***
В такие утра, как это, когда на улице темно как ночью, Сону находится в студии звукозаписи, поедая шоколадные батончики, чтобы хоть как-то взбодриться. Джинён полон энергии, оживлён и взволнован. Совершенно обычный Чон Джинён, когда в третьем часу ночи у него всё идёт как надо с песней, над которой он работает. Руководствуясь каким-то нелогичным и неразумным желанием отказаться от отдыха, Дону предлагает всем остаться с Джинёном, потому что это поможет им укрепить отношения друг с другом. Иногда Сону думает, что Дону слишком серьёзно относится к своей роли мамы группы (бог знает, насколько они вообще нуждаются в ней), и сегодня один из таких случаев. Сону кажется, что в последнее время Дону слишком туго затягивает свой хвост, и он хихикает про себя над своей глупой потому-что-три-часа-ночи-и-даже-бумажные-стаканчики-выглядят-смешно шуткой. И это несмотря на то, что он знает, что его чувство юмора резко падает из-за недосыпа, что приводит к самым убогим, грубым и наиболее бессмысленным шуткам (вроде тех, что отпускает Джинён, когда видит макнэ-лайн, смеющихся над чем-то неопределённым и неясным, в попытке присоединиться к ним, но получает в ответ только тревожные и странные взгляды, вынуждающие его идти, куда шёл). Чаншик лежит, уткнувшись лицом в чёрный диван, раскачивая рукой взад-вперёд в печальной и безуспешной попытке себя как-нибудь развлечь, и жалобно стонет о том, что ему поскорее хочется вернуться в свою кровать и вообще, почему они снова страдают такой ерундой. Джинён шикает на него со всем напором своего Музыкальный Продюсер На Пороге Чего-то Великого. Со всей мощью здорового двадцатилетнего организма, спавшего на прошлой неделе всего шесть часов, Сону выпускает смачный хриплый зевок, на который Джинён отвечает своё излюбленное «захлопнись, я работаю». Сону съёживается под его горящим взглядом и кивает, как послушный мальчик, прежде чем отвернуться к дивану и, копируя Чаншика, жалобно заскулить, словно щенок, утыкаясь лицом в подушку. В такие утра, как это, Сону хочет бросить всё и никогда не возвращаться.***
В такие утра, как это, последние несколько месяцев Сону только и делает, что тоскует. Он собирает свою сумку на рассвете, когда Инро спит как камушек, а остальные так же активны, как и дохлый таракан, которого они убили прошлой ночью. Он тщательно готовит свою Записку Беглеца, аккуратно укладывая её на застеленную кровать. В примечании он пишет, как устал от жизни айдольской, и что уходит на неопределённый срок (то есть, не собирается возвращаться). А ещё есть милый, но недоработанный рисунок белки, утирающей слезу, в углу записки (чтобы Чаншику стало легче, когда они обнаружат записку, конечно). Сону на цыпочках прокрадывается из комнаты, таща за собой сумку. И у него неплохо выходит, несмотря на то, что его топотом можно разбудить спящего слона. Он почти уходит, когда слышит звук открывающейся двери. Он тихонько оборачивается, широко раскрыв глаза, и его сердце бьётся о грудную клетку словно барабан. Он ожидает увидеть Чаншика или, может, Джинёна, а, может даже, обоих, потому что знает, что они могут проснуться посреди ночи, чтобы заняться чем-нибудь, во что Сону не посвящают, да он и сам не хочет об этом знать. Но он оборачивается, и это не мрачный макнэ и не их милашка-лидер. Это Чонхван, последний, кем он хотел бы быть пойман. Он смотрит на него помутневшим взглядом, а это значит, что он либо спит (но это почти невозможно), либо он бодрствует, но еле-еле. Сону ставит на второй вариант. – Чонхван, – мягко начинает он, чтобы заставить старшего поверить в то, что он спит, и когда он проснётся, он подумает, что уход Сону ему предсказало подсознание. – Спи дальше, – воркует Сону, подхватывая Чонхвана за плечи и пытаясь развернуть его, чтобы затолкать обратно в комнату. Но Чонхван не двигается с места, будто приклеился к полу, как раз в тот момент, когда скрипнула дверь и Сону обернулся. Чонхван смотрит искоса и задаёт вопрос, практически не отличаясь сейчас от маленького ребёнка, просящего родителей купить ему ту блестящую штуку из магазина игрушек. – Куда ты собрался? Слова застревают в горле, Сону не может ничего придумать. Что он должен сказать? Я покидаю группу? Он не может сказать это прямо в лицо никому из членов, и особенно Чонхвану. Бестолковому, глупому, непривлекательному, маленькому Чонхвану, с неиссякаемым оптимизмом и дурацким смехом, звучащим так, будто он жертва удушения. До того, как Сону успевает что-либо ответить, Чонхван издаёт почти неслышный смешок. – Ты не уходишь, да, – говорит он, и это скорее утверждение, чем вопрос, поэтому Сону молчит. – Да, наш Сону никогда не уйдёт, – продолжает Чонхван. Сону чувствует, как внутри него что-то сжимается. – Сону не трус, – Чонхван продолжает, и это что-то сжимается всё сильнее, и он уверен, что это чувство вины, но считает, это невероятным, потому что раньше оно никогда не давало о себе знать подобным образом. Всю оставшуюся жизнь Сону будет винить это чувство во внезапно подкатившем подавляющем унынии, заставившем его бежать словно труса. Либо спишет всё на то, что именно Чонхван заставил почувствовать себя незначительным и неуверенным в себе, потому что в следующий момент он бросается вперёд и захватывает его в самые крепкие медвежьи объятия, на которые только способен в пятом часу утра. Он зарывается в шею Чонхвана, вдыхая едва уловимый запах кондиционера для белья, ведь это может оказаться последней их встречей. Неуклюже (и скорее всего от удивления) Чонхван похлопывает его по спине в ответ. Он не совсем уверен в том, что происходит прямо сейчас. Или он снова в Candy World с Сону или он в одном из тех кошмаров, где группа распадается, потому что один из участников уходит без единой здравой причины. После нескольких неловких секунд Сону отлипает от Чонхвана и улыбается ему. – Идём, вернём тебя в постель, – говорит Сону, подхватив старшего под руку и ведя его обратно в комнату. Чонхван не сопротивляется. Когда он уже надёжно укутан в одеяло до самого носа (ему так нравится), Сону ласково похлопывает его по животу. – Спи, Хванни, – воркует Сону, который сейчас совсем не похож на Сону, но он думает, что это всё равно в последний раз. Так почему бы и нет? Чонхван сонно кивает, и Сону думает, что тот, наконец, засыпает, поэтому поднимается, чтобы уйти, но затем: «Не уходи, Сону». Мягкий голос Чонхвана журчит в темноте. Сону резко оборачивается и видит, что старший крепко спит, храпя на весь дом. В такие утра, как это, Сону убирает свою сумку и возвращается в постель.***
В такие утра, как это, Сону слишком смущён, чтобы жаловаться даже самому себе на жизнь айдола и всё ненавистное отсюда вытекающее. Восемь утра, и у B1A4 нет никаких дел, по крайней мере, в этот день, поэтому все слоняются по общежитию, разговаривают, едят и делают всё, чего были лишены в течение последнего месяца. Сону полагает, что Чонхван не помнит, что произошло ночью, находясь в сладкой хватке сна, стирающей воспоминания об инциденте, или что он ещё больший идиот, чем кажется. Когда он пытается поднять эту тему, Чонхван смотрит на него пристально, непонимающе изогнув брови, что означает, что он вообще без понятия о чём, говорит Сону и теперь, вероятно, считает его сумасшедшим. – Сону, может, перестанешь пялиться? – раздражённо говорит Чонхван. Сону сужает глаза до щёлочек, потому что в восемь утра Сону делает то, что хочет (а ещё, бесить Чонхвана – занимательное хобби). – Нет, – коротко отвечает Сону, приподняв уголок губ. – Что, – начинает Чонхван, играя бровями, как постоянно делает Сону, – я так дьявольски красив, что ты не можешь отвести от меня взгляд? – замечает Чонхван, и Сону подавляет смешок, созревающий в горле. Чонхван пытается смотреть на него огромными удивлёнными аниме-глазами, но терпит поражение. – До смешного неотразимый, – соглашается Сону, но есть ли в этом сарказм, Чонхван думать даже не пытается. Поэтому он взвизгивает и убегает, чтобы спрятаться за Джинёном, выкрикивая: «Сону сделал мне комплимент! Он был мил со мной, мир рушится! Господи, прости за всё, что я сделал, я слишком молод, чтобы умирать!» Сону смеётся, когда в следующее мгновение общежитие превращается в сумасшедший дом, потому что Чонхван становится настоящей королевой драмы, которой он и является, пока остальные пытаются его успокоить (заткнуть ему рот). В такие утра, как это, которое в восемь, Сону сетует на выбор своей карьеры за чашкой горячего кофе, на фоне хаоса, разразившегося в их общежитии. Он мельком смотрит как Чонхвану, почти укусившему Чаншика за палец, пытаются заткнуть рот куском белой ткани, и в эту короткую долю секунды, Чонхван ловит взгляд Сону и игриво рычит на него, будто Сону – воплощение дьявола. Сону отвечает зубастой ухмылкой. В такие утра, как это, Сону думает, что сделал правильный выбор.