Я буду ждать нашей встречи

      Взгляды украдкой, легкие прикосновения, улыбки и понятные только им двоим слова – это все, что осталось после расставания.       Все было проще, когда хён был рядом. Ильхуну не нужно было много. Он просто любовался им украдкой, наслаждался его присутствием и общением с ним. Всегда поддержит, всегда поможет, подскажет и ободрит. Его улыбка помогала Ильхуну даже в самые трудные моменты двигаться дальше. И вот, его лишили этого.       В комнате теперь было одиноко и холодно без него. Ильхун иногда просто не мог в ней находиться – казалось, что вот-вот откроется дверь, и Чон услышит до боли знакомый смех, увидит такую любимую улыбку, но ничего не происходило, и тогда Ильхун шел к Минхеку, чтобы избавиться от наваждения.       Все разговоры, вопреки желанию Ли Минхека, сводились, рано или поздно, к переезду и к тому, как стало одиноко и пусто. А после третей бутылки соджу хотелось набрать номер хёна и рассказать, как он скучает, как мучается, но заботливые руки Хека вовремя забирали телефон, не давая сделать глупость. Минхек страдал – это было очевидно, но он бы никогда в этом не признался, более того, видя такого Ильхуна, он молчал, держа все в себе.       Чон понимал это, но помочь не мог. Как может помочь тот, в чьем сердце словно лопнула натянутая струна, разорвав очень сильную связь и причинив жуткую боль. Не сможет он помочь наладить все другому, если и своя жизнь пошла наперекосяк.       Боль появилась в тот момент, когда Ынкван, в очередной раз поругавшись с Минхеком, заговорил о переезде, и Хеншик первым изъявил желание сменить место жительства. Тогда Ильхун впервые осознал, что не нужен. Годы, проведенные вместе, оказались лишь бременем и ничего не значили. Пока собирались вещи, пока шел ремонт, Ильхуну хотелось остановить все это. Остановить его. Обнять. Крепко обнять, и прошептать на ухо: «Останься». Но Ильхун заранее знал ответ: «Не могу, я нужен Ынквану», поэтому одергивал себя в последний момент.       Его уверяли, что это не прощание, что их отношения останутся прежними, так почему же, твою мать, ему сейчас так больно? Почему он даже дышать не может, пока хён далеко?       На очередной трансляции Ильхун сорвался. Когда узнал, что Хеншик с Ынкваном куда-то отправились вместе, просто положил трубку и не ответил, когда хён пытался перезвонить. Нет, Чон оставался счастливым, но внутри его сжигала ревность.       Что себе думает Минхек? Чего он ждет? С этими вопросами Ильхун влетел в общежитие, но, увидев очередную порцию таблеток, не сказал ни слова, просто запершись в ванной.       Только через час доведенному до истерики Минхеку удалось уговорить его выйти и уложить в кровать. Их обоих трясло – Ильхуна от холода ледяной воды, Минхека от напряжения и слез. Так они и заснули в обнимку, прижавшись друг к другу, каждый думая о своем.       Внешне Ильхун держался. Держался в стороне, даже когда все были вместе, и вида не подавая, что ему плохо. Вот только стоило хёну заговорить, и глаза Хуна светились счастьем. Стоило обратить внимание на рэпера, и Ильхун просто оживал, снова становясь самим собой. До тех пор, пока не приходилось расставаться.       И тогда возвращалась боль. Боль, которую он прятал глубоко, когда видел теплые отношения с Ынкваном, боль, которую Хун скрывал, если хён просто игнорировал его присутствие, обращаясь к Пыниэлю или Сонджэ. Боль… Которую Чон постоянно скрывал.       Но Хеншик никогда о ней не узнает. Ильхун никогда не опустится до выяснения отношений. Он просто будет и дальше любить. Именно поэтому Хун даст ему больше всех слов в новой песне. Именно поэтому Хун подаст торт на день рождения, чтобы поздравить своего хёна. Именно поэтому Хун, исполняя его реплики в песне на радио шоу, будет безумно счастлив, услышав лишь одобрительное вау, когда возьмет высокую ноту. Он готов направо и налево кричать, что любит, но вместо этого он молчит, доказывая свои чувства поступками. Даря хёну новые моменты, которые покажут, насколько тот важен.       Вот только толку ноль. Хеншик все так же равнодушен и отстранен. Он даже не расстроился, когда они с Ынкваном приехали в старое общежитие и увидели Ильхуна с Минхеком, спящих в обнимку. Тогда он даже слова не сказал. Ынкван с Минхеком где-то на кухне вновь ругались на повышенных тонах, а хён просто сидел и улыбался, как будто наслаждаясь воспоминаниями о моментах, проведенных здесь, и даже внимания не обратив на то, что увидел. Ильхуну в тот момент хотелось его стукнуть. Наорать, заставить проявить хоть какое-то чувство к нему. Но он просто смотрел на эту улыбку и пытался дышать. Пытался вспомнить, как это делается.       Для камер Чон снова становился счастливым и беззаботным. Первое место. И это была его песня. Ильхун ждал поздравлений, но получил лишь похлопывание по плечу и очередную улыбку.       Очередное совместное видео с Ынкваном, и новая истерика Минхека. Как долго это еще будет продолжаться? Сколько он еще выдержит?       В тот же вечер Ильхун напился. Хорошо так напился, и уже спящего Минхека не было рядом, чтобы скрасить его одиночество. Чтобы забрать телефон.       Такой любимый низкий голос, от которого у Ильхуна голова шла кругом… Хотелось просто слушать и слушать его, но вряд ли хён будет сам много говорить, поэтому приходилось как-то поддерживать разговор.       - Ируни, у тебя все хорошо? Почему ты звонишь?       - Я не знаю.. Я просто хотел сказать… - стало вдруг страшно. Сколько раз Ильхун хотел рассказать о том, что чувствовал, а сейчас вдруг испугался.       - Что случилось? Ируни, ты пьян?       - Да, я пьян. Пьян тобой, твоей холодностью и безразличием, хён. На глаза нахлынули слезы, и Ильхун заговорил. Он выплеснул все: всю свою обиду, всю свою боль, тоску от одиночества, неразделенные чувства. Хун не знал, слушает ли его все еще хён, но просто говорил и говорил, пока не сказал все, что накопилось. И тогда тишина, все это время сопровождающая его монолог, прервалась звуками синтезатора.       - Мы встретимся вновь – я буду ждать нашей встречи..       Ильхун знал эту песню. Он знал каждую строчку, написанную хёном. Знал, но никогда не слышал ее такой, какой услышал сейчас. Голос Хеншика стал другим. Словно надтреснувшее стекло. К привычному звучанию добавилась какая-то искорка то ли боли, то ли отчаяния.       - Мы станем счастливее и умиротворенней…       Хеншик спел лишь концовку. То место, на котором он расплакался на последнем фанмитинге.       - И сердце наполнится солнечным светом однажды…        Как только песня закончилась, звонок оборвался. Ильхун сидел, затаив дыхание, и неожиданно слова обрели для него новый смысл.       «Когда ты был со мной рядом, почему я не сделал все возможное?» - в памяти всплыли строчки.       Включив песню на телефоне, Чон прослушал ее полностью. Потом еще раз. И еще. Он просто задыхался, не в силах поверить своему счастью. Почему же он не понял раньше, почему не заметил? И почему Хеншик даже виду не подал, что ему тоже больно? Почему он просто молча переехал?       Хорошо, что Минхек спал. Иначе, он, наверное, усомнился бы в здравом рассудке младшего. Со слезами на глазах, счастливо улыбающийся, как дурак, Ильхун снова и снова крутил песню, подпевая каждой строчке, исполненной Хеншиком, и читая сообщение, которое хён прислал через час после разговора: «Я буду ждать нашей встречи…»

***

      Взгляды украдкой, легкие прикосновения, улыбки и понятные только им двоим слова – пока что только так они могли показать друг другу, что чувствуют. Привлекать к себе внимание одногруппников, а тем более фанатов, не хотелось - потом от шуток Чансоба и Сонджэ не отделаешься. Но пока и этого было достаточно, ведь они оба точно знали, что вечером, наедине, смогут компенсировать друг другу эту холодность. Потому что сердце у Хеншика большое и полно любви к Ильхуну, а объятия теплые, и в них очень хорошо и уютно.       И Минхек больше не будет ревновать Ынквана.