Семья

- Казуя, подъём, - Курамочи зовёт совсем тихо, проводит пальцами по лбу, приглаживая чёлку - на его руках запах ванильного теста, мандаринов, кофе и мяты. Миюки улыбается и пытается вслепую поймать его ладонь, но не успевает. Матрац пружинит, когда Курамочи поднимается с края постели, и уже из коридора доносится голос: - Завтрак готов, хорош дрыхнуть! - Каникулы же, хочу дрыхнуть до полудня! - хрипло отзывается Миюки, отворачиваясь к стене и вжимаясь лицом в чужую подушку. Глубоко вдыхает запах пота и лосьона для бритья - пора менять постельное бельё. - А оладий, значит, не хочешь? - Хочу, - тихо бурчит Миюки. Вытягивается на тёплой постели, тянется всем телом, зевая и перекатываясь на другой бок, и нехотя снимает маску с лица. С этими двумя шутить насчёт еды не стоит - съедят всё до последней крошки и даже совестью не помучаются. - Утра, пап, - привычно говорит Миюки, сталкиваясь с отцом в дверях ванной. - Угу, - угрюмо отвечает тот. Пока кофе не выпьет - не человек. Это Курамочи, ранняя пташка, с первыми лучами уже на ногах. Иногда посудой громыхает так, что хочешь-не хочешь, а встанешь с паническими мыслями о начавшемся землетрясении. Из зеркала на Миюки пялится в кои-то веки выспавшаяся рожа. Рожу можно было бы назвать лицом, если б не двухдневная щетина, которая почему-то совсем ему не идёт. Хотя, Курамочи вот в восторге. А Миюки лень бриться, да и необязательно - никакого универа почти неделю, благодать! Поэтому он просто расчёсывает и собирает отросшие волосы в короткий хвост, чтобы не мешали умываться. Длинные патлы тоже нравятся Курамочи, но перед Новым Годом Миюки всё равно подстрижётся и побреется, а то не дело это... На кухню Миюки заходит уже бодрым и свежим, но всё равно зевает, почёсывая живот. Как и думал: на столе ванильные оладьи, разломленные на дольки мандарины, мятный чай для них с Курамочи, и кофе - для отца. Насыщенный пряный запах навевает воспоминания о бессонных ночах перед сессиями, и Миюки невольно морщится, усаживаясь на своё место, лицом к окну. Щурится под ярким утренним солнцем, заливающим стол и накрытый завтрак, вполуха прислушивается, что там Курамочи тараторит отцу. Опять что-то про мастерскую и новый станок - вот же нашли друг друга, технари... И кого к кому ревновать? - Пригрелся, кошак... Ешь, давай! - Курамочи пихает Миюки ногой под столом. - Нам ещё за билетами ехать. - Уезжаете на праздники? - спрашивает отец, и Миюки с удивлением отмечает, что он, кажется, расстроен. - Да мы бы остались, но мама... Первый Новый Год без деда... Над столом повисает неловкое молчание, солнце закатывается за тучу, и настроение Миюки гаснет вместе с ним. Чёрт, а как хорошо утро начиналось. - Может, пригласишь её погостить к нам? - спустя пару растянувшихся горькой смолой минут спрашивает отец, и Миюки вместе с Курамочи вскидывают на него удивлённые взгляды. - У нас ведь есть ещё одна пустующая комната... Казуя? Миюки радуется, что успел проглотить отломленный кусочек оладьи, иначе бы точно подавился. Их с мамой спальню отец ревностно охранял и даже запрещал ему в ней прибираться, всё делал сам. Когда Миюки спрашивал, можно ли его другу из старшей школы поселиться с ним - бывшие одноклассники же, на один факультет поступили, а универ вон, через дорогу от дома - и речи не зашло о той комнате. А теперь вот оно как всё обернулось. Отец всё больше и больше поражал Миюки. Он спокойно отнёсся к их с Курамочи близким отношениям, наоборот даже, стал больше общаться с ними, подружился с Курамочи, и теперь Миюки не отпускало уютное тёплое ощущение, что у него появилась настоящая семья. На втором году старшей школы он и предположить не мог, чем обернутся их с Курамочи эксперименты, начатые из интереса и, как тогда казалось, не имеющие перспектив. Но раз уж отец начал так меняться и готовился отпустить прошлое, Миюки не собирался препятствовать. - Отличная идея, - кивает он, забирая с блюдца дольку мандарина. - Ёичи, позвони, спроси? - Ага, - чуть заторможено отвечает тот. - А точно всё в порядке? - В полном, - уверяет Миюки, и теперь сам пихает его коленом. Не хватало ещё, чтобы отец передумал. - Что ж, спасибо за завтрак, а я всё-таки пойду дрыхнуть. До полудня! - Засранец, - беззлобно резюмирует Курамочи. Миюки молча салютует ему, поднимаясь на второй этаж, но перед дверью их комнаты останавливается и оглядывается на противоположную - ту, что почти всегда заперта, сколько он себя помнит. Комната родителей, в которой он никогда не был. Зато в замочную скважину часто разглядывал, как там внутри. Двуспальная кровать чуть шире, чем у них с Курамочи, заправленная бежевым бельём. На полу коричневый ковёр с длинным, наверняка мягким, ворсом. Нежно-розовые обои, белые лёгкие занавески, трюмо с россыпью косметики и флаконов с туалетной водой. Ему всегда хотелось их понюхать, заглянуть в шкатулки и в ящички под зеркалом. Даже и не верится, что скоро будет можно... - Ты чего застыл тут? - спрашивает Курамочи. - Тебя жду. Что мама сказала? - Сомневается. Сейчас с Току-саном разговаривает. - Ясно, - кивает Миюки и открывает дверь. - Пойдём, поваляемся? Курамочи проходит мимо и заваливается на кровать, сразу отодвигаясь к стене и освобождая место для Миюки. - А круто будет всей семьёй Новый Год встретить, да? - Круто, - соглашается Миюки, прижимаясь к горячему поджарому боку Курамочи и натягивая на них обоих одеяло. Всей семьёй. Очень круто. Току заглядывает в комнату, чтобы отдать Курамочи телефон, но останавливается на пороге и, так и не войдя внутрь, тихо закрывает за собой дверь. Пусть ребята спят, а то со своими тренировками да с учёбой совсем не отдыхают. Новости он им и попозже может рассказать. А пока надо бы освободить несколько коробок под старые вещи...