***
— Саймон. Тот устало оглянулся на замершего у порога доктора Пернелла, всё еще держа в руках свою книгу. — Саймон, — по-прежнему мягко продолжил доктор, — я же просил тебя не перечитывать ее, пока не закончишь. Книга выскользнула из непослушных рук и с шелестом раскрылась, упав на колени; Саймон судорожно закрыл подрагивающими ладонями лицо. — Я не могу, — глухо раздалось из-под переплетенных пальцев. — Я пытаюсь написать, доктор, написать, я не могу не перечитывать, а перечитывая... — он замолчал, явно не считая нужным продолжать. Пернелл тихонько вздохнул и присел рядом, не пытаясь положить руку на плечо или утешить словами. Саймон ненавидел прикосновения и проявления жалости, а доктор ненавидел такие моменты — Саймон почти никогда не рассказывал о проблемах, а решать их всё-таки было нужно. А как решить то, чего ты не знаешь?.. Краем глаза он покосился на открытую страницу книги. «Коридоры гостиницы — засечка. Парк — засечка. Крыши многоэтажек — засечка. Убитая С...» Саймон резким движением захлопнул книгу и вскинул на доктора взгляд. Глаза у него были сухие и красные от бессонницы. — Скажите, Софи приходила сегодня?***
«...Я думаю, сейчас самое время закрыть эту книгу. Она изменила меня навсегда. Конец». Саймон прерывисто выдохнул, отложил в сторону ручку и, немного отъехав от стола, закрыл глаза. Всё. Теперь точно всё. Книга закончена. Всё... это тоже закончено. — ...Скажите, — «Пусть я буду не прав, пусть этого не случилось», — Софи приходила сегодня? Доктор не отрывал от него удивленного взгляда; на дне его глаз плескалась хорошо скрываемая подозрительность. — Приходила. Но у тебя были процедуры, и ее не пустили. Он едва сдержал вздох облегчения. Напротив себя он видел собственную фигуру, сидящую на столе и дразняще покачивающую здоровыми ногами; она кивком указала на доктора и растянула рот в хищной улыбке. «Хочешь, я его убью за такую наглую ложь?» Когда Саймон открыл глаза, первое, что он увидел — покрытого кровью книжного себя, с насмешливой ухмылкой сидящего прямо на столешнице, рядом со всё еще открытой книгой. — Хах. Так ты серьезно решил, что это всё, верно? — с каждым словом ухмылка становилась всё более кривой, превращаясь в пугающую гримасу. — Ты решил, что вот так запросто избавишься от меня, от кошмаров и от вины? Думаешь, это, — он с силой ткнул пальцем в эпилог; на странице, словно пламя, расплылось кровавое пятно, — хоть кого-то обманет?! Что хоть кто-то поверит, что вот теперь у тебя всё хорошо?! — книжный уже кричал, срывая голос. — Как ни пытайся, но там, снаружи, ты будешь безъязыким чужаком в чужой стране! Останешься ли в этой задрипанной психушке, или выйдешь отсюда, если это вообще случится, — в его тоне проскользнула странная, непонятная Саймону нотка, — но ты никогда не выйдешь из-за стен, которые сам вокруг себя построил! Книжный помолчал, затем продолжил уже спокойнее. — Ты сам знаешь, что никому не нужен калека в инвалидной коляске и с отказавшими ногами. Не ври хотя бы себе. Ничего не закончилось. Сдавайся. Ты сам знаешь, что всё, что делает этот вшивый докторишка, — бесполезно. Нам уже не помочь. Саймон крепко закрыл глаза. «Пусть он исчезнет», — отчаянно думал он. Пусть он исчезнет. По ушам прокатился его собственный едкий смех. «Сдавайся». «Сдавайся». «Сдавайся». С д а в а й с я. Спустя какое-то время голос стих; повисла звенящая, как натянутая струна, тишина. Саймон с тяжелым вздохом открыл глаза; комната была пуста. Книжный опять ушел, но надолго ли? На час, день, неделю?.. Саймон подкатился к столу и осторожно взял злополучную книгу в руки. Слово «Конец» на последней странице скрыло огромное кровавое пятно.