***
…Было лето жаркое, но довольно-таки влажное. Я уже с утра был на ногах, боясь что-то пропустить и не успеть, хотя было времени у меня предостаточно. Вы и представить себе не можете на сколько я счастлив был, когда приехал в этот город. Я был окрылен чем-то волшебным, сказочным. Я на протяжении пяти дней со своей группой рано утром вставал и поздно ночью ложился. Мы обошли огромное количество различных мест, побывали в разных музеях, сходили на Бурбон и Квартал — стрит, посетили Собор Святого Людовика и площадь Джексона. Мне на тот момент было тридцать пять лет, да, представьте себя тридцать пять, но тут я вел себя как малый ребенок, восхищаясь всему что видел и слышал, и даже представить себе не мог, что может произойти что-то столь ужасное и пугающие до дрожи во всем теле. Но об этом потом. Как я уже говорил, в Новом Орлеане я провел пять дней из семи мне отведенных. На шестой, свой последний, я собирался отправиться на экскурсию во Французский квартал, но как же я был удивлен, когда узнал, что поездку отменили из-за немедленной эвакуации горожан. Точную причину нам никто не говорил, скорее для того, чтобы мы не начали паниковать, но они не учли тот факт, что человек, не знающий ничего, паникует в два раза сильнее знающего. Хотя я старался не показывать свое волнение, страх и панику, понимая, что если сейчас дам слабину, то вряд ли выберусь отсюда целым и невредимым. Лишь когда мы сидели в автобусе, встревоженные, на грани нервного срыва, нам рассказали истинный мотив эвакуации. Этим мотивом оказался ураган. Сильнейший ураган надвигался на город, грозя сокрушить все на своем пути, не пожалев никого. Так и случилось. Как позже я узнал, этому урагану дали название «Катрина», присвоив ему пятую категорию по шкале ураганов Саффира-Симпсона. Но это случилось позже, а сейчас же я сидел в автобусе и направлялся в непонятном мне направление, подальше от надвигающейся смерти. Из-за огромного количества таких же обычных людей, как и мы, образовались огромные пробки у заправочных станций и продуктовых пунктов. В одном из таких пунктов я и встретил ее. Она была совсем миниатюрной, хрупкой и такой нежной. Ее большие карие глаза сразу же пленили меня, стоило мне заглянуть в них. Я себе тогда и представить не мог, что эта девчушка в нежно-розовом сарафанчике, заплаканная и прижимающая к груди плюшевого зайчика, перевернет весь мой мир, даже нет, не так, уничтожит его и создаст новый, где главной деталью этого мира будет она сама. Да, понимаю, звучит странно, но и для меня было странно тогда видеть ее такую красивую, но до ужаса испуганную, затерявшуюся в толпе паникующих и ничего не замечающих людей. Скажу честно, я бы тоже не заметил ее, прошел бы мимо и ничего этого не случилось бы, но, как говорится, у судьбы свои планы на нас и она уж точно не спрашивает хотим мы того или этого, или не хотим. Вот и со мной так получилось. Я стоял в огромной толпе, ожидая своей очереди, чтобы купить небольшие припасы еды, как вдруг почувствовал на своей руке маленькие нежные ручки и ее слезы, которые она каждые пять секунд стирала со своего покрасневшего, но все такого же красивого лица. — Вы не видели мою маму? — дрожащим голосом, который я буду помнить до конца своих дней, спросила она. Она подробно описала мне внешность женщины, но, к моему глубочайшему сожалению, я ее не видел и никогда в жизни не встречал. И когда я озвучил это вслух, она еще больше расплакалась и прижалась к моей руке своей холодной влажной щекой. На нас озирались люди, но мне было все равно на них. Весь мой мир сузился до одного крошечного человечка, что доверчиво льстился ко мне. И тогда я понял, что это дар судьбы, ведь она подошла именно ко мне, хотя могла выбрать кого-то другого из сотни человек. Могла, но не сделала, отдав свое предпочтение мне, высокому грузному мужчине, лицо которого было искажено гримасой надвигающейся паники и злости. Она не побоялась и потом, ведь она была у меня храброй. Моей маленькой храброй Лиззи. — И что вы сделали потом? — спросил я, когда мужчина замолчал, прикрыв глаза. — А что мне оставалось делать? Не мог же я оставить ее здесь. На месте, которое через считанные часы будет затоплено. Я забрал ее с собой. Сначала я хотел найти ее мать, но даже представить себе не мог, как буду делать это. Эта женщина могла быть где угодно, но я точно был уверен, что здесь ее не было. Возможно, она осталась в городе, отдав своего ребенка кому-то, ради спасения конечно, а сама потом погибла. Я не могу точно вам сказать, да и лгать не хочу. И в тот момент меня начали одолевать сомнения, за которые я до сих пор себя ненавижу, я не знал как правильно мне поступить, не знал будет ли правильно забрать ее отсюда. Я был напуган, но мне хватило лишь одного взгляда в ее пленительные карие омуты и я решил для себя, что заберу ее отсюда любой ценой. — Я не знаю где твоя мама, но я правда очень хочу помочь тебе, — я присел на корточки напротив нее, но все равно был выше на пол головы, — Ты поедешь со мной? — С вами? — переспросила она меня. В первый и в последний раз я видел в ее глазах недоверие и страх передо мной. Я понимал ее состояние и готов был принять отрицательный ответ, но как же я был удивлен, когда моя Лиззи, шмыгнув свои милым курносым носиком, посмотрела на меня с улыбкой, хотя слезы продолжали крупными каплями катиться по ее бледным щекам, и обняла с такой нежностью и благодарностью, что я, скажу честно, помню по сей день. Мы тогда, быстро купив все нужное, отправились в ожидающий меня автобус и сели. Я сидел у окна на одноместном сидении, она у меня на коленках и все так же продолжала держать мою огромную руку, по сравнению с ее, в своих крошечных ладошках, боясь отпустить. Да я и не был против, даже больше, мне было чертовски приятно, настолько, что я не замечал странные взгляды пассажиров и водителя, отвечая на их вопросы лишь короткими фразами, тем самым давая понять, что я не намерен говорить что-то связанное с моей Лиззи. Она была моя, только моя. Так мы провели большую часть пути до Техаса. Почему Техас? Как нам объяснил водитель автобуса, это было самое подходящее место на данный момент. Хотя мне было все равно куда, главное чтобы там было безопасно для нее. Для нас. Мы сидели молча, держась за руки. Я не спешил лезть к ней со своими расспросами, но прекрасно понимал, что когда-нибудь это сделать придется. Но не пришлось, она сама все рассказала. О своей семье и как жила до этого времени. Как оказалось, моя Лиззи жила со своей матерью в Новом Орлеане. Женщина воспитывала ее одна и старалась ей дать все, что сможет, но было тяжело. И все вроде бы было относительно хорошо, это конечно же образно, пока сегодня не случилось это. Про отца я спрашивать не стал, прекрасно понимая, что она сама вряд ли что-то может знать о этом человеке. Так мы и познакомились. И сейчас, сидя с вами в этой гостиной, я боюсь представить что бы было, если бы я тогда прошел мимо нее. — А сколько ей было лет на момент вашего знакомства? — поинтересовался я, делая в своем блокноте пометки. — Около десяти лет. Но я могу сказать точно, что для своих лет она была очень умна и понятлива. И так было до конца, взрослея она почти не менялась, если только внешне, но внутри она все так же оставалось той маленькой десятилетней девочкой с большими карими глазами, каштановыми длинными волосами и милой улыбкой… Вскоре мы добрались до Техаса, где остановились в убогой гостинице, но на тот момент выбирать, знаете ли, не приходилось. Мы спали в одном номере по пять человек, настолько было трудно с номерами, ведь мы были не единственными, было еще много таких же эвакуируемых, которым пока некуда податься. Благо, мне было куда. Но вот появилась новая проблема, для перелета мне требовались документы на Лиззи, которые, как оказалось потом, были в ее зайчике. Игрушка имела потайной карман, куда и были спрятаны все нужные документы и небольшой листок. Как потом понял эта была записка, которую я помню наизусть до сих пор. «Я не знаю кто вы — мисс или сэр — но я вам благодарна за то, что вы не оставили мою дочь. Понимаете, средств у нас очень мало, переезды мы бы не потянули. И тогда я решила отправить ее одну с автобусом таких же беглецов. Если вы читаете это, значит вы все же не оставили мою малютку на произвол судьбы, и забрали с собой. Как вы уже поняли, я положила документы в игрушку. И все что остается, это попросить вас не бросать ее, а позаботиться о ней. Она просто чудо у меня и я вас уверяю, проблем с ней не будет. Спасибо.С уважением, Долорес Смит.»
Тот листок был в разводах, из-за чего мне было трудно прочесть то малое количество предложений, что было написано. Видимо, женщина плакала, когда писала, и я ее понимаю. Она отрывала от своего сердца своего ребенка, отправляя ее одну неизвестно куда с чужими людьми, не зная что будет с ней там. Это тяжело и не дай бог кому-то это пережить. — Что стало с ее мамой? — про блокнот я уже совсем забыл, как и про то, что очень торопился. — Она погибла, — с грустью сказал он, — но об этом я узнал только тогда, когда прибыл домой. А пока на тот момент мне было известно, что 29 августа 2005 года Новый Орлеан затопило. Его большая часть была погружена под воду. Конечно и другие города пострадали, но сильнейший урон понес именно этот город. Рассказывать об этом, как и о письме, я Лиззи не стал, посчитав нужным уберечь ее от этой информации. И считаю, что правильно сделал. Хоть она и была у меня умницей, но такого бы не выдержала, а я теперь был ответственен за нее и никак не мог допустить, чтобы с ней что-то случилось. Вскоре, когда аэропорта снова заработали, мы смогли выбраться отсюда. Правда возникали трудности с моей Лиззи, ее нигде не хотели пропускать, но, как говорится, деньги решают все, и в этом я убедился лично. Мне пришлось почти везде платить приличную сумму, показывая при этом документы девочки и то самое письмо. Не хотя, но нам все же разрешили поднять на борт. Потерпев еще немного, мы прибыли в Бостон, где я родился и вырос. Ступив на родную землю, я стал улыбаться, понимая, что я смог выжить, я выбрался, но вот счастья моего не разделяла Лиззи. Она была хмура и смотрела на всех с опаской и нескрываемым не доверием. Только когда мы приехали ко мне домой, она чуть ожила, интересуясь всем новым для нее. Небольшой двухэтажный домик заинтересовал ее, она впервые за все это время стала улыбаться, но в себя она пришла только через год. Этот год для нас был очень непростым, даже можно сказать тяжелым, но мы справились. Да, не спорю, было очень трудно, особенно, когда Лиззи узнала о смерти матери, но и это прошло, оставив лишь воспоминания. — Ты точно этого хочешь? — спросил я однажды, сидя в ее комнате на мягкой кровати, где лежала моя маленькая Лиззи. — Конечно! — как же мне нравилось, когда она меня целовала. На душе сразу легко и хорошо становилось, не передать словами. Так и получилось, что в скором времени я оформил все необходимые документы и Элизабет Браун стала моей законной дочерью, взяв мою фамилию. Я не мог нарадоваться тому, что я наконец-то не один. Что у меня теперь есть любимая дочь, за которую я любого убью, если только посмеют ее обидеть или хоть тронуть пальцем. Когда ей исполнилось тринадцать, как и у всех подростков, у Лиззи начался переходный возраст. Она стала врать, прогуливать уроки, а на уме у юной особы появились одни мальчики. Почему-то данная вещь начинала меня злить, а когда я видел ее в компании какого-нибудь прыщавого мальчика, на уме которого вовсе была не дружба, я приходил в ярость, сам не понимая почему. Было странно замечать такое за собой, очень странно, но я старался сильно не зацикливаться на этом, говоря себе, что во мне просто проснулась отцовская любовь и так должно быть. Но начались ссоры, непонимания и домашние аресты, которые временами она игнорировала. А однажды она вовсе разбила мне сердце, сказав ужасные слова, за которые потом долго просила прощение и чувствовала себя виноватой передо мной, но я на нее не обижался, ведь это была моя милая Лиззи, которую я любил, как потом оказалось не совсем отцовской любовью. Случилось это в конце октября 2008 года. В школе у Лиззи намечался какой-то праздник, как тогда она сказала мне, это была дискотека в честь Хеллоуина. И я ничего против не имел, чтобы она сходила и повеселилась там со своими сверстниками, но когда я увидел ее наряд, в котором она собирался туда пойти: непозволительно короткая юбка, обтягивающая ее попку, топик, что ели-ели скрывал от любопытных и похотливых взглядов ее только начавшие расти груди, и макияж - яркий, неаккуратный, словно моя дочь была одной из тех, ко принадлежал самой древней профессии. Я, мягко сказать, был в шоке и не понимал, откуда все эти вещи могли взяться в гардеробе Лиззи. Такого разврата я никогда бы не купил своей девочке. И конечно же, как и любой другой отец, любящий и заботящийся о своем чаде, сказал, чтобы она немедленно пошла и переоделась. Но как обычно начались отговорки, мольба, а потом и гнев. — Ты мне никто! Ты не имеешь права запрещать мне что-то! — крикнула она это, после чего скрылась за дверью своей комнаты. Как я уже говорил, мне было больно слышать это, но обижался я недолго, и когда Лиззи пришла ко мне с извинениями, я был не в обиде на нее, понимая, что это она сказала не со зла. А еще я понимаю, что вас интересует вовсе не история о ее переходном возрасте, а о моей любви к ней. Что ж, я не осуждаю вас, ведь любому другому на вашем месте тоже была бы интересна эта часть истории. И поверьте, я вам расскажу все, утаивать ничего не буду, ведь мне нечего скрывать. На тот момент ей было четырнадцать, мне тридцать девять. Между нами разница в двадцать пять лет и я это осознавал, ведь это было не два года, не четыре и уж тем более не пять. Я был старше нее на четверть века, но когда видел ее с мальчиками, меня начинала бить дрожь. Да, я прекрасно понимал всю плачевность создавшейся ситуации, но чего я только не делал: переубеждал себя, пытаясь донести до своего мозга, что я ее отец и только поэтому люблю, затем стал противен себе, когда убеждения не сработали, был гнев, отвращение и боль - ничего не помогало.Тогда я решил стараться не обращать внимание на это, прикрываясь отцовской ревностью, и убеждая себя в том, что я не педофил. И вроде бы все хорошо получалось, я стал забывать о этом, мог спокойно смотреть на Лиззи, гулять с ней и смотреть фильмы. Но когда я увидел ее в объятиях какого-то парня на пороге собственного дома, который был старше моей девочки на пару лет, а может и больше, все возведенные мною стены рухнули, словно карточный домик от легко порыва ветра, а их поцелую выбил почву из-под моих ног, я забыл обо всем на свете, все мои убеждения перестали работать, а мысль, что она моя дочь и я не должен так поступать, была отодвинута куда-то назад, оставив только одно желание - спрятать свое сокровище и никому не отдавать. Почти так и сделал, я помню как выскочил из дома, затолкал туда свою Лиззи, а ему набил его смазливую рожу. Больше я его не видел. Но с того дня у меня начались проблемы, нет, не с Лиззи, а самим собой. — Вы не пробовали отправить ее в какой-нибудь закрытый пансионат? — чай совсем остыл, но я не обращал на это внимания, слушая мужчину. — Что вы, конечно же думал, но на тот момент я уже осознал свою истинную любовь к ней и отпускать куда-либо свою девочку не намерен был. Я даже старался ее избегать, стал меньше проводить времени в ее компании, но сделал только хуже себе и, к слову, ей тоже. Лиззи стала странно смотреть на меня, и мне порой казалось, что девочка моя знает причины моего странного поведения, ведь она была не глупа, а я все дальше уходил в себя, мечтая каждую ночь только о ней и ни о ком больше. Презирал ли я себя? Безусловно. Ненавидел? Еще как. Но сил сопротивляться этому чувству становилось все меньше и меньше. — А были ли у вас женщины? — спросил я, немного подавшись вперед. — Были, но на месте каждой я представлял ее. Даже ее именем называл их, из-за чего они оскорблялись и уходили, никогда больше не появляясь в моей жизни. Ей исполнилось пятнадцать. Она стала совсем красавицей, фигура стала более женственной, моя маленькая Лиззи стала взрослеть. От чего мне становилось еще хуже, ведь я понимал, что еще совсем чуть-чуть и она уйдет к другому мужчине, будет любить его больше чем меня, станет его женой и у них появятся дети, а я останусь один. Буду старым и никому не нужным. Но и заставить себя перестать ее любить я не мог. Она стала моим кошмаром наяву. Я ее любил и желал, как никого и никогда. Каждую ночь я во сне шептал ее имя, мечтая оказаться рядом с ней, но каждый раз просыпался в холодном поту один в своей комнате с горечью и отвращением на душе. Да, вы вправе меня осуждать, но поверьте, я давно начал это делать и от этого никому не стало легче, да и любить ее меньше я не стал, даже наоборот, с каждым днем эта любовь становилась все сильней. — Считаете ли вы себя педофилом? — Нет, не считаю, — он посмотрел на меня с удивлением, будто я сейчас сказал что-то такое невообразимое или сверхъестественное. — А вы читали произведение Владимира Набокова «Лолита»? — Наслышан о нем, — я был удивлен, что он начал говорить именно об этой книге русского писателя, которую я никогда не читал, но знал о чем она. — А мне стало интересно, и я недавно прочел его, — он замолчал, я прекрасно понимал, что ему тяжело дается вспоминать все это, поэтому не торопил, а терпеливо ждал, когда мужчина продолжит. — Вы знаете кто такие нимфетки? — Если я не ошибаюсь, это девочки-подростки, которые знают, что они чертовски притягательны для мужчин, — он согласно кивнул, а я шокировано на него посмотрел и спросил то, что только что стукнуло мне в голову. — Вы хотите сказать, Джон, что Лиззи была нимфеткой? — И да, и нет. Я не могу точно сказать, ведь сам до конца не разобрался в этом. Но она была прекрасна для своего возраста, чертовски прекрасна. И однажды я больше не смог сопротивляться этому. Ей уже давно минуло за шестнадцать лет. Мы были вместе шесть лет, шесть долгих лет. Я не мог в это поверить, но она выросла на моих глазах. И все так же продолжала звать меня «папочка», когда в тайне я любил ее совсем не как дочь. А однажды я узнал о том, чего так сильно боялся последние два года — у нее появился парень. Хороший, воспитанный мальчик из благополучной семьи, но каким бы идеальным он не был, я возненавидел его, глубоко в душе завидуя, что он может обнимать ее открыто на людях, целовать ее в мягкие и нежные губы, и, возможно, не только целовать. С каждым днем я убеждался все больше и больше в том, что у них все хорошо, что они счастливы. Я стал ощущать одиночество, что когда-то разбавила Лиззи. Я был один, без жены, детей, так уж вышло, и вдруг в моей жизни появилась она, моя девочка, я научился жить заново, иначе, но вот она начала отдаляется от меня и я снова становился одиноким и ненужным. Удостоверился я в этом, когда наступило лето. Когда у моей Лиззи начались летние каникулы, я предложил съездить на пикник, но она выбрала его, отказав мне. На тот момент я не придумал ничего лучше, как напиться, тем самым заглушив всю боль и отчаяние, позабыв о всех проблемах и моей Лиззи, но даже в таком состояние я помнил о ней, а ее образ, словно живой, находился напротив меня. Ее фантом ругал меня, спрашивал зачем я напился и молил, чтобы я этого больше не делал, а я отгонял это ведение от себя, снова пригубляя янтарную жидкость из бутылки. Как я отключился, не помню, хоть убейте, но проснулся я уже у себя в комнате на кровати, а рядом со мной лежала она. Сначала я не поверил в это, греша на выпивку и оставшийся в организме алкоголь, но, к моему глубочайшему удивлению, Лиззи была реальна. Мы лежали в гробовой тишине и смотрели друг на друга, не нарушая ту атмосферу, что образовалась вокруг нас. В тот момент я был самым счастливым мужчиной на земле, но моему счастью суждено было длиться недолго. — Ты меня любишь? — тихо, почти одними губами прошептала моя девочка. — Люблю. — Не как дочь? — я же говорил вам, что она была умна и догадлива, такой и осталась до конца. — Не как. Я ждал, что она сейчас соскочит с кровати и убежит, а лучше если ударит, но она продолжала лежать и смотреть на меня. Я никогда не забуду этот день, как и 29 августа, но об этом чуть позже. Мы просто лежали и смотрели друг другу в глаза, но она нарушила эту идиллию первой, приблизившись ко мне и поцеловав своими нежными губами мои. Они были прекрасны и незабываемы, как и она сама. Но, скажу вам честно, я этого не ожидал, хотя после поцелуя словно расцвел и помолодел. Но опять же, как бы не был прекрасен и желаем этот долгожданный поцелуй, мысль о неправильности мигала в моем воспаленном мозгу, давая сигнал остановиться пока не поздно и просто уйти, собрав все силы в кулак. — Что ты делаешь, Лиззи? — спросил я, отстранив Лиззи и прикрыв глаза, боясь увидеть в ее взгляде презрение или что-нибудь подобное. — Целую тебя, — даже находясь с закрытыми глазами, я чувствовал как она улыбалась. — Нас разделяют двадцать пять лет, — обреченно выдохнул я и посмотрел на нее, мечтая, чтобы она вновь меня поцеловала. — Ну и что? Мне все равно. Хоть тридцать, сорок. Я люблю тебя и мне это неважно. Это было то, что я так давно мечтал услышать. И я услышал. Я долго сопротивлялся, пытаясь убедить, что она еще совсем юная, что найдет себе гораздо лучше, чем я. Смешно? Безусловно, ведь я отговаривал ее от того, о чем в тайне желал. Но она была упряма и долго стояла на своем. Я сдался, она выиграла. Я до сих пор ощущаю ее нежные поцелуи на своем теле, ее гладкую кожу. Она была открыта со мной и не боялась, в то время как я боялся причинить ей хоть мельчайшую крупицу боли. Я помню то утро, словно это было сегодня. Ее стройное тело, выгибающееся вперед от моих прикосновений и просящее большего, ее руки на моей спине, поцарапанной ее же ногтями в кровь, но я не чувствовал боли, погружаясь с головой в ее омуты полные любви и нежности, я смотрел ей в глаза и утопал в них. Честно, я пытался сопротивляться этому, но не мог. Ее губы блуждающие по моему лицу, а руки по спине, сводили с ума, заставляя позабыть о последних крупицах самообладания. А когда я вошел в нее, она не закричала, лишь немного сморщившись. Моя Лиззи терпела боль только, чтобы ее не увидел я. Мой маленький нежный цветочек распускался в моих руках, радуя глаз. Она металась подо мной, кричала мое имя, в то время как я шептал ее ей на ушко, обдавая его своим горячим дыханием. Я был счастлив снаружи, но убит внутри. Я сам себя убил, сам во всем виноват и за это отвечать только мне. Так мы провели весь день, день наполненный любвью и нежностью, страданиями и угрызениями. — Ты не жалеешь? — мы сидели на кухне, она была в моей футболке, что доходила ей почти до колен, а я в джинсах, и казалось мне на тот момент, что так и должно быть. Но, боже, как же я ошибался. — О чем мне жалеть? Вот именно, не о чем. Я думал так будет всегда, я надеялся, но все это закончилось, не успев начаться. — Что было потом? — тихо прошептал я, смотря на то, как сильный с виду мужчина плачет, прижимая к своей груди плюшевого зайца, изрядно потрепанного временем. — Он забрал ее у меня. Забрал. Ненавижу его. Ненавижу! Джон все никак не мог прийти в себя и мне снова стало страшно за него. Он сидел в кресле, зажимая свою голову руками и шептал слова проклятия не понятно кому, но вдруг он сел ровно и посмотрел на меня. Мне было жутко смотреть в его темные омуты, но я продолжал сидеть на месте, желая услышать эту историю до конца. — Это случилось 29 августа рано утром. Она торопилась в школу, а я путался у нее под ногами, выпрашивая поцелуй. Знал бы я тогда, что это произойдет, я бы не пустил ее в эту проклятую школу, оставив дома. Она была бы сейчас со мной и было бы все хорошо. Но она ушла и больше никогда не возвращалась. Ближе к обеду я узнал, что она так и не дошла до школы. Не далеко от этого чертова места ее сбил грузовик. Он переехал мою малютку, раздробив все ее кости и расплющив органы. В тот день я словно умер вместе с ней. Понимаете, я потерял свой стимул жизни, я снова остался один. Многие люди пришли на похороны, они говорили что-то мне, поддерживали, но я их не слышал, мечтая оказаться с моей девочкой, обнять ее и никогда не отпускать. Но сначала я хотел наказать того ублюдка, что посмел такое с ней сделать. Я уже представлял как буду убивать эту тварь — медленно и мучительно, но эта гнида опередила меня, скончавшись от инфаркта. Но знаете что самое удивительное и обидное в этой истории, Марк? — Что? — совсем тихо спросил я. — Она умерла в тот день, в который и должна была, только с опозданием на шесть лет. — О чем вы? — Шесть лет назад 29 августа 2005 года Новый Орлеан был затоплен, погибли почти все кто там находился, включая и ее мать. Моя Лиззи должна была быть там с ней, а я ее спас. Но, как и у судьбы, у старухи с косой тоже есть планы, в которые она нас не просвещает.***
Повисло молчание. Я сидел и ничего не мог сказать ему, поддержать, утешить, но нужно ли было ему это? Я был уверен, что нет. Он не ждал от меня ничего, это было видно, даже сейчас, после того, как он все рассказал, Джон не выгонял меня, продолжая сидеть на своем месте и смотреть ничего невыражающим взглядом на стену. Было неловко и жутко, но я молчал. — Вот и подошла моя история к концу. Судить вам кто я: педофил или просто мужчина, которому довелось полюбить сильной и неугасаемой любовью. Моя история окончена, больше сказать нечего. На этом моменте, дорогой читатель, мы распрощались с ним. Я вышел из его дома на улицу, прохладный ветерок тут же заставил меня поезжиться, а листки моего блокнота, что находился у меня в руках, зашелестели, переворачиваясь. Да, я все записал и нужно было бы идти в издательство, вручая работу начальству, но я медлил, решаясь. С одной стороны был карьерный рост, который мне обещал начальник если раздобуду нужную ему информацию, хрен знает откуда им узнаную, а с другой — Джон Браун со своей душераздирающей историей. Я сомневался, медлил, но что-то во мне словно щелкнуло и я порвал все свои записи, положив их в карман, дабы дома сжечь в камине. Вы удивлены? А я нет, я уверен, что поступил правильно. Я был в этом уверен, как и в том, что Джон не был совратителем малолетних детей. Осуждаете меня? Ваше право, ведь так устроен человек, и чтобы я сейчас вам не сказал, это будет проигнорировано и выставлено против меня. Так что, пожалуй, я промолчу, сказав напоследок вот что: Сегодня — 29 августа 2012 года, ровно год со смерти Лиззи. И именно сегодня Джон решается раскрыть свою историю, без страха передавая ее мне, а сам заканчивает это историю, ставя в конце жирную точку. Да, именно жирную, и именно точку, ведь на утро, 30 августа, его найдут повешенным в своем доме. В его руках будет зажата старая игрушка — кролик, а губы застынут в подобии улыбки. И после того, как я это узнаю, я буду уверен, что Джон Браун наконец-то обрел покой на небесах со своей маленькой Лиззи, Элизабет Браун, и пойму, что ошибся только в одном — ему не хватило сил жить дальше. Но пока я этого не знаю, и все что остается мне сделать, это попрощаться с вами, дорогой читатель, пойти домой к своей семье и сказать им насколько сильно я их люблю.