Общие корни

…По дороге домой Домерик наступил в лужу. Несмотря на анонсированную Цитаделью зиму (якобы самую длинную и суровую за последние сто лет) пока все это больше напоминало жалкую попытку имитации Настоящих Лютых Холодов, Возможно с Нашествием Иных в Комплекте. Семиконечные стеклянные звезды, которыми горожане украшали дома к Зимним Ночам, уныло мигали разными цветами сквозь влажный туман. Между тем, высокий черный сапог промок насквозь. Последние несколько ярдов Домерик не шел, а скорее хлюпал, чувствуя себя очень несчастным. Как и всегда в трудные моменты жизни, мысленно он заговорил с отцом — это выходило само собой. «Амбиции современных мейстеров так же длинны, как их цепи. Только такие люди, как твой брат, способны верить в официальный прогноз погоды, — сказал воображаемый Русе и усмехнулся. — Оставь это южное кокетство и носи резиновые сапоги, сын. Поверь, тебя они не испортят». «Ну уж нет», — подумал Домерик и нахмурился. Никаких резиновых сапог — он ждет зимы, и все тут. Кто работает в баре, куда стягивается вся модная тусовка города, в резиновых сапогах, а? К тому же и купить новую обувь было не на что. И никаких отцовских (глупых) советов. С этим было покончено, потому что их мнения разошлись окончательно и бесповоротно в тот самый славный летний день, когда Домерик узнал о существовании своего сводного брата и навестил его. Рамси — живущий вместе с матерью и ее дружком в окружении невыразимого бардака, тараканов, ползающих по стенам, и кучи бутылок, валяющихся всюду, включая ванную комнату (с неработающим унитазом), — произвел на Домерика неизгладимое впечатление. Первыми его словами, обращенными к новообретенному старшему родственнику, были те, которые не стоит повторять в приличном обществе. Потом Рамси замолчал и некоторое время просто смотрел жутковатыми прозрачно-серыми, отцовскими, глазами. А потом вдруг улыбнулся, моргнул и протянул руку. И сказал «привет» — как будто и не послал Домерика в пешее эротическое путешествие в Эссос минуту назад. Из жуткого Мельничного квартала Домерик уехал не один, а с братом, который, кажется, впервые сидел в нормальной машине (во всяком случае, пристегнулся он только после долгого объяснения, зачем это нужно и кому). Из особняка в элитном районе Дредфорта они тоже уезжали вдвоем. Между жизнью сразу с двумя сыновьями и жизнью без сыновей в принципе их отец выбрал второй вариант. Раньше Домерик и не знал, что существуют кредитки иного цвета, нежели «золото». Будущее богатого и единственного наследника высокородной семьи Болтонов было определено еще с колыбели - ему предстояло стать правой рукой отца. В результате своего неожиданного демарша Домерику пришлось между занятиями в колледже Св. Клигана подрабатывать в кафе; и жить в квартире, которая вся, вместе с кухней и ванной, могла бы уместиться в его прежней комнате. Что он получил взамен: одни сапоги на все времена года, пустой кошелек и брата, который занимал все его свободное время. Рамси был на домашнем обучении — так это называлось официально. По сути же это значило, что Рамси был практически необразован, едва мог читать и писать, а ни о какой истории Вестероса речи и вовсе не шло. Самое печальное, что Рамси и не интересовался саморазвитием: в его нежном четырнадцатилетнем возрасте Домерик был книжным червем, а вот Рамси с огромной неохотой читал только то, что ему подсовывали, причем норовил просто прочесть краткое содержание в ВестеросНете и выдать за личный вывод. Вместо учебы, которая бы пошла ему только на пользу, Рамси пил и курил все, что мог достать, пока Домерик не видел или ослаблял постоянную бдительность. Домерик никогда не планировал заводить детей раньше тридцати, но тут он почувствовал себя молодым отцом немедленно, как только в первый же час общения последовательно вынул у Рамси изо рта три самокрутки и одну жвачку, извлеченную из спичечного коробка (и Домерик даже думать не хотел, с чем та была на самом деле). Еще Рамси ругался — словами, которых Домерик в жизни не слышал; отпускал сальные комментарии по отношению к любой особе женского пола, которая оказывалась на расстоянии пары ярдов; не нравился друзьям брата и сам издевался над ними, как только мог и когда мог; кидался коршуном на любую собаку, чтобы схватить ее в охапку, даже если псина сидела в будке под надписью «она откусит вам ноги по самые уши». Самое удивительное, что собаки его (почти) не кусали. Но даже когда кусали — Рамси будто не обращал внимания на то, что по предплечью или голени струится кровь. …А еще Домерику жить с Рамси, пожалуй, нравилось. Рамси ни разу не сказал ему, что Домерику следует сделать со своей жизнью, и не смотрел снисходительно или свысока. Рамси не был источником материальных благ (а скорее наоборот) — зато Домерик понял, что может обеспечить себя сам. Это было приятным и неожиданным открытием. Гости к ним приходили редко, потому что Рамси не пользовался большой любовью среди знакомых Домерика — а у самого Рамси не было и вовсе никаких друзей; зато Домерик перестал быть домоседом и теперь мог за один вечер обойти несколько вечеринок. Рамси умел убираться и даже готовить — огромный и неожиданный плюс (правда, некоторые из тех, кто все же осмеливался заглянуть на чашку чая или стакан эля, утверждали, что его стряпней можно отравиться). Рамси слушал его игру на арфе с полуоткрытым ртом, хотя в его собственном раздолбанном плеере был исключительно тяжелый металл. И смотрел — как на кого-то, имеющего настоящую ценность. И, постепенно привыкая к брату, все хуже переносил одиночество — как будто отыгрывался за предыдущие шестнадцать лет, в течение которых вызывал интерес разве что у соседских собак. Домерика это в какой-то степени пугало — никто и никогда не относился к нему так. («Если бы я тебя убил, ты бы сейчас не ушел», — сказал однажды Рамси без улыбки, когда Домерик собирался на занятия). Но при мысли о том, что Рамси рубится в «Пятое Восстание», специально сидя около окна, чтобы не пропустить появление брата, становилось теплее. Канун Отца — У тебя три пропущенных, — сказал Рамси, пододвигая Домерику телефон. — От… этого. «Этот» — было слово, которым они по молчаливому сговору обозначали Русе. От Рамси, конечно, не укрылось, что биологический отец не просто равнодушен к нему, но активно не желает его видеть, слышать и помнить о его существовании. Русе достаточно явно определил свою позицию, и достаточно громко — пока Домерик собирал чемодан, а Рамси сидел на антикварном диване, разглядывая обстановку фамильного особняка. С тех пор отец звонил несколько раз, но Домерик никогда не брал трубку. И сегодня не планировал нарушать эту добрую традицию. — Мне все равно, — он пожал плечами. — Я сегодня с одним парнем познакомился, — неожиданно сообщил Рамси, будто не услышав его ответа. Глазами он гипнотизировал список «пропущенных». — Джон Сноу. У него классная псина. Белая и огромная, как медведь. — Приютский? — равнодушно спросил Домерик. По древней, глупой традиции фамилию "Сноу" по-прежнему давали на Севере многим сиротам. — Не-а. Его отец — Эддард Старк, слыхал? Крутой мужик. Домерик округлил глаза: Эддард Старк был очень известным человеком. Когда-то его семья владела чуть ли не всем Севером. — Джон — классный парень, только забитый чутка, — продолжил свою мысль Рамси. — Жена папаши его не приняла, запретила давать свою фамилию. А теперь этот старый пень отправляет его на Стену, в Военную академию. Прикинь? — Прикидываю, — ошеломленно сказал Домерик. — Мило. — И я подумал, — продолжил Рамси, сияя улыбкой, — во-первых, наш… этот — не самый большой мудак на белом свете. Оказывается, пока тебе двадцать один не исполнится, по закону тебя папаша с мамкой могут хоть на Стену, хоть в Дотракийскую пустыню отправить. Классно, что на нас всем плевать, правда? Домерик хмыкнул: с этой точки зрения он проблему не рассматривал. — А во-вторых, — добавил Рамси, и его глаза внезапно вспыхнули дикой радостью, — на Стене животных держать не разрешают! Хочешь, возьмем его собаку? Канун Матери Этот вечер отмечать было принято с семьей. Поздравлять матерей, проводить время с женами и подругами, которые скоро станут мамами; отдавать дань памяти тем женщинам семьи, что покинули этот мир, ухаживая за их могилами и вспоминая на семейных обедах. Неудивительно, что канун Матери был для Домерика самым ненавистным из всех. Мало того, что семья его всегда придерживалась Старой веры (а Русе Болтон и вовсе верил лишь в деньги и человеческую бессовестность). Но плакаты, развешанные повсюду и радостно призывающие «вспомнить о матери», доводили его до бессильного отчаяния. Скрыться от пропаганды семейной любви было невозможно. Как будто Домерик не помнил о ней каждый день! Но помнить и навещать могилу — разные вещи. Как правило, Домерик правдами и неправдами увиливал от этой обязанности — на кладбище ему было плохо и пусто, а так можно было временно забыть, что мамы нет и не будет. Да и какой смысл навещать место, где гниют ее останки? Словом, Домерик шел домой в самом отвратительном настроении. Ему удалось не столкнуться с отцом (а может, тот просто забыл о могиле бывшей жены — с чего ему к ней приходить?). Но совесть не позволила просто забить на обязательный кладбищенский визит. Рамси открыл не сразу, и это было странно; еще необычнее смотрелось виноватое выражение на его лице. — Не бесись, — быстро сказал он. За его спиной кто-то мяукнул. Домерик застыл на пороге. — Ты притащил в дом кота?! — Я притащил кота тебе,— уточнил Рамси и ухмыльнулся. — Она тебе понравится! Ну, — добавил он почти испуганно, — мне показалось, что собак ты не очень любишь. Призрака ты не захотел. — Какого еще призрака? — утомленно спросил Домерик. — Собачку Джона. Ничего, он уже договорился, вместе поедут. Не волнуйся. Домерик, который даже не думал волноваться за незнакомого пса, вежливо кивнул. — А это — Дженни. Как тебе имечко? Огромный, Рамси по колено, грязно-белый кот величаво вышел вперед. На «Дженни» он походил не больше, чем Рамси — на мейстера Цитадели. — Это девочка, — сказал Домерик без выражения. — Ага, — кивнул Рамси, ухмылка стала шире. — Нашел ее сегодня в подвале. И знаешь, что самое клевое? У нее скоро будут котята! Канун Воина — Я бы тоже мог поехать в военную школу, — заявил Рамси прямо с порога. — Раскачался бы и защищал тебя. От всех! Домерик хмуро посмотрел на него, щурясь от света. От Рамси явственно несло пивом и, кажется, кое-чем покрепче. — Два часа ночи. Ты снова шлялся с Варго Хоутом? Как вам вообще продают алкоголь? — У нас свои методы, братишка, — широко улыбнулся Рамси, сделал шаг вперед и чуть не упал, но, к его чести, устоял на месте. — А почему ты не спишь? — А я спал, — прошипел Домерик зло. — Спал, пока ты не позвонил в дверь, хотя у тебя есть ключи. И мы договаривались, что ты не пьешь, пока тебе не стукнет восемнадцать! — Мне уже есть, — Рамси вытащил из кармана и продемонстрировал удостоверение личности. Судя по дате рождения, ему и правда уже можно было продавать спиртное. К сожалению, Рамси выглядел сильно старше своих лет, что вкупе с этой фальшивкой, видимо, и обманывало продавцов. — Ладно. Хорошо, что ты пришел живой и здоровый. Я иду спать. Домерик закрыл дверь в свою комнату, кипя от злости: большую часть времени Рамси его все-таки слушался, но срывы случались. Да постоянно случались эти гребаные срывы! Что-то подсказывало, что если он начнет изображать из себя наседку, то станет только хуже, поэтому Домерик никогда не рассказывал, что в первый раз, когда брат ушел гулять до ночи без предупреждения, он обзвонил все окрестные больницы и отделения полиции. Через какое-то время в дверь поскреблись. — Я сплю, — рявкнул Домерик. — Отстань. Рамси за дверью молчал. Домерик выдохнул и все-таки отпер дверь. — Я знал, что ты откроешь, если стоять тихонько, — радостно заявил Рамси, дыша перегаром. — Знаешь, что? — Что? — Домерик сложил руки на груди. — Ты за меня беспокоишься, это так круто, — сказал Рамси с пьяной откровенностью. — Я же не дурак, я понимаю. Мне это… приятно. Обычно всем было плевать. Никогда бы не подумал, что такой, как ты, будет обо мне того… заботиться. Как настоящий брат. — Я и есть твой настоящий брат, — сказал Домерик, стараясь сдержать улыбку. — Такой, как я, это какой? — Ну, такой… — Рамси неопределенно помахал рукой в воздухе, чуть не потеряв равновесие. — У нас в районе таких обычно били, ты же совсем тощий и драться, наверное, не умеешь… — Спасибо, — Домерик перестал улыбаться, настроение снова испортилось. — Потрясающе. — Да не, ты не понял! — Рамси сделал шаг вперед. — Парни эти, с которыми я тусуюсь — так, говно одно. Они мне не друзья. Побить могут того, кто слабее. И за меня перед своими папашами бы в жизни не вписались. А ты не побоялся. Даром что хлюпик, я и то уже тебя сильнее. Но это вроде как не важно все, выходит? — Я тебя запру в комнате на месяц, если ты еще раз выпьешь хоть каплю без моего позволения, — сказал Домерик самым любезным тоном. — Ага, — кивнул Рамси. — Я ж говорил — тебе не плевать. Я бы за тебя тоже побил кого угодно. Хочешь, палец себе отрежу? — он протянул ладонь. — Любой на выбор? — Н-не нужно, — пробормотал Домерик и взял брата за руку. — Слушай. Давай я тебя отведу в кровать, хорошо? Я не сержусь. Все нормально. Я тебя люблю. Рамси помолчал, лицо у него неожиданно сделалось очень сосредоточенным. Он смотрел на их сплетенные пальцы, будто на какую-то диковину. — Лучше в туалет, — сказал он, наконец и тяжело сглотнул. — И, Домерик. Я тоже. Канун Старицы Отец всегда пытался приобщить Домерика к радостям изучения фамильного древа, рассказывая такие отвратительно подробные вещи об их общих предках, что маленький Домерик начинал плохо спать ночами. Снимать кожу с убитых врагов — какой потрясающий, а главное, достойный обычай! В детстве Домерик мечтал, чтобы вместо прослушивания непременных праздничных рассказов о древних Болтонах ему разрешили бы, к примеру, съесть килограмм брокколи или помыть посуду, словом, сделать что-нибудь чуть менее противное. Но разговоры о семейной чести прекратились, только когда Домерик покинул отчий дом. И что же — выяснилось, что по какой-то причине Рамси эти мерзости ужасно нравились! Настолько, что тот самостоятельно нашел старую легенду о Розовом Шатре (причина долгих ночных кошмаров у Домерика в возрасте от десяти до двенадцати) и потребовал подробностей. Домерик долго отнекивался, но в результате сдался, когда Рамси посмотрел на него мрачно и сказал: — У мамки только одна история была — как бы поскорее выпить. Даже если бы этот сам свежевал людей… мне все равно интересно. Не понимаешь, что ли? И Домерик понял. К сожалению, он помнил назубок все легенды, мифы, предания и даже древние анекдоты (Однажды Баратеон и Старк зашли в трактир, а вышли уже втроем — Баратеон, Старк и праведное возмущение Старка; однажды Грейджой и Грейджой не дошли до трактира, потому что подрались; однажды Болтон зашел в трактир и встретил там Таргариена, так и появилось знаменитое блюдо «грудки без кожи на открытом огне»…) К сожалению, Рамси был очень хорошим, можно даже сказать, активным слушателем. Когда наступила ночь кануна Старицы, Рамси обогатился знаниями обо всех наиболее значимых семейных деятелях — и о той, что купалась в человеческой крови, и о том, что начал традицию плащей из кожи убитых воинов. Его светлые глаза потемнели — зрачки расширились так, что совсем затопили радужку; кровь прилила к бледным щекам. Слушая, он успел выхлебать пять, наверное, кружек чая и сожрать целый яблочный пирог, кажется, даже сам того не заметив. — Знаешь, — сказал он, когда Домерик замолчал, чувствуя, что скорее хрипит, чем разговаривает, — я сегодня многое понял. Домерик посмотрел на него, не ощущая в себе сил задать вопрос вслух. Что Рамси там себе уяснил — что «у освежеванного человека нет секретов», как любил говаривать отец? Что острый кинжал — лучший друг Болтона? — Что ты понял? — мрачно спросил Домерик и закашлялся. — Что здорово, когда у тебя есть эти… предки, — сказал Рамси немного застенчиво. — Ну… они, конечно, были уродами. Но мы можем о них поговорить. Вроде как по-семейному. Как будто мы — настоящая семья, — добавил он. — Вот ты — умный, красивый, ходишь в колледж, вроде как нечего тебе искать рядом с таким придурком, как я. Но у нас общие эти… корни. И они такие жуткие, что это нас объединяет! Типа, у кого еще есть такие кошмарные предки? Здорово же! — Да уж, — сказал Домерик, против воли расплываясь в улыбке. — А хочешь, я расскажу тебе о том, как наш дальний родственник предал дальнего родственника твоего друга Джона и убил прямо на свадьбе? Конечно же, Рамси хотел. Домерик начал рассказывать, и это было страшно. Но и здорово. Канун Кузнеца Домерик никогда не интересовался тем, что некоторые из традиционно воспитанных его друзей называли «мужской работой». Починить кран или повесить картину? Машина не заводится или забилась канализация? Для этого, как считал отец (и Домерик в этом был с ним согласен), существовали профессионалы. Даже переехав, Домерик продолжил вызывать специалистов, потому что возня с инструментами его абсолютно не привлекала, как и любая деятельность, связанная с обустройством быта. В конце концов, он был неприхотлив. Как и Рамси. Поэтому бардак в гостиной, чей пол оказался усыпан мириадами гвоздей, винтиков и каких-то невообразимых штуковин, измазанных в черной вязкой гадости, стал для Домерика полной неожиданностью. Рамси сидел в окружении всего этого дерьма с видом радостным и довольным, Дженни вылизывала лапку, устроившись на какой-то потертой коробке. — Привет! — Брат помахал ему грязной рукой. — Ты сегодня рано. Я не успел. — В честь праздника нас отпустили раньше, — ответил Домерик задумчиво. — Ты не успел доломать… что ты доламываешь, уточни. — Я строю Железный Трон, — счастливо сообщил Рамси. Домерик испытал желание сесть прямо на гвозди. — Мы с Джендри ходили на воркшоп, — пояснил Рамси далее, видя, что ответа на свое потрясающее откровение не дождется. — Стимпанк как ответ постиндустриальному промышленному дизайну. И прочее дерьмо. Повисла тишина. Домерик поморгал и попытался вспомнить, пил ли он что-то сегодня. Рамси выглядел как никогда вдохновленным. — Джендри – это… - Хахаль Арьи, - сказал Рамси, будто это все объясняло. — Мы вместе пили пи… сок. И решили, что она будет типа рыцарь, а я — типа Безумный Король. И нам нужен Трон. А Джендри это все сфоткает и выложит в Сеть, будет круто! И мы пошли на воркшоп. Совсем недорого, — добавил Рамси. — Я ничего не крал, откладывал то, что ты мне обычно даешь на сига… на всякое там… батончики шоколадные. Схему Джендри придумал. Потом мы к нему еще колесики присобачим. — Я понял, — Домерик вздохнул и осторожно прошел к дивану. Ему срочно требовалось принять сидячее положение. — Значит, с Варго Хоутом ты больше не тусуешься? — Не, он скучный. И я видел, как он мучил кота, — Рамси нахмурился. — Лапку ему пытался отрезать, сука. Ничего, он теперь долго не сможет никому ничего отрезать. Что-то укололо Домерика в ту часть тела, о которой не говорят в приличном обществе. Приподнявшись, он вытащил из-под себя гвоздь с квадратной шляпкой и внимательно его осмотрел. — Что, нельзя строить Железный Трон в гостиной? — уточнил Рамси настороженно. — Я аккуратненько. — Можно, — вздохнул Домерик. — И покажи мне схему. Всегда мечтал поставить в гостиной Железный Трон. Канун Девы Когда в дверь позвонили, Домерик пошел открывать, будучи полон нехороших предчувствий. Гостей он не ждал; в разгар праздничной недели прийти мог или домовладелец с каким-нибудь неожиданным известием вроде срочной травли клопов с выездом из квартиры, или соседи, разгневанные очередной выходкой его брата, или отец (и это было бы неприятнее всего). Но на пороге стояла девушка-подросток, возраста Рамси или чуть моложе. Ее длинные, огненно-рыжие волосы ярко выделялись на фоне черной кожаной куртки, черной водолазки и черных же джинсов. — Мы не покупаем печенье, — сказал ей Домерик, прежде чем закрыть дверь. Но девушка придержала ее носком черного ботинка: — Я к Рамси. Он не предупреждал? Меня зовут Санса. Я — сестра Джона. Сводная сестра. Похоже, все Старки и не совсем Старки водили знакомство с его братцем. — Я принесла гирлянды и бумагу, — дополнила Санса. — И шарики! — Ты пришла к Рамси? Он вышел купить корм для Дженни, — сказал Домерик, чувствуя, что сходит с ума. — Гирлянды? — Мы хотим украсить квартиру, и я обещала помочь. А он покажет мне кошку. Домерик посторонился, и Санса зашла, не задерживаясь на пороге и с таким уверенным видом, словно не раз уже здесь бывала. Она прямиком направилась к умывающейся кошке и без видимого усилия подняла ту с пола и прижала к себе. — Давно вы знакомы? — спросил Домерик тоном старшего брата. — Мы вместе собак выгуливаем. Жаль, вы не покупаете Рамси собаку, — сказала Санса с глубокой укоризной. Дженни громко урчала. — У нас их семь. И еще рыбки Теона. — А Теон с Рамси тоже дружит? — спросил Домерик, пытаясь сохранять хладнокровие. — Теон слишком взрослый, он только с Роббом дружит. Робб — это мой старший брат, — пояснила Санса. — Есть еще Маргери. Домерик с трудом удержался от вопроса, является ли Маргери одной из собак, или все-таки рыбкой. — Кстати, зачем вам украшать квартиру? — спохватился он. — Праздничная неделя почти закончилась. Ты же знаешь, что вы с Рамси еще молоды, чтобы… — Какие глупости вы говорите, — серьезно сказала Санса. — Мы друзья! А квартиру мы будем украшать в розовых тонах. Я специально нашла гирлянду с розовыми лампочками. Рамси очень серьезно относится к истории вашего Дома. Мы думаем, как перекрасить диван, но, возможно, проще поменять обивку. Я неплохо шью. Это не для праздников. Это — чтобы осталось надолго, и у меня с собой стойкие розовые маркеры! Будем писать красивые надписи на стенах, это сейчас модно. Домерик схватился за голову. Канун Неведомого С самого утра у Домерика было плохое предчувствие. Он наступил на хвост Дженни, передержал суп на плите и прожег дыру в лучшем своем пиджаке. Говорили, что в канун Неведомого всегда так — потому что он, видите ли, сходит с небес и заглядывает в людские дома, наблюдая за обычной жизнью, и от одного его присутствия все валится из рук. Домерик в эту чушь, конечно, не верил, но на всякий случай все-таки зажег на окне свечу, внутренне смеясь над своими суевериями. Свеча не помогла, потому что в полдень к ним постучал Русе Болтон. Этот тихий, но настойчивый стук невозможно было спутать ни с чьим другим; и кто бы еще так нагло проигнорировал бы дверной звонок для пущего пафоса? Когда Домерик открыл дверь, то уже кипел от злости. — Что? — резко спросил он. — Мы тебя не ждали. Рамси за его спиной, видимо, приоткрыл дверь и выглянул в гостиную — Домерик слышал скрип, но не стал оглядываться. — Уолда просила передать вам пирог, — сказал Русе, глядя перед собой. — Он сливовый. Довольно-таки сладкий. Не отравленный. — Иди нахуй, — раздалось из комнаты Рамси. — И пирог забирай. На лице Русе, к его чести, и мускула не дрогнуло. — Я принес пирог и завещание. Домерик оперся о стену и нервно улыбнулся. — Ты умираешь? — Не рассчитывай. Я изменил его. Как ты, возможно, знаешь, моя новая жена ждет ребенка, — Русе выдержал эффектную паузу, в течение которой Домерик переваривал эту новость. — Наше семейное состояние будет разделено между всеми моими детьми — тобой, тем, кто родится… или теми, в семье Фреев часто рождаются близнецы. И… третья часть для него. Сзади раздался шумный вздох. — Обойдусь. Домерик посмотрел Русе в глаза: он прекрасно понимал, что с завещанием что-то нечисто. — Ты опять вляпался в какие-то мутные дела, — он помедлил, — отец? — Я думаю, что тебя это абсолютно не касается, — мягким голосом сказал Русе. Дженни, вынырнув из того подпространства, в котором всегда обретаются кошки в те моменты, когда на них не смотришь, потерлась о ноги Русе, обсыпая его черные брюки белой шерстью. Тот невозмутимо наклонился и почесал ее за ухом. Рамси подошел ближе и встал рядом с Домериком. — Это будущих наследников-то? Еще как касается, — сказал он и неожиданно стиснул плечо Домерика горячей и влажной от пота ладонью. — А ну как потом на нас твою смерть повесят? Может, это план такой? — План? — изумился Русе. Кажется, искренне. — Подставить моих собственных детей? Рамси угрюмо на него посмотрел. — А чего. Наши… эти, предки — чего только не творили. Наши ножи остры и всякое такое. Я тебе не доверяю. — Смотри-ка, твой ненаглядный брат похож на меня больше, чем ты, — произнес Русе с каким-то садистским удовольствием. — Это все, что ты хочешь сказать? Русе помолчал, а потом ответил — тише и куда менее нагло: — У вас же есть кухня? Если ты хочешь узнать что-то о моих делах, то для начала впусти меня. — Если пирог отравлен, будешь иметь дело со мной, — просто сказал Рамси, забирая форму с пирогом из рук Русе. Вид у него был решительный. Домерик, смутно понимая, что его обвели вокруг пальца, закрыл за Русе дверь.