Не дам в обиду

Час за часом пол в шашечку все больше утопал в крови. Брызги, крики, слезы, мольбы, безумный хохот — все слилось воедино. Саше хотелось плакать, Саше до безумия хотелось подвывать в хоре обреченных, но она только отрешенно смотрела на Игоря, ожидая своей участи. Ей не верилось реальность происходящего. Не верилось, что виной всему был Игорь. Ей не хотелось верить. Надежда хрупко билась в кованой клетке, но с каждым ходом, с каждым вспоротым горлом, становилась все призрачнее и слабее. Друзья, недруги — всех ждала одна участь. Саша уже не боялась, слез уже не было для оплакивания погибших. Ход — простреленный друг Разумовского. Ход — взорвавшееся горло Леши. И вот, взбираясь по трупам шахматных фигур, близился последний ход — конец. Надо лишь убрать черную королеву, и партия была бы сыграна. Саше больно смотреть на Игоря. Ей было страшно смотреть в больные, непонимающие серо-голубые глаза, сейчас странно похожие на глаза Разумовского. Она не хотела верить, что губы, которые когда-то шептали ей под белым небом ночного Петербурга признания, сейчас с дрожью кривились в мерзком «прости». Саша не хотела плакать, но по щекам катились крупные слезы, смазывая брызнувшие капли чьей-то крови. Ей казалось, она чувствовала его агонию, страх, раскаяние, пронзительное сожаление. Но за часы игры чувства Грома притупились, что-то в нем уже тогда поломалось. Игорь никогда не изменял своим принципам, всегда поступал «как должен». Он отвернулся от нее, чтобы сделать свой ход. Знакомое пронзительное, тихое пиканье ошейника. Саша инстинктивно сжалась, зажмурилась, закрыла руками голову, зажала уши, будто надеясь, что это убережет от мины на шее. Взрыв. Юля тяжелой марионеточной куклой упала на пол. Гулкая тишина. Саша не понимала, что происходит. А когда вернулись чувства и сознание, эмоции шквалом накрыли Сашу. Слезы по Юле, нервные смешки от взгляда на безумие Грома, радость — оттого, что жива, даже странная вспышка симпатии к Разумовскому. Но это было лишь начало того, как начала распрямляться тугая пружина боли и страха внутри. Ночами ей постоянно снились лица мертвых, обагренных кровью, которые звали ее за собой, упрекали, манили. Но чаще других снилась она. Юля сразу понравилась Саше. Хотя кроткий укол ревности она все равно почувствовала при первом упоминании о новой подружке, но, узнав получше, Саша была рада за Игоря… да и за Юлю тоже. Пчелкина стала самым страшным кошмаром Саши. Когда ночью она приходила и смотрела на нее пустыми глазами, растягивая сиреневые холодные губы в грустной улыбке, когда она тянула руки, молила поменяться с ней местами. А Саша только брыкалась, плакала и пыталась забиться в угол, убежать. Но та жестко пресекала все попытки, вцепляясь холодными руками в плечи, рассекая тонкую кожу грязными саблевидными когтями. Саша, словно цепенеющая, смотрела, как рот Юли расползался на две половинки, обнажая несоразмерно здоровые, полные острейших клиньев-зубов челюсти. «Это ты должна быть мертва». Челюсти распахивались, нависая в нескольких сантиметрах над Филипенко. Саша кричит, не в силах сдвинуться. Что-то удерживает ее. Сердце гулко бьется в висках, мокрых от слез. — Тише, тише, — шепчет Ваня, успокаивающе гладя Филипенко по руке. Саша моргает, пытаясь принять окружающую реальность и избавится от кошмарного наваждения. Страх медленно отступает. Сон, лишь сон. Саша расслабляется в уютных, сильных объятиях Вани. Тише, тише... — Все хорошо. Я не дам тебя в обиду, — шепчет он также, как когда-то шептал ей на ушко Игорь.