Подростковая мелодрама

Айзек возвращается холодным февральским утром. Он долго стоит перед знакомым домом, высматривая что-то в окнах второго этажа или просто не решаясь сделать следующий шаг. Лейхи всё же выбирает человеческий вариант и уже через мгновение нажимает кнопку звонка. Собственно на этом его мужество и заканчивается, и он уже мечтает убежать или лучше умереть те долгие минуты до шагов в коридоре. Стайлз, распахнув дверь, не падает в обморок и не пищит от счастья — Айзек этого и не ждал. Стилински взъерошенный и помятый, только из-под одеяла, весь такой домашний, но во взгляде тут же вспыхивает едва ли не откровенная ненависть, жгучая и яростная. — Пшел нахй, — цедит Стайлз сквозь зубы и захлопывает дверь перед носом Айзека. Лейхи кивает вздрогнувшему дереву, всем своим видом выражая, что могло быть и хуже, садится прямо на ступени небольшого крыльца, приваливаясь боком к перилам, смотрит перед собой, ничего не видя. Он слышит, как там, внутри, шуршит ткань футболки, соприкасаясь со стеной — Стайлз сползает на пол, резко обессилев. «Сука», — шепчет Стилински, — «ну зачем?» Айзек тяжело вздыхает. Зачем… Патрульная машина паркуется на подъездной дорожке. Джон, подходя к крыльцу, окидывает брошенную на газоне сумку и сидящего на ступенях Лейхи отрешенно-усталым взглядом. — Зайдёшь? — спрашивает Стилински-старший без улыбки, никак не выдавая своего отношения к ситуации. Айзек неуверенно поджимает губы и качает головой, отказываясь от предложения, и снова утыкается взглядом в собственные ботинки, как будто пыль на них самое интересное, что он видел в своей жизни. Джон складывает руки на груди и хмурится, думая, что не мешало бы обоим щенкам дать подзатыльников, и ребёнку — в первую очередь, а потом уже этому придурку кудрявому. Ещё Джон думает о том, должен ли он ненавидеть непутёвого парня своего ещё более непутёвого сына? Потому что если да, то у него плохо получается. Лейхи вызывает у него желание позаботиться, пригреть и покормить, но уж никак не сломать челюсть и оторвать хозяйство. Он, Джон, и разозлиться толком не смог, когда узнал, что эти двое перешли за грань своей недо-дружбы. Порадовался даже, что это всё-таки Лейхи, а не кто-то ещё. Кто-то вроде Дерека, например. Тот, конечно, в итоге оказался неплохим парнем, но в качестве возможного родственника Хейл-младший шерифа здорово напрягал. Впрочем, если бы сын действительно хотел, Джон бы принял, чего уж там. Только задумался бы в очередной раз о том, когда и как из уравнения «Стайлз +… = жили долго и счастливо» выпал женский пол. Была же Лидия. Были Малия и Кира… и нате вам — Айзек. Джон вздыхает и шагает внутрь дома, закрывая за собой дверь. Стайлз, сидящий у стены, подтягивает длинные ноги, освобождая отцу проход. — В духовке рыба с картошкой, в холодильнике — салат, — пугающе-флегматично сообщает сын, даже не поднимая взгляда, лишь криво улыбнувшись. Джон мрачнеет окончательно. Видит бог, он не собирался вмешиваться в эту подростковую мелодраму. — Задницу с пола подними, простудишься, — резко бросает он, стукнув носком ботинка по подошве кроссовка Стайлза. Сын смотрит снизу вверх, удивлённый таким перепадом тона. — Долбоёбы малолетние! — брови ребёнка изумлённо ползут выше по лбу — шериф выражается крайне редко. — Он свалил без объяснений хрен знает куда! Оборвал все контакты! Да я чуть не рехнулся тут, пытаясь его найти! Я думал, что его убили, похитили… да мало ли что! — Стайлз подрывается и сразу начинает орать, забыв, что за дверью оборотень. Конечно, откуда ему знать, что Айзек сжимается в комок, сдавливая голову руками; полезшие когти врезаются в кожу, оставляя царапины на черепе. Если бы он мог повернуть время, ничего этого не случилось бы. Но уже не исправишь. А ему нужно было уехать. Он просто задыхался в этом месте, особенно после того, что увидел. — А теперь заявляется, как ни в чём ни бывало! — Стайлз захлёбывается от эмоций. — А я… — …а ты ведёшь себя, как истеричка-брошенка. Всего лишь, — Джон морщится. Ему больно это говорить, он видел, каково было ребёнку, и да, тогда у него почти получилось возненавидеть Лейхи. Почти. — Вопрос лишь в том, будешь ли ты и дальше себя жалеть? Ты ему на шею бросаться и не обязан, но он, как минимум, задолжал тебе объяснение. Мне запереть вас в подвале и не выпускать, пока не разберётесь? Сын замирает с открытым ртом, вытаращив глаза, — это было бы смешно, если бы не ситуация, — и как-то сдувается следом, болезненно горбясь и опуская плечи. — Его нельзя в подвал, ты же знаешь, у него фобия, — бормочет Стайлз потухшим голосом. — Знаю, — кивает шериф, притягивая сына к себе, как ещё недавно, в детстве, когда можно было спрятать его от всех бед в своих объятиях. — Но ты только что крупно спалился, ребенок. Тебе не плевать. Так что хватит строить из себя оскорбленную нимфетку. Реши это как мужик. — Оторвать яйца по самые уши… — ворчит Стилински-младший, и шериф едва заметно улыбается. Злиться Стайлз возможно будет еще долго, но самая страшная буря уже миновала, так толком и не начавшись. — Как вариант, — соглашается Джон, направляя сына в сторону кухни и придавая ему ускорения легким шлепком по пояснице. Стайлз бухтит, уходя, и через пару секунд начиняет звякать посуда, хлопает дверца холодильника. — Пошли обедать, — говорит Джон, открывая входную дверь. Лейхи всё так же жмётся к перилам, как затравленный зверек. В глазах — тоска, на пальцах — кровь. — Я не… — бормочет Лейхи. — Айзек. Сейчас же. Шериф обрывает попытку отказа, роняя слова негромко, но веско. И волк подчиняется. И, если честно, он чертовски скучал по этому — его никогда не напрягало отношение шерифа. Лейхи сгребает брошенную сумку, неловко дёргает ворот футболки, пытаясь поправить, перед тем как перешагнуть порог, и бесшумно исчезает в гостевой ванной, на которую кивком указывает Джон. Айзек нервно улыбается отражению в зеркале и пытается пригладить торчащие, кое-где уже склеившиеся от крови кудряшки, прежде чем выйти. Получается плохо. Атмосфера за обедом напряженная: разговор не ладится. Айзек отвечает коротко и безэмоционально, вполне убедительно изображая привидение — не видно, не слышно. Стайлз раздраженно шкрябает вилкой по тарелке и грохает кружкой об стол каждый раз, когда ставит её — та только каким-то чудом не раскалывается. — Думаю, с посудой вы и без меня справитесь, — говорит Стилински-старший, закончив с едой, кивает хмурому Айзеку, неожиданно получая неуверенную, но тёплую улыбку в ответ, и уходит. Оборачиваясь в дверях Джон, ловит мрачный взгляд сына и беззвучно, но четко артикулирует тому: «Подвал». Стайлз скептически хмыкает и закатывает глаза. Лейхи без лишней суеты собирает грязные тарелки в раковину под тяжёлым взглядом невыносимо молчаливого Стайлза и ждёт, он достаточно хорошо знаком со Стилински, чтобы знать наверняка: гроза рано или поздно разразится — это лишь дело времени. — Какого хрена?! — резко спрашивает Стайлз, с грохотом отодвигая стул, в тот момент, когда Айзек ополаскивает салатную миску. Оборотень ставит чашку сушиться, выключает воду и только тогда поворачивается, неторопливо вытирая руки полотенцем. Айзек выдерживает пристальный взгляд, подавляя жгучее желание поежиться, и отвечает не менее мрачным и пронзительным. Между ними меньше метра, но кажется — будто целая пропасть. — Чего молчишь, скотина блохастая?! Сказать нечего? Я весь чёртов городишко перетряс сверху донизу, пытаясь тебя найти, а ты взял и свалил в закат! — Вообще-то было утро, и я не хотел тебе мешать, — Айзек нервно дёргает плечом. Волк внутри требует перестать страдать хернёй и просто сделать человека своим, пометив как следует, чтоб не ерепенился. Дёсна чешутся от лезущих клыков, но Айзек сдерживает себя. — Мешать с чем, блядь?! — взвивается Стилински. — Разбираться с твоей жизнью, разумеется, — говорит Айзек и заканчивает после небольшой паузы: — ты ясно дал понять, что я не предел твоих мечтаний. — Да, чёрт возьми, я тогда много лишнего наговорил! — Стайлз нервно ерошит тёмный затылок пятернёй. — Но ты тоже, знаешь, не старался сгладить ситуацию. Мы ведь и раньше ссорились, все ссорятся, так бывает. Какого хрена ты ушел, волчара?! — Раньше… раньше ты не засовывал язык в глотку Джексону спустя пять минут после ссоры, — огрызается Айзек. Стайлз смотрит непонимающе пару секунд, потом недоверчиво распахивает глаза и отступает на шаг, напряжённо замирая. — Я видел, — добавляет Айзек. — Если бы задержался, увидел бы как я его послал, — из Стайлза словно выкачали всю злость разом, оставив только усталость и тоску. — Я видел, — кивает Айзек, горько усмехаясь. — Ты не сказал, что ты занят или что у тебя кто-то есть. Ты сказал, что не готов, и что тебе надо разобраться в своей жизни. — Я не это имел в виду! — почти кричит Стайлз и добавляет уже тише: — А придти и поговорить со мной ты, конечно, не смог? Он опирается бедром на столешницу и прячет руки в карманы, хотя ему очень хочется дотронуться до оборотня. Ему действительно не всё равно. Всё ещё. Особенно теперь, когда он узнал настоящую причину. — Сам-то смог бы? — тихо отвечает Айзек. Волку хочется скулить, припасть к земле и ползти, пока не ткнётся носом в колени человеку, но Айзек только опускает глаза и сутулится, пряча подступающие слезы. — Зачем вернулся? — голос у Стайлза дрожит, выдавая крайнюю степень расстройства, потому что Айзек прав: не смог бы, психанул бы и сбежал. Точно так же. — Зачем? — повторяет он шёпотом. — Я… — начинает Айзек и замолкает. Все слова вдруг становятся какими-то бессмысленными и неважными. Он столько раз прокручивал в голове, что скажет, что мог бы сказать, но сейчас все доводы кажутся какими-то блеклыми, на злость уже давно нет сил, и все обиды померкли. Ему хочется сказать: «Потому что подыхал без тебя», и это правда, но так… банально, что ли. — Это как дышать колотым льдом… Когда нет воздуха и нет выбора, и каждый вдох обжигает нутро, кромсая острыми краями, но тебе уже всё равно, потому что ты давно вымерз изнутри, — он слышит, как Стайлз сглатывает, и продолжает, с трудом выталкивая слова, — от тебя ничего не осталось, кроме оболочки. Ты даже умереть не можешь, потому что уже сдох. Затем. Затем, что ты мне нужен. И всегда был. Затем, что без тебя всё какое-то бесцветное, пустое. Затем, что ты — это ты. Затем, понимаешь? Стайлз понимает. Они шагают навстречу одновременно — пропасть схлопывается, осыпаясь невидимым льдом — и просто стоят, вцепившись друг в друга и пытаясь заново научиться дышать. Волк внутри всё-таки срывается на вой, но только он не тоскливый больше. — Отец был прав, — хрипло выдыхает Стайлз, — мы с тобой такие долбоёбы. Айзек хмыкает, соглашаясь, и зарывается носом в волосы на виске, жадно вдыхая почти забытый, но такой родной запах Стайлза. Утром Джон, осторожно заглянув в комнату сына, мягко улыбается, поправляя одеяло на спящих в обнимку парнях. Шериф тихо вздыхает — ему не впервой выступать миротворцем между этими двумя. И, если не кривить душой, он даже не против. Он, конечно, не об этом мечтал, но, в конце концов, и решать не ему, а Лейхи точно не самый худший вариант.