После визита на Нар-Шаддаа отношение Митры к Аттону поменялось. Едва заметно для остальных, но не для него. Едва заметно, как отклоняется корабль от курса под воздействием гравитационного поля астероида. Как смещается карта на поле, когда оппонент пытается вести грязную игру. Мелочи, но Аттон годами учился их замечать.
Но было то, что можно заметить и без опыта. Для остальных, кроме дроидов и Мандалора, Изгнанница открыла Силу: для кого почти сразу, для кого спустя некоторое время, — но не для него. Это стало определенным барьером, что будто по негласной договоренности отделило Аттона от всей команды. Нет, конечно, его никто не попрекал тем, что он не сражается с помощью светового меча или не может одним движением поправить здоровье всей команде. Спутники продолжали относиться к нему достаточно вежливо, кроме Креи, конечно, но...
Его бесила собственная слабость.
Став на путь джедаев, его попутчики могут более эффективно защищать Изгнанницу, помогать ей находить магистров, ища отголоски их действий в Силе.
А что может Аттон? Управлять кораблем, находить в нём неисправности, прикрывать тыл с помощью парочки слабых бластеров? Маловато. А ведь его называли чувствительным к Силе, что значило, что с помощью тренировок он может развить свои способности и начать использовать их. Так в чём же дело?
Может, в том, что Митра знала, как и для чего он когда-то использовал эту свою чувствительность? Но кто мог ей рассказать? Неужели на Нар-Шаддаа случилось что-то, чего он предвидеть не мог?..
Путешествие с джедаями, пусть и начинающими, имело ещё одну негативную сторону — каждый из них время от времени пытался прочесть его мысли. Аттон умел защищать свой разум — всё просто: пазаак. Когда чувствуешь, как по спине к затылку проходит волна холода и мышцы напрягаются, каменеют, стоит добавить карту «плюс два», взять карту из колоды, сменить знак карты в руке и отнять три... Тем не менее попытки покопаться в его голове безумно раздражали.
Не лучше стало, когда все разом они начали изучать навык ускорения. Довольно жутко было, зная, что в кабине никого нет, оборачиваться и видеть перед собой, к примеру, Микала.
В итоге самым приятным спутником для него оказался Мандалор. Он предпочитал говорить об оружии и воинской доблести. Порой это надоедало. Но, во всяком случае, он не влезал без разрешения в Аттоновы мозги.
Хуже остальных была, конечно же, Крея. Старая ведьма связала его обязательством следовать за Изгнанницей, но это было не так уж важно, поскольку теперь он шёл за ней по своей воле. Хуже было то, что она пыталась влиять на него тогда, когда Аттон не мог бы оказать сопротивление, — во сне. Он не знал, какой цели добивалась старуха, но еженощно сражаться с армадами ситхов, зачищать длинные коридоры от дроидов и пробиваться сквозь джунгли, полные кровожадных тварей, было неприятно. Изматывающе. Да и не высыпался он из-за этой дряни, чёрт возьми!
Клык дракона крейта ей в печёнки! Если так продолжится, Аттон не сможет быть достаточно сконцентрирован, чтобы правильно рассчитать курс, и тогда в ближайшем полёте они выйдут из гиперпрыжка по кускам или застрянут в астероиде! Приходится закидываться лекарствами и стимуляторами, но от них мало толку.
***
Митра замечает его усталость, жалеет, предлагает отдохнуть. Аттону от этого так тошно, он ещё острее ощущает свою слабость и спустя какое-то время не выдерживает — просит забрака обучить его хотя бы азам. Бао-Дур относится к нему немного снисходительно, но хотя бы не так свысока, как Микал.
Они тренируются в ремонтном отсеке в долгие часы полёта. Аттон старается выбирать время так, чтобы их никто не увидел, — ночь. Минус пара тревожных снов о сражении с дроидами, плюс новые умения и звучание Силы.
Бао-Дур терпеливый учитель, и они незаметно сближаются сильнее, насколько вообще возможно сблизиться с забраком. Бао-Дур показывает кроме Силовых трюков, ещё и технические хитрости, Аттон показывает ему, как прокладывать гиперпространственные маршруты, — может пригодиться, если с ним самим что-то произойдёт.
Когда приходит время последней битвы, Аттона, как «не-джедая», оставляют на корабле — чтобы стерёг корабль. А на деле — чтобы не стал обузой.
Хорошо.
Он выжидает немного, а после отправляется вслед за остальными к ситхской академии. Дорога уже расчищена от местной фауны, потому он движется быстро. Ещё с орбиты от засёк, что в академию есть несколько входов, и он, конечно, пойдёт не через главный.
Митра со всей командой сейчас пробивается с другой стороны, но Аттон решил обезопасить их от нападения с фланга. Засад, как ни странно, практически нет. С теми, что есть, он справляется быстро: в режиме «невидимки» его замечают не сразу, он успевает перерезать глотки паре ситхских учеников прежде, чем другие видят его, и выходит к главной зале раньше своих спутников.
А его ждут. Дарт Сион прекращает свою медитацию и поднимается перед ним, как гора из мышц и камня.
Бао-Дур научил Аттона как защитить и исцелить себя, как оглушить противника и сбить его с ног. Наивно думать, что с таким арсеналом можно победить ситха, но Аттон сможет выиграть время для Митры и ослабить врага.
Он нападает первым. От адреналиновых стимуляторов почти уходит страх и становится даже радостно: он не бесполезен.
Во владеющих Силой довольно-таки бессмысленно палить из бластера, он это запомнил еще с тех пор, когда делал грязную работёнку. А вот гранаты другое дело! Отклонить взрывчатку куда сложнее, потому он взял с собой целую сумку гранат. Звуковые, тепловые, осколочные — на любой вкус! Несколько самых мощных мин. Самый крепкий доспех. Ещё неплохая вещь — акустическая винтовка. Хорошо, что они в своем путешествии скупали всё возможное оружие.
Главное — не приближаться на расстояние удара световым мечом, нападать издалека, вовремя ставить защиту и заращивать раны.
Гранаты работают хорошо: даже несмотря на защиту техниками Силы, сотни осколков застревают в теле Сиона, взрывы вырывают из него куски плоти. Волны жара от тепловых детонаторов иссушают его тело, и в воздухе начинает вонять гарью и жжёной тканью. Всё кажется просто до тех пор, пока Сион не припадает к сияющему рисунку на полу и не подпитывается тьмой через эту брешь. Поврежденные мышцы срастаются, восстанавливается поверхность кожи, осколки сами по себе выдавливаются и выпадают. Сион поднимается «как новенький», будто его и не колошматили только что лучшими достижениями взрывного дела.
На пятой итерации Аттон понимает, что у него заканчиваются гранаты. Пока Сион регенерирует, Аттон успевает поставить пару малозаметных мин и готовится к бою с более тесным контактом. Ему удается заманить Сиона на парочку мин, оглушить, разрывая барабанные перепонки непрерывной очередью из акустической винтовки, пока хватает заряда. Так длится ещё две итерации.
Потом разряжаются даже запасные аккумуляторы.
Сион легко отрывает его от земли и Аттон понимает: вот и всё, конец. Он ещё пытается отшвырнуть винтовку на противника, чтобы хоть врезать по голове прикладом напоследок. Не выходит: сдержанная Силой, винтовка падает у его ног.
Что же до Аттона, то ему кажется, что каждый сустав ему выворачивает по отдельности. Против его воли поднимаются руки, и резким движением вверх и назад суставы выбивает из суставных сумок. Каждую кость будто несколько раз разбивают гаммореанским топором, и Аттон видит, как острые края кости разрывают кожу на бёдрах, одежду, выходя наружу. Боевой костюм постепенно начинает пропитываться кровью, и она стекает вниз, на пол, образуя лужицу, из которой тонким ручейком бежит к рисунку, из которого Сион черпает Силу, и пропадает в нём.
Потом ему одновременно сдавливают глотку и лезут в мозги. И чувствуется это не так, как обычное копание в мыслях, а так, будто ему вскрыли черепную коробку и каждую извилину перебирают грубо, неосторожно, словно желая отделить от остального мозга.
Не-ет, Аттон не покажет, где сейчас Изгнанница, он играет в паззак, он представляет Сиона одетого в костюм хаттской танцовщицы, и тот швыряет его о стену. От удара Аттон на время отключается.
Он приходит в себя от дикого, безумного страха, который окутывает его со всех сторон. Он видит, как тают его мышцы, будто из них выжали всю жидкость, оставив одну сухую массу, как истончается и натягивает кожа. Да-а, из него выпивают жизнь. Стоит повеселиться напоследок. Он кричит, что Сион не сгодится ни на что лучшее, чем драить все доки луны контрабандистов за треть дозы пряностей.
Снова отключка.
Силовые молнии впиваются в изломленное тело, как иглы, но Аттон уже давно не чувствует боли. У него даже получается засмеяться, несмотря на частичный паралич мышц, что образовали на его лице неестественную гримасу.
Когда Сион подходит ближе и наконец протыкает его световым мечом, это выглядит как избавление.
***
После того как двое беженцев на Нар-Шаддаа рассказали Митре о прошлом Аттона, она не потеряла доверия к нему. Если бы он хотел убить её, то сделал бы это раньше, когда она была слаба и ещё не восстановила свою связь с Силой. Если бы он желал ей зла, то с Дксана корабль улетел бы без неё. Что же до убитых джедаев, то на её счету гораздо больше смертей, тут они квиты.
Митра его простила, вот только не знала, как сказать, что ей известно то, что он скрывал, и Аттон может больше не отводить глаз в разговоре с ней.
Он — последний из команды, кому она ещё не открыла Силу, и в этом таится опасность: однажды она может не успеть защитить его, а он будет не готов сражаться. Но как открыть, если он всё сильнее отстраняется от неё, замыкается в себе? Ослабляет себя, отравляясь чувством вины. Отдаляется, будто каждый день улетает ещё на сотню световых лет вглубь неисследованного космоса.
Может, настало время поговорить по душам? Она открывает дверь медотсека, куда, как ей сказали, несколько часов назад пошёл Аттон.
***
Кто-то тормошит его, приподнимает такую тяжёлую голову, но Аттон не может разлепить веки.
— Нар-Шаддаа, — шепчет он. — Нар-Шаддаа.
