Самая сильная магия

Он узнал бы своего Курта в любом виде. В конце концов, какое значение имеет внешний вид для человека, «усыновившего» адских червей? Азазель протянул руку вперед, пробуя последнее заклинание для снятия очарования. Ничто из более сотни испытанных средств так и не сработало. Щитки, прикрывавшие огненные плошки-глаза поднялись, и монстр ударил хвостом, отшвыривая Азазеля. — Сын, мы танцевали этот танец уже не раз, — весело оскалился он. Хвост метался в сомнении. Он всегда был готов к схватке, ну конечно же. Но он должен был хоть как-то представлять себе ее исход. Проще всего было оставить дракона здесь, а самому уйти подальше. Курт явно был не в настроении для очередного семейного воссоединения. Он никогда не был в настроении для этого. Азазель даже пообещал себе, что перестанет пытаться. Он опять не сдержал обещания. С Куртом что-то произошло, и дело было даже не в форме. Азазель ощущал сына, как ощущал любого из своих детей, но то, что он ощущал в этом разуме, заставляло хвост метаться хлыстом. — Я вижу, что ты немного расстроен. Мы можем все обсудить, мой мальчик. Курт был одинок, сейчас еще больше, чем когда-либо еще, Его хозяйка, та сучка, что отняла у него разум и превратила в то, чем он всегда боялся стать, умерла. Это бесило Азазеля еще больше, потому что лишало радости убить ее самому. — Я могу стать тебе хозяином, хорошим хозяином, — предложил он, уворачиваясь в очередной раз. — Я не буду предлагать вместе править миром, кому он нужен, этот мир, верно? Но мы можем придумать что-нибудь поинтереснее. Слушал ли его Курт? Слышал ли? Азазель изо всех сил старался заставить свой голос звучать так же беззаботно-весело, как и всегда. Курт ненавидел это, каждый раз. Так что Азазелю было это необходимо — создать для самого себя иллюзию, что животная ярость в глазах дракона — обычная реакция Курта на слова отца. И то, что сейчас происходило — типичная семейная склока. Перед ним был его прежний мальчик, еще более красивый, сильный и ловкий. Хвост Курта наконец настиг его и острая пика рассекла руку до кости. Азазель подумал, что с саблями было бы интереснее, но у Курта больше не было никакого оружия, так что и Азазель оставил свое в ножнах. Впрочем, даже этот благородный жест Курт теперь не был способен оценить. Так что Азазель даже не подумал об этом как о благородном жесте. Ему просто не хотелось вынимать из ножен оружие. Оно было при нем — и довольно. — Папа тобой гордится, мальчик-демон, — прошипел Азазель, зажимая рукой рану. — Ты так вырос. Из тебя вышел бы хороший повелитель ада. Но ты ведь всегда против любой карьеры, которую выбирает для тебя отец? Он переплел свой хвост с хвостом Курта и схватился уцелевшей рукой за пластинки, капюшоном защищавшие голову дракона. Как же все-таки был красив его мальчик. Даже таким. Сколько грации в каждом прыжке. Даже жаль это изменять. Некоторые проклятья невозможно снять. Но любое существо можно заколдовать еще и еще раз. Когда он встретил бамфов, они вряд ли были разумнее Курта сейчас, а уж выглядели и того хуже. Зубы дракона вонзились в грудь Азазеля, и это едва не помешало ему закончить начатое заклинание. Не сбиться, не потерять ритм. Он смотрел в желтые огненные глаза и видел, как с каждым словом безумие в них сменяется обидой, недоумением, злостью. В этих глазах, конечно, не было и не будет сыновней благодарности и любви, но да кому это нужно? — Пейте кровь мою, — сказал Азазель, проводя рукой по морде зверя. Крови было много, должно хватить. Самая сильная магия, мой мальчик. «Какой же ты красивый» — уже не смог сказать он, когда Курт, теперь точно его Курт, разве что больше не синий, а красный от ушей до хвоста, склонился над ним. Хвост Азазель так и не высвободил.