Погоня

Джеб всё ещё был жив. Это было важно. Ведьма хотела обрести бессмертие любым способом, пусть даже при этом обрекала О.З. на долгую, медленную смерть, когда вначале растения, а а затем люди начнут голодать. Она могла жить — нет, не так, она могла существовать без людей, — небеса бы замерли в момент идеального затмения, а время одновременно шло бы и стояло на месте, но эта иллюзия не шла бы ни в какое сравнение с тем чувством, когда учишь собственного сына столярничать. Уайатта Кейна не было рядом, пока сын рос, но Джеб со всем справился сам, вырос достаточно сильным, чтобы сражаться в бесконечной, безнадёжной битве за дело, которое считал правым. Это и было истинным бессмертием. И всё-таки. Его не было рядом, пока рос Джеб, так же как Королевы не было рядом, пока росла ДиДжи, и тут уж ничего вернуть было нельзя. Как ни странно, он осознал, что Азкаделлия понимает это лучше всего. — Мне не нравится, какой я была. Но что есть, то есть, — сказала она. — И народ будет помнить не маленькую принцессу, а Чародейку. Так и должно быть. Вот почему так необходим Амброз: он поможет людям забыть колдовство. Амброз изобрел огнестрельное оружие, припомнил Кейн. Амброз, который не должен быть сильно старше него. Но он помнил, как в детстве тренировался с луком и стрелами, потому что огнестрельное оружие ещё не было изобретено, и как резиновые пули, которыми стреляли первые ружья, вырубали подозреваемых и диких зверей, не причиняя им вреда. — Да, но иногда он изобретал штучки, которые не спрячешь обратно в ящик, — ответил он. Она, однако, улыбнулась. В этом было так много от Чародейки, только не было злой издевки. — Нет, не спрячешь. Глюч, который теперь был Амброзом, проспав три дня, открыл глаза в прекрасном самочувствии, и несмотря на это, отказался возвращаться на пост советника: хватит, наигрался. Вместо того, чтобы наступать на те же грабли, теперь он проводил большую часть времени где-то ещё, появляясь в Столице только если не мог найти или изготовить нужную деталь на месте, и уезжал прямо перед приездом Кейна. Они не много времени провели вместе после Реставрации, будучи совершенно разными людьми, загруженными восстановлением О.З., но Кейн в конце концов заметил, что Гл… Амброз избегает Столицы в целом и его в частности. Он бранил себя за то, что до него доходило шесть месяцев. Первым делом он спросил ДиДжи, решив, что если кто и поймёт, в чём загвоздка, то это она. Но нет. Она разве что предположила, что пребывание в Столице может быть немного болезненным для Амброза. Кейн понимал, для него это тоже было болезненно, но он собирался остаться здесь так долго, как будет нужен своим людям. Следующим он спросил Дикаря, потому что тот мог заглянуть прямо в душу. Дикарь посмотрел на него долгим, долгим взглядом, таким долгим, что он уж и не думал, что Дикарь ответит, и тут Видящий сказал: - Не я должен говорить об этом. Тогда он спросил Джеба, и Джеб предложил ему спросить Амброза. Что было, конечно же, невозможно, потому что того постоянно не было в городе. — Вот как? Тогда отправляйся к нему. Поскольку это была первая высказанная кем-либо разумная мысль, Кейн последовал этому совету, хотя и испытывал угрызения совести при мысли о своих Железных людях. Они могли справиться без него — как справлялись без него годы и годы. Ну и в таком состоянии от него было больше вреда, чем пользы. *** Найти Амброза было непросто, поскольку тот в одиночку носился по всей О.З. со скоростью света. Легче было сказать, где он побывал. Это были края дамб и каналов, мили монструозной машинерии и ферм, которые откровенно процветали. Таковы были большая часть Центральной Равнины и ближняя к ней часть Восточных Лесов. Но затем маршрут стал менее предсказуемым. Пара городков стояли у Старой Дороги, но остальные поселения прятались в такой глуши, что просто пропали с карты, когда Азкаделлия узурпировала власть, и только сейчас узнали о Реставрации. Кажется, Амброз просто мотался по всей стране вдали от главных дорог и от дорог вообще, совершенно случайным образом, останавливаясь и помогая там, где натыкался на людей. Он не хотел быть найденным, это было более чем очевидно с самого начала. Пару раз, когда Кейн почти поймал его, он как-то хитро путал следы и ускользал в совершенно неожиданном направлении, и требовались недели, чтобы снова напасть на след. Но Кейн смирился с походной жизнью так же легко, как Амброз, а уж терпения у него была бездна. Так что хоть выследить Амброза было непросто, это была не самая сложная вещь в жизни. Однако Кейн почувствовал себя совершенно по-дурацки, когда поймал Амброза, вернее, Амброз поймал его. Он готовил ужин, состоявший из пары кроликов, и было достаточно темно, чтобы костерок образовал круг света, и Амброз просто вышел из-за деревьев. — Кейн, — признёс он. Кейн не мог сообразить, что сказать. Три месяца погони — и он не знал, что сказать. Так что он сдвинулся, давая место у костра, и не сказал ничего. Амброз подошёл, и сел, и молчал, пока Кейн готовил кроликов, и пока ели, и потом, когда закапывали кости. Кейн хотел бы знать, что спросить, но большинство вертевшихся в голове вещей были глупыми и несущественными. Так что первым заговорил Амброз. — Зачем ты меня преследуешь? — это был голос Глюча, но куда более серьёзный. — А зачем ты убегаешь? — ответил он. — А… Они посидели в относительной тишине, под шум леса и треск пламени, и Глюч продолжил: — Я не мог остаться в Столице. — Слишком много воспоминаний, — кивнул Кейн. — Но это не объясняет, почему ты навещал ДиДжи, Дикаря, Азкаделлию. Но не меня, не стал добавлять он. — Мне нельзя навещать своих друзей? — вывернул его слова Глюч. — А я тебе не друг? — вывернул Кейн в свою очередь. — Не знаю. Ты мой друг? Что-то было в этом, какой-то подтекст, опасный. Кейн не привык бегать от опасности и спросил: — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду, — сказал Амброз, — что я тебя даже толком не знаю, — он поднял руку, едва Кейн открыл рот. — Я тебя помню, но это всё равно, что смотреть в калейдоскоп. Все воспоминания — вдребезги, и я до сих пор собираю осколки. Снова затянулась пауза. — …так почему же ты убегаешь? Амброз ничего не ответил, только поворошил костёр и стал раскатывать спальник. *** На другое утро, когда Кейн проснулся, Амброза не было, и он испытал приступ паники, но заметил, что спальник и рюкзак всё ещё здесь, а немного погодя вернулся и сам Амброз. Без рубашки. С волосами влажными и блестящими, не то что прежняя грязная копна. — Там есть ручей, — махнул он туда, откуда пришёл. — Если я отойду, ты ещё будешь здесь, когда я вернусь? — спросил Кейн. — Всё равно ты продолжишь за мной гоняться, — сказал Амброз, что практически означало: он собирался продолжить путь. Впрочем, когда он вернулся, Амброз был всё ещё на месте, хотя оба спальника были свёрнуты и он ждал только возвращения Кейна, чтобы отправиться. — Куда? — спросил Кейн. Амброз пожал плечами. *** Он откуда-то знал, как ходить по лесу. Глюч обладал той же грацией, но при взгляде на то, как двигается Амброз, перехватывало дыхание. Ближе к вечеру они остановились перекусить. Несколько раз за день они просто меняли направление движения, не то чтобы на совершенно противоположное, но Кейн порой задумывался, кого выбрал в провожатые. Поздним вечером они разбили лагерь, и было так приятно погрузиться в повседневные дела, к которым им никогда не хватало времени привыкнуть. Так продолжалось какое-то время. Иногда они обнаруживали себя на охотничьей тропе, приводившей к окраине деревни. Амброз что-нибудь придумывал для местных, а Кейн строил, и они отправлялись странствовать дальше. Очень скоро они почти перестали разговаривать. Оказалось, им это было не нужно. Так было до странного спокойно, и впервые за долгое время он чувствовал, что делает что-то для ОЗ. Ему нравилось это ощущение. Это было совершенно по-другому, так удивительно отличалось от всей его прежней жизни (не считая ужасной гонки по Старой Дороге), что он и не заметил, как чувство подкрадывается, до мига, как обернись — и вот оно, готовое атаковать. Он поймал себя на том, как смотрит порой на Амброза, пока тот спит, или купается в ручье, или ночью возле костра возится с очередным изобретением. Ему показалось, что сам он ловит на себе взгляд Амброза, когда, сняв рубашку, орудует пилой или топором в какой-нибудь из встретившихся на пути деревень или свежует тушку попавшегося в их силки животного. Он не мог сказать уверенно — стоило почувствовать взгляд и оглянуться, Амброз казался погружённым во что-нибудь. В конце концов случилось то, что должно было случиться. Как-то раз они готовили, вернее, он готовил и ворчал, когда Амброз слишком приближался к жаркому, ведь Амброз готовить не умел. Тот принялся возиться с маленькой деревяшкой, ножом и верёвочкой, а потом начал ругаться. Кейн глянул на него встревоженно, но Амброз успокоил: — Ничего, просто сам себя ругаю. — Дай посмотреть, — сказал Кейн. Амброз всем видом выражал протест, но Кейн добавил: — Уайтбрук. Так назывался городок, где Амброз две недели валялся с лихорадкой из-за грязи, попавшей в порез. Тогда он тоже говорил, что всё в порядке, но чуть не отдал концы. Амброз вздохнул, сдался и подошёл. На этот раз действительно всё было в порядке, порез был едва ли больше, чем от бумажного листа, и кровь уже свернулась. Кейн отпустил руку. — Как? А поцеловать, чтобы не болело? — спросил в шутку Амброз, но тон был совсем Глючевский. — Не смеш… — начал Кейн. Но Амброз поднёс палец к его губам. — Целуй, — приказал он. Глаза его стали огромными и тёмными. Кейн не стал. Он втянул палец в рот, слизнул оставшуюся капельку крови и ласкал палец языком, пока Амброз не потянул осторожно руку на себя. Тут только он понял, что только что сделал, и бросился извиняться. Или, по крайней мере, попытался. Амброз остановил его взглядом и сказал: — Не смей. Так что Кейн ничего не сказал, замер с приоткрытым ртом, прикидывая под барабанный бой сердца, насколько взбесился Амброз. Это продолжалось, пока Амброз не придвинулся так близко, что они едва не соприкоснулись носами, Кейн думал, что Амброз плюнет ему в лицо и сбежит, и тут Амброз поцеловал его. Амброз. Поцеловал его. Амброз целовал его, и он сообразил, что должен как-то ответить, так что ответил первым пришедшим в голову: обнял Амброза, притянул ближе и приоткрыл рот. Долгое время только язык скользил по языку, по губам, по зубам, и наконец оба, раскрасневшиеся, с ужасной неохотой подались назад. — Жаркое подгорает, — заметил Амброз. Это было настолько по-Глючевски, что Кейн засмеялся, и обстановка немного разрядилась. — Ты это давно? — Давно. Некоторые воспоминания из тех времён, когда я был Глючем… Ладно. Давно. А ты? — Не знаю, — честно ответил он, поворачивая жаркое. Амброзу ответ не понравился, это выражал весь вид изобретателя. Чтобы успокоить его, Кейн добавил: — Прекрати. Я же не сказал, что мне НЕ понравилось. — Но и что понравилось, не сказал. — Правда? А мне показалось, что целуя в ответ… — начал Кейн с жаром. — Почему ты идёшь за мной? — оборвал его Амброз. Кейн заткнулся и вернулся к жаркому. *** Это не было ужасно. Должно было, но не было. Вот ни на столько. Теперь всё стало явным, и Амброз не скрывал, что разглядывает Кейна, и позволял пальцам задержаться чуть дольше при случайном прикосновении. По определённым причинам, это не огорчало Кейна. Напротив, это его заставляло чувствовать себя лучше. Амброз ясно дал понять, что ожидает от Кейна решения, он не давил и молча продолжал путь через лес. (Они стали совсем лесовиками, бредя и бредя сквозь чащу, и если охотник сталкивался с ними на тропке, то вздрагивал, когда они отделялись от зелени). Кейн не совсем понимал, что собирается делать. Ему нравился Амброз. Может быть, слишком сильно, и в этом была проблема. Он был достаточно честен, чтобы признаться себе: он в ужасе. Он хотел бы решить вопрос как Железный Человек, но грозными речами тут было не помочь. Он желал бы снова сбежать в Столицу и успокаивать себя тем, что Джеб живой и настоящий, а сам он не трахает каждую встречную красотку. Он желал слишком многого, поэтому так ничего и не делал. Амброз терпеливо ждал. *** Они продолжали странствовать, пробираясь всё дальше к югу, пока не стало бесполезно убегать от опадающих листьев и всё более холодных дней наперегонки с зимой. Так что они свернули к северу, вышли на Старую Дорогу и пошагали по ней обратно в Столицу. Дорогу отремонтировали, но трава пробивалась среди новых кирпичей так же, как и среди старых. Дни становились короче и холоднее, ночи — длинней и ясней. Намёрзнувшись, они стали останавливаться в придорожных гостиницах и на постоялых дворах и разбивали лагерь считанные разы, когда не было другого выхода. Во вторую такую ночь Амброз перебрался к нему под бок и на вопросительный взгляд ответил: — Холодно. Они уже почти добрались до Центральной Равнины, когда ночь опять застала их вдалеке от постоялого двора. Теперь-то разбить лагерь и поставить палатку было делом привычным, так что Кейн мог подумать, пока руки работали. Он думал о любимой, ныне покойной Адоре. Думал о ДиДжи, Азкаделии и ведьме. В молчании они поели, убрали за собой и обустроили костёр так, чтобы отогнать холод, и вот тогда, без всякой задней мысли, Кейн сказал: — Я бы попробовал заново. Амброз поднял на него глаза. — Что? Кейн сглотнул, неожиданно перепугавшись, насколько близко они оказались. — Я бы попробовал заново. С тобой. — А, — сказал Амброз, а потом схватил его. Да, иначе и не скажешь, схватил и набросился, целуя веки, щёки, уши, шею, ключицы, — всё, до чего мог дотянуться губами, правда. Кейн застонал под этим натиском, позволил себе просто откинуться на спину и поддаться чувствам, каких не испытывал с тех пор, как его запихнули в проклятый костюм. Он доверял. Амброз продолжал, пока Кейн не начал задыхаться, а затем пошёл дальше. Он остановился, лишь когда Кейн, с каменным стояком, едва ли не хныкал от каждого прикосновения. Кейн зарычал. — Последний шанс, — сказал Амброз, нависая. — Если не продолжишь в ближайшие десять секунд, я тебя… ох! — это «ох» было вызвано тем, что Амброз вклинился бедром между ног Кейна, одновременно прикладывая все старания, чтобы побыстрее раздеть их обоих. Оба укутывались в кучу слоёв, что имело смысл, однако ужасно мешало в этот конкретный момент. До Кейна это дошло прежде, чем гениальный мозг Амброза отвлёкся на разрешение проблемы четырёх слоёв одежды на каждом, он должен был помочь и потянулся снять куртку. Амброз одевался практически как Глюч, или, вернее сказать, Глюч одевался практически как Амброз, только одежда Амброза не висела лохмотьями и всегда была в надлежащем порядке. Конечно, он не наряжался как прежде. Это было бы совершенно непрактично для хождения по лесам, так что мундир сменился костюмом из прочной кожи, почти таким же, как у самого Кейна. Кожаная куртка легко соскользнула: Кейн потянул, и Амброз вынырнул из неё. Но на жилете оказалось слишком много пуговок, трудных для неловких рук Кейна. Амброз же уже успел расстегнуть жилет на нём и забраться под рубашку. — Стой… стой… — выдохнул Кейн. Амброз замер, и Кейн предпринял попытку расстегнуть две пуговицы на его жилете. Амброз, по всей видимости, сообразил, потому что отвёл его руки — Кейн тихонько заскулил — и принялся расстёгивать как следует. Как только избавились от этой вещи, Амброз вернул его руки на место, и всё в мире тоже встало на места. Или, возможно, не всё. На них обоих было слишком много штанов — хотя и одни уже были бы перебором. Амброз, кажется, ничего не имел против, пальцы безошибочно находили чувствительные точки, заставляя Кейна дышать хрипло и рвано. Когда, кажется, он составил карту удовольствий на коже Кейна, он оборвал себя, обхватил его голову ладонями и снова потянулся за поцелуем. Это было и горячо, и дико, и неудержимо, и беззаботно — каким все бы хотели, чтобы был первый поцелуй. Кейн обхватил Амброза руками, притянул его ближе, а потом схватил за задницу, вынуждая их тереться друг о друга. Так было правильно. Так было правильно. Чего он боялся? Поцелуй окончился, но Амброз лишь чуть подался назад, тёмные глаза, пугающе откровенные, рассказывали Кейну без слов всё, что он хотел знать. Когда Амброз подался назад сильнее и избавился сперва от своих штанов, а потом, так медленно, что казалось, что он дразнится, и от кейновских, Кейн позволил ему это. Они плясали вокруг друг друга неделями, они жили вместе месяцами, им не нужны были слова. А потом Амброз вернулся — горячие губы на его губах, пылающее тело рядом, движущееся и сплетающееся с его собственным. Словно молния ударила, когда Амброз обхватил их обоих рукой, молния, что выжгла все нервы, бело-голубая, ослепительная. — Ты не против? — шепнул Амброз Кейну на ухо, и тот не сразу понял, что рука Амброза переместилась и кружит вокруг его сфинктера, и возможно, он был бы против годы назад, до того, как узнал, что такое настоящее чувство. Теперь же он лишь покачал головой, и Амброз лениво потянулся к своей отброшенной куртке, отыскивая маленькую припрятанную бутылочку. Кейн вытаращился в неверии. — И ты говоришь, что это у меня синдром скаута… — У меня был лучший учитель, — Амброз подмигнул, а дальше не было времени думать, скользкий палец оказался внутри Кейна, это было не больно, но всё равно шокировало, он замер, Амброз тоже остановился, потянулся и поцеловал его. Дальше Кейну не надо было оставаться тихим во время подготовки, особенно когда Амброз задел какое-то чувствительное место внутри, вызвав целый фейерверк. Он прикрыл глаза, чтобы получше разглядеть. Было больно, когда Амброз вошёл в него. Этого никак было не избежать. Но бывает боль — и боль. Эта через минуту отступила на задний план, и Амброз спросил: — Нормально? Он кивнул, и Амброз продолжил двигаться. И это было всё, что надо, именно то, что надо. Он обхватил Амброза руками и ногами, прижимая к себе крепче, подавался ему навстречу удар за ударом, весь мир сузился для него до них обоих, до мягких слов Амброза: «мой», «пожалуйста» и «Кейн». Он чувствовал себя целым. Амброз кончил первым, но едва ли сделал паузу, не остановился, касался и ласкал Кейна, пока он не кончил тоже, почти выгнувшись, молча. После этого Амброз устроил его как огромную плюшевую игрушку, гладил по коротким волосам, пока он не заснул в безопасности, тепле и любви. *** Когда Кейн проснулся, а проснулся он первым, то не сразу вспомнил, что произошло; что Амброз теперь его. Он открыл глаза и заметил, что снег изрядно покрыл всё вокруг, придав миру строгость и алмазный блеск. Он был весьма благодарен, что кое-кто (наверняка Амброз) оказался предусмотрительным и прикрыл их непромокаемой тканью. Кейн отбросил её и зашипел от холода. Он скорее почувствовал, чем услышал, что рядом проснулся Амброз. — Доброе утро, лапушка, — поприветствовал Кейн. — Ох, — сказал Амброз таким тоном, что Кейн скосил на него глаза. — Хочу только сказать, что ты назвал меня лапушкой впервые с тех пор, как… Как он превратился из Глюча в Амброза. Как он не заметил? И как, как мог он думать, что они не одинаково спонтанные, изобретательные, восхитительные, сумасбродные гении? — Сдаётся мне, я смогу это исправить, да, лапушка?