Натюрморт

      Внезапный взрыв разрывает тишину.       Чарли Батлер резко распахивает глаза. Безумно ухмыляясь, вскакивает с поскрипывающего дивана. Непроглядный мрак мигом озаряет ненавязчивый свет керосиновой лампы. Было бы удобнее воспользоваться электрической, да разбуженный Риккардо, чего доброго, прибьёт.       Ещё один взрыв вспыхивает в глубине чёрной, как дёготь, темноты. Затем ещё, и ещё — неистовая канонада бомбардирует сознание, заставляя чувствовать мазохистское удовольствие. Всполохи огня собираются из хаоса, закручиваются в причудливые разноцветные спирали, вырывающиеся прямо на поверхность. Скорее, скорее схватить их, поглотить, пропустить сквозь себя и выплеснуть через кончики пальцев!       Рука художника уверенно хватается за кисточку. Лёгкий взмах над мутной водой, подсохшей краской и… Неожиданный штиль. Медленный выдох, сосредоточенный взгляд и первое касание на девственном холсте. Тонкая чёрточка расширяется, становится всё больше и больше. Волна за волной возвращается безумный серпантин, заливает каждою клеточку тела. Ярче цвета. Мощнее поток. Больше мазков! Шире разлив! Трепетней линии! Выше вал! Обезумевший Чарли не чувствует ни тянущего голода, ни сквозняка, отмораживающего босые ноги, ни отчаянного призыва организма ко сну. Только окна его собственных глаз, мост податливой кисти и бесконечный поток идей, перебирающихся в реальность.       Океан переплетающихся оттенков постепенно заливает желтоватый холст, углубляется рельефностью, причудливой игрой света и тени. Последние штрихи, словно финальные искры затухающего бенгальского огня, вспыхивают на доли секунды и исчезают, растворяясь в густом пространстве. Задержавшаяся в воздухе кисть в последний раз падает мазком… и небрежно отбрасывается в банку из-под маринованных огурцов, ныне заполненную грязной от красок водой.       Тяжело дыша, ошалелый художник с больным восхищением осматривает своё творение. Постепенно азартный блеск карих глаз затухает, помешательство уступает место разуму. И только теперь, трезво взглянув на то, что его окружает, Батлер в состоянии определить сюжет своего творения.       За недолгую, но насыщенную разнообразными художественными экспериментами жизнь, Чарли создал множество не просто странных, но до абсурда авангардных полотнищ. Но это было что-то совершенно новое, и даже по меркам экстраординарного художника ненормальное. Настолько, что он ошарашенно и судорожно пытался понять, как вообще подобный образ мог поселиться в его сознании.       Жуткое кровавое месиво живописно расположилось на видавшем виды мольберте. Все виды внутренних органов, существующих в человеческом теле, липко-вязкой кашей собрались в дикий и пугающий натюрморт. Надрывы, кровотоки, прорванные ткани придавали картине, пожалуй, даже излишней реалистичности.       Это было нездорово, страшно и мерзко. Всё тело художника моментально сковало оцепенение, ужас не позволял ему отвести взгляда от противного полотна. Лишь спустя несколько минут истощённый желудок и отвращение дали о себе знать: сорвавшись с места, Чарли ринулся в уборную. Так знатно его уже давно не выворачивало.       Юноша не скоро нашёл в себе силы вернуться в комнату. На негнущихся ногах, пытаясь восстановить дыхание, хватаясь за облупленные стены, Батлер еле добрёл до дверного проёма. Он шёл с одним намерением — предать жуткий натюрморт забвению. Порезать, сжечь, утопить — любой способ подошёл бы, главное избавиться от этого ужаса как можно скорее. Привалившись к полуразвалившемуся косяку, художник мутным взглядом окинул помещение, будто надеясь, что картина исчезнет сама собой. Но лишь увидев её, он почувствовал, как его накрывает очередной волной страха.       Посреди обшарпанной комнаты, освещённой тусклым огоньком, застыл Риккардо, держащий на вытянутых руках треклятое полотно. Всклоченный, одетый в грязно-белую, бесформенную пижаму, мафиози заворожённо любовался картиной. Сияющий больной идеей взгляд скользил по каждому сантиметру холста, обнаруживая всё больше новых, поразительных деталей. Услышав шорох осевшего на пол художника, маньяк резко обернулся. — Чарли, это… прекрасно, — пугающий голос, мягкий, но тревожно дрожащий, и мерцающие жутким блеском алые огни до глубины души поразили Батлера, надолго оставшись в его памяти. Глаза вдруг защипало, в груди что-то громко ухнуло. Он самозабвенно и громко разревелся, интуитивно пытаясь отползти назад, в спасительную уборную. — Что с тобой? Не рад собственной работе? — удивлённый Риккардо последовал за ним, не выпуская картины из рук.       Паника заполнила каждую клеточку тела. Инстинкты кричат бежать, как можно быстрее, как можно дальше! Но далеко ли можно удрать, когда ты заперт в четырёх стенах? Вот уже спина упёрлась в холодную сталь проржавевшей ванны, нет дальше пути из холодных и грязных плит. А алые огни всё ближе и ближе, пронзают насквозь, заставляя сердце выбивать сумасшедшие ритмы.       Это был предел. Чарли впал в исступление, криками и проклятьями пытаясь отогнать от себя опасность. Лишь сейчас сообразив, что нагнал страху своей внезапной симпатией к кровавому месиву, Де'Карли отбросил полотно от греха подальше и ринулся успокаивать сожителя. Задача оказалось весьма сложной, так как Батлер сдаваться не собирался, отбивался всеми частями тела и грозился взять в руки оружие. Если бы не пара таблеток успокоительного, всегда хранившегося в этой квартире, возня с сбрендившим художником могла бы закончиться чем-нибудь крайне неприятным.       Прохлада и запах городской пыли медленно просачиваются в комнату сквозь открытое окно. Риккардо так и не смог уснуть, еле уложив своего соседа. Изредка поглядывая на посапывающего Чарли, дремлющего на залитом ранними солнечными лучами диване, он монотонно втыкал острое лезвие ножа в проклятую картину. Сведя несимметричные брови к переносице, Мафиози сосредоточенно размышлял о своём влиянии на психологически нестабильного художника, о том, как оно может сказаться на его поведении… Де Карли тяжело вздохнул и принялся изучать и без того знакомый городской пейзаж за окном. В холсте, между тем, прибавлялось дырок.