Скотт смеется

— Окей, я в деле! — легко говорит небритый худой парень и протягивает ему руку через столик. У него глаза горят восторгом, как у ребёнка, которому только что предложили съездить в Диснейленд. Что-то вдруг колюче и трудно царапает Клинта изнутри. — Ты хорошо меня понял? — переспрашивает он. — Пятеро советских киборгов-убийц. Суперсолдат, живых машин для убийства. — А на американских горках покатают? — улыбается Скотт Лэнг. — Я же уже сказал тебе «да». Можно дальше не уговаривать, всё равно не передумаю. Я в одной команде с Капитаном Америка и Соколиным глазом! Обалдеть можно! — Попроси у Стива сделать селфи. Это всегда его бесит, — хмуро бросает Клинт. Скотт смеётся. Вокруг этого парня как будто всё время играет неслышное солнечное регги. Интересно, бывал ли он хоть раз в настоящем бою? Бартон так и не успевает спросить, приходилось ли ему когда-либо убивать людей. Весь замес начинается слишком быстро. И вот они уже разносят аэропорт в немецкой столице. Клинта подмывает спросить Стива, так ли он мечтал когда-то дойти до Берлина, но дыхания не хватает, а ещё надо присматривать за Вандой. Скотт держится на удивление молодцом. Клинт одобрительно кивает в ответ на годный бросок бензовозом. В полыхнувшем пламени сгорают сожаления о том, что он втянул гражданского в их странную войну. Скотт — боец, в этом нет никаких сомнений. Вот только бойцами иногда жертвуют, чтобы капитаны могли уйти. Скотт ещё хохочет, размахивая Роуди, как игрушечным трансформером, а Клинт уже понимает: им двоим точно не уйти. Разве что Сэму, у него крылья. Лэнг рушится на землю, как башня, как смертельно раненный рыцарь в своих нелепых доспехах. Бартон, уворачиваясь от Т'Чаллы, бросает быстрый взгляд: как он там? жив? — и пропускает королевский по силе удар в голову. Мир гаснет. *** — Прогулки здесь не положены. И нет, мисс Максимофф, я не ослаблю вам ошейник, — холодно отвечает на их вопросы надзиратель. Он выходит из «предбанника», с грохотом захлопывая за собой дверь, как ворота ада. — Шерстистый муравьёб! — бросает ему вслед Скотт. Клинт не может видеть Ванду в её камере, но он вдруг слышит странный звук. Впервые за неделю в этом подводном аду без солнечного света и свежего воздуха — Ванда хихикает, как девчонка. Скотт иногда доводит всех остальных до того, что они дружно кричат ему «заткнись!». Но рот у него если и закрывается, то ненадолго. «В эфире радио Лэнг», — комментирует Сэм из своей камеры. Скотт смеётся. *** Он смеётся почти во всех случаях жизни. В отличие от самого Бартона, который предпочитает изводить охранников злым и меткими шутками. Скотт не смеётся, только когда к Клинту в камеру заходят трое и, уложив его выстрелом из станнера, долго топчут ногами сведённое электрошоковой судорогой тело. — Я вас закопаю! — дико кричит Скотт, колотясь об решётку. — Горло перегрызу! Один из них после заходит к Лэнгу и наносит ему всего пару ударов — этого хватает для отключки. — Эй, Клинт, — шепчет Скотт с пола парой минут позже. — Ты там живой? — Почти, — отвечает ему хриплый, задыхающийся голос. — А ты? — А я — панда, — говорит Скотт, ощупывая заплывающую скулу. — Кто? — хрипят из соседней камеры. — Панда. Такая пушистая хрень с чёрным пятном на половину морды. Клинту очень хочется рассмеяться, но болят ребра. *** Когда Стив приходит за ними и выпускает их из камер, Скотти очень серьёзен. У него губы дрожат, когда он помогает Клинту подняться с койки. Бартон еле держится на ногах, и Скотт ведет его под руку к джету. Мир кажется им огромным, воздуха и света столько, что трудно дышать. Громадное алое солнце садится в океан. *** Вакандийское солнце щедро и безжалостно целует им кожу, прокаливает насквозь, высушивает до прочности дублёного кожаного ремня. Ванда редко выходит под него, а вот Сэм, Скотт и Клинт часто покидают базу «Рубиновая Ваканда». Клинт командует отрядом вакандийских рейнджеров, Сэм служит у него под началом, а Скотт почти каждый день спускается в джунгли изучать местных насекомых. Загар ложится на него бронзово и крепко. Скотт посмеивается над Клинтом: тот, невзирая на все солнцезащитные средства, снова облезает лохмотьями. — Дай, намажу тебе спину, — в раздевалке после спортзала Скотт бесцеремонно отбирает у Бартона тюбик с бальзамом после солнечных ожогов и размазывает гель по мощной, перечёркнутой несколькими шрамами спине. Должно стать прохладнее, но Клинта почему-то бросает в жар. У Лэнга чуткие длинные пальцы. Вакандийское солнце прокалило его до цвета тёмного янтаря. Он похож на породистую, нервную гончую. А ещё у него красивый рот. Клинт трясёт головой, отгоняя от себя непрошенные картинки. О чём он только думает. *** База «Рубиновая Ваканда» стоит на утёсе посреди темного моря джунглей. Рейнджеры спускаются туда каждый день, патрулировать территорию между двумя вибраниумовыми рудниками. Скотт Лэнг тоже спускается туда каждый день. Только он не берёт с собой винтовку. Это беспокоит Бартона. Он старается подгонять свое расписание так, чтобы каждый раз сопровождать Скотта. Тот смотрит странно: не то насмешливо, не то снисходительно, его не разберёшь. Но не спорит. Пока Скотт ползает на коленях между деревьев, с анализатором запахов в руках и передатчиком на ухе, Клинт сидит в тени, привалившись к огромному серому стволу в пятнах мха. Жаркий воздух колышется влажным маревом, липнет к потной шее. В висках глухо пульсирует кровь. Джунгли щекочут ноздри острыми, пряными и горьковатыми запахами. Скотт вдруг встаёт, подходит к Клинту, берет его за руку. — Ты спрашивал, как я смогу защитить себя в джунглях. Я хочу тебе показать. Смотри. Он прикрывает глаза, и его бронзово-чеканное лицо сосредоточенно застывает. Пятна света и тени играют на его лице и руках. По виску ползёт капля пота, оставляя влажную дорожку. Земля вокруг приходит в движение. Ковёр прелых листьев и мелких веточек оживает. Клинт понимает: это муравьи. Миллионы, миллиарды насекомых, живые реки, сливающиеся в море. Бартон боится двинуться. Скотт стоит посреди этого моря, раскинув руки, словно какое-то божество, и в его зелёных глазах пляшут солнечные искры. *** Скотт пахнет джунглями: прелым мхом и сухими листьями, пряно и горьковато. Этот запах щекочет Клинту обоняние всю дорогу домой. Неотвязно. Он не может думать ни о чём другом. Неожиданный приступ паники заставляет его до боли вцепиться пальцами в ремень винтовки. Это всё неправильно. И то, что ближе к полуночи он стоит перед дверью комнаты Скотта — тоже неправильно. Его учили тщательно планировать свои действия. Но сейчас он отчаянно полагается на импровизацию, как и каждый раз в своей жизни, когда собирался очертя голову прыгнуть в ад. Он стучит в дверь, но никто не отзывается, и тогда Клинт просто заходит. Он останавливается на пороге. Моргает, как дурак. Смотрит в спину Скотту. Тот согнулся над своим столом, что-то паяет, напевая себе под нос. Не стоит — движется, пританцовывает под музыку в своих наушниках. Он голый по пояс, из одежды на нём только джинсы. Клинт заворожённо смотрит, как ходят под бронзовой кожей лопатки и мышцы. Плавно, текуче, но без той угрожающей, чуть тяжеловесной грации, которая есть у убийц, единоборцев, у самого Бартона. Легко, неспешно, в ритме регги. Чёрный наушник-капелька выскакивает из уха. Скотт поднимает руку. Оборачивается, как будто он мог услышать, как грохочет чужое сердце. Он идёт к Бартону через всю комнату, и вокруг него сгущается солнечное регги. Горячая кожа над его ключицей на вкус — как мёд, разведённый в чайном бокале с крупинкой красного перца. Это обжигает, и Клинт забывается, прикусывает зубами. Лэнг, прижавший его к стене, легонько поддевает пальцами подбородок. Клинт — ниже ростом, ему приходится запрокинуть голову. Скотти тихонько смеётся ему прямо в рот. *** Он перестаёт болтать и смеяться, только когда всё делается серьёзно. Из смазки у них только бальзам для обожжённой кожи. Клинт старается не торопиться. В глазах Скотта вызов мешается с любопытством, восторгом и капелькой страха. Клинт хочет спросить, приходилось ли ему... Первый ли это для него раз. Но обжигающая теснота вокруг его пальцев и то, как Скотт крупно, почти испуганно вздрагивает... Пожалуй, лучше не спрашивать. Бартон успокаивает и гладит его, целует худой живот с дробными, напряжёнными кубиками пресса. Скотт вдруг кажется ему хрупким, его хочется обнять, прижать к себе, закрыть собой, защитить от всего, что может угрожать. Жизнь за него отдал бы. Клинт очень, очень нетороплив и нежен. И всё равно Скотти тягуче вскрикивает, ощутив его внутри. — Сейчас, сейчас будет легче, — шепчет Клинт, стараясь не сорваться, потому что это... Обжигающе до боли, как вакандийское солнце. Пусть сожжёт его, он ни о чём не способен пожалеть — ни сейчас, когда Скотти так сжимается вокруг него, ни потом. «Потом» уже подступает к сердцу, коротко сводит низ живота. Он сдерживается из последних сил, скользя ладонью по чужому члену, глядя, как Скотти бьётся под ним, мокрый от пота, и под его тонкими веками мечутся глазные яблоки. А потом Скотти неразборчиво выкрикивает что-то — и выплёскивается ему в ладонь. И Клинту самому остаётся всего пара движений до пряного горьковатого мёда и солнца, вспыхивающего перед глазами в этой темноте. *** Клинт просыпается первым, осторожно снимает руку Скотта со своей груди. Тот не просыпается, дышит всё так же ровно. Бартон устраивает его на подушке поудобнее и выходит покурить на балкон. Внизу, в кронах деревьев, отчаянно, как перед рассветом Судного дня, гремит птичий хор. Клинт упирается локтями в перила, затягивается, кривится от горького дыма, коротко, тихо стонет, вспоминая прошедшую ночь. Что он сделал? С собой, со Скоттом, со всеми? Как им жить дальше? На эти вопросы у него нет ответов. Но над деревьями показывается краешек огромного золотого солнца, и, по крайней мере, все живы. И выкурить сигарету так чертовски хорошо. Клинт щурится в разливающийся над джунглями фантастический восход — и смеётся.