40 часов в Аду

На каждое белое есть своё чёрное; на каждое сладкое есть своя горечь. (американская пословица) Потираю то саднящую коленку, то царапины и синяки (для одного человека их насчитывается что-то очень много!), убеждая себя в предстоящем давно заслуженном отдыхе, и старательно игнорирую шум лопастей, рассеивающий мысли по салону. Мои уставшие напарники, отделавшиеся меньшими, на мой взгляд, травмами, лелеют одну со мной надежду. Я завёл крепкую дружбу с живыми представителями Баноя. Симпатичной китайской служащей отеля со смешным акцентом, — то ли Ксин, то ли Шин Мэй — убивающей любым острым оружием как истинный ниндзя; устраивала всем отвал башки на куски. Моим земляком, чернокожим бугаём рэпером Сэмюэлем (приехал с долгожданным концертом для радостной публики, как назло вскорости сменившейся угрюмыми мертвецами), пугающим всех очевидно не толстенными дубинами с гвоздями, а вечно хмурым выражением лица; каждый его удар раздавался хрустом чужих костей. Последней по счету, но далеко не последней по важности, подтянутой привлекательной австралийкой Парной с будоражащим воображение именем и коротким платьем, предпочитающей стычку с неприятелем на расстоянии при помощи стволов разных калибров. Последние не валялись на каждом углу, как внушали фильмы или игры, да боеприпасов было недостаточно для учинения грандиозных фильмовых перестрелок, благо, обстоятельства не вынуждали в отчаянии бросаться огнестрельным оружием во врагов. А бросаться чем попало я любил, главную роль в этом сыграли конечно же годы в «Хьюстонских Техасцах». За последнее время шанс вновь увидеться с кем-то из команды значительно возрос, что искренне радует. Мы постепенно приходим в норму, тянем улыбки, глазея на пробивающийся сквозь плотные облака солнечный свет, преломлённый миллионами дождевых капель и образующий радугу; на кажущееся бескрайним море, колеблемое ветром. Вертолёт летит в направлении рассветного горизонта. С виду типичный счастливый конец фильма. Мы может и вырвались оттуда, с «райского острова», готового предоставить королевский отдых со многими удобствами и развлечениями, но искреннее счастье омрачали некоторые обстоятельства. Если бы мы не убивали виновных и не стали свидетелями смертей десятков невинных людей, в том числе Джин — сильной девушки, в момент глобального заражения поставившей себе твёрдую цель: помочь всем нуждающимся и, к несчастью, пострадавшей по их вине. Джин стала одной из многочисленных жертв, но единственной, по кому мы выразили сожаление, а не с равнодушием безостановочно промчались мимо на рекордных скоростях, выполняя очередное задание. А всё благодаря тому, что она — весомый аргумент! — сыграла не последнюю роль в нашем спасении, когда отвлекла на себя воинственного полковника, обещавшего билет с острова, но в какой-то момент передумавшего в пользу наведения на нас оружия. На тех, прошу обратить внимание, кто выполнял каждую прихоть, выплюнутую недовольным спесивым тоном с несуразнейшим австралийским акцентом. Как я рад, что он погиб, и как я скорблю по той, кто пожертвовала собой ради нас. Перед глазами до сих стоит её фигура с красным расползающимся пятном на груди, а следующей секундой падающая с вертолётной площадки… Повстречались мы при странных обстоятельствах: её всучил нам, словно товар на базаре, один разнервничавшийся папаша, и она долгое время упрекала нашу группу в эгоизме, упрямилась и истерила. Помимо всего прочего, ей также хватило ума из доброты душевной в одиночку наведаться в полицейский участок, обжитый кем-то с сомнительной моралью, и с лёгким сердцем отдать продовольствие, раздобытое непосильным трудом: в перестрелке с местными головорезами! Ну что ж, она дорого расплатилась, оставшись на недолгую свою жизнь с психической травмой. Всё же несмотря на совершённые глупости она оказалась не такой бесполезной и втягивающей в беды (как будто их не хватало на новогвинейском острове, полном оживших мертвецов или взбесившихся, сразу было непонятно): хорошо знала Баной, тайные тропы, провела к нужным людям, используя местное наречие. Она стала незаменимой. Я от всей души благодарен ей за то, что дышу. Не поймите меня превратно, до тех пор я крепко хватался за жизнь, мне и друзьям приходилось сталкиваться с тысячей обезумевших, потерявших человеческий облик и ослеплённых жаждой убивать. И жрать. Жрать людей заживо. Чёртовы людоеды, я уверен, что это всё из-за коренных племён грёбаного острова, глупыми традициями и ритуалами спровоцировавших мутацию собственного организма! Веками употребляя в пищу умерших сородичей, они и не догадывались, что в скором будущем выкосят почти целый остров, тысячу невинных людей, приехавших отдохнуть от техногенной атмосферы на яркий и притягательный курорт за порцией свежих приятных впечатлений и снимков. А он, к великому огорчению и ужасу, напротив, стал для них местом последней молитвы в предсмертный час, завершительной сладкой и обманутой мечтой, последним убежищем перед ворвавшимися заражёнными. Мы были бы в их числе, если бы не пресловутый иммунитет. И благодаря ему мы выбрались. Закончились ли ужасы? Обещано ли нам долгожданное затишье, покой? Очень хочется верить. Два дня, ставшие настоящим испытанием силы воли, выдержки и рассудка вымотали основательно. Сначала деятельный (уж не знаю что ему наобещали!), крепкого телосложения пляжный спасатель, Джон Синамой, нашёл нас среди сотен других отдыхающих — что наталкивает на мысли о его исключительных навыках детектива — вытащил из неприятностей, а именно в них мы влипли, когда покинули номер отеля. Тем самым он записал нас в добровольцы в своих планах, в первые сутки казавшихся довольно бесцельными. Мы услужливо выполняли его просьбы и кучки уцелевших, пополняющихся час за часом, стоило выйти за пределы курортной зоны. Мы тащили всё: соки, воду, бензин, консервы, лекарства, плюшевых медведей… Познакомились с прорвой народа, с сияющими глазами принимавших добытое мародёрством с открытым в благодарности ртом. Бегали зайцами от одних пока живых к другим пока живым, заехали в город поблизости, оказавшийся ещё большим осиным гнездом чем отель. Провели время в без конца исходящих поручениях до ночи, твёрдо убедившись в том, что мало кто мог постоять за себя. Жить хотелось всем, а вот рисковать почему-то — единицам. Щуплые мешки, способные только оружием и деньгами «откупаться». Несмотря на пережитые трудности, недавнее событие побило рекорды по всевозможным показателям. Но мы однозначно греемся от мыслей, что не придётся вновь столкнуться с этим ужасающим локальным — Банойского значения — Апокалипсисом. На протяжении полёта длительностью около часа мы приближаемся к очередному пальмовому острову. Наивно предполагать, что вертолёт не заметят, и мы спокойно приземлимся туда, где о чумной болезни даже не слышали. Тщетно. Внимательные военные неотрывно смотрели на радары и наблюдали по мониторам за любой активностью в северной части Новогвинейского моря (как мне услужливо подсказали меньше прогуливавшие уроки географии). С Баноя поступали тревожные сообщения от уцелевших, как они себя называли, переживших нападение людоедов. Кричали, плакали и молили о помощи по радио. И именно оттуда военные ожидали опасность, которую они незамедлительно ликвидируют по приказу оставившего свои эмоции где-то далеко на время службы начальства. — Командно-диспетчерский пункт ПНГ — неизвестному воздушному судну, назовите себя! — шипит приёмник. Кевин, до этого ловко взаимодействовавший с приборной панелью, переливающейся разнообразием неясных графиков и изображений, замирает своим пальцем над мигающей кнопкой связи (не сложно ли ему удерживать на весу эти кандалы?). Все замирают. Шуганая Йерема теснее обнимает свои плечи. Проходят напряжённые секунды. — Неизвестное воздушное судно, приём, назовите себя, иначе мы примем соответствующие меры! — Слышу вас громко и чётко командно-диспетчерский пункт ПНГ. На связи борт военного вертолёта. Опознавательный индекс: TE-С-46168, австралийские воздушные войска. Мы уцелевшие с острова Баной. Шестеро, раненых нет, никто не заражён, просим чрезвычайную посадку — горючее почти на нуле, — знающе выкладывает информацию чудо-пилот, подтверждая выложенную нам «легенду». Мы познакомились с ним порядка нескольких часов назад, в островной тюрьме особого режима близ Баноя — крайне сомнительного места для остановки изнурённых погоней от мертвецов группы людей. Не забуду как нас там встретили «оранжевые комбинезоны»: слишком сосредоточенными и сверлящими взглядами, не почувствовать их кожей было невозможно. Привычка сглатывать появилась незаметно. А как пожирающе и облизываясь они смотрели на женщин в нашей группе, словами не передать! Неизвестно сколько эти тестостероновые ублюдки были заперты вместе, а перспектива прорываться через заражённых заключённых, ставших после смерти олицетворениями своих тёмных душ, стала тем ещё развлечением. Впрочем, мы немного поиграли в «подай-принеси мальчиков и девочек» (надо признать, что всем нужна еда и вода), чтобы не нарваться на неприятности от их численного превосходства, и вскоре встретили знаковую фигуру в нашем спасении. Заключённого по имени Кевин, оказавшегося ровно там, где нужно и когда нужно. Через слово ругающегося, торопливого, тревожного (ещё бы, я после Баноя так и остался дёрганым!), но при этом стремящегося идти нам навстречу. Сквозь вопли и рычание мутантов он успел рассказать немного о себе — старым добрым американским акцентом — и заверить, что посодействует всеми способами и вывезет с острова. И слово своё сдержал, из-за чего стал намного привлекательнее хмурого уголовника, почти не отличимого от остальных, и заслужил благодарность от каждого. — Принято. На борту есть военные? — Нет. Они… — делает паузу, смотря на колени. Их же убили мы. — У.Н.Б. Растерзаны заражёнными. — Принято, TE-С-46168, с кем я говорю? — Кевин Куази, бывший пилот американских ВС, — без колебаний представился он голосом, совершенно не испытывающим недостаток гордости. И я понял, что этот парень в своё время прошёл через многое. — Принято, разрешаем посадку в зоне пляжа. Метеорологические условия ухудшаются, а вместе с ними и видимость, будьте осторожны. Оперативная группа на месте вашего приземления окажет необходимую помощь. Выполняйте все их указания, и никто не пострадает. — Сообщите нужные координаты, командно-диспетчерский пункт. И посодействуйте: с приборной панелью возникли проблемы. — Посредством минутного обмена информацией о состоянии приборов, атмосферном давлении, разрежённости воздуха и силе ветра они достигли понимания, и вертолётное шасси мягко коснулись земли. — Висем стоять! — Ни с места! — Бросите оружие! Сейчас же! — Мы два раза не будем повторяти! В этой какофонии звуков можно сойти с ума. Только сходим с вертолёта и ступаем на горячий песок, как нас сразу окружают семь — на одного больше, преимущество! — худотелых темнокожих сотрудников органов правопорядка, в чьих руках весьма интенсивно трясутся штурмовые винтовки класса SR-88. Я с таких настрелялся по сумасшедшим полумёртвым подонкам на Баное. Неплохие игрушки. Не на шутку волнует, что стволы этого оружия теперь нацелены на нас. Читающийся страх и льющийся пот ручьём на напряжённых лицах полицейских вызывают смех. Чёрт, неужели власти не могут пересмотреть закон об униформе: эти нелепые чёрные береты и болотно-зелёные рубашки только притягивают солнечное тепло, проклятую жару, характерную для тропиков, охвативших все острова Океании. Их широко открытые глаза неотрывно бегают по новоприбывшим шести фигурам и кажется, что любое движение с нашей стороны вызовет панику, и они сразу потянут за спусковые крючки. Опасливо переглядываемся между собой, тая счастливую улыбку за гримасой серьёзности. Сияем от восторга, не слыша звуки окружающего мира: за пределами острова людоедов идёт размеренный старый быт, в котором нет маниакально настроенных индивидов, кидающихся на других людей, чтобы разорвать глотки. Первым, кто решается прорезать наэлектризованный душный воздух своим басистым голосом в манере возмущающейся и раскованной, так это «однохитовый певец» нашей компашки: — Вы совсем охренели, что ли?! Мы не зомби! Дружки, мы прошли через ад, долбаные семь кругов ада! И разрезали пополам добрые сотни чокнутых жмуриков. На нас есть кровь этих мерзавцев! Нас кусали и мы были полностью обагрены их кровью, и точно бы давно заразились. Нас же, чёрт возьми, обследовал тот доктор и… — Моличать! — с жутким английским акцентом выкрикивает один из отряда специального назначения… Вевака, если судить по нашивке на его груди над бронежилетом. Вевака, мать твою! Я, кажется, знаю, где мы. В одном из немногих городков c аэропортом. Междугородним маленьким аэропортом, построенным японцами во время второй мировой. Удивительно, что он до сих пор действует. Городок стал связующим звеном между Сан-Антонио (моей родиной), столицей Новой Гвинеи (как там её?!) и Баноем. Именно отсюда лайнер доставил нас, некогда туристов, до «Самого райского среди всех райских островов мира», как гласило большинство заголовков. Он очень быстро приобрёл популярность благодаря богачу-выскочке из Эмиратов, которому не приглянулся ни один из тропических островов для его величественного во всех смыслах отдыха, и он решил собственноручно, точнее руками своих тысяч рабочих, создать великолепный курорт. Меня, как и многих других, просто поразило, как за несколько лет дикий участок песка с пальмами преобразился в роскошный кусочек Эдема с пятизвёздочным громадным по своей конструкции отелем с шикарным дизайном. После цепочки неудач по жизни предложение, поступившее от моего агента, о поездке на Баной пробудило во мне непредвиденные интерес и желание. Было приятно, что такого придурка как я до сих пор помнят. Как-никак я часто прожигал дни удовлетворяя низменные потребности, непоправимо вредил организму бесконтрольным употреблением кокаина с алкоголем; был также повинен в смерти молодой, преданной мне фанаткой в автокатастрофе, отсидев по этой причине пять лет в тюрьме. Мало кто мог ценить такого человека (имею ли я право называться им после стольких грешков?) среди своих знакомых. Однако организаторы всё ещё видели во мне спортивный потенциал, жажду побеждать, умелого игрока в футбол, способного выбрать правильную тактику ведения матча. А я делал всё ради денег, славы, внимания, завлечения девушек. В каком-то смысле использовал всех, чтобы заливать и забивать дыру глупости, максимализма и испорченности в своём любимом характере. Я всегда был идиотом. — Сэм, полегче, — обращаюсь к вспыльчивому другу. Его вполне так можно назвать даже после столь непродолжительного знакомства. Я спасал ему жизнь множество раз, и он платил тем же. То бесконечное кровавое месиво, пережитое вместе, ещё долго будет тревожить нас в сновидениях. Вообще сильно сомневаюсь в том, что сотни застреленных, зарезанных и забитых не только жертв вируса, но и обычных людей, мародёров, какие в панике не успели сделать совестливый выбор, когда-нибудь забудутся. — Уважаемые офицеры, сейчас мы медленно положим своё оружие, только попрошу вас быть спокойнее. Сохраним же человечность. Давайте перестанем тыкать друг в друга пушками. Мы в самом деле не представляем для вас опасности. Доктор Уэст из лаборатории «ГеоФарм» проверил нашу кровь. Вы ведь слышали о нем? Он успел что-нибудь вам передать? Парни-полицейские зашептались на местном наречии. Ток-Писин, насколько мне стало известно. Американский английский и эта папуасская разновидность, скажу я вам, вполне себе отличаются, и понимание последней в некоторых случаях становилось для меня непостижимой задачей. Эх, хотелось бы знать намерения офицеров. Стоять с поднятыми руками рядом с транспортом, чудом унёсшим из лап и когтей смерти под названием Баной, и теперь под дулами дрожащих винтовок ожидать вердикта в ходе тарабарщеского общения местных органов, выглядит совсем уж незаманчиво. Когда один из них достаёт рацию, чтобы доложить начальству о нарисовавшейся внештатной ситуации количеством в шесть человек, я опасаюсь самого худшего: что вообще задумали власти против нас, эдакой внезапной «угрозы»? В душе проклинаю свой португальский за его бесполезность в данной ситуации. Хотя что-то знакомое всё же слышу. Едва заметно делаю шаг в их направлении. — Эй ти, встань на место! — грозно командует один из них. — Медленно кладите оружие рядом с собой, — более спокойным тоном говорит сотрудник полиции Вевака, на лице которого обосновалась жёсткая чёрная щетина. Переглянувшись друг с другом, мы почти одновременно складываем огнестрельное и холодное оружие перед с собой, скрепя сердце, сомневаясь в их дружелюбных намерениях, и совсем не прельщаемся оказаться беззащитными. — И рюкьзак. Снимай его! — Недвусмысленно указывает на человека, за спиной которого он и висит. На меня. Почему я единственный выступал в нашей спасательной команде «складом» — не совсем понятно. Если пораскинуть мозгами, то только я носил с собой несколько больше видов оружия, заполнял свободное место аптеками и гранатами. Проявлял более запасливую стратегию и поэтому меньше имел проблем с дикарями на острове, в отличие от моих друзей по несчастью. Хотя должен отметить Парну. Она справлялась с одним лишь револьвером и катаной, а просила о помощи в исключительно редких случаях. Её навыки стрельбы и выживания в экстремальных ситуациях, к большому сожалению, привели её в печально известный Баной, но именно благодаря им она сейчас стоит передо мной целая и невредимая. Она вызывает неподдельное восхищение — совершенно безэмоциональна. Не боится, не волнуется. Нет и намёка на её душевное состояние, кроме стойкости. Что ж, если она уверена, то и мне стоит перестать пессимистично мыслить. Пока я задерживаю на ней глаза, несколько парней из маленького отряда блюстителей порядка в комбинезонах (больше похожих на жёлтый целлофан) и с масками на лице подходят к нам и складывают всё оружие, бессчётное число раз помогавшее уцелеть на проклятом острове, в мешок, а после проверяют металлоискателем на предмет оставшегося. Кто-то однако же не стесняется обыскивать вручную и, вызывающему среди всех наименьшее доверие — заключённому, наверняка достанется больше внимания, эдакий «осмотр третьей степени», однако не это меня волнует. Мне представляется немного вульгарным и пошлым, как Парну буквально лапает тот неотёсанный дрищ в форме. Парна — необычное и удивительно прелестное имя для такой особенной девушки, как она. Стараюсь вложить в свой голос всю испытываемую ревность вперемешку со злобой: — Убери от неё руки! — Ко мне оборачиваются присутствующие. — Мы всё вам отдали. Разве мы могли спрятать в разодранных и заляпанных одеждах что-то ещё?! — «Щупач» теряется от выходки с моей стороны и привстаёт, закончив свои грязные поиски. — Идите за мной! — вновь распоряжается бородатый сотрудник новогвинейской полиции, стоящий рядом всё это время и ни на секунду не сводящий прицел винтовки с наших голов. Среди нас есть заключённый (неизвестно каким поведением отличающийся с правоохраной, и наоборот), так что мы имеем все шансы отправиться в «ад» вслед за ним. Впрочем, всё обходится благополучно: переговоры с кем-то нетерпеливым по рации вынуждают приставленных к нам конвоиров долго на пляже не задерживаться. Хотя кто знает, вдруг здешний полицейский штат просто сахарный, и неминуемый дождик вскоре смешает их с песком. По случаю вспоминается один паренёк в университете по фамилии Шугармэн, кто становился объектом шуточек, стоило тому надеть плавательную шапочку. Придурок, что имел наглость притронуться к Парне, идёт прямо за мной и, не скрывая своей неприязни, с силой упирается стволом SR-88 в мою спину. На просьбы «полегче, приятель», приговаривает что-то вроде «затекнись, кто-то там». Видимо, ругается. А не пойти бы этому мудаку к чёрту?! Белый песок под ногами плавно меняется на деревянные доски, а затем — на полноценный асфальт. Я так злюсь, что рассматривать местность тропического городка совсем не хочется. Под утренним солнцем, способным растопить любую глыбу льда или согреть бутылку пива за какие-то пару минут, мы отправились — узнав по прибытию — к местному больничному комплексу, разместившись в паре военных внедорожников по типу британских. Путь до транспорта отнюдь не был простым. Мы будто прогуливались вокруг действующего вулкана: каждый вдох горячего воздуха Вевака наполнял лёгкие сухостью, пробуждая неимоверную жажду. Наивно было думать, что жарче, чем в Мексике, не бывает. Вполне вероятно, мне так только казалось, а я испытывал симптомы посттравматического синдрома, которые сложно считать смягчающими. Тихим наш поход тоже не назвал бы: как и всегда в подобной ситуации вмешивался взрывной характер Сэма, не терпящего, видимо, неудобств даже в такой щекотливой. В прошлом, очевидно, наш рэпер был слишком крут, чтобы сдержанно сносить неприятности. Он критиковал наш конвой, требовал объяснить ему, куда мы двигаемся. Чёрт возьми, уроженец Нового Орлеана — родины чернокожей общины, чьё наречие и акцент вызывают у меня только приступы смеха, выражался столь же причудливо и придурковато, как и у выходцы из этой части света! Я понимал основную суть его криков и не сдержал тихие смешки. К моему несчастью, поддержать его влезла никто иная, как мисс Мэй. Сложно мне запомнить её китайское имя. Её английский ещё ужаснее моего португальского, и я совершенно терялся в обрывочных крикливых фразах странной дамочки. Мы часто разделялись по двое на Банойском острове, чтобы в максимально короткие сроки помочь всем пострадавшим, так как по нелепым обстоятельствам только мы обладали достаточной храбростью и решительностью для встречи с теми нелюдями (но, конечно же, стоит иметь в виду одну и ту же группу крови, магическим образом сопротивляющуюся вирусу). Когда мы с Мэй оказывались в паре, было крайне сложно согласовывать действия. Она прыгала, махала мечом, кричала что-то нечленораздельное на своём языке. За ней нужен был глаз да глаз хотя бы потому, что она обладала удивительной способностью привлекать к себе внимание и, вопреки своей спецподготовке, не справляться с вытекающими трудностями. Парна — другое дело. Тут уж я сам не был достаточно внимателен и аккуратен, когда плечом к плечу с тобой сражалась такая горячая и страстная женщина. Не сомневаюсь, именно эти качества она прятала за маской холодной расчётливости. — Ми приехяли, — победно изрекает не иначе как командир отряда трусливых извращенцев. Трёхэтажный белый больничный комплекс с широкими высокими окнами предстаёт весьма неожиданно, как если бы я увидел сугроб снега. Во-первых, больница слишком выделяется, выглядит вычурно на фоне маленьких одноэтажных лачуг. Полагаю, город успели снабдить средствами для строительства зданий первой необходимости. И не сомневаюсь, что это был тот самый богач из ОАЭ, стремящийся показать приезжающим туристам со всего мира цивилизованность экзотической страны. Ну, или её маленькой части. Во-вторых, причина, моего удивления крылась в простом: я так и не вертел головой с начала нашей поездки, заблаговременно погрузившись в мысли и не отвлекаясь на пустые споры друзей с представителями закона. Этим бездушным сотрудникам в смешной форме не объяснишь же, что на острове остались наши друзья, и было бы неплохо, если спасатели задействуют вертолёты и корабли, которые прибудут им на помощь. Вспоминая Джона Синамоя с его убежищем в медицинской башне, Штейна и ребят на маяке, монашку Елену, что всеми силами старалась сплотить всех уцелевших в церкви Морсби; Ника и его компанию; населённые деревни в джунглях: их ещё много. Ещё огромное число таких людей как мы. Борющихся, побеждающих. И пора бы им знать, что мы не погибли, и уж тем более не трусливо свалили с острова и бросили их на произвол случая, а просто стали невольными пленниками под надзором вооружённых ребят, которым невозможно ничего внушить. По крайней мере, я стал об этом задумываться по приземлении на пляж Вевака. Пейзаж пополняется парочкой пожилых, к моему изумлению, светлокожих врачей. Люди в белых халатах для меня всегда делились на три типа: мясники, учёные и врачи. Так что всё же хочу думать, что выбежали из здания больницы именно врачи. А когда они с довольно взволнованной интонацией в голосе представляются иммунологом и вирусологом Вевакского отделения больницы, мои предположения себя практически оправдывают. Говорят они в спешке, просят «добрых парней» с винтовками остаться снаружи, а поскольку у нас изъяли все вещи, и мы не представляем для окружающих опасности, ведут за собой. Длинный белый, монотонный, вызывающий лишь скуку коридор, в котором снуёт медицинский персонал и пациенты. Недолгий спуск по лестнице вниз. Я даже начинаю наслаждаться тем, что ничего не упирается в спину. Наверняка от этого придурка в качестве напоминания останется синяк. Очередной в моей практике. Мне никогда не нравились больницы, невзирая на то, что эти полезнейшие учреждения десятки раз исцеляли и спасали от переломов и травм различной степени тяжести. До обстоятельств вытаскивания меня с того света, слава божеству, ни разу не доходило. Ценить врачебный труд стоило, но не находил сил, поскольку слишком часто вживался в роль больного, вдыхал незабываемый резкий, врезающийся в нос с первой минуты пребывания в таких местах, аромат лекарств. Невыносимый, я бы сказал. И это не самое страшное: меня вынуждали ютиться в одной единственной позе, запирали, лишая каждодневных развлечений и занятий. Я был попросту жалок. Как ребёнок, преступивший запрет родителей не ходить на строительную площадку и раскроивший … коленку (слишком часто думаю о себе), и, естественно, наказанный домашним арестом на неопределённое время, пока не добьётся хорошим поведением расположения матери с отцом. Так и здесь: будешь выполнять считаться со сводом правил, и по окончании «лечения» мама и папа, представленные в больнице медперсоналом, выпишут тебя. Очень бодрит наличие кондиционера, а это значит, я проживу ещё немного, улыбаясь прохладному воздуху. После путешествия в Папуа-Новую Гвинею я понял: жара не для меня. Такая знойная жара. Здесь круглый год температура на улице держится девяносто градусов по фаренгейту! Особенно вдоль побережья. Или, может, в Техасе я постоянно имел дело с кондиционерами? Как бы то ни было, опыт проведения отпуска на пальмовых курортах навсегда останется в воспоминаниях как самый наихудший вид досуга. Мне смешно? Я что, уже радуюсь побегу из грёбаного апокалипсиса? Внутри, среди учёных именуемой «грязным сектором» лаборатории, довольно пусто: лишь трубы, материал похожий на фольгу, и множество ламп, рассованных по стенам и потолку. Выпуклая блеклая ревунья не реагирует бешеным вращением с мерцанием, когда я прохожу мимо, похоже, меня не отправят в карантин. Он представляется мне местом гораздо более худшим палат интенсивной терапии — полный прокажённых, кашляющих, умирающих людей в гнойных волдырях. Совсем нет желания проверять правдивость своих домыслов. Бедно обставленное шкафчиками белоснежное помещение идёт следом. Склянки, микроскопы, колбы различной формы, фантастические и затейливые приборы и мониторы. Идеальная чистота и непередаваемый запах… дыма, но сладкого, плюс ещё несколько растворов, пахнущих фруктовым лимонадом вперемешку с чем-то затхлым и тяжёлым. В последнее время я часто имею дело с «лабораторными крысами» и их «норками». — Будьте любезны дать мне свою руку, — голос врача дрожит. Такое впечатление, что боится меня. В голове проносится мысль, не шугнуть ли его, поглядеть как он вздрогнет от страха? Ауч. «Старик», кажется, увлекается с тремором и берёт немного больше крови, чем нужно. Её вид вызывает головокружение. — И… извините. Вы, вероятно, встречались с доктором Уэстом. В… своих изысканиях мы часто пересекаемся и помогаем друг другу, так что я… слышал от него об этой видоизменившейся болезни. Вчерашним днём он связался со мной по телефону. Прискорбно, такой способный человек погиб, если верить вашим словам. Честно признаться, его доклад испугал меня до дрожи. В связи с чем прошу прощения за своё ненадлежащее поведение. Я пытаюсь убедить себя, что вы действительно не опасны. Для меня, — он сглатывает. Мне всё-таки стоит попробовать напугать его? Нет. Я слишком устал и мучаюсь от жажды. — Благодарю вас. Очень надеюсь, что ваш вклад поможет создать вакцину. Или… хотя бы понять, какие антитела препятствуют заражению. А сейчас, если вы не возражаете, я бы хотел взять образец с вашего… эхм, одеяния на анализ. — Он берёт какой-то мелкий скребок и ссыпает на чашку петри заражённую и здоровую кровь множества убитых. По всей видимости, излюбленная смесь для всех учёных. — Только этот образец? Вы разве не собираетесь раздеть нас догола и… — Вы правы, это обязательно, правда, к величайшему огорчению, скорая весть о вашем прибытии не дала нам основательно подготовиться и в данный момент мы не имеем возможности предоставить вам хоть какую-то одежду. Всё ушло на военные нужды, на Баной. — Он переводит взгляд в сторону предполагаемого положения острова, наверное, и выдыхает. — Мы обязательно придумаем что-нибудь в ближайшее время, а пока вам, невзирая на крайнюю утомлённость, следует выполнить бюрократические требования придирчивой местной полиции. — Он скорее всего улыбается — видно по выцветшим глазам, но напяленная маска скрывает его масляное радушие. — Пройдите обратно в комнату обеззараживания и возьмите вот это. — Учёный протягивает прозрачную маску, похожую на аквалангистскую. — После процесса обеззараживания, дверь откроется автоматически. Тогда и позовёте следующего, — неуверенно мямлит вирусолог. Или иммунолог. Я не запомнил кто из них кто. Едва затягиваю резинку маски на затылке, как включается аэрозоль и цвет ламп меняется на фиолетовый. Проходит дюжина секунд — специально подсчитывал, гадая, сколько потребуется на полное обеззараживание после вынужденных суток пребывания на карантинном острове. Так ли хороши эти устройства? Убивают 99,9% всех болезнетворных микробов, грибков и вирусов как в рекламе хозяйственных средств? А вышло ли у них «обновление» в связи с недавним Куру-ВИЧ? Эх, вряд ли не узнаю, однако в коридоре за открывающимися дверьми тем временем разворачивается своя драма, смысл которой понятен с первых шумных реплик: — Мать моя, не верю! Мы только вчера проливали кровь в их глупые пробирки и вот теперь всё повторяется! Что им нужно от нас? Почему бы им просто не поверить нам? Ещё и так долго ждать этих невоспитанных копуш, твою мать! Народ, никто не хочет пить? Я кажется совсем иссох в этой проклятой Гвинее. — Ето висе закончится. Со временем. Пирошу тебя, потерпи. Мы висе сделали правильно. Они видяти в нас угрозу. Им пиросто нужно убедиться. Дай им виремя. — Плевать на них. Я засох. Поищу здесь какой-нибудь автомат. Опять эта парочка. И если чернокожий парень смешит гневным отношением ко всему, что ему не нравится, то китаянка, оказавшаяся секретным агентом под прикрытием, меня только раздражала преувеличенным чувством справедливости, упрямой верой и стремлением ко всему доброму и правильному. Хотя, может, ей сложно осознавать ту свалку аморальности, дикости и кровожадности, в которую превратился прекрасный Баной? Она же, в конце концов, работала там, а смирение с фактом, что теперь того острова не существует, — по крайней мере, в том значении, которое она вкладывает в него — приносит боль. Внимательно оглядев своих попутчиков в нынешней лишённой радостей повседневности, зло приправленной ожиданием «баловницы счастья» Йеремы (до сих пор не удаётся смириться с опекой спасённой из пещеры дикарки), решаю задержаться на нашем спасителе. Чистая форма, как выделяющая, так и подчёркивающая его подозрительную невовлечённость в инцидент, полный кровожадных мутантов, своим ядовито-оранжевым цветом (меня в своё время обязали носить гадкую серую) кричащая окружению «я преступник, берегитесь!» Однако именно он вызволил нашу группу из неприятностей, составил продуманный план побега, помог с добычей оружия (военный, взламывающий замки?! Странное сочетание, но я решил не придавать тому значения, ведь прохвостка жизнь часто научала разбираться в разных вещах, ведя по самым непредсказуемым дорогам), провёл на крышу девушек безопасным путём и поднял вертушку в воздух, в конце концов! Да он просто душка в среде злоумышленников. Поэтому мне чудится, когда смотрю на него, что кричащая надпись меняется на «Кевин — ваш смышлёный дружок», который явно наслаждается подобием свободы: сидит и дышит спокойно, скользит по сторонам пытливым взглядом, едва скрытым за прозрачными стёклами очков. С виду кажется, он что-нибудь замышляет, но я не даю волю глупым предрассудкам. Хочу верить в хороший исход. Пока судьба обещает именно его. Присаживаюсь в коридоре у стены и только сейчас понимаю, как нещадно напрягал правое колено, которое когда-то давно врачи по-менторски настояли беречь, ибо оно начинает понемногу жечь. И с каждой минутой ощущение становится всё более неприятным и болезненным. Любезно заготовленная для меня согревающая и давящая на сустав повязка оказывает хоть и мало ощутимое, но воздействие. Остров подкидывал отличный подарок в виде настоящего крепкого алкоголя. Неважно какой, я пил тот, который быстро погружал в притупляющее боль состояние. И его там было предостаточно, чтобы не плакаться маленькой девочкой и не просить своих приятелей по вирусному несчастью передохнуть. В те два дня было жизненно необходимо постоянно двигаться. Дурак! Я уже мог излечиться от подобной болячки, но боялся операции, да и чёртова страсть, моя необузданная страсть к алкоголю, разрушала кости. И так я застрял в неутешительной воронке, где утром делал лечебную зарядку, а вечером ходил заливать пустоту внутри себя, тем самым совершая круг, из которого не вырваться. — Логан?! — женский голос ласково пробуждает меня от глубоких мыслей. — Нас отпускают. Сказали, что можем расположиться в отеле. Он находится недалеко, в десяти-пятнадцати минутах ходьбы на север от выхода из больницы, как мне объяснили. Полицейские нас конвоируют. — Перевожу взгляд к ближайшей лестнице и замечаю хмыря с подчинёнными хмырями. Морщусь. Почему бы им не отстать от нас? — Хочешь пить? — Парна протягивает стаканчик с водой. — Я что, спал? Вероятно, переутомился в душном коридоре и задремал. Я много пропустил? — Она улыбается. И выглядит довольной. Вообще не помню, чтобы Парна когда-нибудь на что-то жаловалась. Глоток прохладной воды слегка бодрит и поднимает настроение перед предстоящим походом. — Помочь подняться? Ты выглядишь неважно, хотя кого я обманываю?! Мы все как будто через мясорубку прошли. Буквально, — она скорее возмущается, чем шутит. Но выходит это крайне мило. — Снова колено? — Как бы не хотелось признавать — да. — Протягивает ко мне руки. — Знаешь, мне поэтому и нравилось быть именно с тобой в паре: ты никогда не оставишь меня одного. — А может всё же из-за того, что я единственная придала значение твоей травме и поэтому мы часто ходили пешком, а не бегали?! По возможности брали автомобиль, и я не напрягала тебя вождением, а предпочитала оставлять на заднем сидении?! — Не могу не согласиться! — заливаюсь смехом, а Парна вновь улыбается. Слегка, потянув уголок губ, как обычно. — Йерема. — она отводит взгляд.– Её отнимают у нас. У меня. И почему ты так к ней «прикипела»? Она же незнакомка, практически никто! Мы достаточно уже её опекали. Мы нашли её в «сердце тьмы» — очаге заражения. В не знающим что такое цивилизация, аэрогриль и американский футбол племени Куруни, застрявшем в палко-каменном веке. Помимо того увлекающемся поеданием человечины, что устрашало до сердца в пятках. Среди них, как нам внушили учёные и крикливый полковник Уайт, следовало найти образец ткани их умерших предков (на брезгливость мне было наплевать: я жаждал поскорее свалить!), необходимый компонент для создания вакцины от смертоносного вируса. Как выяснилось, подобно остальным, боявшимся нос высунуть из-за ограждений, мы не превращались в тех кровожадных ублюдков, и мистер «Голос» конечно же знал об этом дивном свойстве. Группа ботаников, спрятавшихся глубоко в джунглях острова, в частности добросердечный округлый доктор Уэст, научно-популярно объяснили значение нашего иммунитета. Мы особенны — внимание — из-за группы крови и хорошей физической подготовки. Раз у нас было всё от природы, чтобы при любом несчастном случае бездумно не марать ногти и зубы чужой плотью, поручение не заставило себя ждать. Для него мы привлекли познания пешей навигации уцелевшего вождя племени, чёрного, как техасская ночь. Вследствие чего не без затруднений посетили недружелюбное поселение и гробницу погребённых предков папуасов Последняя находилась на вершине горной изматывающей тропы, заставив меня и друзей пожалеть об оставленных в отеле кремов от загара, солнечных очков или хотя бы шляпы. При этом сильно сомневаясь. что не расплавились бы вслед за нами. Мы блестели от пота подобно моделям, рекламирующим спортивные залы и долго приводили себя в сознание водой. Однако трудности на том не закончились. Совместными оставшимися усилиями мы раскачали и откатили в сторону огромный валун, служащий местным аналогом двери, и прошли во внутренние прохладные покои. Затхлая вонь сразу же ударила в нос. Недолгая прогулка в сакральной усыпальнице (с рассованными полуразложившимися трупами в нишах, як!) привела к примечательной находке — лежащей чернокожей соплеменнице проводника в разодранном одеянии, можно сказать, почти голой. Ввиду недопонимания действий вождя, направленных почему-то на попытку её убийства, пришлось вмешаться. С лёгкой руки решительной Парны смертельные чаши весов наклонились не в пользу нападающего, а не иначе как чудом спасённая заплаканная девушка (не приди мы на выручку, она бы погибла от голода, хотя сперва однозначно свихнулась бы от одиночества, брр, ужасы!), Йерема, как она представилась, трясясь всем телом поведала свою страшную историю. Да, на очень хорошем понятном английском, так нетипичном для этого затерянного острова. Я не особенно вмешивался в её дела, а когда вернулись в лагерь, она как-то очень быстро подружилась с нашей грустненькой и больше не такой легкомысленно-доброй Джин. Как оказалось, их свела общая боль — групповое изнасилование. Прямо остросюжетный фильм! Баной был рассадником человеческих грехов, вероятно поэтому на него наслали эту «чуму». Содом или Гоморра нынешних дней. Кажется, бытовало такое религиозное заблуждение. — И как бы я ни давила, не могу на них повлиять. Они оставят её у себя до завтрашнего дня, поклялись, что обеспечат всем необходимым, и ни в коем случае не хотят повторить судьбу учёных с Баноя. После некоторых угроз с моей стороны, конечно, они так решили. — За последние несколько минут она слишком часто дарует мне свою привлекательную улыбочку. Ловлю себя на том, что хочу дольше наблюдать за её чарующей мимикой. — Ну что, можешь идти? Когда мы шлёпаем из больничного комплекса под пристальным взглядом конвоиров, только дружелюбный заключённый Кевин задерживается и о чём-то подозрительно тихо спорит с врачами. Если бы я прислушался, то понял бы причину их пылких разногласий. Но я готовился к предстоящему отдыху и слишком расслабился, чтобы уделить им внимание. Может и зря. Никто так не глух, как не желающий слышать. Никто так не слеп, как не желающий видеть.