Статическое электричество

На похороны М он не приходит. Он знает, что ей бы это не понравилось. М терпеть не могла излишнюю суету: слишком много шума, слишком много важных людей в одном месте и, как следствие, слишком высокий риск угрозы безопасности. Её раздражали бы речи людей, которые даже не знали ее. Раздражала бы собственная смерть. Когда-то давно, когда Бонд еще не знал ее достаточно хорошо, он даже представить не мог, что она способна умереть. Он был уверен, что она сверлила бы смерть тем же жестким взглядом голубых глаз до тех пор, пока та не отправилась бы выполнять ее приказы. Похороны — дело личное, а М не любила ничего личного. Ей не нравилось, когда ее изучали. Она предпочитала, чтобы люди безоговорочно воспринимали ее — тот образ, который она им представила. Абсолютно доверяли ей. Без единого сомнения. И потому он не идет на похороны. Ему кажется это недостойным. Он уже простился с ней там же, где когда-то попрощался с родителями. Он ставит ее бульдога на свой стол в коридоре — последнее, что попадается ему на глаза, прежде чем он выходит из квартиры, и первое, что видит, когда возвращается домой. *** — Меня проинформировали, — резко и чопорно говорит ему Кью, — что в последний раз вы не сдали нормативы. Он неподвижно стоит где-то слева от консоли, откуда наблюдает за тем, как на экране по вентиляции здания в Каракасе движется 008. — Вы стреляете не так, как раньше, — продолжает Кью. — Я слышал, что такое может случиться, когда в груди оказывается пуля. — Прошло уже как минимум полгода. — Кью что-то набирает на клавиатуре, и красный свет в углу экрана сменяется на зеленый. — Физически вы уже должны были восстановиться. Или, как минимум, приспособить свою меткость к тем ограничениям, которые нанесло вам ранение. — М-м. Кью поднимает на него взгляд: — Вам неприятно об этом говорить. — Меня вернули на службу. Если вас что-то не устраивает — не стесняйтесь и обсудите это с М. Мое восстановление — его решение. — Я не говорил, что меня не устраивает ваше возвращение, — отвечает Кью. — Я просто заметил, что у вас появились трудности. Бонд стоит и ничего не говорит. — Ну, — спустя некоторое время произносит Кью, — полагаю, умрете вы в поле или нет — меня не касается. Я здесь лишь для того, чтобы предоставить вам оборудование, которое как можно дальше отсрочит это событие. — Рад, что мы наконец-то уладили этот вопрос, — говорит Бонд как можно более бесстрастно. Кью кивает. — В настоящее время я занят 008. Приходите через полчаса, и я вам кое-что дам. Бонд молча уходит. Сжимает в руке пистолет, ощущая успокаивающий курок под пальцем. Что-то внутри него клокочет от тихого бешенства, но есть и другое — то, что таится в глубине, так глубоко, что почти проникает в кости, какой-то холод. Тот же холод, который он ощутил в день смерти Веспер. *** Он никогда не обращал особого внимания на Кью. Для себя он определил его как некую блажь М — прошлой М. Возможно, она видела в нем своего сына. Или улавливала черты мужа. Как бы сильно она ни старалась это отрицать, М все равно была сентиментальна. *** Женщина перед ним — любовница наркобарона и жена банкира, который в данный момент находится за границей. Когда он подносит зажигалку, чтобы она закурила, кажется, будто дым исходит прямо из ее тела. — Я знаю, кто вы, — равнодушно говорит она. — И знаю, что вам нужно. Он одаривает ее своей самой очаровательной улыбкой: — Тогда вам известно даже больше, чем мне. — Вы хотите убить Маттиаса. Я права? Он на мгновение задумывается, стоит ли солгать. Но всего на мгновение. — Да. Она наблюдает за ним. Эта женщина отличается от всех остальных, бывших до нее — безымянных, безликих, бесчисленных, — резким и оценивающим взглядом. И когда она стряхивает пепел со своей сигареты прямо на стол, это выглядит почти грубо. — У меня двое детей, — говорит она. — Мальчик. Ему всего восемь. И девочка, ей четыре года. Он продолжает ей улыбаться, не представляя, чего она хочет добиться. — Мне нужны гарантии. Когда Маттиас умрет, все сразу поймут, что это я помогла вам убить его, и немедленно придут за мной. Они не станут колебаться. У Маттиаса много друзей. — Вы с вашими детьми будете защищены. — Я должна быть уверена в этом прежде, чем стану помогать вам. — Даю вам слово: когда придет время, вы и ваша семья окажетесь в целости и сохранности. Больше я ничего не могу сделать. Долгое время она молча смотрит на него. Взгляд ее темных глаз бегает по его лицу, ровным линиям его костюма, рукам. Ее мысли понятны: «Ты всего лишь убийца. Твое слово ничего не значит». — Я помогу вам, — соглашается она наконец и гасит сигарету. Ее квартира сгорает через два дня. Вместе с нею и ее детьми. Она — сопутствующий ущерб, просто имя, которое он упоминает в своем отчете. — Как всегда отличная работа, — говорит М. *** Веспер все еще приходит к нему, если он недостаточно осторожен, чтобы закрыться от нее. Ее губы изгибаются в медленной мягкой улыбке. Она глядит на него из-под ресниц, намекая на что-то, но он не знает точно, на что. Она выглядит так же, как и в тот день, когда он впервые встретил ее: красивая, но не ослепительная, не из тех женщин, которые заставляют прохожих оглядываться; уверенная в себе и несокрушимая, и каждый взгляд ее словно проверяет тебя на прочность. Своей медленной издевательской полуулыбкой она бросает тебе вызов. Она сомневается во всем, во что ты веришь. Он может вспомнить каждый сантиметр ее тела. В своих снах он проводит пальцами по ее позвоночнику. Кладет голову ей на грудь. Слушает стук ее сердца, удивляясь, что тот идентичен звучанию его собственного. Она шепчет его имя, хотя во сны никогда не проникает звук, но он так хорошо знает, как это было, это вросло в его плоть. Он знает, что она уже принадлежит ему. Когда он умер в Стамбуле, то почувствовал ее руку на своем запястье. И обрадовался. *** — Я хочу, чтобы вы прицелились мне в голову и выстрелили, — говорит Кью. Он смотрит на пистолет. Затем на Кью, стоящего со скучающим выражением лица. — Вы же это не серьезно, — говорит он. — Абсолютно серьезно. Я хочу, чтобы вы навели на меня пистолет, это понятно? Ведь, учитывая вашу нынешнюю меткость, вернее, ее отсутствие, мне ничто не угрожает. Чего не скажешь о людях, стоящих по обе стороны от меня: они как раз находятся в непосредственной опасности. — Кью поднимает пистолет, взвешивает его на ладони, затем протягивает ему. — Итак, 007? Давайте. Весь технический отдел наблюдает за ними. С того момента, как Бонд вошел, никто не нажал ни единой клавиши на компьютере. Он берет пистолет из рук Кью и кладет его обратно на стол. — Нет. — О, ради Бога, в нем нет пуль. — Дело не в этом. Вы — мой квартирмейстер, а не… — Мой долг — убедиться в том, что вы не тратите впустую ресурсы департамента, — прерывает его Кью. — А если вы не сможете метко стрелять, то все наши прекрасные боеприпасы уйдут в молоко. Как же он устал от этого. Бонд берет пистолет со стола. Поднимает его, снимает с предохранителя и целится прямо Кью в нос. Его рука абсолютно тверда. Ствол пистолета совершенно неподвижен. Давно знакомый холодок окутывает его — тот самый, который когда-то помогал ему выпустить противнику кишки с помощью мачете и придушить его телефонным проводом. Это чувство он не испытывал с тех пор, как Манипенни выстрелила в него. — Пиф-паф, вы мертвы, — насмешливо произносит он. Затем бросает пистолет на стол. — Довольны? Рот Кью дергается. — Крайне. Кью пальцем цепляет пистолет за спусковой крючок и берет его в руки. Открывает магазин и демонстрирует ему два аккуратных ряда пуль: каждая упакована в свой патрон, блестящая и смертоносная. *** Манипенни чуть прищуривается, глядя на стопку документов. — Ты вообще читал это, 007? Он волнуется. Его всегда тошнило от бумажной работы: снова возвращаться к тому, что он сделал или не сделал. — Конечно, — говорит он, что означает: «Конечно, нет». — Ты чудовищно безграмотен. Он засовывает руки в карманы брюк. — Возможно, я надеялся, что ты дашь мне несколько уроков правописания. Она поднимает бровь. Он устал. Если быть честным с самим собой, последние несколько заданий измучили его. Каждое утро он сталкивается с ужасающей перспективой быть уволенным. Он уже не так молод, как прежде, его спина представляет собой пестрое полотно различных шрамов, зеркало отражает все больше седины, а синева в его глазах начинается казаться растрескавшейся эмалью. — Думаю, тебе нужно немного передохнуть, 007, — говорит Манипенни. — Не нужно, — улыбается он ей. — Я в порядке. — Кью сказал мне, что ты не можешь нормально держать в руках пистолет, если только не думаешь, будто он не заряжен. — Не стоит слушать все, что говорит Кью. Ее глаза опускаются на его рубашку, словно она надеется увидеть шрам прямо сквозь ткань. Шрам, который она оставила на нем несколько месяцев назад. — Джеймс. Эта проблема сама по себе никуда не денется. — Никто и не говорил, что это проблема. — Я действительно думаю, что ты должен взять отпуск. На две недели. Отправляйся туда, где ты сможешь отдохнуть. — Если мне нужно отдохнуть, я иду домой, — честно отвечает он. — Манипенни, не нужно беспокоиться обо мне. — Кто-то же должен. В Макао он прикоснулся к ней, очертив руками ее тело сквозь блузку. Вблизи ее запах был густым и землистым, как плодородная почва после ливня, как место, где могут взойти и прорасти свежие корни. Он хотел ее и думал, что на вкус она теплая, как нагретая солнцем глина. — Кью хочет как лучше, ты же знаешь, — говорит она. *** Когда он упал в воду в Стамбуле, течение подхватило его. Оно схватило его за пиджак и потащило вниз. Поглотило целиком. Он слышал сначала рокот водопада, но после того, как погрузился в воду, не слышал уже ничего. Он стал одним целым с водой. И уже не чувствовал необходимости бороться — просто позволил ей подхватить его, унести, утопить. Тридцать лет назад его родители погибли так же. Съехали с дороги и упали в реку. Спустя два дня их автомобиль выловили из мутных вод и вытащили на берег. В пыльных углах дома, оставшегося после них, все его детство таились демоны. Их холодные и худые руки тянулись к нему прямо с пола. С плечей свисали водоросли и крабы, они зияли своими беззубыми ртами, их ногти были цвета морского песка, а смех жалил, как морская соль. Иногда они принимали облик матери и отца. А порой у них вообще не было лица: они улыбались ему, кошмарно и молча глумясь. А потом он видел себя. *** Однажды вечером Кью появляется на пороге его дома с чемоданчиком в руке. — Вы впустите меня, 007, — спокойно сообщает Кью в домофон. — Иначе я взломаю систему безопасности вашей квартиры и включу сигнализацию, которая будет вопить до тех пор, пока вы не откроете. Он вздыхает и открывает. Кью вступает в его квартиру, как пианист на сцену. Кью свойственна своеобразная элегантность, самонадеянность, уверенность, которая проявляется в свободных и умелых движениях его рук. Кью приседает и ставит кейс на пол. — Надеюсь, я не прервал ваш ужин. — Какого черта ты здесь делаешь? — интересуется он. — Я не намерен помогать вам, если именно это вас беспокоит, — говорит Кью, нажимает на кнопку и открывает кейс. — Мне известно, что у вас, агентов с двумя нулями, аллергия на помощь. Вот, возьмите. Бонд смотрит на пистолет в его руках. — Я не буду играть с тобой в эту игру, Кью. — Это не игра. Возьмите его в руки. Он не двигается. Кью хлопает дулом по его штанине. — Возьмите, или я во что-нибудь выстрелю. Может, в эту довольно дорогую на вид вазу. — Ты что, умеешь стрелять? — Возьмите пистолет, 007, если не хотите выяснить это. И лучше поторопитесь. Он берет пистолет — “Вальтер ППК”, почти точная копия того, который он скормил варану в Макао примерно четыре месяца назад. Лампочки на рукояти мигают зеленым, когда он обхватывает ее ладонью. Кью выпрямляется. — Он заряжен и готов, если вы в настроении его проверить. — Бонд проверяет оружие. — Хорошо. Итак. Цельтесь в меня. — Кью. — Выполняйте, 007. Он фыркает и усмехается. — О чем ты, Кью? Пытаешься меня учить? Ты же должен понимать, что… — Нет, слушайте меня, — резко и раздражительно перебивает его Кью. — Я не стану тратить ничье время. Я не знаю, что у вас за проблемы, и, будем откровенны, в данный момент меня это правда не волнует. Суть в том, что вы превращаетесь в обузу, если не можете нормально стрелять. Я прочитал ваш отчет. Если бы вы открыли огонь по Сильве на станции «Вестминстер», М была бы сейчас жива. Так как вы один из моих агентов, а мне приходится сидеть и смотреть, как в вас постоянно стреляют, я предпочитаю пройти через это сейчас, просто чтобы знать, что я сделал все возможное. — Кью берет его за запястье и грубо дергает его руку вверх. — А теперь заткнитесь и делайте то, что я вам говорю, может быть, у нас что-нибудь получится. Он уже ощущает дрожь в руках. — Кью, это плохая идея. — Я достаточно молод, чтобы иметь парочку дурных идей, — отвечает Кью. — Направьте на меня пистолет. — Я не могу. — Попробуйте, — говорит Кью. Он старается. Но призрак того, кем он был, не позволяет ему. Джеймс Бонд погиб, был застрелен на мосту в Стамбуле полгода назад и утонул. Он снимает палец с курка. — Если я выстрелю, — говорит он, — М на ленточки меня порежет. — Я не прошу вас пристрелить меня, 007, — говорит Кью. — Просто наведите на меня заряженный пистолет. — Кью, я не могу сделать этого. Кью обхватывает его руку своими длинными пальцами. Медленно и вдумчиво направляет ствол пистолета так, что тот движется от его лба к щеке, затем по челюсти к шее, потом еще ниже к воротнику его рубашки, пока не останавливается прямо напротив сердца Кью. Тот смотрит не мигая, и на мгновение у Бонда перехватывает дыхание. Затем он вырывает пистолет из его руки. — Я ценю твое мнение, Кью, но это просто не сработает… Кью целует его. Его тело немедленно отзывается. Он проводит языком по губам Кью, заставляя его отступать назад, пока тот грузно не откидывается на ближайшую стену. Кью худой, но неуступчивый под ним, его бедра движутся хаотично, и Бонд собирается отбросить оружие в сторону, чтобы можно было обхватить Кью за талию, но тот останавливает его, крепко удерживая за запястье и не давая возможности даже пошевелить им. — Нет, — говорит Кью, тяжело дыша. Его темные глаза опасно сужаются. — Не смей. Он впивается в его рот. — Это мешает мне сосредоточиться на тебе. — Неужели? Он смотрит на пальцы Кью, которые касаются его собственных. Затем Кью подносит ствол ко рту и проводит по нему губами, ловко пробегая языком. Бонд всем телом подается вперед, неожиданным и странным образом переставая осознавать, что делает, просто желая, чтобы все закончилось — это медленное плавание и поиск себя. — Вы не мертвы, 007, — шипит Кью ему в шею. — Ты не мертв. Бонд наклоняется ко рту Кью, потому что не хочет слушать. Какая-то часть него не может этого вынести. Он знает, что если прислушается, то начнет в это верить. *** Глубоко внутри него похоронена тайна, которая очень давно не выглядывала на свет. Успокаивающие костяшки каменистой почвы, темная щель в земле, на дне океана, где нет света. В холодные и дождливые дни его шрамы все еще болят. Тело Веспер — теплое и знакомое — опускается на его кости. Когда он говорил Манипенни, что работа в поле не для всех, он знал, о чем говорил: в поле может случиться, что угодно. Если ты не готов к этому, то однажды ночью тебя удивит призрак, которого ты, как думал, отпустил еще много лет назад. Она будет смотреть на тебя через всю комнату, а тебе будет казаться, будто это кто-то другой. — Перестань думать, — шепчет Кью, лежа у него на плече. — Спи. Он хочет спать. Но там, в тени, он видит ее лицо, и она говорит, что он разочаровал ее. *** Утром он наблюдает, как Кью идет в гостиную за своей одеждой. Его лицо нарочито бесстрастно. Темные глаза нейтральны. В течение шести секунд — Бонд отсчитывает каждую из них — Кью стоит и стряхивает с пиджака несуществующие пылинки. — Вот, — говорит Бонд и протягивает ему «Вальтер». Кью бросает на него косой взгляд. — Это твое. — Оставь себе. Он запрограммирован на тебя. Если я попытаюсь стрелять из него, он проделает дыру у меня в голове. Бонд растерянно моргает. — Механизм с обратным действием? — Да. Он снова думает, что все время остается позади. Кью однажды сказал ему о неизбежности времени, что медленно и неудержимо он становится пережитком. Однажды он проснется, и единственное, что держит его на плаву, больше не будет ему доступно. Мышцы не смогут работать так, как ему бы хотелось. Рефлексы притупятся. Кью подходит ближе, рассеянно поправляя очки. — Скажи мне, о чем ты думаешь. — Я думаю о том дне, когда мы познакомились. — И? Он смотрит на Кью и бездумно выпаливает: — Ты так молод. Кью застывает. Узкая спина враждебно напрягается. — Я уже сказал вам, 007, что возраст не… — Это не плохо, Кью, — перебивает он. — Ты не должен защищаться. Не так уж часто кто-то в твоем возрасте становится квартирмейстером. На самом деле, я такого вообще не припомню. — Так и есть, — сразу отвечает Кью. — Я проверял. — Значит, ты первый. Кью смотрит на него своими умными глазами. Тщательно рассматривает, неспешно, без суеты. Сейчас они стоят так близко, что если бы он захотел, то мог бы дышать с ним одним дыханием, мог бы сосредоточиться и услышать его пульс. — Мы по-прежнему нуждаемся в вас, 007, — говорит он наконец. — Несмотря на то, что я говорил раньше, можете вы стрелять или нет — факт в том, что вы еще нам нужны. Вы по-прежнему лучший из всех. — Однажды это изменится. — Возможно, — отвечает Кью, поднимает руку и проводя ею по его плечу и шее, лениво касаясь ямки на горле. — Но нет никакой необходимости опережать события. Я уверен, что у нас еще есть пара лет вместе. В качестве партнеров. Никто нас не сдерживает, кроме, разве что, тебя самого. Бонд расслабляется под теплом его ладони. — Я не сдерживаю нас. — Правда? Веспер проводит кончиком пальца по его руке, но он ничего не говорит. — Ты должен отпустить их, 007, — тихо бормочет Кью. — Они уже похоронены. И всего лишь призраки. Они не могут навредить. И не должны причинять тебе боль. — Не должны, — мягко соглашается он. — Я знаю. Кью пахнет чаем и хлопком. Легкий намек на порох, как короткий удар током. Тепло и знакомо. Однажды днем, когда солнечный свет вольется через окно, Веспер уйдет от него. Растворится. Ее улыбка останется улыбкой на фотографии, которой у него нет. М исчезнет, потому что сейчас у них другой М. А еще — он наконец глубоко зароет кости своих родителей и забудет. Он подается вперед, и Кью движется, чтобы поймать его и сбалансировать. Возможно, пройдет еще несколько лет, но этот день придет.