Три кольца — прекрасным эльфам...

Холод он почувствовал не сразу, хотя истерзанное тело в последние дни отзывалось болью на все, даже на прикосновение одежды или порыв сквозняка. Но стылый ветер, прошедший по ногам, Келебримбор не заметил, потому что смотрел на свет. Серые низкие облака пропускали сквозь себя едва заметные солнечные лучи, редкие снежинки кружились в воздухе. В его мастерской, которую Саурон превратил в свою, света больше не было — высокие стрельчатые окна плотно забили, затянули полотном, больше похожим на старую паутину. Чтобы он потерял счет времени, не видя смены дня и ночи. Сейчас был день. Горы высились вдалеке, их снежные шапки терялись в сером сумраке туч. Его толкнули в спину и Келебримбор сделал несколько шагов вперед, выходя на ступени перед домом. Своим домом… Босые ноги обожгло холодом на снегу, эльф остановится. Медленно, сквозь зубы, вдохнул прозрачный морозный воздух. Ничего. Давно сгорело все, что могло гореть, кровь впиталась в землю, тела защитников города расклевали птицы. Ни гарью не пахло, ни смертью. Снег укрыл разрушенный город легким белым полотном, спрятав следы пожарищ, осколки витражей и статуй, втоптанные в землю. Келебримбор медленно шел туда, куда его вели, но смотрел поверх голов орков — на уцелевшие башни и шпили, на изуродованные фонтаны и мосты, на скалящиеся разноцветными осколками окна. Город провожал его, а он оставлял свой город, последним из его защитников. На левой ноге вскрылась глубокая рана, и с одной стороны следы окрашивались кровью. Идти было недалеко, и у высокой колонны, одиноко вознесенной к небу, окрик заставил его остановиться. Келебримбор знал, что его убьют, Саурон сказал это перед тем, как эльф потерял сознание в последний раз. Но пытаться бежать или сражаться не собирался, даже если бы мог. Лучше было смотреть на небо и чувствовать, как снежинки мягко и нежно касаются лица. Орки отошли в сторону. Келебримбор стоял, подняв лицо к небу и закрыв глаза. Сквозь веки казалось, что день солнечный. Сколько зла он принес в этот мир и хватит ли Трех, чтобы бросить на другую чашу весов? Саурон, отчаявшись добиться своего только пытками, день за днем плел сеть ядовитых слов, говоря о том, что бывший властитель Эрегиона погубил все и ничего уже не спасти. Келебримбор не противился. В любой лжи есть правда, и этой правде он позволил терзать свою душу…помня о том, что чем глубже и страшнее он осознает содеянное, тем важнее окажется сохранить в тайне Три кольца. Видения разоренных войной земель, горя и смерти ложились на одну чашу весов, а на другую он нежно опускал память о белой руке Галадриэли, на которой теперь сверкало Кольцо. И свое молчание. Саурон лоскутами срезал с него кожу, обнажая плоть, и так же взрезал душу, но Келебримбор молчал. И замерли весы, оставляя прочим решать судьбу мира. Оставляя для них надежду. Щелкнула вдали тетива и эльф почувствовал сильный удар в плечо. Стрела вонзилась под ключицу, железный наконечник раздробил кость, правая рука бессильно повисла. Боль пришла не сразу, но потом обожгла, расходясь по всему телу. Келебримбор схватился рукой за дрожащее в ране древко, зажал ее ладонью. Девять колец для людских королей. Это — плата за первое… Вторая стрела вспорола кожу на боку, а третья пробила кисть руки, воткнувшись рядом с первой. Эльф дернулся, рывком освободил руку, обломав древко и вывернув неглубоко вошедший наконечник. Схватился за колонну, чтобы не упасть, кровь оставила пятно на белом мраморе. Боль теперь рвала на части руку, разгораясь и в переломанных в пыточной пальцах и в свежей ране. Еще шесть… для людей осталось еще шесть колец. На колено он упал, когда в один из стрелков попал в живот. Потом, оскалившись, поднялся, но ноги не держали больше и еще несколько стрел он встретил, стоя на коленях и вцепившись пальцами в резное основание колонны. Семь колец для гномов... некоторые орки стреляли мимо, не могли попасть даже с нескольких шагов. На третьем или четвертом из Семи Келебримбор сбился со счета, повалился навзничь. Хотел встать, но тело больше не слушалось и последний выстрел орки сделали уже в лежащего. Он был жив, когда они подошли. Смотрел прозрачными серыми глазами в свинцовые тучи, на губах пузырилась кровь, грудь поднималась и опадала. Расставание с телом мучительно и страшно, как бы это тело ни было искалечено, и Келебримбор не мог приказать себе не дышать. Каждый вдох обжигал все внутри, кровь выплескивалась с выдохом. Один, другой, третий... Три Кольца он сохранил, несмотря ни на что. Орки что-то делали рядом, он не видел их. И когда копье с крестовиной уперлось ему в грудь, под ребра, не стал смотреть на того, кто готовился его добить. Орк что-то крикнул, нажал и Келебримбор сквозь треск костей и собственный захлебывающийся вскрик услышал тихий, звенящий голос, который пел ему, звал его, пропадая в прозрачном снежном небе. Орки навалились, вбивая копье глубже, а потом с усилием подняли окровавленное тело в воздух. Келебримбор кричать уже не мог, в глазах потемнело. Он почувствовал, как отрывается от земли, и одновременно срывается вниз, падает навзничь, раскинув руки, и это оказалось уже не больно. Тело его, истыканное стрелами, насаженное на копье, дернулось в последний раз, но он этого уже не видел. И под ним был не истоптанный кровавый снег, а чистый и белый, как полотно. Келебримбор застонал, ожидая возвращения боли, зная, что это лишь обман и морок, но тут сильные руки обняли его, прижали к себе. — Сын мой, — мягко проговорил знакомый голос. — Все закончилось…