Желание

Если быка трудом уморят — он уйдёт, разляжется в холодных водах. Кроме любви твоей мне нету моря, а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.

Кто сказал, что выбирать подарки для девушек легче, чем для мужчин? И, вообще, то, что женский пол охотней распространяется о своих интересах, не значит, что одарить на день рождения можно первой же подвернувшейся под руку чушью. Особенно если ты идёшь с даром в руках на праздник к собственной сестре. Головная боль настигала Ивана Брагинского три раза в год — в самом его начале, когда после боя курантов и бокала искристого напитка делаешь приятные сюрпризы; в первых числах марта, потому что приходится уделять внимание всей знакомой женской братии; но хуже всего было в конце августа, когда Ольга и Наташа становились на год старше. К каждой приходилось подбираться с разных сторон. К примеру, Украине Россия предпочитал давать то, в чём она действительно нуждалась, будь то кухонная утварь, лекарства для больной спины или красивые вещи, если Черненко падала в яму депрессии. Для Беларуси всё вышесказанное не работало. С тех пор, как её крыша улетела в далёкие края, ошибка в выборе подарка могла стать фатальной. Острый изящный нож рисковал оказаться в спине братца, сковорода — опуститься на голову, украшение или платье — стать лишним поводом напомнить про «свадьбу», от чего Брагинского постоянно выворачивало наизнанку в мыслях, а пойти куда-то вместе — тоже испытывать собственное терпение. Отделываться же формальным денежным презентом было дурным тоном. Редко Россия слушал чушь, постоянно льющуюся из уст сестрицы; ещё реже он воспринимал слова всерьёз, но часть деталей просто вгрызались в память, делали в ней ходы и запечатывали себя в сотах, образуя самое настоящее осиное гнездо из раздражающих Ивана мыслей. Удивительно, но сейчас, когда русский напряжённо мучил виски в поисках решения, этот ненужный ментальный хлам пригодился. Оставалось найти лишь фотографа. Несомненно, лучшим фотохудожником в круге стран был Япония, но Иван ни под каким предлогом не доверится аутичному азиату. Альфред же, по мнению Брагинского, страдал безвкусицей, да и язык у него был как помело, Италия же абсолютно ненадёжен… Не оставалось другого выхода, кроме как привлечь к этому делу Францию, перед которым находится в вызывающем виде было крайне небезопасно. *** -Какой попутный ветер принёс тебя сюда, mon ami? — Франсис, расслабившись, растянулся на софе, время от времени потягивая нежное игристое вино. -Да вот… Видишь ли, мне бы фотосессию устроить, — Иван засунул руки в карманы толстовки. -О-хо-хо, как ты осмелел, стеснительный наш! Признайся, ты, наконец, решил доверить свой стиль руке опытного модельера? — розоватые бесстыжие губы француза вновь покрылись шипящими пузырьками от очередного глотка. -Бонфуа, понимай как хочешь, но мне нужно вот что… — наклонившись к самому уху, предварительно опасливо оглянувшись, русский стал толкать шёпот прямо в уши Франции, отчего не лице последнего эмоции сменялись со скоростью кинокадров. От удивления и недоумения до по-лисьи коварного удовлетворения. -…Ммм, подобное я могу обеспечить тебе хоть сейчас, mon cher. Ты же знаешь, что, несмотря на разногласия, я на твоей стороне. -Франс, обещай, что ты никому не расскажешь об этом? — убедительно улыбнувшись, Россия пристально глянул на месье Бонфуа. -Обещаю, — спокойно ответил тот, не колебавшись, так что в мыслях Иван даже удивился. — Я даже уничтожу плёнку, чтобы не осталось никаких доказательств. -Не обманывай моё доверие. Ведь ты прекрасно знаком с моим стилем мести, — Россия подмигнул. — Что тебе требуется для работы? -Со стороны гостя — временная дислокация в душ, чтобы иметь перед собой чистый холст, а об остальном хозяин сам позаботится, — тягучий и пряный, будто мятная конфета, голос Франсиса не таил в себе обычной похоти и лёгкости, поэтому Иван, лишь молча кивнув, направился в другую часть квартиры, которую знал хорошо. Франция же, со вздохом поднявшись, снова вдел стопы в туфли, и от каждого его шага эхо отскакивало от пола, стен, мебели, перемешиваясь с шумом с улицы и глухим журчанием воды. И голосом. Француз нашёл хоть обычным, но забавным тот факт, что русский тоже пел, стараясь сочетать приятное с полезным в ванной. -Ткань, ножницы, всё из верхнего ящика трюмо… Зеркало позавчера протирал… А теперь нужен вид… Может, северо-запад? Mon ami оценит голубые шапки гор, глубокие, как глаза девушки из Прованса… О чём это я? — стол покрывали различные парикмахерские принадлежности, устойчивые пухлые тюбики, а на кресле переплелись две струи атласа, голубая и фиолетовая. Оставалось проверить работоспособность объектива, приоткрыть пластиковое окно для ветерка да обеспечить Брагинского дополнительным полотенцем. Одного ему почему-то мало. -Франс! Ты от немецких танков с такой же скоростью убегал, что сейчас еле плетёшься? Быстрей утонешь или в кипятке сваришься, чем тебя дождёшься. -Наглость a la russe безгранична, — улыбка, махровое полотенце уже в выбеленных шрамами ладонях славянина. — Шарф забираю, фен тебе не нужен — над твоей шевелюрой придётся поколдовать. И сомкни челюсти, ничего плохого в этом нет. «Наивно надеяться, что Иван не относится к той категории, которых любая причёска не изменит, но моё чувство прекрасного бежит в панике от этой копны. Этот чурбан в зеркало раз в полгода глядится, не чаще», — аристократичные пальцы Франции укладывали соломенные пряди в аккуратные пучки, приводя голову Ивана к виду пашни со свежеубранной пшеницей, колос к колоску. Русский временами тихо фыркал, когда Франсис натыкался на колтуны; он даже и не подозревал, как сильно француз хотел устроить ему в отместку стрижку под ноль. Если бы Брагинский мог видеть, что с ним творят, то уж точно не позволил бы к концу укладки обмакнуть концы расчёски в ярко-оранжевую краску… -Извольте созерцать, месье, — услышал Россия, как только с плеч спало дурацкое полотенце. Помявшись внутренне, он, всё же, решил приоткрыть глаза, и не разочаровался. Прилизанные локоны плавно спускались к шее, великолепно укрывая не такой уж и маленький череп, растрёпанная обычно чёлка приобрела ухоженный вид, а правая её сторона… била по глазам цветом апельсина. -Франсис, это что? Не, спорю, мне нравится, но прослыть «мандаринкой» обидно, — покривил губы Иван, не зная, материться от восхищения или гнева. -Mon sher, не волнуйтесь, ваша улыбка ослепительней остальных внешних качеств. А теперь — позвольте довериться руке художника? -Да вроде бы уже. Не затягивай, ещё сегодня много дел нужно завершить… -Расслабься. Пары часов будет более чем достаточно, если ты не будешь упираться и особенно замыкаться в себе, не век тебя знаю, — вздохнул француз. — Что же, приступим. Видишь, там, на кресле? Твой основной декор. Покосившись фиолетовым глазом, Брагинский, уже успевший покрыться мурашками от студёного горного ветерка, едва ли не на цыпочках прокрался по комнате и с размаху плюхнулся в кресло, приняв почти классический для живописи и на редкость пошлый вид, чем вызвал немалое неудовольствие француза. -Я не могу понять, месье, кто вы — ловелас или скромник; совершенно не предугадать, где вы проявите особенную прыть. По ногам бить или советов будет достаточно? — попытался немного надавить Франция. Вместо ответа русский постучал пальцами по горлу. -Ты неисправим, честное слово. Ну и где я тебе её найду? Вино двадцатилетней выдержки ну никак не заменит прозрачную дрянь? -Во-первых, не дрянь, а напиток богов, а, во-вторых, толстовка. Куда же я без чекушки, — неприятно улыбнулся Иван. Он сохранял это выражение до тех пор, пока не смог залпом опустошить принесённый бокал. А с теплом по телу разлилась и лёгкая нега, столь необходимая для того, чтобы Россия смог хотя бы на время повиноваться Франции без желания скрыться куда подальше от людских глаз. -Так, голову поверни немного влево… Ноги можешь поставить поудобней, я ж не для порно журнала тебя снимаю, в конце концов… Глазки приоткрой… Да, отлично… А теперь ещё раз… — Франсис старался выбрать наиболее интересней ракурс, попутно отмечая про себя, что Иван был интересней, чем казался до этого; не слишком мускулистый, но и не слишком рыхлый, с множеством исторических отметин он внушал если не уважение, то вызывал к жизни сонмы вопросов. — А теперь давай на стол, к окну поближе… Каких только фотографий не сделал Бонфуа: от распластанной по полу туши до невероятного приближения, при котором можно было даже различить структуру радужки глаз русского. Освещение, ветер, настроение Ивана — всё сегодня было на их стороне. Россия действительно стал искренне улыбаться, и от этой улыбки почему-то становилось тепло на душе. Француз бился об заклад, что ему известно, о чём думал этот расслабленный великан в такие моменты. А песок медленно перетекал в нижнюю половину сосуда, так же, как за горизонтом скрывалось солнце… -Когда я смогу забрать фотографии? — России пришлось затянуть пояс в третий раз, чтобы не передавить себе всё нутро по дороге. -Послезавтра. Mon ami, возьми зонт, собирается дождь. Нежелательно мочить краску в первый же день. -Учту. Ладно, бывай, Франсис. Спасибо за услугу — я теперь твой должник, — и, козырнув французу на прощание, русский застучал подошвами по ступеням. *** День торжества наступил так рано, что Россия внутренне сетовал на время — последнего совсем не хватало на родных. Сегодня босс, к примеру, заставил везти ему в Кремль отчёты за прошедшие две недели, несмотря на то, что отправить их на электронный ящик было гораздо проще! Однако Ивану пришлось повиноваться, ибо, как известно, проблемы негров испанский народ не волнуют. Брагинский молился на то, что сестра не придёт в ярость от такого безбожного опоздания… -Бела, может, уже начнём тосты? Брата и днями черти носить могут, милая, — улыбнулась Украина, — а гости помирают от голода. Гости… Сегодня их в обычно пустом доме Натальи Арловской было много: Литва, Эстония (Латвия побоялся, потому не пришёл), Украина, Польша — Феликс заглянул по старой памяти — и, как ни странно, Дания. Матиаса Наташа ожидала меньше всего, но вид вихрастого и болтливого скандинава радовал глаз и душу. -Так и быть, сестрица, — вздохнув, Арловская поправила платье и уселась за стол. -Ну что, типа, ты у нас именинница, потому, в первую очередь, пьём за тебя! — состроив типичную ухмылочку, Польша, нехотя встав из-за стола, вальяжно направился к Беларуси и, взяв первый попавшийся бокал, начал: -Итак, мы все собрались здесь, чтобы… «Ох, лишь бы не затягивал. И как скоро мне захочется его убить?» — несмотря на мысли, Наташа состроила вялую улыбку. Всё только начиналось… Ивана подгоняло знание того, что он опаздывал. Сначала рейс задержали из-за неполадок с самолётом, после — долгий разговор с боссом в аэропорту и сетование того на отсутствие ноутбука на руках у страны. Хотел, чтобы Брагинский не слезал с иголок, не успокаивался — а ведь сегодня праздник….Теперь — ещё и дождь в Минске. Капли обжигающе холодили шею, забираясь под развевавшийся на ветру шарф, а сам Россия посылал тучкам нелестные отзывы об их «подарке». Наверное, небо специально дожидалось дня рождения Беларуси, чтобы коварно облить её немногочисленных гостей ещё по дороге; на день рождения Украины всегда было солнце. Кроссовки русского давно насквозь промокли, и обувь вместе с носками противно чвакала при ходьбе. Тепло и влажность обволакивали ступни, однако Иван не считал это приятным. «Скорей бы добраться до остановки и притулиться в автобусе у окошка», — только эта мысль была ответом дрожащему телу. Чем дальше, тем меньше различий становилось между небесной гладью и тонким, как клинок, слоем облаков. Мерцали всполохи молний, со стальным громом и скрежетом рассекая небосвод, но Брагинскому было не до поединка стихий. Он думал, что сестрица открутит его мокрую голову. И вот, он смог добежать до остановки и ступить под ненадёжное, но укрытие от ливня. Слушая мерное перестукивание капель об прозрачную крышу и граяние ворон, Иван время от времени прощупывал конверт в нагрудном кармане — не промок ли? Прохожие сгрудились под тесной кровлей, кутаясь в свои тёмные пальто. Изредка дамы без спутников бросали любопытные взгляды на Россию, оценивая ширину плеч, крепко сбитую фигуру и всегда останавливаясь на глазах, чей диковинный цвет и тяжесть взгляда будили какие-то холодные и липкие помыслы. Рано или поздно, всё отворачивались, когда неосторожно ловили визуальный ответ Брагинского; людская масса ждала. Автобус светился золотистым маячком в глубине улицы, Брагинский неловко пересчитывал руками в перчатках ледяную мелочь, сетуя на жужжащий совершенно не к месту телефон. Только заскочив в газель и с яростью захлопнув дверь, русский примостился на сиденье и вытащил аппарат. Молчит. Прикусив до обеления нижнюю губу, Россия нажал кнопку вызова. -Алло, братик, где ты? И что это за жуткий шум на фоне? Все тебя уже потеряли, — голос зазвучал неожиданно звонко. -Наташ, привет, погода просто паршивая. Трястись ещё в маршрутке, как мешок с картошкой, главное — в пробку бы не попасть, — произнёс Иван как можно мягче. — Только не волнуйся, ладно? -Ты обязательно придёшь. Я не могу провести этот день без тебя! Только не явись, я… — тут Брагинский, закатив глаза, прервал звонок. Больно надо ему негатив слушать. Беларусь успокоилась и даже перестала сверлить взглядом подвыпившего Данию. Мэттиас выглядел далеко не свежим, стискивал Литву, в ухо нашёптывая развратные позывы вместе спиться, а Украина встревала в их разговор из жалости к Торису: -Матвей, ты же так его задушишь. Пойдём, лучше горилки ещё хапнем, а? — пьяный скандинав что-то лепетал на ломаном английском в ответ, но Ольга всё равно не разбирала бормотания. -Чё, друган, ты не знаешь, что водку не этот остолоп Брагинский изобрёл? Хе, а я думал, ты умный, раз очки носишь, — Польша ткнул в грудь Эстонию пальцем, на что тот вежливо кашлянул. Эдуард уже не понимал, зачем вообще здесь оказался. Арловская угрюмо потягивала чай, глядя на циферблат на стене. Стрелки, казалось, отсчитывают последние минуты её жизни, и Наташе хотелось пусть и частичку из них, но провести с братом. «Мчи, скорей, колымага чёртова! Жарко, мокро… Я уже час или два тут вихляюсь? Меня точно сегодня убьют», — Россия похрустывал костяшками пальцев, жалея, что не всесилен. — А ведь здорово бы было: щёлк — и я у сестры, щёлк — и президент забыл обо мне на денёк, щёлк — и Альфред мёртв, щёлк — и на канале НТВ пони, дружба и ма…» Что-то он замечтался, а автобус уже стоит на конечной. -Молодой человек, вы выходить собираетесь? -Да-да, не беспокойтесь, — пробурчав под нос, Иван соскочил на влажный асфальт — и хлопнул себя по лбу. Как же он мог забыть купить цветы! Озираясь по сторонам, Россия заприметил, что в этом районе таки есть приличные магазины. А теперь и выяснится, принимают ли там русские рубли — ведь белорусских едва хватит на обратный путь. Заодно и вспомнится, какие цветы любы сестре. -Хорошо сегодня посидели, сеструнь, да мне идти пора. Дела… — добро улыбнувшись, Украина поймала Беларусь в объятья. Та нисколечки не изменила каменного выражения лица, несмотря на то, что и сама обняла Ольга. — Ты не хмурься так. Ванька слово держит, сама знаешь. Лучше позаботься об этих алкоголиках, — она кивнула в сторону Польши, Литвы и Дании, — а то Эдуард один с ними не справится. -А мы… Ик….Уже уходим, — утёр под носом Дания, опираясь на Литву. Торис был уже мягкий, красный лицом и совершенно невменяемый. Впрочем, Феликс, уже видевший повсюду розовых бабочек, даже настораживал. -Что ж, спасибо этому дому, пойдём к другому, как говорится, — вежливо наклонившись, фон Бок поцеловал Наталье руку, пусть и опасаясь в душе. — Заходи, если чего понадобится, ты же не твой брат, мозги выносить не станешь. -И на том спасибо, Эстония, — уже распрощавшись с Украиной, Беларусь ответила относительно искренне. — Удачи в дороге. Дверь захлопнулась, отделяя белоруску от шумящих и весёлых гостей. Только почему ей было невесело? Она отдала бы так много, чтобы не знать ответа. Повесив на крючок упавшую в суматохе куртку, Наташа вернулась в гостиную и, сев на краешек кресла, вздохнула. Хотелось плакать, сдерживаться уже ни перед кем не приходилось, и слёзы потекли сами, тонкими линиями затемняя щёки. В пустых бокалах отражался голубоватый свет от бубнящего на фоне телевизора, а на Минск опускалась ночь. Не прошло и десяти минут, как в дверь позвонили. Тотчас же утерев слёзы, Наташа просто кинулась открывать, ничуть не сомневаясь в госте. Брат просто ввалился в дверь. Беларусь обратила внимание, что выглядит он слишком уж для себя модно, но Россия немного отстранил её, избегая приветствий. Наташа быстро приняла из рук протянутый букет — жёлтые хризантемы, как мило — и, оставив его в вазе в гостиной, вернулась к брату. -Подожди немного, — лишь после развязанных и снятых кроссовок да сброшенной на батарею ветровки он поднял глаза на сестру и, выпрямившись в полный рост, раскрыл объятья. Та, без слов, так и вцепилась. «Как бы сказать ей всё… Чтобы лаконично, без придирок и домоганий»… — Брагинский привычно, как и при всякой встрече с Арловской, нервничал. То, что она сейчас такая милая, не значит, что безопасная. «Столь же безопасная, как ручной хедкраб. Всё, пора».