Война это не страшно

Война это не страшно. Война – она у других. В другой стране, в другом городе. Она приносит беду чужой семье. Она не имеет никакого значения для тебя. Всего лишь безликие имена, которые называют ведущие с экранов, и числа. Пять, пятнадцать, ноль. Какая разница? Всего лишь числа, не имеющие для тебя никакого значения. Пока среди ночи не раздастся звонок. 17 марта, пятница. Тепло, хорошо, вечер только-только накрыл город. Я смеюсь, хохочу, рыдаю от смеха. Последние капли алкоголя плещутся в крови. Сегодня был прекрасный день, такой яркий, весёлый, незабываемый. Скачу по комнате, пытаюсь передать все эмоции маме, машу руками и смеюсь, так заливисто. И резко умолкаю. Ночные звонки это не хорошо. Ещё не очень поздно, но становится тревожно на душе. Тем более звонит человек, который до этого звонил очень давно. Мама внимательно слушает, кивает, вскрикивает. Я же сижу, улыбаюсь, жду, когда разговор будет закончен и можно продолжать монолог. Медленно мамино лицо искривляется, губы дрожат и одна фраза на повторе: «Как же ж так, Боже, как же ж так». Она продолжает говорить с собеседником, а я всё понимаю. Осознание накатывает волной, вызывает ступор и страх. И первые секунды я ничего не чувствую. Пустота. Абсолютное ни-че-го. Знаю, что произошло, но словно плевать на это. А дальше сдерживаю слёзы и зажимаю рот, чтобы не закричать и жду. Жду правды, опровержения. Я просто надеюсь, что всё неправильно поняла. Ну всякое бывает, я ошиблась. Ну нет…. Нет же…. Мои мысли, такие страшные, не могут быть правдой. Как же так-то? Я даже не слышу того, что говорит мама. Звуки не доходят, всё как сквозь туман и вату. Но понимаю, мои опасения правдивы. Он погиб. Это ударяет под дых, выбивает весь воздух. Чашка выпадает из рук и разбивается вдребезги. Как и мой мир, сердце, душа. Сползаю по стеночки вниз и не представляю, что мне делать дальше. Как жить дальше? А как остальным сообщить? Руки трусятся, не могу успокоить тремор, лишь кусаю костяшки и стараюсь не рыдать. Нельзя, чтобы первым, что услышит его мать – были рыдания. Я не смогла бы найти в себе силы нажать две кнопки, произнести хоть слово. Только лишь наблюдаю, как моя мама берёт на себя эту страшную миссию и набирает нужный номер. Просили сообщить «деликатно». А как, скажите мне, деликатно сообщить матери, что она пережила собственного сына? Я нахожусь в метрах пяти от телефона, но даже со своего убежища слышу, как она кричит и воет. Как в одну секунду человек теряет смысл жизни, полностью седеет от этих известий. Пока они о чем-то говорят (какие слова, одни крики и слезы), я разливаю лекарство мимо кружки, но всё же накапываю нужное количество успокоительного. Протягиваю маме, но та отмахивается, и выпиваю сама, даже не чувствуя мерзкого вкуса. Повторяю процедуру и таки заставляю её выпить. Мама курит одну за другой, а я борюсь с желанием накинуть куртку и купить в ближайшем магазине себе пачку самых крепких сигарет. Чтобы от одной затяжке хотелось выплевать лёгкие. Но лишь сжимаю дрожащие руки в кулаки. Я бросила курить. Бросила в тот летний день, более полугода назад. Когда я так радовалась, что мы с ним, наконец, нашли общий язык, близкие темы и свои, только на двоих, шуточки. Когда он, даже не попрощавшись, вышел из квартиры. День, когда я видела его в последний раз. Они все повторяли «Это не он, не может быть он. Просто перепутали, наш мальчик жив. Кто-то другой». Повторяли раз за разом, круг за кругом. И я вторила им, шептала, пыталась выдавить сквозь всхлипы, задыхалась этими словами. И ненавидела себя. Потому что в тот момент я желала другому человеку смерти. Молилась Богу, чтобы какой-то другой мужчина 20-ти лет, совсем ещё мальчишка – погиб. Чтобы кто-то чужой словил пулю вместо нашего. Желала смерти улыбчивому парню, душе компании или тихоне, который заядлый интроверт, отличному футболисту или виртуозу кулинарии. Мне было плевать, кем бы был этот человек – главное, чтобы это он был мёртвый. А мой родной – живым. Ненавидела. И продолжала молиться, надеяться, повторять раз за разом, как заклинание. Молила Бога, чтобы он дал мне прожить этот день ещё раз, заново. Чтобы я могла помешать, предотвратить. Позвонить ему и заставить послушать, притвориться больным или стать дезертиром. Лишь бы не идти в бой этим днём. Ненавижу весь мир. Потому что ничего не изменилось. Планета всё так же кружится, люди продолжают улыбаться и ходить на работу. Словно ни-че-го не произошло. Словно весь мой мир не рухнул той ночью. Страшное в ночных звонках то, что ждать всей истории, всей правды нужно до утра. А за эти несколько часов жизнь останавливается. Я пряталась у себя в комнате, под одеялом, накрывшись подушкой. Чтобы никто не слышал мой вой. И пыталась отгородиться от плача мамы в соседней комнате. Я заснула. Просто вырубилась, где-то ближе к утру. Проснулась в обед и даже сначала не поняла, что было ночью. Почему так болят глаза и голос сорван. А потом в комнату зашла мама и произнесла роковые слова: «Это он, наш мальчик. Подтвердили пару часов назад». Мне хочется кричать. Заорать что есть мочи и не останавливаться. Пускай треснут окна, соседи вызовут полицию, оглохнут прохожие. Пускай. Лишь бы отпустило. Лишь бы всё прекратилось. Лишь бы всё оказалось ложью. Я не могу перестать крутить в голове «Это не он. Ошибка. Просто ошибка». Раз за разом, час за часом. Может, если повторить достаточное количество раз – это станет правдой? Уже поздно складывать ту тысячу бумажных журавликов? Это не он. Не может быть он. Не наш светлый мальчик, забавный и весёлый. Ну не он, как же так. Не наш…. Чей-то чужой. Не наш. Весь день на автомате – собрать вещи, отзвониться в университет, предупредить о длительном отсутствии. Душ, тугой хвост, чёрная одежда. Я не хочу надевать чёрный, как гласят правила и традиции. Потому что я его ношу почти каждый день, по любому поводу. Но сейчас…. Сейчас мне нужно что-то, что выражало бы мою грусть, мою боль, мой траур. Страшно. Страшно ехать в другой город. Страшно, встречать других, таких же заплаканных, родственников. Страшно осознавать, что всё это действительно правда. А ещё страшнее приближаться к квартире, куда уже привезли нашего родного мальчика. Я сначала даже не вижу ничего. Всю комнату заполнили какие-то незнакомые люди, мама начинает плакать ещё сильнее и сбегает на кухню. И все словно расступаются, открывают мне гроб, в котором должен лежать дорогой мне человек. Но там не он. Просто не он. Все ошиблись, все ослепли. Как же они не увидели что это не он? Там, в гробу, лежит совершенно другой парень, чужой. Не наш. Как так можно было ошибиться? Мысли в кучу. Осталось всего два шага, и я буду уверена, что мои мысли правдивы. Что все ошиблись просто, не заметили подмены. Всего два шага и я окажусь права. Но если это так, то почему эти шаги самые сложные в жизни? Такое чувство, что он просто спит. Мы все пришли в гости, а он ещё не проснулся. Что пройдёт мгновение другое и его ресницы затрепещут, он откроет глаза и громко рассмеётся. Боже, его жизнь оборвалась, а на устах все ещё улыбка. Милый мой, кто бы мог подумать, что в последний путь тебя будет провожать весь город? С такими почестями, речами, с таким размахом и скорбью. Но как по мне, лучше бы никто не знал твоего имени, если бы это вернуло тебя к жизни. Мы постоянно смеялись, говорили и подтрунивали над ним. «Ты так спешишь пожить. Остановись, вся жизнь впереди». А он словно чувствовал, что надо быстрее, используя возможности, в полную силу, до последней капли, на грани, ни о чем не жалея. В свои 21 он успел столько всего: стать для нас лучиком позитива и душой компании, стать мужем, стать отцом, стать защитником страны…. Умереть. Он так спешил жить. Война это не страшно. Война – она у других. Пока она не приходит в твой дом.