Ролевые игры

Говорят, что свои мозгошмыги, равно как и скелеты в шкафу, есть у каждого волшебника. У Гермионы Грейнджер, в замужестве Поттер, точно имелось и то, и другое. Но если первые, обитающие в её в голове, были незаметны для окружающих, то со вторыми дела обстояли несколько хуже. «Скелеты», как и положено скелетам, были вполне осязаемы и представляли собой картонные коробки — небольшие, щедро украшенные цветными изображениями и бросающейся в глаза надписью: «Патентованные чары — грёзы наяву». Большая их часть хранилась в книжном шкафу. Под замком, конечно, чтобы уберечь от детей, но тем не менее это составляло ту часть её коллекции, о которой знали не только домашние, но и родители, и друзья, и даже коллеги по службе. «Одно простое заклинание, и вы погружаетесь в высококачественную, сверхреалистическую грёзу наяву...» — гласила инструкция, отпечатанная на обратной стороне каждой коробки, и это было правдой. Легкий взмах волшебной палочки, и ты в скафандре — ходишь по лунному грунту; ещё взмах — и опускаешься в морские глубины; а после, при желании, взбираешься на Эверест или летишь на дельтаплане. Среди идей, столь блестяще воплощенных в «грёзу наяву», немалую часть составляли её собственные. Гермиона делилась своими мыслями с Джорджем (когда-то просто хорошим знакомым, а ныне — близким другом), и тот превращал её задумки в нечто совершенно волшебное. Уровень используемой им магии неизменно потрясал воображение. Ей, Гермионе Грейнджер, когда-то сдавшей ЖАБА на одиннадцать «Превосходно», оставалось лишь удивляться и разводить руками. Однако именно благодаря её эрудиции, всякий приобретший подобный набор покупатель мог насладиться «вещностью» окружающего мира, «побывав» на светском балу времен Наполеона, или на венецианском карнавале ХVII века, или даже в древнегреческом театре. Муж к её хобби относился с некоторым снисхождением, но в целом спокойно. По его мнению, тот, кого не волнуют ни квиддич, ни телесериалы — а телевизоры в домах волшебников стали обыденностью, — вправе позволить себе «немного лишнего». Разглядывая очередную коробку и обнаруживая на её крышке изображение какого-нибудь разряженного вельможи, Гарри, как правило, интересовался его персоной. «Кто такой? — вопрошал он нарочито ревнивым тоном, но, зачитав краткую аннотацию, отпускал что-нибудь ехидное вроде: — Людовик Четырнадцатый? Ба-а-а, какая встреча! А я-то думал, он давно в могиле...» Однако увиденный как-то раз молодой мускулистый красавец вызвал у него нешуточные подозрения. — Что за тип? — допытывался Гарри, и сквозившую в его голосе ревность трудно было назвать показной. — Его зовут Эдвард, — ответила Гермиона, стараясь придать своему лицу невинное выражение. — Или просто Дру. — Дру, говоришь? — проворчал её муж, вскидывая бровь. — Что-то не доверяю я этим дру... Особенно тем, что «не продаются лицам до восемнадцати». Оставить жену в сомнительном, по его же словам, обществе Гарри не рискнул и поспешил лично ознакомиться с содержимым коробки. Своими впечатлениями от увиденного он поделился, уже находясь в супружеской спальне. — Он, в общем, ничего... этот твой Дру. Однако ж меня терзают смутные сомнения. Не могу отделаться от ощущения, что за нами подглядывали. Надо бы проверить, нет ли кого под кроватью? Он и в самом деле заглянул под кровать, но даже после этого улыбка на его лице казалась натянутой. — Похоже, мой муж чем-то недоволен, — заметила Гермиона, устраиваясь под одеялом рядом с Гарри. — А почему он должен быть доволен? Жена изменяет ему с каким-то Дру... — ...а сам он изменяет жене с некой Друэллой, — вставила Гермиона. — Да я ж никогда! — запротестовал Гарри. — Какая ещё Друэлла? — Та самая, из сегодняшних грёз, — пояснила Гермиона. — По задумке ты, как мужчина, должен был ощущать себя в теле Эдварда... Гарри не дал ей договорить. — Так ту девушку, с которой я... — ...трахался, — участливо подсказала Гермиона, заметив замешательство в голосе мужа. — А ты что, даже не поинтересовался её именем? — Да я как-то... — совершенно обескураженный, судя по голосу, Гарри быстро смолк и зарылся лицом в её кудряшки. Позже всё-таки поинтересовался, как он выразился, технической стороной вопроса. Однако и здесь Гермионе не в чем было себя упрекнуть: несмотря на близкое знакомство с Джорджем, ей бы и в голову не пришло посвящать его в подробности своей интимной жизни. Просто прохаживаясь однажды по Интернету и наткнувшись на интересное описание постельной сцены, она опробовала это дело с мужем, а уже потом поделилась ссылкой с Анджелиной, женой Джорджа. Гарри её объяснения, кажется, успокоили, но с этого дня вся эротика хранилась в потайном, недоступном для него месте. С этим Гермиона постаралась. В конце концов, думала она, каждая женщина имеет право на свою маленькую тайну, да и секс как таковой был не так уж ей интересен. Её больше занимал сам процесс создания «грёз», начиная с сюжета, продумывания характеров персонажей и заканчивая их диалогами. Молчание в постели казалось ей противоестественным. И хотя Гарри охотно делился с ней всем, чем мог, всё это были, по большей части, текущие жизненные проблемы. Работа, дети, быт, где и как провести выходные... И пусть он называл её своей выдрочкой, своим пушистым зверьком, и пусть то и дело подшучивал над её якобы знакомствами с кучей исторических личностей, Гермионе как будто чего-то не хватало, и она сама не смогла бы ответить, когда именно это началось. Двадцать лет назад Гермиона могла бы поспорить с целым миром: такая неприятность, как «кризис среднего возраста», ей с мужем не грозит. Эта проблема настигает лишь тех, кто не способен ценить радости нормальной мирной жизни, а они с Гарри не из таких: счастье досталось им слишком дорого, чтобы этим пренебречь. Но видимо, никто ни от чего не застрахован. Битвы отшумели, страсти улеглись, а дети подросли, и прошлой осенью в Хогвартс отправился их младший сын. С обязанностями заместителя начальника Отдела магического правопорядка Гермиона управлялась в рабочее время, а многолетняя борьба Кричера за право на труд ещё лет десять назад закончилась победой старого домовика. И как-то так незаметно получилось, что создание «грёз» из способа отвлечения от тревожных мыслей, когда Гарри задерживался на дежурстве, да легкого, к тому же увлекательного способа подзаработать, превратилось в некий суррогат жизни. Жизни, наполненной остротой чувств. Всё бы, наверное, было хорошо, если бы не внезапный творческий спад. Как-то разом опротивели и вздохи, и «ахи», и томные взгляды, и захотелось попробовать чего-нибудь новенького — пожёстче и погорячее. * * * — Знаешь, Гермиона... — Джордж осёкся, явно подбирая слова, однако бархатный тон его голоса совершенно не обнадёживал. — Да говори, не томи, — попросила Гермиона, мысленно готовясь к худшему. — Тебя когда-нибудь лупили? Скажем, в детстве? — Никогда, а что? — А нас с... братом... воспитывали, и порой это было весьма... впечатляюще, — Джордж грустно улыбнулся своим воспоминаниям. — Но можешь поверить, охаживая нас ремнем, матушка не шептала нам на ухо ободряющих слов вроде тех, что здесь, у тебя, — он постучал пальцем по лежащей на столе папке. Гермиона издала короткий обречённый вздох, а Джордж раскрыл папку и, вынув оттуда лист бумаги с отпечатанным на нём текстом, продолжил. — И разумеется, эти экзекуции проводились вовсе не для того, чтобы... — пробежав глазами по тексту и сыскав нужный абзац, он начал зачитывать: «...дать мне возможность справиться с собой и стать сильнее!» По всей видимости, Джордж хотел процитировать что-то ещё, однако передумал и, вернув «шедевр» обратно в папку, посмотрел на Гермиону, но она опустила глаза, чувствуя, как к лицу приливает жар. — Ну нет, так нет, — пролепетала она и, будучи не в силах выносить на себе откровенно испытующий мужской взгляд, начала подниматься из-за стола. — Минутку, Гермиона, — Джордж придержал её за руку. — У меня тут есть для тебя кое-что. Порывшись в своей сумке, он вытащил оттуда небольшую пластиковую коробку. На её крышке были изображены небольшие, обтянутые мехом эротические наручники. — Это мне? — спросила Гермиона, удивляясь сквозившей в голосе растерянности. — Вообще-то, твоему мужу, — с улыбкой ответил Джордж. — Впрочем, можешь и себе оставить. Быть может, эта игрушка вдохновит тебя на что-нибудь интересное. * * * «Вдохновит...» — язвила Гермиона в нескончаемых внутренних диалогах с собой любимой. Вчера у неё не хватило духу сказать Джорджу, что флоггер — это не ремень, и если бы удалось уговорить эльфов-домовиков использовать флоггер вместо привычной им горячей печной дверцы, она, Гермиона Поттер, сочла бы свою миссию выполненной. А пресловутый Отдел регулирования и контроля за магическими существами давно пора модернизировать, ибо никаких «существ» нет, перед законом все равны, и если бы эту простую, как кочерга, мысль вложить эльфам в головы... Дойдя в своих рассуждениях до этого места, Гермиона останавливалась на скаку, словно лошадь перед непреодолимым барьером. Она давно уже простилась с мечтой освободить домовиков, оставила даже попытки уговорить их писать жалобы на своих хозяев, но ведь можно же заставить эльфов заменить традиционную кочергу флоггером... И как же она раньше об этом не подумала! Через неделю новый законопроект лежал на столе у Кингсли, а несколько дней спустя Кричер потребовал приобрести для него флоггер. Гарри едва не поперхнулся, услышав это от старого домовика. — Откуда Кричеру известно про... новый законопроект? — поинтересовалась Гермиона, всеми правдами-неправдами пытаясь сохранять спокойствие. — У Кричера в Министерстве связи. — В смысле? — не поняла Гермиона. — У вас там что... профсоюз? — У нас там Г.А.В.Н.Э. — Что? — Г.А.В.Н.Э. — повторил Кричер. — Гражданская Ассоциация Верных и Надёжных Эльфов. Его ответ прозвучал предельно деловито, со всей возможной для ситуации серьёзностью, и вдобавок Кричер выложил на стол значок — изрядно потёртый от времени, но всё же узнаваемый. У Гермионы едва не пропал дар речи: когда-то — ещё в школе, в конце пятого курса — у неё пропала целая банка, и она буквально обыскалась. Рон сказал, что это — к лучшему, а Гарри она и не расспрашивала, ему тогда не до значков было... Секунду-другую в кухне стояла тишина, а затем раздался громкий металлический звон. Гарри уронил на пол ложку и тут же, не мешкая, полез за ней под стол — явно ради того, чтобы не шокировать жену своей расплывшейся в улыбке физиономией. * * * Разговор с мужем состоялся в тот же вечер. — Как насчет флоггера? Порадуем Кричера или как? — Гарри говорил полушутливым тоном и так, будто речь шла о приобретении набора по уходу за метлой. — Порадуем, — ответила Гермиона, решив про себя, что отступать поздно. — А чем порадовать мою любимую жену? — поинтересовался Гарри как бы невзначай, но ей ли не знать, что означал этот внимательный пытливый взгляд. Он докопается до истины. Всё-таки главный аврор, оперативник, и возможности у него нехилые. А ещё верный на всю голову Кричер! Даже странно, что Гарри до сих пор не знает про тайную коллекцию грёз... Или делает вид, что не знает? Гермиона так и не поняла, что же подтолкнуло её к откровенности — уж точно не страх разоблачения. Просто подумалось, раз ей... вернее, им с Гарри действительно не хватает острых ощущений, то, возможно, подарок Джорджа сможет как-то поправить дело? Почему бы не попробовать? С этой мыслью Гермиона вытащила из сумки упаковку с наручниками и протянула её мужу. Гарри долго вертел в руках коробку, разглядывая изображение на крышке, и, кажется, был немало озадачен. — Мне что, следует тебя арестовать? — выдавил он наконец. — Но... за что? — А ты придумай, — немедленно посоветовала Гермиона, в глубине души посмеиваясь над сугубо профессиональным мышлением мужа. Интересно, хватит ли у него фантазии на что-нибудь ещё? Впрочем, даже слово «арестовать» в устах Гарри — это уже кое-что! Она, признаться, и на это не надеялась. * * * С «арестом» Гарри не спешил. По вечерам Гермиона перечитывала Диккенса и морально готова была строчить остросюжетную грёзу о душевном состоянии преступника в ожидании неизбежного. И настрочила бы, если б видела в этом хоть какую-то пользу! Но на исходе второй недели волнение куда-то ушло, жизнь вошла в привычное русло, а щекотливый разговор стал понемногу забываться. И вот когда, казалось бы, и ждать уже не имело смысла, дверь её комнаты распахнулась и на пороге появился Гарри. Он был одет в форму полицейского. — Где ты всё это раздобыл? — спросила Гермиона, не без удовлетворения разглядев на его голове характерный для британского «бобби» вытянутый чёрный «котелок» с серебристой бляхой. — Вопросы здесь задаю я, — прозвучало в ответ. Твёрдый, чётко поставленный голос мужа сомнений не оставлял: игра началась. «Вы не обязаны говорить что-либо. Однако это может навредить вашей защите, если вы не упомянете при допросе то, на что впоследствии собираетесь ссылаться в суде. Всё, что вы скажете, может быть использовано как доказательство». Все положенные по уставу предупреждения были произнесены с должным чувством и мастерством, Гермиона и не заметила, как оказалась в наручниках. Но это не волновало. Она уже почувствовала себя героиней короткометражного, как минимум, фильма и с нетерпением ждала дальнейшего развития событий. Гарри повёл её в подвал. Там у них был оборудован небольшой тренажёрный зал, но теперь, наверное, будет располагаться «полицейский участок». Интересно, с «обезьянником» или без? А ещё, по идее, должна быть комната для допросов с тремя стульями: для «подозреваемого» и двух следователей — «плохого» и «хорошего». Но ведь ей не предъявили обвинения! Кроме того, ей обязаны выдать памятку о правах заключённого и предложить адвоката. А ещё звонок другу... то есть третьей стороне, чтобы уведомить об аресте. Естественно, она этим правом воспользуется, хотя бы ради того, чтобы лицезреть вытянутую физиономию мужа в «бобби-котелке», а если он догадался ещё и оборудовать «участок» видеокамерой... — Осторожней, мадам! Она едва не подвернула ногу на крутых ступеньках лестницы, но Гарри, к счастью, успел подхватить её за локоть. — Спасибо... сэр, — поблагодарила Гермиона, впервые осмелившись нарушить молчание. Впрочем, она и не обязана говорить что-либо. Её дело маленькое: дождаться обвинения и действовать по обстоятельствам. Ещё посмотрим, кто кого! Что-что, а качать права миссис Поттер умеет... — Мы пришли, — доложил Гарри. В прессе главного аврора называли человеком на своём месте, отдавая должное умению Гарри руководить людьми. Но дома его голос звучал мягко, без официоза и начальственных ноток, и потому сухой холодной тон казался до странности чужим и слегка озадачивал. «Вошёл в роль», — решила Гермиона, отчасти жалея о том, что запястья скованы наручниками. Была бы она, к примеру, какой-нибудь... дамой, непременно сказала бы что-нибудь восторженное. Но комплименты в устах арестантки? Смешно!.. — Подними руки, — потребовал Гарри. — Почему вдруг на «ты»? — съязвила Гермиона. — «Бобби» плохо обучили в академии? — Руки подними, я сказал, — повторил Гарри. Прозвучало без малого угрожающе. Ярко-зелёные глаза смотрели на неё со снисходительной усмешкой, как на маленького и глупого ребёнка. «Сама напросилась, — напоминали они. — Терпи...» Руки пришлось поднять. Она медлила, тянула, сколько могла, но Гарри, похоже, запасся не только полицейской формой, но и терпением. Он не торопил, предоставляя ей, как казалось, некоторую свободу действий. Быть может, в последний раз... Он быстро и подозрительно умело связал её запястья верёвкой, а секунду спустя Гермиона оказалась подвешенной к специальному кольцу в потолке и была вынуждена стоять на носках, чтобы не выворачивались руки. Тапочки с неё слетели, Гарри отпихнул их ботинком, а щиколотки обмотал верёвкой с той же быстротой и проворством. Она не ожидала; беспомощно озиралась по сторонам, только сейчас сообразив, что принять подвал за «полицейский участок» можно лишь с большой натяжкой. Замеченный в углу «обезьянник» казался слишком мелким и походил скорее на клетку. А это кольцо на потолке... И верёвки... И растущая боль в напряженных мышцах! Странно, что обошлось без кляпа во рту. — Ты не полицейский! — вырвалось у Гермионы. Гарри как будто ждал её разоблачающего возгласа и хмыкнул весьма недвусмысленно, а в его усмешке появилось нечто самодовольное. — Кто ты? — не выдержала Гермиона, мысленно забивая на «игру» и на положенную по сценарию роль «безвинной жертвы правосудия». По её «сценарию», который главный «актер» и не думал выполнять. У него — кто бы мог подумать? — была своя «домашняя заготовка». — Похититель, — ответил Гарри. Всё с той же насмешливой улыбочкой. А ведь ей даже не пришло в голову оказать сопротивление при «аресте». Вот дура! — Собираешься потребовать выкуп за меня? — осведомилась Гермиона, не скупясь на яд и ехидство. — О не-ет! — Гарри заложил руки в карманы. — Знаю, что Поттер отдаст за жену последнюю рубашку, но штука в том, что мне не нужны его деньги. Мне нужна его жена! — Что ты собираешься с ней... со мной делать? — неужели она начала заговариваться? — Сейчас узнаешь. С этими словами он достал из кармана складной нож и, отогнув лезвие, поднёс его к лицу Гермионы. — Вам знаком этот предмет, мадам? — спросил он. Это был тот самый, подаренный Сириусом нож, с которым Гарри никогда не расставался. Удивляться вроде бы не следовало, но Гермиона решилась прояснить ситуацию до конца. — Что вы сделали с моим мужем? — спросила она, не замечая, как переходит на крик. — Но-но, спокойно... деточка моя, — ответил похититель, снимая с головы полицейский «котелок» и обнажая гладкую, наголо остриженную голову. — Всего лишь ограбил и позаимствовал пару волосков. Гарри сказал бы «выдрочка моя»... Гарри никогда не стригся налысо... Гарри наверняка придумал бы что-нибудь безобидное... — Так вы... не мой муж?! — выдохнула Гермиона, не зная уже, чему верить, и чувствуя, как уходит пол из-под ног. — Тихо-тихо, красавица, — проскрипел этот... лысый прямо над ухом. — Я тут немного позабавлюсь и верну тебя твоему благоверному. — В целости и сохранности? — зачем-то уточнила Гермиона, как будто положительный ответ на этот по-детски наивный вопрос мог дать ей какие-то гарантии. — Ну я ж не убийца, — проговорил тот, который выдавал себя за её мужа, — на удивление мягко, с шутливой, до боли знакомой интонацией. От мимолётного облегчения у неё закружилась голова; потолок, стены, расставленные вокруг тренажёры поплыли перед глазами. Гермиона прикрыла веки, чтобы как-то унять, остановить этот дикий хоровод в её сознании. Не так уж всё страшно... Нужно просто перетерпеть... Должно же это когда-то закончиться? Лезвие ножа уперлось в ложбинку между грудями и поползло вниз, разрезая ткань одежды. То же самое было проделано со спины, и лёгкая домашняя туника соскользнула на пол. Гермиона переступила босыми ногами по холодному полу, пальцами стараясь захватить упавшую ветошь и хоть как-то согреть озябшие стопы. Тот, который... не сводил с неё глаз, заметил это. Но ничего не сказал, просто продолжал наблюдать. Самым что ни на есть бесстыдным взглядом возбуждённого самца. — Замерзла? — справился он довольно-таки участливо, и тут же «успокоил»: — Ничего, сейчас станет теплее. Он обхватил её бёдра потными от похоти ладонями и начал стаскивать трусики — медленно, дюйм за дюймом обнажая ягодицы и оставляя на коже горящий след. Жар от его пальцев разливался по телу предательски нетерпимой волной. Гермиона снова переступила ногами, непроизвольно сжимая мышцы промежности. Её мучитель заметил, усмехнулся и как будто случайно прижался небритой щекой к животу, заставляя её содрогнуться. Оставив трусики где-то возле щиколоток, он поднялся на ноги, зашёл к ней за спину, расстегнул застёжку бюстгалтера и, видимо сообразив, что снять его — из-за связанных рук — не удастся, полоснул ножом по бретелькам. — Между прочим, это был мой любимый, — сообщила Гермиона непонятно зачем, возможно, чтобы немного разрядить напряжение. — Ничего страшного. Пожалуешься мужу, он купит тебе новый. — Как это, интересно, я ему пожалуюсь? — Запросто, — ответил тот, которого хотелось придушить. — Подойдёшь к нему, посмотришь в зелёные глаза и скажешь: «Дорогой, мне нечего надеть!» — Гарри сделает круглые глаза и ахнет от удивления. — Да ну? Что, такой нервный? — Я никогда не обращалась к нему с подобными просьбами. — А зря! — с чувством, на грани издёвки, возразил мучитель, откровенно смеясь над горделивыми нотками в её голосе. — Ладно, с мужем сама разберёшься. Пора приступать к главному, а то, чего доброго, простудишься тут... Он облизнулся и закусил губу; влажный, полный вожделения взгляд застыл на её отвердевших сосках; в чуть приподнятых уголках губ затаилась улыбка, глаза блестели в предвкушении запретного. Гарри, её Гарри! А она, глупая, сомневалась... Прошлой ночью он брал её, наверное, раза три, доведя почти до исступления. Знал, однозначно знал, что сегодня придётся облизываться. Ну и поделом! Тем временем на поверхности стоящего рядом с Гермионой столика появился сверкающий серебром поднос, а на нём — моток ваты, бутылка с медицинским спиртом, довольно большие, странные с виду щипцы с кольцами на концах, толстая кривая игла и маленькая золотистая серёжка. — Нравится? — спросил Гарри, указав на серёжку. — Какого черта, Гарри! Что ты собрался делать? Гермиона рассматривала лежащие на подносе предметы с неподдельным ужасом, чувствуя, как холодеет внизу живота. — Собираюсь проколоть тебе пупок, — серьёзно ответил Гарри. — Зачем?! — Хочу, — пояснил Гарри. Этого как ни странно, оказалось достаточно. Гермиона хватала ртом воздух, но так и не смогла ничего возразить по существу. Слов было много, но все они застревали на языке под пронзительным взглядом Гарри. Он, по всей видимости, давно всё решил, и ей оставалось лишь смириться со своей участью. — Прямо здесь? — промямлила она дрожащим голосом. — Угу, — буркнул Гарри, наставляя на неё волшебную палочку. Струя красного света ударила в лицо, унося её за собой в тишину. * * * Гермиона очнулась в кровати, под тёплым мягким одеялом. Проколотый пупок слегка саднило. Гарри сидел рядом и массировал ей ступни. Увидев, что она пришла в себя, он наклонился и поцеловал её в губы. — Ну прости, — произнёс он безмерно виноватым голосом. — Я, знаешь ли, всегда хотел... — Скажи ещё, что засматривался на девиц с серьгой в животе! — уязвила Гермиона в сердцах. — Засматривался, — мгновенно сознался Гарри. — Виноват. Готов понести любое наказание. Запрещенный приём. Знает, что сойдет ему с рук, и сидит с повинной головой, изображая раскаяние. Лет восемь назад она уже слышала от Гарри нечто подобное, когда он, едва живой, лежал в Мунго. «Виноват, заставил тебя волноваться, — хрипел он, силясь улыбнуться. — Прости, Гермиона...» Она вспомнила, как всякий раз, будучи беременной, втирала в кожу живота рекомендованные гинекологом мази, дабы избежать растяжек. А после родов выкраивала время на целый ряд косметических процедур, и всё для того, чтобы в сорок лет муж счёл нужным украсить её пупок серьгой. Собственноручно. Вот гад! Верно, спит и видит её в короткой маечке, с оголённым пупком. — Мне нечего надеть. Под это, — Гермиона ткнула себя пальцем поверх одеяла. — Ничего страшного: попросишь мужа, и всё будет хорошо... — протянул Гарри с тихим, едва ощутимым урчанием — точь-в-точь как Живоглот, умявший миску сметаны. — А если я попрошу... ошейник? Всё-таки она заставила его вздрогнуть и округлить глаза. Спальню накрыло молчанием. Стушевавшись под её взглядом, Гарри встал с кровати, погасил свет и юркнул к ней под одеяло. Подушечками пальцев прошёлся по изгибам её тела, потом склонился к уху. — Хорошо, выдрочка моя... Будет тебе ошейник. Тоненький такой, декоративный, с зелёными камушками... — Почему с зелёными? — Потому что ты — моя, — шепнул он. — Твоя... кто? — уточнила Гермиона на всякий случай. — Жена, рабыня, собачка, выдрочка? — Просто моя, и всё, — ответил Гарри. Ставить точку в нужном месте он умел. Всегда.