***
— Так, нужно отыскать и урыть того, кто решил второй раз наколоть меня с этим! — Гриммджоу раздраженно поправил свою мощную ныне грудь, пытаясь упаковать ее в откровенно сползавший с его плеч комбинезон. Гадский шинигами с поцарапанной рожей оказался прав: прежние шмотки были теперь на три размера больше женской фигуры Гриммджоу. Продолжая материться и невольно сравнивать этот инцидент с устроенным экспериментом Заэля еще во времена Эспады, Гриммджоу благополучно пропускал заинтригованные взгляды мужской половины Готэя, встречавшейся ему по пути — бойцы, как раз, торопились на службу, ибо утро над Сейрейтеем давно распустилось. — Куросакиии!!! — Довольно выкрикнул Джагерджак, найдя запрашиваемую разъяренным мозгом причину своих бед. Так, рыжий молокосос был пожизненно виноват во всех смертных грехах и, собственно, претил Гриммджоу самим фактом своего существования, поэтому и неудивительно, что даже в этой истории наглая рожа временного шинигами виделась ему безоговорочно причастной к дурацкому розыгрышу, в который вовлекли арранкара. И плевать, что этот придурок еще школу не окончил. И чихать, что его куриные мозги не додумались бы до подобного эксперимента. Точно, эта падлюка всем шинигами разболтала о том случае и те решили поржать над ним, над королем! И Джагерджак болт ложил на все здравые оговорки — ему позарез требовалось кого-то прибить за это. Недошинигами-выскочка подходил для такого повода ну просто идеально. — Куррросаки, ну, сссволочь, ты у меня еще ответишшшь… — прошипел Джагерджак и по пескисе быстро вычислил реяцу куска дерьма человеческого. С кровожадным оскалом на губах Пантера повернул на указателе «Одиннадцатый отряд». Пока плелся туда, безбожно шаркая башмаками, что также стали ему на пяток размеров велики, Гриммджоу пытался припомнить всё же, с чего, собственно, началась новая чертовщина с его превращениями. Кажется, вчера в Готэе была устроена грандиозная попойка. Не то по случаю победы над квинси, не то по случаю окончательного выздоровления «героев войны» — презренные шинигами не скупились на пафосные словечки. Так или иначе, но бывших союзников, пригласили сие пиршество разделить, и представлять Уэко Мундо жребий пал на Гриммджоу: чуть не оторвавшая ему ухо Тия «просила» весьма убедительно. «Так, что было потом?!» — Арранкар хмурился, пытаясь дотошно воспроизвести последовательность своих шагов от входа в гарганту до последней чашки сакэ в поместье главнокомандующего. Откровенно говоря, это давалось ему не без труда, в особенности, с места, которое он обозначил «тридцать третьим чоко»… После этого апогея воспоминаний вчерашнего застолья в голубоволосой буйной голове наступал мрак, и закономерный вопрос мигал в нем неоновой вывеской: «А нахрена ж было так напиваться?» Не иначе, как представитель славной расы пустых, арранкар пытался уделать представителей убогой расы шинигами… Наверняка, в отместку за стойкость гордому королю накапали в последнюю чашку какого-то дерьма. Не без подсказки рыжего-бесстыжего. Значит, его наглая морда таки была виновата и не зря заслуживала, чтоб ей хорошенько вмазали. Выстроенная таким образом логическая цепочка выглядела довольно прочной и не терпевшей опровержений, что подтверждало: Гриммджоу молодец, а Куросаки мудак. Оставшийся довольным таким раскладом, бывший Сэкста Эспада танцующей походкой вышедшего на увеселительную охоту зверя достиг врат Одиннадцатого отряда. — Ку-ро-са-ки-и-и-и!!! — пригласили на «разговор по душам» последнего во всю луженую глотку. Тщетно. На голос Джагерджака даже стражники не выползли, будто на территории отряда вымерли все как один. Джагерджак изумленно моргнул: не эти ли головорезы под рукой одного из самых безбашенных капитанов Готэя всегда и повсюду искали драки? Так вот она — противник сам пришел и он вовсе не прочь в довесок к Куросаки уделать еще и Зараки: скверное настроение Джагерджака требовало крови. О бушующих женских гормонах арранкар еще с первого казуса забыть не успел. — Куросааааки!!! Ты что, мелкий ублюдок, оглоооооох??? — провоцировали того дальше: рыжий же бросался на вызов как бык на красное. Проверено. Так чего затих? — Куросааааааки??? Гриммджоу сунулся лбом в решетки и, прищурив глаз, прытко оценил обстановку в расположении отряда. Где-то вдалеке суетились совсем не интересные Гриммджоу другие шинигами, реяцу же рыжего придурка отчетливо доносилась со стороны административных корпусов. — Ты что, ссышь, зараза? Или игноришь меня, собака? — прошипел себе под нос догадки незваный гость Одиннадцатого, и, снова набрав воздуха побольше в грудь, только собрался выкрикнуть имя своего вожделенного противника… — Ты чего горлопанишь, Гриммджоу-ку… — Окликнувший арранкара голос вдруг сам же и осекся: на резко вскинувшееся голубоволосое милое существо уставились округлившиеся аметистовые глаза красавчика из отряда Зараки. — Гриммджоу-сан, — едва выдавил из себя, исправляясь, Аясегава Юмичика, однако большой диаметр пораженных зрачков он не изменил. — Ну че вылупился? Бабы никогда не видел?! — огрызнулся с толикой обыденности Джагерджак: всё-таки опыт прошлого эксперимента здорово помогал и делал его менее растерянным перед повтором половых трансформаций. — Ам-м-м… да, — «многозначительно» промычал третий офицер и невольно прижал к груди бумажные пакеты, полные бинтов, ваты, мензурок, склянок, таблеток и прочей медицинской чепухи. Похоже, утренняя зарядка в отряде Одиннадцатого проходила с пристрастием. Или похмелье тут выбивали силой. Из двух одно. — Вы и Куросаки прихлопнули?! — раздраженно передернула плечами девица-арранкар, у которой имелись свои счеты с временным шинигами. — Полчаса уже его на бой зову, а он, падла, тупо не выходит. Че за дела вообще? Рев капитана Одиннадцатого едва ураганом не снес с ног говоривших у врат: — Юмичикааааа!!! Где, мать вашу, его носит, когда тут творится такое дерьмо???!!! Собеседник Гриммджоу заглянул тому за спину — раздражение, вырвавшееся из кабинета капитана, не сулило ему ничего хорошего, в особенности, если его застанут точившим лясы. — Прости-прости, Гриммджоу-сан, наш командир, мягко говоря, с утра не особо в добром юморе, — улыбнулся Юмичика и приставным шагом стал обходить гостью по орбите, ведущей аккурат под врата. — А Ичиго… он, это, немного поцапался с капита-а-аном. Да и Иккаку ввалил немало… вот, — как бы в доказательство истины своих слов офицер передернул в руках пакеты с медикаментами. — Ты бы зашел попозже, а? Юркнув на территорию отряда, шинигами припустил шаг — да где там: понесся как угорелый, словно бы не врачебная, а пожарная помощь требовалась подчиненным Зараки. Джагерджак хмыкнул: капитан Одиннадцатого вселял, конечно, должное уважение в своих людей и во врагов, но, менос его дери, какое дело было до этого Джагерджаку, когда он хотел порешить Куросаки прямо сейчас и попутно выяснить, что ж вчера-то произошло?! — Хэй! — он окрикнул Юмичику вдогонку. Только сейчас Гриммджоу допер, что шинигами не особо-то удивился его видоизменению: ну точно, эти утырки из Готэя сговорились поржать над арранкаром. — Эй, как тебя там?! А что вчера устроили?! Какого черта я в таком теле, ты знаешь?! — Нееет, — издали отмахнулись ему рукой и признались честно: — Вчера вообще все вдрызг упились! Спроси Рангику-сан, если что! Она самая трезвая из нас была… «Трезвая Мацумото? Хм, новый анекдот», — с недовольством пробубнил в мыслях арранкар и повернул прочь. Мацумото там, не Мацумото, а один шинигами точно мог пролить свет на ситуацию. Он вообще каким-то бугром всё-всё знал, урод полосатый, и Джагерджак как-то не сразу смекнул, что подобные шуточки — как раз в стиле дядьки в шляпе. Вот кому нужно было давать в рыло в первую очередь, а Куросаки, так уж и быть, пущай еще денек поживет. Нынче у Пантеры были чувствительные когти и ломать их об рыжего нахала ей, то есть, ему не особо хотелось.***
— Что значит ты не в курсе?! — Джагерджак тряс за грудки Урахару битый час, а тот всё добродушно улыбался, упорно отнекиваясь. — «Ты» и «не в курсе»??? Сегодня что, все сговорились шутки шутить со мной?! — Ох, что Вы, что Выыыы, Гриммджоу-чаааан! — Цыц! — шикнули на шляпника. — Еще раз так назовешь меня — язык собственный сожрешь! Понял! — Яре-яре, какая воинственная леди! Ну прямо вылитая Йоруичи-сааааан! — с восхищением пролебезил знатный хитрец и рассмеялся заблестевшими в тени шляпы лукавыми глазами. — Ну всё-о-о, ты сам напросился! — Гриммджоу отвел руку для удара и только замахнулся, как… — Возможно, всё дело в саке, осмелюсь предположить? — невозмутимо выдал ученый. Арранкар с неожиданности поцелил кулаком в стену вместо головы бывшего капитана Готэя, увернувшегося на потрясающих рефлексах. Игнорируя звериный рык и стоны, полные боли и досады запрыгавшей вокруг знатного исследователя жертвы поразительного случая, тот в раздумьях потер подбородок. — Саке? Мм, ах, мм, ох! Какое еще нахер саке? Ай! Чтоб его! — Нежная рука девичьей оболочки нещадно загудела у Джагерджака с удара, а содранная на костяшках кожа саднила и выглядела, мягко говоря, неприглядно. Урахара, памятуя основы доврачебной помощи и азы лечебного кидо, галантно предложил даме помощь, но получил красноречивый отказ в виде среднего пальца и озвучкой направления, которое тот указывал и куда «восхитительному же джентльмену» предлагалось сходить в самое ближайшее время. — Ну хорошо, — усмехнулся Урахара, оставляя девушку наедине с ее бедой, и стал развивать раннее выданную им теорию. — Обыкновенное саке, Гриммджоу-сан, самое что ни на есть обыкновенное. Но! Оно же для создано шинигами и для шинигами. Быть может, оно, скажем так, не особо подходит представителям, эмм, иной расы? — окинул он оценивающим, а не любопытствующим взглядом видную арранкаршу: роскошные формы женских особей ее вида явно были заложены на генетическом уровне. — Тебе глаз один лишний? — угрожающе поинтересовалась девушка, дергая молнию на комбинезоне повыше, застегивая напрочь вид на свое декольте. А на рассуждения сердито фыркнула: — Меноса мне в глотку, а Айзена — в короли, из чего вы, мать вашу, делаете такое саке?! — Нууу, — неопределенно протянул ученый и закатил глаза, видимо, раскладывая в голове формулу местной выпивки. — Если взять трихлорид свинца, смешать его с калий бромом дитросульфитом азота, а натрийхлор поровну смешать с медным купоросом и добавить в чан с расчета на полтонны риса и галлона воды, то… — Ты что, идиот? — У Гриммджоу сдали нервы. — Нет, — совершенно серьезно выдали ему в ответ, — у меня даже справка есть. Где-то с дальних покоев поместья Шихоин, в котором Джагерджак отыскал безумного шляпника, расхохоталась его подружка, чертова кошка. — И нечего ржать там!!! — рявкнул он той, погромче. Накрутив тем временем черное хаори бывшего капитана на кулак, арранкар снова дернул того на себя. Желания убить его, едва сдерживавшегося от смеха, прибавлялось у жертвы эксперимента со страшной силой. — Когда я, — он приблизил губы к уху шляпника и вкрадчиво пообещал, — вернусь в прежнее состояние, то обязательно завершу то, что не успел в Уэко Мундо. Будь уверен… Поставив шинигами на ноги и с деланной старательностью расправив на нем складки помявшегося хаори, Гриммджоу сверкнул искрами в звериных глазах и шально усмехнулся: — Жду не дождусь, когда эта хрень выйдет из меня естественным путем… — О, Вы разбираетесь в химии, мой юный друг? — театрально изумился Урахара. — Было дело, — фыркнул тот и с ноги влупил этому пустозвону в колено прежде, чем вырулить обратно на энгава и отправиться восвояси. Правда, с родным домом у Джагерджака пока не срасталось…***
Лейтенант Девятого неторопливо брел со службы домой. Всё еще мучась похмельем, болью в челюсти, раскуроченной лихим ударом арранкара, а также собственной неспособностью припомнить последствия вчерашнего вечера, а следственно и события прошедшей ночи, он пребывал в упадническом настроении и вовсе не удивительно, что лейтенант едва волочил ноги туда, где так и не собранный в спешке футон остался благоухать запахом холодной, точно цвет ее волос и глаз, красавицы. — А еще медленней ног, чем твои, Король Душ не раздавал? — встретило его прежде седзи родного дома: на крыльце, подтянув к себе колени, сидела та самая девушка с голубыми волосами и неприветливым взором, что тут же метнул в задержавшегося хозяина жилища лютые молнии. — Я… — замямлил тот, застывая на дорожке. — Я не ожидал кого-то у себя в гостях. — «Кого-то»!.. — фыркнула под нос арранкарша, не скрывая неудовольствия от столь явной недооценки ее величия. Хисаги как настоящий джентльмен уловив обиду дамы и поняв, что смолол непотребность, поспешил исправить ситуацию — склонился в почтительном поклоне и извинился: — Прошу простить, дела в отряде заставили меня задержаться. — Он не врал: у него всегда находилось тысяча и одно занятие, что здорово било по здоровью и настроению лейтенанта даже в обычные дни, а после вчерашних многократных вливаний саке, да еще и неразберихи с девушкой, оказавшейся вдруг в его постели… ох. Хисаги вытянулся в струнку перед ней и опять душой не покривил: — Если бы я знал, — понизил он голос до доверительного полушепота, — что дома на меня поджидает… — Пф, кому ты нужен? — оборвала его на полуфразе хамовитая девица. Впрочем, в этом она напоминала прежнего себя — самоуверенного и дерзкого Гриммджоу Джагерджака. Наблюдательный в силу дополнительной профессии журналиста, Хисаги не удивился этому, просто теперь он находился под чистым изумлением видеть на своем пороге вчерашнюю не-совсем гостью. Смотреть друг другу в глаза сегодня обоим им было не особо комфортно, а говорить о случившемся — бесполезно: похоже, никто из них не мог воспроизвести события минувшей ночи. Тогда, что привело ее к нему вновь? — Мне просто не у кого остановиться, — словно подслушав его вопрос, буркнула пострадавшая от какого-то неизвестного Готэю эксперимента. — Кроме тебя и Куросаки я ни с кем не общался тут, а рыжий ублюдок куда-то запропастился… — Всё хорошо, — понимающе кивнул сообразительный лейтенант, — Вы можете оставаться у меня сколько потребуется, Гриммджоу-сан. — Он густо покраснел и тихо прибавил: — Эм, это в знак извинения, так сказать, за сегодняшнее утро. — Ха-а-а??? — У арранкарши вытянулось лицо — так, словно бы она не придала бурным утрешним разборкам никакого значения, а о возможной совместной ночи и вовсе позабыла. По правде говоря, Хисаги был удручен и одновременно огорчен этим фактом, но после заприметил, что всё внимание девушки занимали ее разбитые в кровь костяшки кулака — видимо, вид и боль здорово докучали ей: она то и дело слизывала с них кровь языком, так совершенно естественно и по-кошачьи, что парень невольно засмотрелся прежде, чем предложить помощь. — Вы позволите? Я знаю кое-какие исцеляющие техники кидо. — Засунь их знаешь куда, шинигами?! — отрезали ему со строжайшей категоричностью. Лейтенант насупился: как же ему помогать, если помощи от него не желали принимать? Мысленно перебрав все альтернативные варианты, он уселся рядом с гостьей и оторвал конец своего оби. Воспользовавшись минутным замешательством в голубых глазах, парень живо перевязал поранившуюся руку Гриммджоу и, накрыв такую перевязку своей ладонью, участливо спросил: — Так лучше? — В ответ ему пожали плечами и решительно выдернули пальцы из-под опекавшей хватки всё же неприятеля. Настороженность арранкара по отношению к нему была настолько ощутима и велика, что ее, казалось, можно было потрогать руками, как купол или стену. — Тогда, — парень справедливо счел, что не клеившийся разговор можно было заменить ужином, вряд ли они оба ели сегодня хоть что-то. — Тогда, быть может, пройдем внутрь? Я приготовлю поесть, я умею, — с толикой гордости огласил Шухей. — Ну прям мастер на все руки! — цокнул Гриммджоу не без иронии и сам потянул седзи на себя, не дожидаясь ни приглашения, ни проводника по жилищу: то, что он успел увидеть с утра, практически и составляло всё пространство домика лейтенанта Девятого, и это не могло не вызывать в Гриммджоу невольный дискомфорт: в масштабах Уэко Мундо это жилище было слишком крошечно, а в сравнении с покоями Лас Ночес чересчур убого. Впрочем, такое неприглядное место немного скрашивал хозяин. Он суетливо носился по небольшой кухне, при этом ничего в той не круша и не разбивая. Возясь над мудреной пищей этого мира, он выглядел увлеченным и менее мнительным, менее тем придурком, которого Гриммджоу обнаружил сегодня перед собой, едва распахнул со сна глаза. А вообще этот Хисаги Шухей казался преснее молодого гиллиана, не то что рыжий ублюдок. У того и внешность была поярче, и реяцу повкуснее. — Че ж ты очкуешь, мудила? — скучающе подперла щеку арранкарша. Драка бы определенно ее встряхнула и помогла бы скоротать время до обратной трансформации. — Чего говоришь, Гриммджоу-сан? — обернулся хлопотавший над горшками парень. Та скорчила недовольную мину, не собираясь делиться своими предпочтениями. — Говорю, и как меня угораздило переспать с тобой так быстро? — громче и резче ответил Джагерджак, с нескрываемой, хоть пока и приглушенной яростью взирая на шинигами, наполнявшего стол кучей тарелок, чашек, палочек. — Ты вспомнил? — рыкнул он гортанно, точно пытался испугом заставить признаться лейтенанта, как такому хлюпику удалось заломать такого, такую, как он, она, неважно в каком теле, да еще и нагло засадить в это самое тело свой ушлепочный отросток. Хисаги невесело вздохнул: — К сожалению нет. — Он опустился за столик, садясь напротив гостьи, которая не особо впечатлилась его кулинарными талантами, а ведь он считался мастером этого дела. — А… Вы? — с опаской спросил он в ответ: еще неизвестная правда уже откровенно вводила бедолагу в ступор. Он заботился о своей репутации, работе, а больше всего о своей душе — Хисаги даже в самой искаженной реальности не представлял, что сможет воспользоваться временной невменяемостью любой из девушек дабы обесчестить ее. Хисаги в плане отношений был чрезвычайно нежен и кроток. Джагерджак подтянул к себе палочки. Есть ими прежде ему не приходилось, но видывать как это делают другие он видал. Королевское упрямство не давало ему проиграть каким-то там палочкам, и кое-как, довольно скоро, он изловчился запихнуть в себя порцию риса. На вкус оказалось не так уж и плохо, но всё равно — это был не пустой. — Возможно… Р-рангику-сан сможет что-то прояснить? — неуверенно подал голос Шухей, обдумывающий их общую проблему на двоих. Несмело взглянув на девушку, он сразу же покраснел — у той сползла форма с плеча, вновь открывая возможность созерцать черты красивого тела, что и так преследовали бедного лейтенанта в его воображении целый день, не давая работать. — Хех, — Гриммджоу довольно оскалился, с самодовольством подметив какой эффект вызывает его нынешний вид, — знаешь, ты уже второй, кто предлагает мне обратиться к этой шинигами. Занятно, что внятного сможет поведать мне эта алкоголичка? Хисаги хлопнул вдруг ладонью о стол: его хаси под ней чудом не сломались. — Гриммджоу-сан, не смейте говорить так о Рангику-сан. — В его серых глазах сверкнуло что-то похожее на злость. Джагерджак сначала недоуменно моргнул, но ему понадобилось каких-то пара мгновений, чтобы разобраться во всем и расплыться в пошлой ухмылке. Кошки — существа тонкие, чувственные, они вечно жили на грани инстинктов. — Оу, так ты что, по ней сохнешь? — Гриммджоу сузил глаза, в которых заплескалось ехидство. — Так, а чего ж это ты меня, а не ее? По пьяни?! Лейтенант покраснел и что-то возмущенно пропыхтел под нос. Резко собрав свои тарелки, он не бережливо обошелся с продуктами, отправив остатки ужина в урну, и, быстро вымыв посуду после себя, вышел из кухни вон, оставляя гостью в полном офигении от случившейся перемены с этим мямлей. Впрочем, какое арранкару было дело до нравов шинигами? Умяв за обе щеки пищу данного мира, особо не испытав ни удовольствия от этого, ни насыщения, Гриммджоу даже не вздумал убрать со стола — молча поднялся, переступил порог кухни и уткнулся взглядом в расстеленный в прихожей футон. Явно для него — хозяина не нашлось, чтобы уточнить. Ну и ладно. Завалившись как есть, в своих родных шмотках, хоть и не по размеру, Гриммджоу быстро провалился в сон и так же быстро очнулся — сквозь сон ощутил, как на него, не моргая, уставились внимательные серые глаза. — Щас в челюсть лягну, — пригрозил он им, только и видневшимся из темноты комнаты, — какого черта, ты пялишься на спящего меня, шинигами? Тот заметно смутился своему неожиданному разоблачению, но признался откровенно, как всегда: — Пытаюсь вспомнить, как мог провести ночь со столь грубой девушкой, как Гриммджоу-сан. Мне кажется, что такое просто невозможно. Наверное, это было недоразумение или чья-то шутка. Зрачки в голубых глазах дернулись, но надменное лицо арранкарши, подсвеченное луной из окна, ни убавило, ни прибавило никаких эмоций. Отымевший ее ублюдок отказывался от своего поступка — что ж, чудесно, и немало знакомо: Гриммджоу и сам бы сказал такое, и говорил, перетрахав половину, если не всё женское население Лас Ночас. Чего не сделаешь по пьянке, в приступе ярости или просто со скуки? Видимо, расплата за разгульный кошачий стиль жизни наконец настигла его и весьма в ироничной форме. Истинный король всегда признавал свои ошибки и как истинно король никогда не отчаивался. — Определился? — с вызовом бросил он. — Тогда проваливай нахер, я спать хочу. Думаешь, я испытываю особую гордость от связи с таким ничтожеством как ты? Это, определенно, «долбанное недоразумение», ведь я бы в жизни, будучи хоть вусмерть упившимся, не взглянул на тебя, кусок вечно извиняющегося и вечно сомневающегося дерьма. Ты жалок. Пошел прочь со своей искренностью! В голубом лунном свете его пронзительные глаза и обнажившиеся клыки выглядели еще более устрашающими, и они с расстояния впивались в душу Хисаги, не ушедшего, а наоборот, как назло, прикипевшего к месту, пораженного оторопью от услышанного. — Ну и нах, — буркнул Джагерджак, сплюнув на сторону, когда не дождался, чтоб оскорбленный им убрался. Повернувшись набок и укрывшись одеялом с головой, он бросил единственное напоследок: — Приходить и просить помощи у тебя было ошибкой, завтра я уйду. — Куда? — огорошено воззрился Шухей на сверток одеяла: он почувствовал внезапную ответственность за гостя, у которого, действительно, не было никого из близких в этом мире. — Куда угодно. — Но тот отрезал упрямо. — Хоть под забором буду спать, пока действие этой фигни не пройдет. А оно пройдет. Скоро пройдет. Пройдет…***
«Оно само собой пройдет», — не уставал мысленно повторять Гриммджоу. Неделю. Две. Потом и месяц. И два. И третьему месяцу уже счет пошел, а тело его так и оставалось в прежней форме, тогда как арранкар продолжал топтать земельку Общества душ, а не песок Уэко Мундо. Возвратиться домой уговорить себя Джагерджак не смог, а выдворить — не дал. Дома его бы, такого, непременно засмеяли, и как бы Джагерджак не подчеркивал, что ему до лампочки общественное мнение, быть изгоем средь чужих виделось ему куда комфортней, чем средь своих. Этим же фактом он успешно спекулировал и здесь, в Сейрейтее, объявив презренных шинигами виноватыми в том, что с ним произошло, а значит несущими за всё случившееся полную ответственность. Последняя предполагала немало: выделение личного места жительства для загостившегося арранкара, трехразовое питание, уважение со стороны бойцов Готэя, а также свободное передвижение по земле плюсов. В обмен на такую свободу арранкар обещал душами не перекусывать и шинигами не обижать, впрочем, с последним случались проблемы: кто-то обязательно да находился, кто комментировал яркую внешность вилявшей задом по Сейрейтею «кошечки», или вызывал на дуэль представителя противоборствующего мира, или просто напрашивавшегося на удар в свой бубен. У Джагерджак-дамы гормоны шалили пояростней личины Сексты, и она охотнее бы спускала пар на бойцах Одиннадцатого отряда или на Куросаки в Генсее, но ни туда, ни туда арранкара не допускали. Путь через сенкаймон арранкару был заказан, ресуррексион недосягаем в этой форме, да и «Пантеру» у него отобрали — так что, в рукопашной фигуристой девушке с гориллами из Одиннадцатого воевать было небезопасно. Джагерджаку хватило разового опыта и с красноволосым бабуином, после склоки с которым ему пришлось вправлять выбитый плечевой сустав, а также две недели растяжение связок лечить. К слову, сегодня с него эти позорные бинты наконец-то обещали снять. В Двенадцатом. Гриммджоу с досады пнул увесистый камень на дороге. Тут же ойкнул и схватился за занывший носок, рыкнул с бранью на сторону: нежность женского тела начинала не слабо так напрягать, равно как и всё равно имевшаяся по отношению к пришельцу из другого мира дискриминация. Его не пускали в Четвертый, в лазарет, чтобы, не дай ками, ай-ай-ай, не перепугать впечатлительных больных, а то что одного неуравновешенного арранкара каждый его визит пугал весь фрикообразный Двенадцатый отряд — это было ничего, ага. Нет, Гриммджоу понимал, что попутные исследования его случая учеными местного НИИ — верный залог изобретения лекарства против термоядерного саке, посредством которого он превратился в грудастое нечто. Он даже снисходительно воспринимал жадные глаза Маюри, не таившего своего желания препарировать арранкара или провести на нем пару сотен садистских опытов. Он даже терпеливо согласился ждать решения своей проблемы, сколько потребуется, но, черт возьми! Гриммджоу требовал к себе элементарного уважения, а еще… того поцарапанного через всю рожу шинигами! В последнее время ему просто невыносимо хотелось ему дать. В челюсть и вообще. Женские гормоны оказались штукой не только малоприятной, но и противоречивой. Почему именно лейтенанта, с которым он проснулся в одной постели, хотели все его женские мысли и женское тело, Гриммджоу задолбался искать ответ. Хисаги Шухей, лейтенант Девятого отряда, просто проел ему мозг похлеще гадского Куросаки, хотя ни с первым, ни со вторым Гриммджоу вот уж как больше двух месяцев никакими путями не пересекался вообще. — К капитану, — буркнула стражникам врат Двенадцатого отряда высокомерная девица с дерзкой прической голубого цвета и, не дожидаясь согласия пропустить ее внутрь, сама протиснулась меж офицерами с разинутыми ртами. По правде сказать, реакция оных мало чем отличалась от основной массы собратьев-арранкаров, которым также пришлось некогда лицезреть Гриммджоу в его «смягченной» форме. Конечно, форма касалась внешнего облика — внутреннее наполнение взрывного и своенравного Пантеры оставалось тем же, а может, еще более дрянным, поскольку свои отвисшие челюсти офицеры скоренько побежали дружно вправлять в Четвертый отряд — в знак очередного «привета» тамошнему начальству от арранкара, которого оно не желало видеть воочию. Уж больно впечатлительными были те сестры Котецу, хотя на днях капитан медиков внезапно справилась о здоровье повстречавшегося ей на пути пустого в женском обличье. Озаботилась типа. Спрашивается, с какого перепугу? Гриммджоу что, резко сделался нездорового вида, а шинигами забыли выяснить раньше, что в то гребанное саке яду для арранкаров подсыпали? В общем, шинигами оказался народцем странным, а Двенадцатый отряд Готэя являлся тому не исключением, а самым ярким этому примером. От взгляда на очередного рогатого или хвостатого типа передергивало даже Джагерджака, уж повидавшего на своем веку немало мерзопакостных чудищ, которых он победил и сожрал. От мыслей о прежнем рационе у арранкара засосало под ложечкой от голода — здешняя кормежка никуда не годилась для того, кто привык пополнять запасы поглощением духовных частиц в их естественном живом состоянии, а не в качестве структурирующих данный животно-растительный мир частиц. Протянуть, конечно, было можно, но, черт, как же хотелось завалить какого-нибудь адьюкаса, отхапать кусок от гиллиана, да и вообще Пантеру тянуло домой со страшной силой — этот пресный мир с кучей ограничений для него являлся что ошейником для вольной кошки. Джагерджак ждал и не мог дождаться, когда сбросит тот с себя и даст волю разыграться на полную всем-всем своим желаниям. — Гриммджоу-сан? — невысокая лупоглазая девчушка выросла перед частой посетительницей НИИ и без спросу вживила той в руку необходимый датчик: в своей лаборатории шинигами-ученые привыкли следить за каждым малейшим передвижением любого субъекта, переступавшего их порог. — А понежнее можно? — слизнула кровь с запястья арранкарша и сверкнула на лаборанта неприветливостью в голубых глазищах. Та только крутанулась на пятках и жестом приказала следовать за ней. Ее загадочная улыбка, проступившая перед этим, насторожила Джагерджака, но еще больше ввело в ступор сообщение, что в центральной лаборатории его дожидался Урахара, ведь именно последний отвечал за изобретение препарата по превращению Джагерджака в свою привычную, мужскую, форму. — Неужели этот старый хрыч справился наконец?! — В голосе Гриммджоу мелькнула надежда, и он, воспрянув духом, бодро толкнул дверь в кабинет, который не особо внушал ему доверия прежде. — Гриммджоууууу-чааааан, приветствую!!! — расплылся в улыбке шляпник и распахнул дружеские объятия. Чересчур радостно. Слишком подозрительно. — Убери эту лыбу с лица или сдохни немедленно сам, — фыркнула девушка и остановилась напротив. — Что не так? — сразу спросила в лоб, без расшаркивания. Мысль о скором спасении из тупика, в который Гриммджоу судьба загнала, выветрилась из нее мгновенно. — О-хо-хо, — скрыл за веером улыбку известный «весельчак»: знамо дело скольким его деланная беспечность стоила потом рисков. Гриммджоу также был знаком с этим не понаслышке: когда-то шинигами-гений пообещал ему реванш с Куросаки в обмен на пособничество в войне против квинси, однако забыл упомянуть, что в комплекте с исполнением мечты Гриммджоу шла выросшая Нелл — одна штука, плюющийся ядом Аскин — одна штука, жуткий король квинси с глазами вместо лица — с тысячью штук этих самых глаз… Да, в общем, много о чем позабыл упомянуть Урахара, включая о пожизненном «рабстве» арранкаров в качестве удобных ему помощников, пардон — «дорогих друзей». Интриган хренов! — У тебя шапка уши придавила или мне еще раз спросить? Что, мля, не так с моим лекарством?! — сошла на рык Пантера и вскинула в горячке вперед кулаки. Шляпник опустил веер и широко ухмыльнулся самой приторной из своих улыбок, напоминая в этом генерала Ичимару, которого в прошлый раз за такие шутки Гриммджоу тоже истово желал прибить. Видно было невооруженным глазом, как дядьку в шляпе распирало от припасенной на закуску каверзы. — С лекарством всё будет хорошо, о, не волнуйтесь, Гриммджоу-сан… — елейно пролепетал он, сделал многозначительную паузу, смерил арранкара с головы до пят, кашлянул в кулак и с мнимой серьезностью попенял: — Вам вообще теперь поменьше нервничать надо, Гриммджоу-сан, в Вашем-то положении… Кажется, у Гриммджоу дернулось ухо. Не кошачье, вполне себе человеческое дернулось ухо, из которого плавно вытекли все мозги. — Чё? — спросил арранкар тихо, не сразу всё догнав, а после ковырнул пальцем в ухе: хоть и без шляпы, но эти шинигами могли, могли из него глухую тетерю сделать, с них сталось бы. Он ослышался, это верно. — Поздравляем, Гриммджоу-саааан, — вдруг прокричали ему громко, чтоб не усомнился уж. Откуда ни возьмись у шляпника во рту взялась какая-то свистулька, а вместо веера — по флажку в каждой руке. Он начал размахивать ими как шизанутый павлин, бегать по лаборатории как макака, ко всему с потолка посыпались шарики, за окном стали взрываться салюты, а у Гриммджоу чем дальше, тем больше стало возникать непреодолеваемое ощущение, будто после яда Аскина кто-то из них двоих точно сошел с ума, и явно тот, что только что вырос прям пред его носом и снова со всей торжественностью огласил какую-то хренотень: — Поздравляем, Гриммджоу-сан, Вы скоро станете, эмммммм, ммммма-мой! Вот так счастье приваливало, дыаааааа?! Глаза Гриммджоу забыли как моргать. — Чегоооооооооооооооо??????!!!!!!!!***
Работа в Девятом отряде не клеилась который месяц подряд: второго лейтенанта будто подменили. Он стал рассеянным, необязательным и словно мешком притрушенным. Иногда капитану Мугуруме удавалось вправить ему мозги, но этот эффект носил кратковременный характер, и дела с отчетностью отряда и публикациями в редакции «Вестника Сейрейтея» опять шли под откос. Суперлейтенант Куно Маширо не особо хваталась подменить вышедшего из строя напарника. — Хисаги-фукутайчо, — один из рядовых буквально влетел в кабинет редактора на всех парах, явно с новостью чрезвычайной важности. — Нам нужно немедленно послать кого-то в Двенадцатый — только что неизвестный разнес НИИ в пух и прах! Предполагают, что это было аномальное нападение по меньшей мере десятка пустых!!! — Всего лишь одного, — раздалось хладнокровное со стороны двери, — и не пус-тых, а арранка-ра. В кабинет решительно шагнула голубоволосая девушка, миловидной наружности и притягательной округлости. — Вон вышел! — Вот только с манерами у нее имелась беда. — Щас я твоему ушлепочному начальству интервью из первых уст давать будут. Рядовой округлил глаза, перевел испуганный взгляд с кровожадной улыбки посетительницы на лицо побледневшего лейтенанта, тени под глазами которого мгновенно углубились. Рядовой судорожно сглотнул: — Н-но… — Он побаивался оставлять лейтенанта в компании такой неоднозначной персоны и нерешительно перемялся с ноги на ногу. — Я не… — Воооооооон! — рявкнули на него и заставили-таки сбежать — так, что только пятки засверкали. Хисаги напрягся. Сидя за столом, он не к месту порадовался, что отсюда не видно было как подрагивали от страха его поджилки: подобного явления он меньше всего ожидал, хотя он бы соврал, если бы сказал, что не фантазировал порой о встрече с данной особой. С тех пор, как Гриммджоу ушла из его дома, утекло достаточно времени, и, удивительно, что в относительно маленьком и кучном Готэе пересечься им так и не довелось. А договорить ему хотелось. О той ночи и вообще. Хисаги часто думал о той, хоть ничегошеньки не помнил, а расспрашивать друзей не стал — постеснялся признаться в столь нелепом и где-то постыдном для шинигами приключении. Шутка ли, оказаться в одной постели с врагом? — Ну что, допрыгался, мудила? — Враг наступал, продвигался медленно и устрашающе к письменному столу редактора «Вестника Сейрейтея, не давая никаких шансов к отступлению — забивая жертву в угол и являя ей, что отношение вынужденного поселиться меж шинигами арранкара к последним ничуть не поменялось. Гриммджоу уперлась руками в стол, чуть втянула в плечи шею, приникла грудью к столешнице и издала тихое утробное рычание: — Тебя сразу убить или да? Лейтенант с долей усталости посмотрел на нее: — Если ты о том недоразумении, я думал, мы всё выяснили? Извинения были никому не нужны, мы оба сочли это неважным и постыдным происше… Гриммджоу вонзила ногти в древесину стола и оставила в той длинных десять глубоких отметин. Она резко выдохнула на сторону, безумно засмеялась туда же и вскинула лицо вновь на парня, хоть и державшегося стоически, но начинавшего паниковать от недосказанности — его выдавала прибывающая к лицу краснота. — Происшествием он счел, пф! — передернула она его последние слова и презрительно хмыкнула: — Твое «недоразумение» скоро будет чечетку в моем пузе отбивать! У Хисаги дернулись, ожив, зеницы. Он потянулся к взрывающемуся браслету на шее и оттянул тот: что-то начинало душить его горло, и вообще воздуха в кабинете вдруг стало в разы меньше, а людей в Обществе душ, наоборот, словно бы в десяток тысяч больше… — Чем отбивать? — шепотом спросил лейтенант почему-то именно это. Гриммджоу закатила глаза: — Копытами, что от папаши-козла ему достались! — То есть, как это? — ошарашенно моргнул Шухей. — Ты что, идиот, или специально решил меня выбесить? Вон, Урахара сам сказал, что мне нервничать нельзя, а потом полез со своими переговорами… Получил сполна, серый кардинал хренов?! — Это ты разрушила НИИ?! — Хисаги аж вскочил со стула. Не то о ЧП вспомнил, не то был впечатлен силой бывшего эспадовца. Развалить святая святых капитана Куроцучи, да еще и в присутствии Урахары-сана… На это осмелился бы либо небывалой силищи противник, либо настоящий безумец. — Естественно! — фыркнула Гриммджоу и сердито скрестила руки на груди: — Они предложили мне извлечь «это», — указала она пальцами на свой живот, — и хоть завтра отправить меня в Уэко Мундо, два уб-блюдка. — Она стала нервно расхаживать из одного края кабинета в другой, бурно ратуя: — Я, конечно, понимаю, что это шинигамское отродье, но, черта с два, я отдам на опыты этому зубоскалу и крашеной мумии мелкого звереныша. Кошки не бросают котят, и, чтоб ты знал, — она резко развернулась к Хисаги и постучала пальцем ему по лбу: — Запомни, если еще хоть одна шинигамская сволочь посмеет подойти ко мне или даже пискнуть что-то о маленьком недоарранкаре, я сожру тебя вместе с костями, усек?! Лейтенанту Девятого не оставалось ничего кроме как кивнуть. Впрочем, он особо и не противился сделать это по собственной воле. В голове у Хисаги принялись расцветать незабудки, в животе — порхать бабочки, в щеках — пульсировать горячая кровь, а на губах растеклась блаженная улыбка. — Думаешь, как тебе несказанно повезло? — полоснула его яростным взором арранкарша, остужая прилив такой радости. Он кивнул совершенно правдиво. Она хмыкнула, сузила глаза и будто бы заново присмотрелась к нему. — Ладно, живи пока, — нехотя подарив ему свое прощение, Гриммджоу повернула на выход. — Эй, ты куда? — удивился Шухей, неожиданно даже для самого себя преграждая путь матери своего будущего ребенка. Та повела себя не менее непредсказуемо — впилась ему в рот со звериной жадностью, языком едва до самого горла не достав. — К тебе домой, естественно, — ответила Гриммджоу, утерев с губ чужую кровь, и раздраженно передернула плечами, — я не собираюсь разгребать эту кашу сама!***
Совсем скоро лейтенант понял — его щенячья радость и впрямь была опрометчивой, ибо жить под одной крышей с арранкаром — это неописуемое зло, жить под одной крышей с разрушительным Эспадой — вообще катастрофа, а жить под одной крышей с беременной неконтролируемой своенравной Гриммджоу — это самое настоящее пекло. Целыми днями бедолага Шухей варил-жарил-шкварил, убирал, стирал, гладил, полы мыл, татами вытряхивал, футон складывал и раскладывал по первому же зову, мебель перетаскивал, икебаны новые составлял, стихи посвящал, словом — всячески угождал, ублажал, стоически сносил капризы и наказания за свой, казалось бы, один-единственный проступок, если бы… таковых ночей с Гриммджоу не стало уже предостаточно. По ночам в этой беременной женщине пробуждались другие и весьма специфические желания. — Я не буду этого делать! — Однажды Хисаги решил упереться рогом и настоять на своем: мужчина он был в своем доме или так, мальчик на побегушках? — Будешь-будешь, — промурлыкали ему на ухо и не совсем уж грациозно взобрались на колени. — Ты спятила? Ты на девятом месяце! — Ну и что? Слышал, как Урахара стеба… то есть, советовал? «Ребенку главное — любовь…» Вот и давай мне ее, любовь свою, шинигами! — Н-не буду, — мертвой хваткой вцепился Хисаги в узел на своих оби, не давая стянуть с себя хакама. — Н-нет, Гриммджоу, нет! Я так не могу!.. — Не может он, гляньте-ка на него! — Она раздосадованно скрестила руки на груди и картинно надула губы. Пантера, как и любая кошка, была той еще манипуляторшей. — Обрюхатил несчастную девушку, а теперь корчит из себя святую невинность. Шухей закатил глаза и позволил себе усмехнуться: — Гриммджоу-сан, никакая ты не несчастная девушка, ты самовлюбленный арранкар, которому самой нравится вся эта ситуация. — Спятил ты что ли, шинигами? — она опасно сузила глаза. — Или ваще страх потерял? Думаешь, я с таким барабаном спереди не дотянусь разукрасить царапинами твою рожу с другой стороны?! Улыбка Хисаги окрасилась в грустные тона, и он опустил глаза: — Я прекрасно помню, что некрасив. Тебе не стоит унижать меня сильнее, постоянно напоминая о моих уродливых шрамах. Я также отлично запомнил, что ты не выбрала бы меня в здравом рассудке, но что есть — то есть, и я, каков есть, другим, увы, не стану… Джагерджак больно сомкнула пальцы вокруг его подбородка и притянула лицо Хисаги к своему. В голубых глазах бушевали молнии и бури, зубы скрипели до свода челюстей, и не у нее — а у него. — Снова здорово? Твоему сыну не нужны будут ни твое нытье, ни твоя кривая философия, ибо ты достал меня ими уже до тошноты. Почему ты не уважаешь себя? Ты же сильный опытный воин, кто сломал тебе хребет — покажи мне его, и я вырву ему его, тотчас же! — Зачем? — истинно поразился Шухей. — Зачем? — переспросила Гриммджоу не менее удивленно и гордо приосанилась. — Король освободит тебя, чтобы ты жил без бремени… — Тут же она прильнула ближе к его уху и шепнула, чтобы ее услышал не только он: — Гони взашей своего внутреннего демона. — Гриммджоу снова села и посмотрела в глаза хозяину беспринципного и кровожадного занпакто: — Скоро тебя будет отвлекать совсем другая ноша, тебе будет не до него. Шинигами и арранкар помолчали немного: тематика сил и внутренних миров являлась едва ли не самой интимной в их образах жизни. Лейтенант наконец застенчиво пригладил девушку по заголившейся в рукаве юкаты руке, вполголоса спросив: — Ты, правда, оставишь ее и вернешься в Уэко Мундо? Пантера фыркнула, собравшись слезть с испортившего ей настроения субъекта, но тот удержал ее, ненавязчиво, но ощутимо обвив за талию. — Во-первых, не ее, а его, — хмыкнула надувшаяся Гриммджоу, — а во-вторых, забрать недошинигами в Мир Пустых — равносильно сдачи его в лапы Маюри. — Голубые глаза ее сверкнули огнем и обожгли праведным гневом будущего отца ребенка: — Учти, узнаю, что тот маньяк добрался до него, — по-свойски пригладила она живот, — вырву перво-наперво тебе сердце, а уж после — Маюри. Лейтенант сделался сверх меры серьезным и решительно помотал головой: — Гриммджоу-сан, тебе не следовало даже заводить разговор об этом. Это дитя для меня… — …о-ох, — простонала та раненным тигром, — харррош, телячьи нежности тут разводить, я не за этим к тебе пришла! Ее изголодавшиеся губы заткнули весь оставшийся в Хисаги Шухее поток слов: Гриммджоу предпочитала пустой болтовне дело, пустым угрозам — прямые удары, пустому бреду о возможностях радужной жизни семьи арранкара и шинигами с ребенком-полукровкой — реальность их абсурдного бытия. Они двое есть враги. Их извечное стремление — взаимное уничтожение. Он — шинигами, она — арранкар, а еще она — это, мать его, он! С этими гормонами, беременностью и прочими «прелестями» женской жизни Гриммджоу Джагерджак всё еще не забыл, кем был рожден. И он твердо решил вернуться к своей личине и к своему миру сразу, как избавится от того, что привязывало его к парадоксальной жизни здесь, по другую сторону гарганты. В дверь лейтенантского домика невовремя постучались, заставляя арранкаршу на сносях вскинуться и издать убийственный рык: — Ксо, кого еще там приперррррло?! Мне что, табличку вешать: «Не входить, здесь совершается секс-преступление?!» Ну потерпите у меня еще чуток… — Хрустнула она кулаками, — вот тогда-то я вам всем, всссем… Хисаги успокоил взвинченную донельзя беременную барышню стандартным: «Тебе же нельзя волноваться», схлопотал неизменно следовавшее за этим: «А кто меня постоянно бесит?» и «краткий» перечень эпитетов для «горячо любимых» шинигами. В общем дверь отворилась, и Рангику-сан вплыла в прихожую на словах о том, куда глубоко и как продолжительно хотел поиметь Гриммджоу всех обитателей Общества душ, когда обратно сделается самим собой. Однако кого-кого, а бойкую красотку из Десятого отряда такие угрозы не устрашили: она сама могла кому хочешь вставить люлей по самые не балуйся, причем в своем бабском теле. Это-то Гриммджоу и поражало всегда. — Гриммджоу-чааааан, а ну-ка погляди какое я милое платьице тебе прикупила в Генсее… Джагерджак, испустив стон, полный тупиковой обреченности, уткнулась лбом в подушки. Удивительно, что именно с этой женщиной, у которой она фактически отняла одного из самых верных ухажеров, у нее завязались отношения, которые люди бы назвали дружескими. Не имея в Обществе душ ни друзей, ни врагов, как впрочем и во всех мирах, за исключением рыжего засранца, недоврага и недодруга в одном флаконе, Джагерджак не смогла избежать общества любопытной и вездесущей Мацумото, что издавна отвечала за организацию веселья в Готэе, а также с завидной регулярностью обеспечивала тот новыми сплетнями и слухами. Встреча их была предрешена задолго до того, как арранкара вынужденно поселили бок о бок с шинигами — кажется, именно Мацумото Джагерджак и пытался перепить на спор в ту роковую ночь. Вряд ли сама Рангику испытывала стыд или угрызения совести за ту гулянку, что круто перевернула жизнь пары шинигами и арранкара, — ей просто нравилось доставать Гриммджоу и пользоваться Шухеем, хотя частых услуг от того в последнее месяцы ей сложно было добиться. Однако Рангику не растерялась и тут — вызвалась сама на подмогу будущему папаше, а заодно увлеклась обхаживанием стихийной мамочки, образовавшейся из бывшего разрушителя всея Уэко Мундо. Рангику по-своему опекала ничего не смыслившую в женской жизни Гриммджоу, таскала ей из магазина Мира живых абсолютно всё, что требовалось матери до рождения ребенка и после него тоже. От мебели, игрушек и одежек для новорожденного в лейтенантском домишке Хисаги уже рябило глаз, но уговорить Рангику перестать покупать всё, что ей в око впадет, не сумел никто, равно как и запретить ей приходить к парочке будущих родителей, когда ей вздумается. — Давай-давай, — Мацумото приободряюще похлопала по ладони недавно обретенную подругу, — не капризничай, Гриммджоу-чан, иди и примерь платье на себя, а то у меня… — Она сверилась с часами из Генсея. — …останется всего лишь три часа, чтобы успеть его обменять на размер больше. — Намекаешь, что я толстая?! — обиделась арранкарша с присущим всем беременным беспокойством за фигуру. — Что ты, что ты, — усмехнулись ей лукаво, — вовсе не толстая, просто Шухей — отличный повар, а ты такая ми-и-илая. — На этой фразе Рангику добавила милоты еще, надев на голову Гриммджоу голубой ободок с парой ярких клубничек, и умиленно всплеснула руками, оставшись довольной. Голубые глаза вылезли на лоб от недюжинного возмущения: Гриммджоу терпеть не могла и не собиралась привыкать ко всем этим украшениям, рюшикам-цветочкам, и по дрогнувшему в улыбке лицу Шухея поняла из-за чего. Перехватив, в свой черед, ее негодующий взгляд, последний поспешил вернуть себе привычную маску сдержанности. Это не ускользнуло от внимания Рангику, особо любопытной до такого рода мелочей; она с благодарностью приняла от товарища-лейтенанта чашку чая и, отхлебнув напиток, игриво протянула: — Что-то вы какие-то напряженные, котятки… Или я чему-то интересному помеша-а-ла? — Что Вы, Рангику-сан, — поспешил извиниться хозяин дома, продолжая расставлять чайные принадлежности и в тот же момент опасливо поглядывая исподлобья на девушку, с которой жил: от нее подобной тактичности ждать не приходилось, равно как и гостеприимства. Она обязательно должна была прокомментировать иное, отличное от него. — Конечно, помешала! — Что и требовалось доказать. Гриммджоу еще больше решила насолить — махом запихнула себе в рот один из предложенных гостье десертов и с показным удовлетворением облизнула испачкавшиеся в креме пальцы. — У нас тут, понимаешь, охурменная любовь, в пору второго ребятёнка делать, а тут — трах-бах, здрасьте, я Рангику, давно выгоняли? Та только заливисто рассмеялась и, ожидаемо, ничуть не обидевшись, даже не зашевелилась убраться домой. Гриммджоу шумно выдохнула на сторону, в тысячный раз приказала себе уже сидевшее в печенках: «Спокойствие, только спокойствие», и устало подперла щеку, когда шинигами приступили к чаепитию. Сама она чай со времен Эспады не выносила. — Да уж, — Мацумото продолжала игриво улыбаться, размешивая в чашке сахар, — про любовь-морковь вашу прекрасно помню. Занятно, как тогда всё удачно сложилось для тебя, Гриммджоу-чан. — В смысле? — оживилась Джагерджак, да и хозяйничавший Хисаги так и застыл на месте, согнувшись над столом. — Брось, Гриммджоу-чааан, не скромничай, — лукаво протянула лейтенант Десятого отряда, — ведь это именно ты положила глаз на нашего милого Шухея. Последний как стоял так и сел: в обнимку с подносом и вмиг выпучив глаза тому под стать. — Т-то есть, ка-ак? — В голове у него что-то перевернулось; сознание начинало рыдать крокодильими слезами, что его хозяин полгода, целых полгода зря терпел измывательства арранкарши над собой, чувствуя себя самым последним извращенцем и… Шухей перевел оторопелый взгляд на Гриммджоу, у которой взбешенно пульсировала венка на виску. — Что ты несешь? — огрызнулась та подруге: Гриммджоу была поражена не меньше Шухея, однако верить в эту гнусную правду не торопилась. — Что ты вообще можешь помнить с того вечера? — Справедливо поддала она ее слова сомнению. — Можно подумать, ты тогда не упилась, как все, в дрова? — Хо-хо, — хвастливо заметила Рангику и помотала из стороны в сторону вскинутым кверху пальчиком, — у меня имеется талант схожий с Кёраку-сотайчо: сколько бы ни пила, а глаз, наметанный на всякие интересности, не пропью. Хочешь, перескажу всё, что тогда произошло? — Нет! — Да! Гриммджоу шикнула на Шухея, который вдруг сделался таким уж категоричным. Вот говнюк! Она убила бы его прямо сейчас, немедля, на месте, если бы… ксо, ей также не терпелось докопаться до правды. Рангику лукаво усмехнулась: — Вообще-то, я думала, что вы в курсе, но судя по вашим лицам… Ну хорошо, я расскажу. Ты права, Гриммджоу-чан, саке тогда было выпито немало, а особо веселые, вроде тебя прежней, решили наподдать еще и прибавить интереса скатившейся в скуку попойке. Кажется, первым пить на спор предложил Урахара. Или Мугурума-тайчо, это я не особо помню, зато помню, что вся выпивка резко закончилась и Урахара-сан что-то взболтнул об экспериментальном саке Куроцучи-тайчо. Сходили за ним. Выпили. Потом выпили еще, и еще. А потом ты вышла в уборную крутым мачо, а вернулась… ну, той, кем сейчас есть. Над тобой стали подтрунивать, что-то шутить не совсем приличное, а ты поднялась на шатающихся ногах и с вызовом ткнула в нашего дорогого Шухея, уже уснувшего за столом, над которым наши тоже всячески шутили. Ты что-то начала говорить о доблести, о памятных отметинах, о том, что «шрамы — это удел смельчаков» и под шумок толпы куда-то увлекла нашего сонного скромнягу в дальний темный уголок сада… У Хисаги выскользнул из вспотевших рук поднос, и оглушительным в пролегшей недвусмысленной паузе звоном заставил встрепенуться обоих дам. — Вот значит ка-ак, — и ошарашенно, и восхищенно промолвил он. С нетипичной для него расслабленностью он привалился на спинку дивана и вдохнул на полную скинувшей оковы вины грудью. На губах лейтенанта Девятого откуда-то прилетела дерзкая усмешка, глаза его наполнились искорками победы, а щеки… О нет, теперь не его щеки горели — горели они у той, что прежде сделала из него форменного совратителя, а на деле — всё произошло совсем наоборот. — Ты… ты врешь! — гаркнула на подругу Гриммджоу, но та с королевским спокойствием помотала головой: — У кого хочешь спроси, у тех же ребят из Одиннадцатого — они тоже не сильно пьянеют, правда, они раньше ушли… — Приложила она пальчик к губам, напрягая память, а потом вновь рассмеялась звонко: — Я тут подумала, а повезло тебе, Гриммджоу-чан, что капитан Зараки ушел тогда. У него же тоже шрам имеется… Джагерджак передернуло: уж с кем-кем, а вот себя с тем громилой она представить не могла, да и… Покосившись на Хисаги, она придирчиво сузила глаза: да и при чем тут к черту шрамы? Что, на весь Готэй только у этого шинигами они настолько заметные, чтобы проникнуться им, едва успев обзавестись вагиной?! Женщины что, совершенно безмозглые дуры по своей природе?! Они ж вроде глазами любят, а не тем что меж ног! Да быть того не могло! Только не с ней и не с ним! — Ты врё-о-ошь, Мацумото!!! — вскочила она резко с места, но не успела как следует ткнуть ту носом в ее откровенное вранье, как отшатнулась в ужасе назад — по ногам хлынула вода… Примерять новое платье уже не понадобилась.***
Шухей сиял. Так широко улыбался, прижимая к груди крохотный сверток, что даже у Гриммджоу сводило зубы, а ведь ее фирменный оскал был просто запредельной ширины. Но Шухей истинно улыбался, и настолько широко, как никогда — за все полгода, проведенные с ним, Гриммджоу никогда не видела его именно что улыбающимся. Робкая усмешка, скептичная ухмылка, опасливая полуулыбка, снисходительный хмык, едкий оскал — вот привычные выразители его эмоций, а этот открыто улыбавшийся мужчина… Кто он? Гриммджоу затаенно поглядывала на него из-под сонных век и не понимала, когда этот шинигами успел так измениться, словно бы и ему вкололи в кровь какой-то секретный компонент. К слову о последнем: Урахара в числе прочих ввалившихся в палату поздравляющих обмолвился, что необходимый препарат, «нивелирующий побочный эффект для не-шинигами от экспериментального саке Маюри-сана» абсолютно готов и может быть применен в любое удобное время для «заказчика». И этот заказчик не собирался мешкать с возвратом в свой мир. — Дай мне его, — пробормотала Гриммджоу, протянув руки к драгоценной ноше Шухея, которую тот так бережно оберегал и цепко держал, точно Айзен некогда свой заветный хогёку. Сокровищем же Шухея был сын Гриммджоу. Она угадала, вернее не сомневалась даже: любому королю нужен не наследница, а наследник. — Держи, — осторожно переложили того ей в руки. Привлекающая и в то же время раздражающая чужая улыбка мелькнула в опасной близости от Гриммджоу, которая могла в мгновение ока как врезать мозолившему субъекту в зубы, так и зацеловать его на радостях до смерти. Гормоны сорвались с привязи в организме Гриммджоу-дамы: голова ее неуместно витала в облаках, в теле расползалась противоестественная легкость, в глазах так глупо щипало, внутри всё сладко гложило, а голосом хотелось только мурлыкать да урчать до бесконечности, которой, увы, у Пантеры из Мира пустых не имелось. — Этот звереныш весь в тебя, шинигами, — с нарочитым пренебрежением хмыкнула она, — он чересчур чахлый и неженка, — вдобавок поджала она губы, со скепсисом смерив новорожденного. Шухей присел на край кровати и упрямо помотал головой: — На словах дерзишь, а в душе умиляешься… Голубые глаза молниеносно прожгли в нем дыру, что имелась у каждого пустого: — Оборзел совсем, шинигами, такое мне говорить?! Ты, видно, забываешься или совсем забыл: у таких как я нет души, и завязывай лепить из меня более светлый образ. На, забери его! — Гриммджоу пододвинула сына к рукам Шухея обратно и, совершив необходимый акт приема-передачи, не глядя больше ни на первого, ни на второго из презираемых ею существ с шинигамской частицей, попыталась подняться с койки. Хисаги опешил и ошалел: — Ты спятила!!! Куда ты собралась??? — Прочь и как можно подальше отсюда. Джагерджак поморщилась от всё еще саднящей боли, но, черт возьми, она бывала в переделках и похуже: чего только финальная схватка с Куросаки стоила. К слову, с рождением ребенка рыжий снова встал в числе приоритетов без пяти минут прежнего Джагерджака: Хисаги начисто был изгнан из голубоволосой головы за ненадобностью и постылостью. — Прочь! — повторил шипящей кошкой оскал тому, кто посмел преградить путь ей, негласному королю Уэко Мундо, бывшему Эспаде армии Айзена Соскэ с тавром «Шесть: Разрушение». — Хочешь, чтобы у пацана стало на одного родителя меньше?! — замахнулась Гриммджоу в фирменном ударе, готовом вырвать из груди шинигами сердце одним махом. Однако руку ее перехватили; тот самый шинигами, которого она не уважала, с силой дернул ее на себя, меняясь в лице, преображаясь в разы в лучшую, ощутимо мощную и правильную, ведущую сторону. Как запоздало он делал это! — Я, как раз, пекусь о том, чтобы у нашего сына были и отец, и мать. — Хисаги сурово взглянул на перекошенное злобой лицо Джагерджак и дал слабину в своей решимости лишь для того, чтобы попросить, практически снизойдя к мольбе: — Не поступай так эгоистично. Ты не обязана вечность скитаться одна и жить по звериным законам. — Он оставался и грозным, и жалостливым. Дьявол… — А что ты предлагаешь мне сделать? — расхохоталась она язвительно тому, кто убивал ее этой своей ничем непогрешимой правильностью. — Позабыть о том, что мы враги?! Что, взяться за руки и начать рубить моих собратьев?! Вечность видеть твое постное лицо?! Служить этому… — Она с силой зажмурилась, чтобы не зреть на младенца, чтобы сказать самое обидное: — …комку непонятно чего?! Его в принципе быть не должно! Это всего лишь побочный эффект одного из опытов Куроцучи Маюри! Арранкарша завырывалась, но хватка воспылавшего вдруг решимостью мужчины на удивление окрепла и не давала ей и шагу ступить. Гриммджоу стала отбиваться на полную, дошло до того, что палату озарило вспыхнувшее в ее руке Гран Рей Серо, грозящее разрушением всем и всему. Однако проклятый шинигами продолжал стоять и не уходить с ее дороги. — Но он есть, — твердо произнес он и повернул ребенка на своих руках так, чтобы у его матери дрогнуло несуществующее сердце. Гриммджоу ощетинилась, гордо вздернула подбородок и уставилась в окно. — Мне всё равно, — с деланным равнодушием бросила она, силясь что есть мочи не смотреть в сторону сопевшего краснощекого синежилистого беззащитного комка. Она истово разрывалась меж желаниями прижать тот к своей груди немедленно и, оттолкнув прилипшего к ней шинигами в сторону, сбежать на край света, где ее ожидала совсем иная жизнь, знакомая жизнь, проверенная жизнь, жизнь которая нравилась ей и которая не требовала от нее никаких уступок, потому как на весь мир существовала лишь она одна, точнее — он, и только он, несравненный по силе Гриммджоу Джагерджак, великий в своей разрушительной мощи и… безгранично одинокий, затерявшийся в белопесчаных прериях мертвого мира. Он врал себе: жизни там не существовало априори. — Не уходи, Гриммджоу. — Хватка Шухея чуть ослабила напор, но, скользнув ладонью ниже по ее руке, он переплел свои пальцы с ее в нежном, уловимо просящем, прикосновении: — Прошу, останься. С сыном. Со мной… — Его глаза, как прежде, робко забегали по ее лицу, но затем остановились на голубых диких искорках в незыблемой откровенности: — Я люблю тебя. Ему в ответ скептически хмыкнули с кислой ухмылкой: — Последний аргумент? — Из груди арранкарши вырвался глубокий, преисполненный грусти, вздох. Без труда и с некой брезгливостью выбравшись из чуждых любому пустому объятий, Гриммджоу буркнула тихое через плечо: — Он был неубедителен. — И вышла в дверь, не оглянувшись даже и больше не сказав ни слова.***
Солнце поднялось над Сейрейтеем достаточно высоко, но покидать пределов футона уставшему лейтенанту Девятого отряда жутко не хотелось, да и просто не моглось — всё-таки нынче он сделался молодым отцом, даже отпуск по уходу за ребенком выхлопотал, вот уж где наличие второго лейтенанта в отряде пригодилось как нельзя кстати: без Маширо Шухея так запросто бы не отпустили в свободное плавание на ближайшие полгода. Насилу разлепив сонные глаза, он осторожно потянулся, хрустя каждой натруженной косточкой и разминая каждую залежалую мышцу: убаюкивать до полночи плачущего сына, у которого начинали прорезываться первые зубы — то еще изматывающее занятие, особенно после гор перемытой посуды, перестиранной стирки и перемененных подгузников напополам с пеленками. Лейтенант устало откинулся на подушку, мельком думая, что справляться с делами и бойцами в отряде было намного легче, чем с одним-единственным малышом, но в том и крылось его особенное счастье. Счастье быть действительно нужным этому крохотному существу, которое без него еще не могло сделать ничего — ни поесть, ни уснуть, ни разглядеть достаточно мир на ежедневной прогулке. Сын заставлял Хисаги выкладываться в три раза сильнее чем на любой войне, но он же сулил своему отцу заведомо вожделенную победу. Первая улыбка, первый членораздельный звук, первый зуб, первый шаг — всё это, как награда за его круглосуточные старания с выматывающими днями и бессонными ночами, всё это составляло его особый распорядок новой жизни, в которой лейтенанту было ради чего каждое утро открывать глаза и смотреть в зачинавшееся сегодня с трепетной надеждой ожидания чего-то нового и еще более радостного, счастливого. В соседней комнате стояла ласкавшая слух тишина, однако ответственный отец не удержался, чтобы не подняться и не проверить спящего мальчугана. Темноволосый и крепкий, нынче он за сном спрятал свои запредельно голубые глаза, не тревожил румяные щечки и широкой улыбкой, что также досталась ему от матери. Удостоверившись, что с ребенком всё в порядке и до пробуждения того после ночной возни было нескоро, Шухей вернулся обратно в спальню, дабы и себе прикорнуть часок-другой, ну или просто понежиться в теплой постели — тут уж как получится. Тут уж вовсе не от него зависело. — Достал зря волноваться, — пробурчали раздраженно сонным языком. — У меня слух в тыщу раз острей твоего: мелкий спит и преспокойно видит десятый сон. — Прости, — усмехнулся Шухей и спохватился запоздало: — Ой, и прости за «прости». Сбоку от него цокнули, справедливо полагая, что лейтенанта Девятого отряда способна исправить только могила, хорошенький тумак от Мугурумы-тайчо да увесистый подзатыльник от жены; впрочем, с последним нужно было подождать — Гриммджоу, как и ее сын, любила поспать подольше, поскольку в отличие от своего мужа-шинигами на службе в Готэе не состояла, а к хлопотам по дому особо не тяготела. Да и зачем? Исполнительность Шухея теперь полностью принадлежала ей по праву, и Гриммджоу бесстыже пользовалась ей в своих корыстных целях и в ведении домашнего хозяйства. Хисаги подпер щеку рукой, устраиваясь поудобней на боку. Он не мог читать мысли, но по сдвинувшимся голубым бровям разбирал недовольство преждевременно разбуженной им Гриммджоу. Впрочем, кто сказал, что образовавшееся у них лишнее время нельзя было провести с пользой? Он невесомо провел ладонью вверх по руке жены, ласково поддел прядки ее недлинных волос, долго решался прежде, чем приступить к более смелым проявлениям своей нежности и любви, ведь не каждая жена на приставания мужа могла ответить резким хуком справа и сломать тому челюсть в итоге. Не то, чтобы Шухей никогда не пускался на такие жертвы, но слечь в лазарет, пока малыш болел зубками, было бы недальновидно с его стороны: Гриммджоу хоть и являлась заботливой матерью и превосходной защитницей для их ребенка, но как хозяйка, увы, так и не состоялась. Дом бы, определенно, рухнул без него. — Ох, ну долго ты еще будешь меня попусту жмакать, елозить, поедать взглядом? — рыкнула раздраженно Гриммджоу и круто повернулась, в момент втискиваясь под мужа и с вызовом глядя в его разнеженные негой глаза. — Мне что, каждый раз приказывать тебе это делать и кивать, точно китайский болванчик: «Да, Шухей-сама, будьте так любезны поиметь меня наконец на том простом основании, что Вы единственный из ублюдков-шинигами, имеющий доступ к этому телу», так?! Хисаги прыснул смехом, пряча его тут же в груди жены, и целуя ее туда же следом, не размениваясь на слова. Эта грубая дикая кошка, совратившая его прошлым летом, нынче пробуждала в нем самые смелые из желаний, которые даже смущать его перестали… — …то-то же, — довольно улыбнулась Гриммджоу, охотней подымаясь с постели после бодрящего утреннего секса, тем паче, что из соседней спальни хныкающий сын ознаменовал начало долгого и тяжелого дня для обоих молодых родителей. Это была их рутинная и не самая приятная работа, тем не менее, не лишенная всяких мелких радостей, которые имели уникальную способность задвигать все остальные вопросы и проблемы бытия, мироздания, сосуществование двух различных систем и видов на столь далекие дали, в которые могла дослать лишь Гриммджоу, когда кто-то дерзал раскрыть пред ней варежку и завести разговор на предмет странности шинигамо-арранкарской семьи. Гриммджоу было начхать, откровенно наплевать на всех и вся, как всегда с ней бывало; единственной поправкой к ее пофигизму стали лишь немного расширившиеся отныне рамки: если раньше Гриммджоу не волновал никто кроме нее самой, то теперь ее заботил еще и ее котенок, ну и упырь Шухей, чего уж тут. — Эй, мы уже выходим! — прокричала с порога арранкарша, давно собравшаяся сама и с вымытым, накормленным, принаряженным грудничком на руках. — Шинигами, ты всё собрал, всё взял? — Так точно! — усмехнулся показавшийся в коридоре папаша, на плечо которого уже была накинута огромная сумка со всем необходимым добром для «выгула» любого ребенка. Он закрыл дверь и безобидно попенял жене: — Боюсь, что первым словом Дай-чана станет не «мама» или «папа», а «шинигами». — Ну и что же? — не преминула фыркнуть Гриммджоу. — Это привьет ему с малых лет иммунитет к отвращению на всю вашу расу. — Ты неисправима, — бегло чмокнул ее в губы Шухей и поторопил выйти в срок на прогулку: в парк их не самая нормальная семья приучила себя выходить в послеполуденное время, когда разморенные обедом бойцы Готэя где-то додремывали по углам, и так же наоборот — чересчур деятельные из них, в поте лица еще пахали до окончания трудового дня. Семейство Хисаги любило прогуливаться в Центральном парке Сейрейтея. Неспешно, без громоздких колясок, которые им во двор натаскала Рангику, относительно налегке, и только втроем: он, она и чадо, что появилось от их случайной связи и этой самой случайностью навсегда соединило две столь непохожие души. — Повязываешь ты слишком туго! — А ты не довязываешь — он может упасть. — Ты постелил здесь? Я же указала на другое место! — Но там довольно сильно сквозит, вы можете простудиться. — Ты ни черта не сечешь в критике! Дай сюда — щас я этому писаке… — Ну, это же начинающий автор, и его первые статьи для «Вестника». Будь нежнее. — К черту нежность! И к черту всех чертовых шинигами! Триста меносов им в печенку и хотя б по лекции от божественно-задрочливого Айзена!.. — Гриммджоу-сан? — окликнули ее, только вошедшую в раж. — Ась?! — аж вскинулась она, уставившись с недоумением. — Обожаю, как ты ругаешься, — признался Шухей, пряча смущенное лицо в ее волосы за ухом. Она поспешно пригребла потревоженную его жарким дыханием прическу и затравленно глянула в ответ: — Ксо, кто-то из твоих плетется… Черт, не хочу пересекаться! Уйдем? Хисаги не стал возражать — принялся быстро собирать разложенные для пикника продукты да детские игрушки, его жена так же спешно упаковала малыша в одежку с одеялом, однако в общей суматохе они запутались в реяцу и аллеях и вместо того, чтобы избежать нежелательного общества, неожиданно наткнулись на него. Да еще на кого… — Иккаку-сан??? — изумленно выпалил Шухей, который друга не видал где-то около года. Тот аж подпрыгнул с внезапности оклика его имени, и Гриммджоу на пару с Шухеем враз раскусили, чем был обусловлен такой противоестественный испуг лысого из Одиннадцатого, стоило тому только вынужденно отодвинуться в сторону — едва балансировавший на неуверенных ногах малец упрямо толкал его, чтобы тот не останавливался на пути и продолжал дальше по нему идти. Лейтенант Мадараме раздосадованно цокнул, тяжко вздохнул, поднял увлеченного своим занятием ребенка на руки и любовно поцеловал того в макушку. Вблизи полугодовалый малыш предстал глазам невольных свидетелей… малышкой: у нее на затылке были искусно заплетены манюсенькие косички, и косички эти были весьма примечательного цвета. — Рыжие?! — снова поразился Хисаги. — Не о том спрашиваешь ты, Шухей, — перебила его жена, убрав мужа ладонью и заходя тому наперед. Она просканировала парня из Одиннадцатого своим пронзительным взором и ехидно процедила: — Откуда рыжая-то, а? — Оттуда! — буркнули где-то сбоку от Гриммджоу, и из зарослей глициний на аллею ступила иная рыжая фигура: в легком платье и с отросшими практически до пояса волосами. — Куросаки? — в один голос выдала чета Хисаги и переглянулась меж собой: тайна внезапной пропажи временного шинигами наконец-то была ими раскрыта.***
Теплый солнечный день клонился к закату, но никто не торопился сегодня покидать парк до вечерней смены стражи. На лужайке чудно резвились и лепетали на своем «птичьем» малыши одного возраста, темноволосый мальчишка и ярко-рыжая девочка. Отцы, страховавшие их не вполне прочную еще ходьбу, оживленно разговаривали меж собой и в то же время зорко следили за каждым их передвижением, а если того требовалось — использовали шунпо, дабы предотвратить беду в виде неприятной шишки. — Ты ему и в сто лет будешь сопли подтирать?! — рявкнула на Шухея Гриммджоу. — Не научится подниматься, упав, не сможет двигаться вперед! — в тон ей попеняла и Ичиго Иккаку. Обе девушки так же не сводили глаз со своих чад, что являлось для них вроде само собой проявившегося рефлекса, вслед за пробудившимся в них аномальным материнским инстинктом. Ичиго отпила из термоса чай и, щелкнув крышкой, замерла, окунувшись на время в не самые приятные из своих воспоминаний: — Ну, вот так, собственно, всё и произошло. Потом ребята приютили меня в Одиннадцатом, сам понимаешь — домой вернуться я не могла, а когда Урахара-сан предложил выбирать дом и прошлую жизнь там или родившуюся уже здесь Ичику, выбор оказался очевидным. — Мда уж, — многозначительно протянула Гриммджоу, потягиваясь от продолжительного сидения на пледе и припоминая, что ее собственный выбор дался ей куда сложнее, но в итоге всё произошло именно так, как и должно было быть. — Бабы всё-таки дуры, — «философски» подытожила она. Мадараме, бывшая Куросаки, согласно кивнула и озорно ухмыльнулась, взглянув на подругу по несчастью или скорее — совсем наоборот. — Влюбленные точно дуры, — подправила она грубоватое, но меткое суждение арранкарши. Та криво оскалилась, ничуть не растратив этой манеры в женском теле, заставляя извечного противника напрячься, хоть было же очевидным: их реванш отодвигался вновь и на довольно неопределенный срок. — И на что ж ты повелся, если не секрет, а, Куросаки? — бросили на нее лукавый взгляд. Даже в сравнении с Шухеем лысый проигрывал по всем фронтам и Гриммджоу сложно было представить, что толкнуло в постель этих двух не менее дисгармоничных личностей. — А, — отмахнулась рыжая, — Иккаку завел какую-то старую ботву об общности наших имен, о том, что люди с иероглифом «ичи» отличаются храбростью и бла-бла-бла… В общем, слово за слово, ну, и, — Ичиго неопределенно показала суть случившегося процесса на пальцах. Впрочем, быстро покраснев, она насупилась и переадресовала вопрос Гриммджоу. Та снова оскалилась: — Я сама затянула его на себя. — В ее голосе читалось хвастовство, точно она по меньшей мере трон Уэко Мундо отобрала в одиночку, ну или Айзена задницей на другой трон примостила. — Врё-о-ошь, — не поверила Ичиго. — Завела какую-то лабуду о том, что «шрамы украшают мужчину», — сверкнула она широченным оскалом, — и, как оказалось, сработало. Дальше всё пошло как по маслу… Они снова помолчали, поглядев на копошащихся в траве детей, на пару мужественных шинигами, присевших на корточки рядом с ними. — Кто бы сказал мне еще год назад, что я променяю всё на то, чтобы быть здесь, опять с грудью четвертого размера, и к тому ж, стану теперь нянчить спиногрыза, рожденного мною лично от презренного шинигами — убила бы нахрен, чтоб чушь не порол! — вырвалось у Гриммджоу, и Ичиго вслед кивнула ей, понимая. — Зато посмотри, как они счастливы, — добавила она, — не малыши, а те двое. Шухей и Иккаку, словно бы с расстояния расслышав, что говорили о них, дружно обернулись, улыбнулись открыто и махнули рукой, что, мол, всё у них у всех в порядке. Девушки умилились в душе, но снаружи лишь ухмыльнулись, пряча любовь за своими скептичными минами недавних грозных вояк. Та слава для них теперь осталась неимоверно далеко позади. — Бабы дуры, — повторила Гриммджоу, уже снисходительно. — Влюбленные наверняка, — неизменно поддержала ее Ичиго.