись картины, Габриэль открыла за ней тайник, в котором лежало кольцо с гербовой печатью Валлемо с прикрепленной запиской. Забрав все это богатство, Габриэль вернулась в спальню. В записке говорилось, что в этом кольце заключена великая колдовская сила, которая может защитить, если у обладателя чистое сердце и помыслы его чисты, но может и убить его, если имеет он злые намерения. И Габриэль решила во что бы то ни стало спасти Зену, и ни о чем она больше не могла думать. Для начала она все-таки решила пойти к отцу.
Долго убеждала она его, что Зену надо помиловать, потому что та раскаялась, потому что страдала, потому что она… Габриэль не знала, что еще сказать, но что-то очень важное.
— Милая моя девочка, — говорил Валлемо, взяв Габриэль за подбородок. — Мне странно слышать от тебя подобные речи. Раньше ты не особенно беспокоилась о судьбе моих пленников, а ведь среди них встречались и более сильные, и более достойные, чем Зена. Что же она сделала с тобой?
Проницательный взгляд Валлемо коснулся лица Габриэль. И она не могла скрыть смущения, красневшего румянцем на щеках.
— Она действительно может стать лучше, — скомканно ответила Габриэль. — Ты бы мог стать примером для многих. И для меня было бы отличным подарком, если бы ты отпустил ее.
— Я не могу этого сделать, — резко оборвал ее Валлемо тоном, которым общался с надоедливыми чиновниками, но не с родной дочерью. И добавил с плохо скрываемым злорадством: — Ну, а вдруг ей удастся победить Бьерна?
* * *
Габриэль убежала в слезах, а конунг Валлемо с грустью смотрел ей вслед. Беспокойство омрачало его лицо. Была у него тайна, которую он никак не решался рассказать своей дочери.
Случилось это восемнадцать лет назад. Молодой конунг Валлемо со своим отрядом возвращался домой после успешного похода. Шесть долгих месяцев был он в отъезде, но когда до королевского замка оставалось всего несколько дней пути, налетела лютая буря. Ничего не было видно за белыми всполохами молний, ничего не было слышно за громовыми раскатами. Разметал порывистый, необузданный ветер коней и всадников в разные стороны. Все смешивалось перед глазами, размывались очертания предметов. Валлемо потерял из виду своих спутников, упал со своего коня, выронив из рук поводья. Тут же подхватил его вихрь, закружил в смертельной воронке.
А когда, наконец, ураган стих, не узнал Валлемо места, где оказался. Забросило его на вершины непроходимых гор, и лишь одна была дорога. Через мрачную темную пещеру. Вошел Валлемо внутрь, огляделся и вдалеке заметил голубоватое свечение. Последовал Валлемо за светом и нашел в дальней глубине пещеры необыкновенный цветок. Красота его нежных лепестков сияла даже в кромешной тьме, и сладкий запах его наполнял сердце радостью и любовью. Приглянулся цветок Валлемо, решил он сорвать его, чтобы подарить своей возлюбленной жене Авроре. Но лишь только коснулся он стебля и с корнем выдернул из земли, как удивительный цветок поник и рассыпался пылью в руках. О! Если бы только Валлемо тогда знал, какие несчастья сулит этот проклятый цветок, обошел бы ту пещеру стороной, но былого уже было не вернуть. Из пещеры, страшно рыча, выскочило чудовище, названия которому нет на земле. Было оно подобно ожившему дереву с корявыми ветками вместо рук, было похоже оно на исполинского человека, покрытого струпьями, затвердевшими на его теле непробиваемой корой.
— Ты нарушил покой Гренделя и испортил цветок! — зарычало чудовище скрипучим голосом. — И за это Грендель убьет тебя.
Напрасно бился с ним Валлемо, лишь впустую рассекал воздух мечом и в конце концов сломал его, ударив по спине чудовища. Лезвие печально всхлипнуло и разломилось надвое. Взмолился Валлемо о пощаде. Он, Великий конунг, перед которым склонили головы многие и многие народы! Он, чье имя живет в легендах и героических песнях! Он стоял теперь на коленях перед чудовищем. Заухал исполин, проревел страшным голосом, что отпустит Валлемо, но взамен заберет самое дорогое сокровище королевства, о котором конунг еще не знает. Удивился Валлемо такой просьбе, но согласился, не понимая тогда, какую беду насылает на свой дом. А Грендель предупредил, что не сейчас, но через три года, ровно в этот день придет в замок конунга за своим долгом.
Едва дыша, вышел Валлемо с другой стороны пещеры и побрел по петляющей тропинке прочь из этого страшного места. Ночь окутала конунга прохладой и указала дорогу к дому звездным сиянием. К утру вышел Валлемо к лагерю, где остановился его отряд, отчаявшись найти своего предводителя. Оглянулся Валлемо и не увидел ни гор, ни тропинок, точно привиделись ему все его злоключения, но остались от встречи с Гренделем глубокие шрамы на спине и руках. Да на пальцах светилась голубоватая пыльца проклятого цветка.
Когда же добрался Валлемо, наконец, до дома, ждала его радостная новость, которая обернулась для него горечью. Пока его не было, родила Аврора прелестную дочь Габриэль. И была она так чудесна и так невинна, что сердце сжималось в груди Валлемо, лишь только вспоминал он слова Гренделя. Долго выспрашивала Аврора своего мужа, почему он ходит такой печальный и сокрушенный, долго не решался Валлемо ей ответить. Но все же рассказал ей о страшном чудовище. Испугалась Аврора, но виду не подала, утешала Валлемо, не винила его, что обменял он свою жизнь на жизнь своей маленькой дочери.
Собрал конунг Валлемо армию, отправился в новый поход, желая отыскать ту злосчастную пещеру, но, видно, была она заколдована, не мог найти ее, хоть исходил все северные земли от края до края. И когда вышел срок, Грендель сам пришел в замок, появился из ниоткуда. Пытались его остановить лучшие воины королевства, но исполин, смеясь, раскидал всех в разные стороны. Он шутя сломал самую крепкую дверь, увешанную самыми тяжелыми замками, и ворвался в королевскую спальню. Над колыбелью Габриэль склонилась Аврора. Валлемо стоял рядом, сжимая в руках меч, не желая отдавать свою дочь чудовищу.
Снова было выбито оружие из рук конунга, снова победил его Грендель. Стал Валлемо уговаривать исполина, упрашивать его о пощаде, посулил ему все золото и все серебро, все драгоценности, что были в его казне, лишь бы только не забирал он Габриэль. Засмеялся, загрохотал Грендель, сотрясая ревом своим стены замка. Не нужны ему были ни деньги, ни украшения. Оттолкнул он Валлемо, ударил головой о стену, и бросился к колыбели. Перекрыла ему путь Аврора, собой защищая дочь от когтей чудовища. Сильно ранил ее Грендель, упала Аврора без чувств, истекая кровью, но успела передать дочери свое кольцо. А Гредель уже приготовился схватить Габриэль. Но маленькая девочка вдруг заплакала, закрывая глаза ладошками, чтобы не видеть страшного монстра, тянущего руки в ее кроватку. И Грендель замер, завыв, как человек, разбитый безутешным горем, и не смог причинить вред Габриэль.
— Грендель не обидит ребенка! — заревел он. — Пусть даже дочь она человека, сломавшего цветок. Грендель возьмет девочку в жены, когда она подрастет, и уведет в свой дом. Но она должна хранить верность Гренделю, иначе он будет злой и строго накажет.
Скрепя сердце дал Валлемо обещание, что выдаст Габриэль замуж за Гренделя в день ее совершеннолетия, надеясь, что за время новой отсрочки найдет способ избавиться от проклятья. Через несколько дней от ран скончалась Аврора. Долго был безутешен Валлемо и с еще большим желанием убить чудовище, забравшего у него жену и собиравшегося отобрать любимого ребенка, он отправился в новый поход. Но снова ждала его неудача. Напрасно истоптал он все видимые и невидимые тропы, исходил все леса и горы. Нигде не было и следа пещеры. А время неумолимо бежало вперед, приближая горький час расставания. Потому и сокрушался Валлемо, закрываясь в тронном зале, потому и созвал пир в честь дня рождения Габриэль. Надеясь, что лучшие герои, пришедшие завоевывать сердце прекрасной дочери конунга, как-нибудь одолеют Гренделя.
* * *
Габриэль снова и снова прокручивала в голове этот разговор. Не могла она поверить, что отец отказал ей. Но кое в чем он все-таки был прав. Зена что-то сделала с ней. Но сказать, что именно, Габриэль вряд ли бы смогла. Просто, чем чаще она думала о ней, тем сильнее дрожали ее руки, и в груди становилось так легко. Габриэль вспоминала ее прикосновения, ее тихий шепот, ее горячее дыхание. Зена рассказывала Габриэль удивительные вещи, показывала точки на теле, простое прикосновение к которым могло как помочь человеку, избавив его от боли, так и убить его, перекрыв доступ кислорода в мозг. Так, надавив на виски, можно было облегчить мигрень, а дотронувшись до точки на пояснице — снять боль в позвоночнике, а прикосновение к груди могло успокоить сбившееся с ритма сердце. А резко ударив пальцами по шее, можно было перекрыть кровоток, лишая человека дыхания и, вероятно, жизни, если вторым ударом не вернуть воздух в его легкие. Зена показывала этот прием на себе, брала руки Габриэль и укладывала чуть выше ключицы. Чувствуя, как под пальцами бьется жизнь Завеователя, и понимая, что так легко, всего лишь одним движением, без оружия и богатырской силы, можно оборвать эту дергающуюся нитку пульса, Габриэль особенно остро ощущала отчаянье и колкое беспокойство, холодившее бледный лоб испариной. Угадав тревогу Габриэль, Зена крепко обняла ее и прижала к себе.
— Ты можешь погибнуть завтра, — шептала Габриэль, не в силах скрыть блеснувшие в глазах слезы.
— Могу, — совершенно спокойно ответила Зена.
— Неужели тебе совсем не страшно? — Габриэль взяла руку Зены, вырисовывая на ее ладони круговые узоры.
— Нет, нисколько, — улыбнулась Зена, поглаживая пальцы Габриэль. — Здесь я нашла то, что гораздо важнее жизни.
— Но я хотела…. — всхлипнула Габриэль. — Я хотела помочь тебе.
— Ты и так мне помогла, — Зена поцеловала ее в макушку. — Без тебя мне пришлось бы совсем плохо.
— Без тебя я не хочу жить! — вдруг тихо заплакала Габриэль.
— Ладно тебе, не переживай, — Зена попыталась придать голосу бодрое звучание. — Моя судьба уже решена, а твоя лежит перед тобой, как чистый лист. Завтра важный день, не стоит омрачать его слезами.
— Нет! — всхлипнула Габриэль. — Завтра отец выдаст меня замуж, а я не хочу быть с кем-то другим, не хочу делить себя с кем-то, так и не узнав истинной любви!
— Но с чего ты взяла, что найдешь истинную любовь во мне? — Зена не понимала, что ей делать, как успокоить Габриэль, и неловко проскальзывала ладонью по ее затылку.
— Потому что я люблю тебя! И моя любовь — истинная! — выдохнула Габриэль. — Не хочу принадлежать никому другому.
Габриэль всей душой ощутила, что сказала правду, и для нее собственное неожиданно сорвавшееся признание было не меньшим откровением, чем для Зены. Натянув настенные цепи, Зена стиснула Габриэль изо всех сил.
— Милая, ты всегда будешь принадлежать только себе, — шептала Зена, скользя губами по виску Габриэль.
Вздохнув, Габриэль потянулась к вороту рубашки, достала золотую цепочку с кольцом и крестиком. Сняла кольцо, украшенное красным камнем в форме сердца, и протянула его Зене.
— Это кольцо досталось мне от матери. Это кольцо волшебное. Возьми его, оно поможет тебе справиться с Бьерном.
— Я не могу, Габриэль, — смущенно ответила Зена. — Тебе оно нужнее.
— Мне не нужны обереги! — Габриэль засмеялась, показывая крестик, висящий на той же цепочке. — Меня спасет моя вера. А ты… В общем, мне будет спокойнее, если ты возьмешь это кольцо. Мама просила отдать это кольцо тому, с кем я хочу разделить свою жизнь.
Зена все еще сомневалась, но Габриэль лукаво сверкнула на нее повелительным взглядом и добавила строго:
— И вообще! Я ведь принцесса и будущая королева, так что не спорь со мной!
— Ну разумеется, ваше высочество! — усмехнулась Зена.
— Так-то лучше! — примирительно улыбнулась Габриэль, надевая кольцо на безымянный палец Зены. И все осветилось необычным белым сиянием, в этот миг в темнице родилось неведомое колдовство, ударившее Зену в грудь и осыпавшееся на нее световыми осколками. Лицо Королевы воинов озарилось на мгновение, и вскоре все снова погрузилось в полумрак, лишь пламя свечи на полу подрагивало чуть тревожнее. Но в Зене явно что-то переменилось, будто кто-то разбудил в ней спящего зверя, который беспощадно убивал викингов, и в ее глазах загорелся огонь, руки налились могучей силой. Неудержимой страстью пылали ее раскрасневшиеся щеки. Не успела Габриэль испугаться и понять, что произошло, как рот ее был обожжен жадным поцелуем. Зена притянула Габриэль к себе и вжала ее в стену, мазнув губами по ее шее. Габриэль выворачивалась из железных объятий Зены, просила ее остановиться, не замечая, что сама готова сдаться под ее натиском. Зена рывком раздела ее, разорвав рубашку и стала гладить Габриэль по коленям, продолжая целовать.
— Пожалуйста, не надо! — постанывала Габриэль, приоткрывая рот для жадных, обжигающе горячих поцелуев Зены, и тянула ее руку к своему животу. Это было похоже на наваждение, на лихорадку. Габриэль хватала Зену за голову, за плечи, делая вид, что хочет отпихнуть ее в сторону, но вместо этого обхватывала ее еще сильнее. Зена шумно дергала цепями, чуть не вырывая их вместе с кусками стены. Ее движения были хлесткими, жесткими, агрессивными, но Габриэль расслаблялась под ее руками, забирающимся все глубже под одежду, с удовлетворением осязая густую влагу горячего тела на своих пальцах. Не успевая ни выдохнуть, ни вдохнуть, Габриэль отдавалась с какой-то одержимостью неукротимой воле Зены, ее прикосновениям, немного болезненным, но таким сладким, таким горячим, растекающимся расплавленным золотом по коже.
— Тише, — шептала Габриэль, придерживая руки Зены, всем телом слыша, как торопливо стучит ее сердце. — Не спеши. Я никуда от тебя не денусь.
Так они сползли по стене, и Зена накрыла Габриэль собой, целуя ее в шею, облизывая мочку уха, касалась ее груди, чувствительно стискивая розовые соски. Кусая от напряжения губы, Зена протиснула руку под ее белье, прокатывая под пальцами невидимую горошину, срывая с губ Габриэль стоны и придыхания.
Габриэль, чувствуя нарастающее возбуждение и не умея еще полностью понять его, лихорадочно дергалась в руках Зены, пылала и, совсем потеряв голову, одним резким движением сдернула с себя лишнюю одежду, чтобы Зене было удобнее, чтобы ей было…
— Возьми меня! — застонала Габриэль, решительно протолкнув руку Зены глубоко внутрь. — В жены!
И Зена взяла ее в жены, окропив пол темницы девственной кровью. Габриэль вцепилась в плечи Зены с особенной силой. Зена мотнула головой, точно приходя в себя после помешательства и обеспокоенно оглядела Габриэль, приобняла ее, удерживая, и, дождавшись, пока ее дыхание успокоится, осторожно высвободила руку. Коротко и шумно втянув воздух сквозь зубы, Габриэль снова бросилась целовать Зену, дотрагиваясь языком до ее губ. Совсем не так в своих мечтах представляла она первую брачную ночь, начитавшись романтических сказок. Но теперь вместо шелковых простыней — холодный и влажный пол, вместо мягких подушек — крепкие руки Зены, но именно так Габриэль чувствовала себя по-настоящему счастливой. Она устало засмеялась.
— Что же это, — Зена смотрела на свои подрагивающие руки и спиной безнадежно прислонилась к стене. — Я не должна была.
Она была подавлена и растеряна, кольцо соскользнуло с ее пальца и закатилось в угол. Зена не смела поднять его и посмотреть на Габриэль.
— Что не так? — Габриэль запахнула обрывки одежды и подползла к Зене, заглядывая в ее лицо.
— Мы не должны были. Ты принцесса, ты должна сохранять себя до мужа.
— Ну, теперь я твоя жена, — мечтательно улыбнулась Габриэль, пытаясь поцеловать руки Зене. Но та убрала их.
— Не говори вздор. Если твой будущий муж узнает, то это может привести к войне.
— Это несправедливо, — обиженно высказалась Габриэль. — Я не товар на продажу, чтобы оценивать мою целостность.
— Но таковы традиции.
— Ну, — легкомысленно пожала плечами Габриэль, — значит, пришло время изменить традиции. Да и что сокрушаться, все равно обратно ничего не вернуть.
Габриэль подобрала кольцо и вложила в руки Зене.
— Пожалуйста, возьми его.
* * *
И вот пришло время выпускать Зену из темницы, выводить на встречу с Бьерном, медвежьим сыном. Был тот медведь огромен и зубаст. Зарычал, заревел и набросился на Зену. Надела она тогда на палец кольцо, и могучая сила растеклась по ее венам. Закричала она боевой клич, разбежалась и в прыжке оседлала медведя, запрыгнула на него верхом, вставила меч в его клыкастую пасть, и как ни старался медведь, не мог одолеть ее. Потянув в разные стороны его челюсти, под крики и одобрительный свист толпы, разорвала Зена голову Бьерна. И фонтаном брызнула его кровь вперемешку с розоватыми ошметками мозга, заляпав Зену и тех, кто стоял в первых рядах небольшого огороженного круга. Отрубила Зена медведю голову и бросила к ногам ошеломленного ее силой конунга. Тогда конунг объявил о ее освобождении и вернул Зене ее серебристые доспехи. Но недолго торжествовала Зена. Едва успела она обтереть кровь с лица и облачиться в латы, как услышала новый громогласный рык. И увидела его. Того самого Гренделя, который принес столько бед в ее родной город.
Чудовище шло напролом, хоть и выступили против него все викинги: те, что позвал Валлемо, те, что пришли сами свататься к его дочери. И кричал Валлемо, что вот оно, испытание мужественности. Что достанется Габриэль тому, кто сможет одолеть Гренделя. Но никому не удавалось этого сделать. Многие викинги тогда погибли, как куски сыра сминал их Грендель в могучих своих лапах. Другие же, видя неизбежность смерти, позорно бежали с поля боя.
— Грендель пришел за своей женой, — взревел великан, когда перед ним встал Валлемо с мечом на изготовку. — Грендель заберет свою жену и не тронет тебя.
Он просто щелкнул Валлемо по шлему, и тот свалился без чувств. Взял Грендель Габриэль, усадил на свою ладонь и понес далеко за город. Зена не могла угнаться за ним, и тогда побежала она к конюшням конунга, выпустила оттуда вороного коня, который, едва она его оседлала, взмыл в воздух под действием силы кольца.
Долго преследовала Гренделя Зена, пока не оказались они на острове, парившем прямо над огромным океаном. Зена взлетела на него. Остров был покрыт густым лесом, сквозь который не пробивался солнечный свет. И в темноте горел только маленький огонек, Зена пошла на него и вышла к жилищу Гренделя. На небольшом уступе расстелил он постилку из травы и положил Габриэль на нее. Грендель приблизился к своей невесте, коснулся ее безгубым ртом, облизал ее лицо, погладил по животу и коснулся промежности, но, обнюхав и облизав пальцы, похожие на веточки, пришел в ярость. Рассвирепел, зарычал зло.
— Ты не сохранила цветок для Гренделя! — рычал он. — И за это Грендель убьет тебя!
Он воткнул в Габриэль один из своих ядовитых шипов, и заснула та вечным сном. И тогда появилась Зена, напала на Гренделя со спины. Завязалась борьба,
Грендель обрушивался на Зену в безумной ненависти.
— Это ты испортила цветок Гренделя! — он кидался на Зену, опрокидывал ее, заламывал руки. Но и Зена билась отчаянно, гневом и жаждой крови сверкали ее глаза, не чувствовала она усталости, боролась с Гренделем. И длилась та битва несколько дней и несколько ночей, без сна и отдыха бились Завоеватель и Грендель, и земля сотрясалась от их ожесточенной схватки, реки и моря выходили из берегов от их смертоносной пляски, и длилась бы эта битва целую вечность, но тут увидела Зена за спиной мертвое тело Габриэль. И сердце ее застонало от боли. И соскользнуло бессильно кольцо с ее пальца, и рухнула Зена на колени, завопила. И тогда Грендель без труда схватил ее, разорвал на части и бросил их в океан.
Так рассказывал мне мудрый ворон Гамен, что сидел на ветке могучего ясеня, под которым я прилег отдохнуть после долгих странствий и рыбной ловли. Солнце уже клонилось к закату, а за весь день я так и не смог поймать ни одной рыбешки. Увлекся больно сказками ворона. Но голод все требовательней напоминал о себе. Пришлось снова браться мне за рыболовные сети. Первый раз закинул я невод — вышел невод с морской тиной, но в ней я заметил что-то блестящее. Пригляделся, раскопал маленько, оказалось, то сапоги Завоевателя с торчащими из них ногами. Второй раз закинул я невод — вышел невод с туловищем Завоевателя от бедер до плеч. Руки Завоевателя все еще сжимали обрывок конской узды и меч. Третий раз закинул я невод — вышел невод с головой Завоевателя, сидящей на крепкой шее. Разложил тогда я все это добро, выдернул волос из своего хвоста и сшил все это воедино. Доспехи в воде проржавели, и осыпались в моих руках оранжевым песком. И предстала передо мной Зена во всей своей первозданной красоте. Только швы портили всю картину. Тогда подлетел ко мне ворон Гамен, потряс передо мной пузырьком, что висел у него на шее. Сказал мне, что это живая вода, она исцелит все раны. Опрыскал я тогда этой водой Зену, все шрамы ее затянулись, стало тело ее чистым и безупречным, но душа ее не спешила возвращаться. Тогда я решил призвать ее тем самым способом, что известен во всех историях. Я наклонился к ней и хотел уже поцеловать, но тут она распахнула голубые, как небо, глаза и столкнула меня в воду.
— Не прикасайся ко мне, козел! — взвизгнула она и, обнаружив свою наготу, сконфуженно прикрылась руками.
— Могла бы и спасибо сказать, что я тебя спас, — обиженно фыркнул я, отряхиваясь от воды. — И совсем я не козел. А что голова рогатая, так это же не повод обзываться.
— Да мне все равно, кто ты, главное, чтобы ты держался от меня подальше! — она вскочила, огляделась по сторонам и, не найдя ничего лучше, выхватила у меня из львиных лап невод, обмоталась им и убежала прочь.
Я хотел побежать за ней, но тут услышал охотничий рог и поспешил скрыться. А то ведь охотники вечно путают меня то с оленем, то с уткой, то еще какой-нибудь дичью. А все потому, что у меня ноги с копытами, на спине — крылья. В общем, спрятался я от охотников подальше. А ворон Гамен полетел следом за Зеной.
Прошел год. Вернулся ворон и рассказал мне, что Зена собирается выходить замуж за викинга Рогнара, того самого, что нашел ее в лесу, полуживую, и привел в свой дом. Рассказал, что старый конунг Валлемо совсем поседел от горя по своей исчезнувшей дочери и назначает награду тому, кто найдет ее и вернет домой. Но никто еще не возвращался из походов. А тем временем наступали со всех сторон мрачные времена. Стали нападать на королевства небывалые чудовища, были они не так велики, как Грендель, но столь же свирепы и беспощадны. Портили они урожай, вредили деревья, вытаптывали поля ржи, поджигали сараи и амбары, и не было от них никакого спасения. И не только люди страдали от этих тварей. Мне и самому не раз приходилось улепетывать от них с подпаленной шерстью. И говорил мне ворон Гамен, что только Завоеватель сможет прекратить эти нападения, ведь отдала ей Габриэль кольцо, с помощью которого можно одолеть Гренделя и чудовищное его отродье.
Пошел я тогда в город, нацепив на себя цветастые лохмотья, чтобы, увидев меня, люди не пугались. Они принимали меня за бродячего артиста и весело смеялись над моим нелепым, как им казалось, костюмом. Дергали мои рога и все пыталась снять с меня маску. Я едва-едва смог убежать от особенно настырной детворы и подошел к самому дому славного викинга Рогнара.
Там свадьба гремела и лилась пенной брагой через край. Видел я, как был горд розовощекий бородатый Рогнар, и как прекрасна была его невеста, облаченная в белое свадебное платье. И все казалось таким благостным, таким счастливым, что меня едва не стошнило. Но напомнил мне ворон о нашем деле, и вбежал я в дом, и пока никто не опомнился, подхватил Зену, усадил к себе на спину и поскакал прочь. Зена, конечно, била меня и проклинала, но я к тумакам давно был приучен, так что уже научился не реагировать. Распахнул лебяжьи крылья за спиной и взмыл ввысь. Кстати сказать, это был мой второй полет. Первый закончился не самым приятным приземлением в терновый куст, поэтому я и не спешил повторять этот летательный опыт. Но Гамен настоял, что ради спасения королевства я должен совершить подвиг. Ну я и совершал по мере сил, хотя героем все равно потом назовут не меня. Но ничего. Я не гордый.
По дороге я рассказал Зене все, что поведал мне Гамен. (А люди, как выяснилось, не понимают воронью речь, так что пришлось мне быть переводчиком). Рассказал я ей о том, что была она некогда воительницей, почти валькирией на летающем коне. Сначала не верила мне Зена, но заметил я, как я нервно прокручивает она обручальное кольцо на своем пальце, точно напоминает оно ей о чем-то. И рассказал я ей о другом кольце. Волшебном кольце из золота Рейна. И я рассказал ей о Габриэль, и на губах Зены затеплилась улыбка. И вот наконец прилетели мы к конунгу Валлемо. И как увидел он Зену, бросился всесильный конунг перед ней на колени, выспрашивал ее о Габриэль, но она ничего не могла сказать. Только кивала беспомощно. Умолял ее конунг вновь отправиться к Гренделю и вернуть Габриэль, обещал ей богатства, вечную славу и прочие сокровища, и Зена согласилась. Призвал тогда конунг Валлемо войско и решил отправиться в поход вместе с ней.
Вел нас ворон Гамен. Говорил он, что остров, на котором живет Грендель, подвижный и может оказаться в любом месте. И кое-как добрались мы до этого клятого острова, что в этот раз примостился в глухом лесу на склоне горы. И, как в песнях Гамена, снова тьмой был окутано все вокруг, лишь вдалеке тлел огонек, и мы все гурьбой пошли на него, по дороге встречаясь с чудовищами и отбиваясь от них. Вот, наконец, перед нами возникло огненное кольцо, и сквозь дым и языки пламени можно было разглядеть прекрасную девушку, лежащую на небольшом выступе. Ее золотые волосы спутались с вьюнами, что оплели ложе. Возле нее копошились новорожденные дети, расползались от нее, и, едва милые создания пересекали черту, как обрастали страшными струпьями, древесной корой и шипами и превращались тех самых чудовищ, которые с таким аппетитом набрасывались на нас с не самыми дружелюбными намерениями. Мы отбивались от них, а конунг бросился к огненной преграде, но не смог преодолеть ее. Только дотронулся — как огонь объял его красным пламенем, кое-как удалось его потушить и оттащить в безопасное место. Валлемо уложили на землю.
— Через защитный огонь сможет пройти только тот, кому Габриэль по своей воле отдала кольцо, — сказал я так, будто всегда это знал, а вовсе не ворон нашептывал это мне, сидя на плече.
Зена недоверчиво подошла к огню, коснулась его пальцами, и пламя расступилось перед ней, не причиняя никакого вреда. Тогда Зена смело шагнула внутрь, прошла сквозь огонь, и за ее спиной сомкнулись огненные ворота. Зена подошла к Габриэль, разорвала путы и поцеловала. И от этого поцелуя Габриэль ожила, и вместе с ней ожили воспоминания Зены о тех днях, что они успели побыть вместе. И такая нежность, такая любовь нахлынула, что заключила Зена Габриэль в объятья и долго не могла отпустить. Отдала Габриэль Зене то волшебное кольцо, что все это время прятала она в ладони. Зена надела кольцо, и весь огонь защитного пламени собрался в его сияющем золоте. И вновь невиданная сила потекла по рукам Зены, выхватила она меч из-за спины и мгновенно рассекла надвое подползшего к ней маленького уродца.
Тем временем за нашими спинами раздался рык, страшнее которого и представить себе нельзя. Я обернулся, и овечья шерсть стала дыбом на моей спине.
— Грендель! — в один голос выдохнули мы все, а я так громче всех.
Великан было гораздо ужаснее, больше и во много раз более пугающим, чем я себе представлял из рассказов Гамена. На одной его руке могло уместиться сотня вооруженных викингов. А злые глаза его были размером с озеро Лохнесс каждый.
— Кто посмел нарушить покой Гренделя? Грендель убьет всех вас! — зарычало чудовище, и не было повода усомниться в его искренности.
Я поджал свой кроличий хвост и на всякий случай спрятался в черепаший панцирь. Но Грендель не стал тратить на нас время, все внимание его было захвачено Габриэль и Зеной. Увидев их, он пришел в ярость и растоптал парочку неудачно подвернувшихся под ногу викингов. Зена решила первая напасть на него, выхватила меч из-за спины и бросилась напролом. Грендель подхватил ее и бросил об землю, но Зена не собиралась сдаваться. Она подпрыгнула, разбежалась по панцирю Гренделя и оказалась на его плечах. Грендель стряхнул ее, сжал когтистыми пальцами и намеревался проткнуть ядовитым шипом, только Зена сумела увернуться, и ее раскаленный меч пробил панцирь Гренделя.
Взревел тогда Грендель, стал меняться в размерах, пока не превратился в прекрасного златокудрого мужчину. Внешне он был похож на Габриэль, точно был ее братом.
Очнулся наконец Валлемо и как увидел, в кого превратился Грендель, закрыл лицо и заплакал. Тут пришел его черед рассказывать сказки. И вот он, склонив смиренно голову, повел свою песнь.
Было ему восемнадцать лет от роду, и была у него старшая сестра Грингильда. И любили они друг друга не так, как должно любить брату и сестре. И от этой порочной любви родила Грингильда сына. Был мальчик тот златокудр и прекрасен, но как прознал о том отец Грингильды и Валлемо — разгневался. Велел убить дочь и ублюдка ее, что опозорили семью конунга. И так и должно было случиться. Но мать не могла допустить смерти своей дочери и внука и помогла Грингильде бежать. Усадила ее в лодку вместе с новорожденным и велела плыть далеко-далеко. Так добралась она, видно, до парящего острова.
Валлемо подполз к сыну и обнял его.
— Прости меня, Грендель.
— Мама хотела, чтобы мы снова стали одной семьей, — прохрипел Грендель, и душа покинула его измученное тело.
И едва это произошло, как остров исчез, и все чудовища вместе с ним. И мы все, кому посчастливилось остаться в живых после всей этой истории, оказались на дороге к королевству. С тех пор Валлемо ушел на покой, и править королевством стала Габриэль. Зена же была ее верным защитником и советником по безопасности. Я и друг мой старый мудрый ворон Гамен отвечали за культурное наследие королевства. И было это прекрасное время.