Личное дело

Старые часы отстучали восемь. Куникида откинулся на стуле, потянулся и тут же встретился взглядом с висящим на стене портретом Фукузавы. — Шея затекла, — пожаловался Куникида директору. Тот ему, конечно, не ответил. Но Куникиде показалось, что Фукузава его понимает. В конце концов, первый директор детективного агентства провёл в этом самом кресле куда больше времени, чем его преемник. Раздался грохот, потом Куникида услышал нарочито спокойный голос Ёсано: — Всё хорошо. Книги упали. В последнее время Ёсано была сама не своя — роняла книги, документы и инструменты, улыбалась неловко и говорила всегда с нажимом, будто боролась с чем-то. В каждом её движении, взгляде читалась тревога, почти тоска. «Всё в порядке», — уверяла она Куникиду и других членов агентства, когда они пытались узнать, в чём дело. И почему-то все ей верили, кроме него, конечно. Куникиде, правда, показалось, что у Дазая есть соображения на этот счёт, но он не спешил ими поделиться, а Ёсано явно не собиралась сдаваться и бросать упорное «всё хорошо». Рампо бы удалось её расколоть, но он должен был вернуться из отпуска только через две недели, и Куникиде не хотелось его тревожить раньше времени. После этого тяжёлого года, полного мыслей о прошлом, сожалений и понимания, что ничего уже не вернуть, — директора не вернуть, — они все заслужили немного покоя. Портрет Фукузавы тем временем призывал Куникиду к активным действиям. «Она твоя сотрудница, — говорил портрет. — Твой боевой товарищ, в конце концов. И если ты уверен, что она что-то скрывает, то должен выяснить правду». «Возможно, это личное дело, — возразил Куникида мысленно. — Она могла поссориться с женихом, например». Пример был неудачный. Портрет Фукузавы разве что у виска не покрутил, крайне удивлённый таким предположением. Куникиде тоже не понравилась эта идея. Было что-то неприятное в мысли о том, что у Ёсано может быть жених. Они ещё немного поспорили с портретом, как часто делали это за последний год — Куникида ужасно уставал от наставлений Фукузавы и от внутренней борьбы тоже. Наконец, он убедил себя в том, что нужно присмотреть за Ёсано, и вышел в общий кабинет. Когда он вошёл в помещение, Ёсано разрывала в клочья какой-то документ. Она с яростью дёргала и комкала несчастную бумажку, и ссыпала остатки в урну. Больше в кабинете никого не было. Куникида откашлялся, чтобы привлечь внимание Ёсано. Она развернулась, посмотрела на него виновато и натянуто улыбнулась: — Решила немного задержаться... А ты почему домой не идёшь? Спросила без особого интереса и тут же взяла со стола следующий документ, чтобы и его уничтожить. — Портрет не пускает, — признался Куникида. Ёсано кивнула так, будто хорошо поняла, о чём он говорит. Но её опять заботило нечто далёкое и Куникиде неизвестное. Это раздражало. Он ещё несколько минут понаблюдал за тем, как она рвёт бумаги. Было очевидно, что расспросы тут не помогут. С Ёсано что-то творилось, и она не хотела втягивать в личные проблемы членов агентства. Куникида мог её понять — он бы тоже так поступил. Впрочем, это не помешало ему вернуться в кабинет, дождаться там, когда Ёсано устанет уничтожать макулатуру, и последовать за ней так, чтобы она не заметила. Куникида мысленно пообещал, что если Ёсано поедет домой, он не пойдет за ней, смирится и оставит это дело. Он почти расстроился, когда она свернула в тот проулок, по которому — как Куникида знал благодаря своей новой должности — каждый день ходила на работу. Но тут Ёсано не пошла к станции, как полагалось, а направилась в довольно грязный закоулок — один из тех, в которых решала дела портовая мафия. Куникида не любил такие места. А Ёсано довольно уверенно прошла между серыми домами и остановилась около куцей двери с непримечательной вывеской. «У господина Тахо», — успел прочитать Куникида, прежде чем Ёсано зашла в забегаловку. Ему пришлось спрятаться за мусорный контейнер — воняло нестерпимо, но Куникида решил, что это того стоит, и смирился, — потому что других, удобных для шпионажа мест здесь не было. Часы подсказали Куникиде, что Ёсано сидела в баре двадцать минут. За это время Куникида перестал ощущать запахи и, кажется, разучился дышать. Более того — он умудрился вляпаться локтём во что-то зелёное и теперь от всей души надеялся, что это был просто просроченный йогурт, а не чья-то сопля. Однако эти жертвы были не напрасны. Куникида понял это, когда увидел, с кем Ёсано выходит из бара. Рядом с ней шла, вся как обычно перебинтованная, закутанная в чёрное, сестра Акутагавы. «Кажется, Гин», — вспомнил Куникида. Преследовать их было довольно сложно. Гин то и дело озиралась, да и рассеянность Ёсано куда-то пропала. Её явно нервировало присутствие Гин, необходимость идти рядом с ней, поэтому Ёсано вся подобралась, как кошка готовая к прыжку. Она нервничала, и Куникида хорошо это видел. Так они дошли до склада, который находился неподалёку. Куникида сразу понял, что это гнилое место — поблизости не видно было людей, даже собаки и кошки куда-то исчезли. До него донеслось: — Случай довольно тяжёлый. Это Гин сказала, прежде чем ещё раз оглядеться и, постучавшись, нырнуть внутрь склада. Она утащила за собой Ёсано, властно схватив её за руку. Куникида почувствовал, как накатывает злоба — этот собственнический, подчёркивающий безнадёжное положение Ёсано жест был ужасен. Он притаился в удачно разросшихся кустах и пристально вглядывался в дверь склада. «Гин явно привела Ёсано для того, чтобы та кого-то вылечила, — рассуждал Куникида, очищая рубашку и брюки от налипших колючек. — И раз Ёсано с ней пошла, раз это всё не в новинку для неё, значит, у них на неё что-то серьёзное... что?» Дверь склада открылась, показалась макушка Гин, а потом Куникида заметил паренька из мафии, которого он до этого частенько видел рядом с ней. «Как его там? Тачихара?» — переспросил у невидимого, стоящего за его плечом Фукузавы Куникида, но тот только покачал головой. Мафиози улыбались друг другу совсем не по-злодейски. Они смеялись над чем-то громко и неприлично, так будто не выполняли важное задание, а потом Тачихара притянул Гин поближе и поцеловал. Куникида отвернулся, от таких откровенных выражений чувств ему всегда становилось неуютно. Его идеальная девушка никогда не позволит обнимать себя так страстно посреди улицы, пусть даже пустынной. Когда Куникида снова посмотрел на дверь, Гин и Тачихара куда-то исчезли. Он поразмыслил, оценил обстановку и решил, что стоит проникнуть на склад. Там, конечно, могли быть другие члены мафии, но Куникиду это не останавливало. Его слишком беспокоило положение Ёсано и то, что её заставляют лечить убийц и воров. Дверь склада, конечно, была закрыта. Это убедило Куникиду в том, что внутри, вероятно, только Ёсано. С третьей попытки он взломал окно и влез внутрь. Его догадки были верны: Ёсано и правда была одна. Она колдовала над каким-то мужиком с крайне неприятной физиономией. Куникида порадовался тому, что Ёсано была одета. Их она всегда лечила в одном белье — говорила, что не хочет пачкать одежду. И действительно на её кофте Куникида заметил кровавые следы. У Ёсано была пугающая и прекрасная способность, он думал об этом со дня их знакомства, но никогда не признавался в том, насколько его завораживало умение Ёсано преодолевать смерть с помощью почти полного погружения в неё. Куникида засмотрелся на пролёгшие на её лбу морщинки, на тяжело вздымающуюся грудь — Ёсано устала, и он больше всего на свете хотел помочь ей, — и если бы не его хвалёная реакция, не успел бы кинуться наперерез тонкому неприятному мужчине, который появился с противоположной стороны. Видно, взломал другое окно. Незнакомец собирался ударить ножом Ёсано или, возможно, того неприятного типа, который лежал на столе. До него Куникиде не было никакого дела, но рисковать Ёсано он не мог. Завязалась драка. Незнакомец несколько раз ударил Куникиду по челюсти, явно пытаясь её выбить, в ответ Куникида сломал ему нос. Он не мог посмотреть на Ёсано всё то время, пока в него летели удары, на которые нужно было отвечать, но слышал, как тяжело она вздыхает, как пытается что-то сказать ему. Куникида всадил незнакомцу нож под рёбра — один раз, потом второй, и наконец посмотрел на Ёсано. Она тяжело вздохнула. — Я знаю, что меня здесь быть не должно, — уверил её Куникида, переводя дыхание. Потом он прислушался к незнакомцу — скорее всего, тот был мёртв, — и обтёр любимый нож о его одежду. Ёсано хотела сказать что-то, может быть, объяснить происходящее, но тут за дверью послышались шаги. Куникида быстро шагнул к Ёсано, вложил в её руку нож. Она кивнула, подтверждая, что хорошо поняла его. Ёсано была очень бледной и смотрела на него с грустью. Куникида знал — она сожалеет о случившемся. Он успел спрятаться за большим деревянным ящиком и от туда наблюдал, как на склад зашли Гин и Тачихара, довольные как коты. Заметив труп, они переглянулись. Радость на их лицах сменилась глубокой обеспокоенностью. — Напал на тебя? — спросила у Ёсано Гин и, не дожидаясь ответа, кивнула. — Хорошо, что ты взяла с собой этот нож, он удобный, хотя Рю... Акутагаве бы это не понравилось. Ничего из этого. Ёсано развела руками: — Ну, признаться, мне привычнее доводить пациентов до точки вот этим лезвием. — Где-то я его видел, — протянул Тачихара и, забрав у Ёсано нож, повертел его в руках. Гин тем временем осматривала труп. — Он из группы «А», — сказала она. Куникида пожалел, что с тех пор, как стал директором детективного агентства, мало интересовался делами мафии. Он знал, что новым боссом после непродолжительных споров избрали Озаки. Потом, как доносили ему, начался раскол. Оказалось, что в низших эшелонах многие не готовы смириться с тем, что их боссом будет женщина... Но Куникида не вникал во всё это так, как следовало бы. Ему хватало проблем агентства. А теперь закономерно оказалось, что беды мафии имеют значение и для него. «Вы могли бы предупредить меня об этом», — заметил Куникида, но Фукузава куда-то скрылся, не соизволив ответить. Тачихара кивнул Гин: — Всё это внесём в доклад. Придётся и про нашу отлучку написать. Гин скривилась: — Премии лишат. Это очень насмешило Куникиду, и он прикусил ладонь, чтобы не фыркнуть. Следующие полчаса Тачихара и Гин обсуждали план действий — далеко не самый блестящий. Потом они, наконец, проводили Ёсано до того сомнительного бара и, по её настоятельной просьбе, исчезли. Всё это время Куникида аккуратно шёл за ними. Он знал, что выглядит не лучшим образом — на одежде засохли капли крови, правая брючина всё ещё была в колючках, а пятно на рубашке не желало исчезать, и Куникида надеялся, что прохожие не примут его за опасного бездомного и не сдадут в полицию. К счастью, в этом городе люди частенько не заботились о ближних. Он подошёл к Ёсано, когда от бара их отделяло приличное расстояние. — Поедем ко мне, — сказал Куникида. Вообще-то это было предложение, но прозвучало оно как приказ. Куникида почувствовал, что краснеет, и поспешно отвернулся. Ёсано то ли действительно ничего не заметила, то ли пожалела его. Спорить она не стала, отозвалась: — Поедем. Незаметно протянула ему нож. Куникида спрятал оружие. «Ещё один», — апатично подумал он, и было в этих вязких мыслях об убийстве, о лежавшем на полу склада незнакомце что-то на редкость отвратительное. На Ёсано Куникида старался не смотреть. Она молчала, но он чувствовал её взгляд. Возможно, Ёсано тоже размышляла о его поступке. На самом деле Куникида не хотел об этом знать.

***

Ёсано сидела на высоком стуле, подперев подбородок ладонью, и наблюдала за тем, как Куникида жарил бифштексы. — У тебя так легко всё это выходит, — улыбнулась она, и Куникида почувствовал, что в комнате потеплело. Ёсано говорила искренне. Он видел, что она с любопытством осматривает кухню. Спросил: — Нравится? Ёсано кивнула: — Всегда подозревала, что ты живёшь в месте вроде этого. — А поподробнее? — поинтересовался Куникида, раскладывая бифштексы по тарелкам и доставая из холодильника сыр. — Всё так аккуратно расставлено, приправы подписаны, — она указала на полку. — Стены приятного жёлтого цвета... Мне ещё нужно взглянуть на спальню, но кухня прям в твоём стиле. — Спасибо. Ешь. Он пододвинул к ней тарелку. Ёсано принялась за еду, и Куникида последовал её примеру. Некоторое время они молчали, потом Ёсано широко улыбнулась: — Куникида, это прекрасно! Кажется, я никогда не пробовала ничего вкуснее. — Ты преувеличиваешь, — пробормотал смущённый Куникида и встал, чтобы подать чай. — Нет-нет! — настаивала она. — Я совершенно серьёзно. Ты точно никогда не был поваром? Куникида поставил на стол чашки с крепким чёрным чаем. — Нет. Я был учителем математики... и дети сводили меня с ума. Ёсано сделала глоток: — И чай у тебя что надо, — подмигнула ему. — Как? Не могли отличить гиперболу от параболы? Куникида махнул рукой: — Ну и это тоже. Они... узнали, что я эспер, и донимали меня глупыми просьбами, — признался он, помедлив. — Как они узнали? Ёсано больше не улыбалась, смотрела на него внимательно, ждала ответа. Куникида не любил вспоминать об этом, но не мог отказать ей. — Одной из учениц стало плохо. У неё была астма, а ингалятор остался дома. Я помог ей, как умею. — И всё закончилось хорошо? — Да. Но после этого моя жизнь превратилась в кошмар. Никто не хотел заниматься математикой, зато все задавали мне глупые вопросы и думали, что я должен решать их незначительные проблемы. Ёсано понимающе кивнула и отпила из чашки. Куникида смотрел на неё и боролся со взявшимся из ниоткуда желанием взять её за руку. — Ты очень хороший, Куникида, — наконец произнесла она. — Спасибо тебе. И сама крепко сжала его руку. Они посидели так немного, а потом Куникида осмелел и провёл по её ладони большим пальцем — от верха к низу. Нужно было расспросить Ёсано, узнать обо всём, начать действовать. А он только сидел и гладил её пальцы, чувствовал, как по венам разливается тепло, и не хотел разрушать мгновение. — Мне нужно всё объяснить, — наконец сказала она и отняла руку. — У них моя... подруга. Уже почти две недели. Я пыталась выяснить, где именно, но не смогла, а Рампо... я не хотела его тревожить. — Понимаю. Ёсано допила чай, и Куникида встал, чтобы наполнить её чашку. — Мне нравится, что Рампо сейчас совсем не думает о делах, — добавила Ёсано. — Конечно, когда он звонит, то всё время жалуется на племянников и сестру, но это скорее по привычке. Если бы ему было плохо у них, он бы давно вернулся. Куникида тоже так думал. Признаться, до того, как Рампо не отпросился в Токио на месяц, Куникида вообще не подозревал, что у его друга и подчинённого есть сестра и трое племянников. Но это действительно было так и, судя по нескольким отправленным смс, Рампо хорошо освоился с ролью дяди. — Хорошо, что ты ничего не сказала Рампо. Он смотрел, как Ёсано пьёт чай — отхлёбывает понемногу и легонько стучит указательным пальцем по поверхности чашки. Хотелось обнадёжить её, пообещать, что всё будет отлично, и ей больше не придётся лечить мафиози. Конечно, нужно было расспросить её — узнать, как они связались с ней в первый раз, уточнить, видела ли она свою подругу и давно ли... Но потревожить её было бы преступлением. Куникида решил, что выяснит всё необходимое завтра. — Когда ты снова к ним пойдёшь? — поинтересовался он, понимая, что этого вопроса избежать нельзя. Ёсано сразу напряглась, отставила чашку: — Не знаю. К сожалению, мне не выдали график... но они редко зовут меня несколько дней подряд, так что, думаю, сутки или двое у нас есть. Куникида кивнул: — Тогда завтра всё и решим. А сейчас мы оба устали, — невольно отвернувшись, добавил. — Я лягу на диване, а ты спи на кровати. Мысль о том, что Ёсано будет спать в одной комнате с ним, почему-то смущала. Откровенно говоря, Ёсано вообще была первой женщиной, перешагнувшей порог его квартиры. Куникида понял это только сейчас и покраснел. Разозлившись на себя, он довольно недружелюбно буркнул: — Иди первой в душ. Можешь взять полотенце в комоде. Ёсано подошла к нему: — Всё в порядке? Может быть, мне лучше поехать домой? — Нормально всё, оставайся. Просто мне нужно помыть посуду, — ответил Куникида первое, что пришло в голову, и очень обрадовался, когда Ёсано ушла с кухни. Он убрал со стола, натёр тарелки и чашки. Куникиду мучил едва уловимый цветочный запах духов Ёсано, хотя раньше он не замечал за собой подобной чувствительности. «У меня слишком давно никого не было», — мрачно подумал Куникида, пытаясь вспомнить, когда в последний раз проводил время с женщиной. Потом отмахнулся от этих мыслей и обозвал себя последними словами. Нужно было сосредоточиться на помощи Ёсано, собрать побольше информации, понять, где находится её подруга, освободить эту девушку... Успокоившись, он, наконец, прошёл в комнату. Ёсано сидела на кровати, накрыв ноги покрывалом. На ней была его чёрная футболка. — Прости, — виновато улыбнулась она, заметив взгляд Куникиды. — Нужно было спросить у тебя... — Ничего страшного, — ответил он. И чуть было не добавил: «Тебе идёт». В его футболке Ёсано казалась очень хрупкой. Куникиде хотелось сказать ей об этом, но он не знал как. Он взял вещи, чтобы пойти в душ, и перед выходом из комнаты собрался с силами и мыслями: — Какой у тебя рост? Куникида надеялся, что Ёсано поймёт его намёк, но она только удивлённо моргнула: — Сто шестьдесят шесть сантиметров... а что? — Я выше, — ответил Куникида и, осознав, что ляпнул глупость, поспешил скрыться в душе. Когда он вернулся в спальню, Ёсано лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок. Куникида достал простынь, начал расстилать её. Ёсано повернулась на бок и теперь внимательно наблюдала за ним. Она всё ещё была удивительно красивой и хрупкой, всё ещё странно волновала Куникиду, и он старался не смотреть на неё. — Я очень благодарна тебе, — сказала она. — Но мне не нравится, что ты ввязался во всё это. Куникида прокашлялся. Сил на разговоры у него не было, он думал о завтрашнем дне, о своих нездоровых — или чересчур здоровых — реакциях и отчаянно хотел спать. — Я... это мой долг как директора агентства, — произнёс он, наконец, и потушил свет. Ёсано не торопилась с ответом, и Куникида пожалел, что не видит её лицо. Он лёг, закрыл глаза и только потом услышал: — Фукузава гордился бы тобой. «Нет, — мысленно возразил Куникида. — Директор не стал бы убивать того несчастного, пусть у него и были не самые чистые намерения. И ещё он бы не стал врать тебе и... испытывать что-то подобное тоже. Он хорошенько бы отчитал меня, если бы был здесь. Почему его нет?» Куникида собирался пожелать Ёсано спокойной ночи, но уснул раньше, чем успел произнести вслух эти два слова. Его мучили тягостные сны, в которых Фукузава выходил из портрета и осуждающе качал головой, попрекая Куникиду, потом директор рассыпался, и Ёсано плакала, потому что не могла воскресить его. «Я всё исправлю», — обещал Куникида во сне, но ему никто не верил. Ёсано смеялась, и Гин с Тачихарой страстно целовались у него на кухне.

***

Куникида проснулся от легкого прикосновения к щеке. — Вставай, — позвала Ёсано. — пора завтракать. На ней по-прежнему была его футболка, но сверху Ёсано надела фартук. — Доброе утро, — пробормотал Куникида и пошёл за ней на кухню. Там, к счастью, не было никаких следов Гин и Тачихары, зато на столе Куникиду ждал завтрак. — Мм... тамагояки, давно не ел. Спасибо. Ёсано рассмеялась: — Ты сначала попробуй, а потом благодари. Вдруг я тебя отравлю. Куникида покачал головой: — Не верю, что ты на это способна. Они завтракали, обмениваясь шутками и болтая так непринуждённо, будто каждый день начинали вместе, будто не было ничего особенного в том, что Ёсано сидела перед ним в одной футболке — его же, эта мысль не давала Куникиде покоя — и рассказывала, какой вкусный у него кофе. — Тамагояки очень хорош, — улыбнулся Куникида, собрав с тарелки последние крошки. — Я рада. Обычно на завтрак я обхожусь бутербродом, так что это был почти эксперимент, — Ёсано развела руками. — А теперь я помою посуду. Куникида нахмурился: — Ну, уж нет. Посуду в моей квартире мою только я. Ёсано толкнула его локтем: — Какой серьёзный. Они договорились, что вечером разработают план, и больше не затрагивали эту тему. Куникида ещё несколько раз поблагодарил Ёсано за завтрак. Потом отмыл тарелки и с сожалением обнаружил, что она успела переодеться и положить его футболку в корзину с грязным бельём. Ёсано поехала в офис, а Куникида отправился в город, нужно было решить несколько важных дел, связанных с продлением лицензии агентства. Он пробыл у юристов весь день и невольно улыбнулся, когда в шесть часов получил сообщение: «Ничего не поменялось? Выезжаю к тебе?». Куникида в ответ отправил ёмкое «да» и резко вдавил в пол педаль газа.

***

Он успел приготовить пасту, прежде чем услышал привычный гудок. Ёсано принесла бутылку вина и шоколадные конфеты. — Под них лучше думается, — объяснила она. Они довольно быстро расправились с пастой и, прихватив толком не распитую бутылку вина, пошли в комнату. — Там удобнее сидеть, — заметила Ёсано. Она ела шоколадные конфеты, запивала их вином и снова думала о чём-то своём. Куникиде не нравилось то, что она снова стала такой — отстранённой и напряжённой. Он пересилил смущение и дотронулся до её руки: — Может, ты посвятишь меня в подробности? Как они на тебя вышли? Ёсано вздрогнула: — Да, конечно... Прости. Это случилось десять-двенадцать дней назад. Помнится, Рампо только уехал, и на следующий день мне позвонили. Это был Акутагава. Я опешила, но он сказал, что Камико у них, и дал ей трубку. Это действительно... был её голос, потом Гин пару раз показывала мне видео. Я сразу узнала Камико. Куникида кивнул. — В тот день мы в первый раз встретились с Гин и Тачихарой. Они сказали, что не стоит втягивать в это дело кого-то из агентства, если я не хочу, чтобы с Камико что-то случилось... Да и мне не хотелось развязывать новую войну. Она замолчала, явно думая о том, как дорого они заплатили за прошлый конфликт. Куникида хотел сказать, что тогда всё было иначе — агентство и мафию столкнул сумасшедший Достоевский, но промолчал. Спросил о другом: — Их разрывают междоусобицы, верно? — Да. Озаки — хороший руководитель. Так говорит Гин, по крайней мере, но образовалось несколько групп недовольных, они всё никак не утихомирятся, собирают всякий сброд, выводят из строя бойцов. — Она взглянула на его полный бокал. — Ты совсем не пьёшь. — Забыл. Сейчас, — Куникида выпил вино несколькими глотками, голова сразу закружилась, пришли из ниоткуда не прошенные, липкие мысли. Куникида приказал себе успокоиться и не смотреть на ноги Ёсано, которые так хорошо выглядели в чёрных капроновых колготках. Он прокашлялся и поинтересовался: — Что было на тех видео? — Камико просила о помощи и говорила, что с ней обходятся довольно сносно. Её держат в каком-то подвале, но весьма сложно понять, где именно. — Подвал? — переспросил Куникида. Вообще-то у него было несколько идей на этот счёт. У Фукузавы в папках хранилось довольно много информации о местах, в которых мафиози предпочитали решать вопросы «такого плана». — Да. Есть зацепки? — Возможно. Фукузава оставил хороший архив. Ёсано выпила ещё и решительно посмотрела на него: — Нужно вытащить Камико как можно скорее. — Да, конечно... Она перебила Куникиду: — Послушай, я... Камико не просто подруга. Куникида нервно сглотнул и, почувствовав, как кровь прихлынула к щекам, переспросил изменившимся голосом: — Не просто подруга? Ёсано кивнула, потом внимательно посмотрела на него и рассмеялась: — Ой, нет. Ты не так понял. Я не лесбиянка. Дело в другом. Теперь всё запуталось ещё сильнее, но Куникида чувствовал, что именно тут и кроется истинная причина беспокойства Ёсано. Он осушил свой бокал до половины и приготовился слушать. — Я очень виновата перед Камико. Слушай, — она повернулась к нему, — ты когда-нибудь задумывался, как я поняла, что обладаю особыми способностями? — Да, — признался Куникида. Он даже просматривал её личное дело, но среди бумаг, собранных Фукузавой, не было ничего на этот счёт. Ёсано Акико была дипломированным врачом и, наверное, такое объяснение казалось их директору исчерпывающим. — Мне тогда только исполнилось двадцать, — начала свой рассказ Ёсано. — Я училась на медицинском, и Камико была моей одногруппницей. Мы дружили одно время, а потом я узнала, что... что мой парень встречается и с ней тоже. Ёсано хмыкнула и достала из коробки большую шоколадную конфету. Куникида следил за каждым её движением и пытался предугадать финал истории. — Я ужасно разозлилась. Камико знала о наших с Макото отношениях, но для неё это ничего не значило. Более того, когда правда вышла наружу, она начала изводить меня. Не знаю, за что она мне мстила, но я где-то год терпела не только насмешки, но и вещи похуже. С каждым днём я всё больше злилась на Камико, и как-то раз... как-то раз, когда мы пересеклись в тихом закоулке, и она стала обзывать меня... Она замолчала, собираясь с мыслями. Взяла ещё одну конфету из коробки и вертела её в руках, будто забыла, что собиралась съесть её. — Я набросилась на Камико. Не помню, чем била её, но, — Ёсано тяжело вздохнула, — на правой щеке у неё остался шрам, довольно уродливый. Я была так зла тогда, больше чем когда-либо в своей жизни, она почти умерла у меня на руках, но тут что-то проснулось во мне, и это была сила. Знаешь, Куникида, — она грустно улыбнулась ему. — Камико истекала кровью, и это как-то активировало мои способности. Я поняла, что именно сейчас могу её вылечить, трудно объяснить такое. Он знал, о чём говорит Ёсано. Самое пугающее в их способностях — это то, что никто не знает, откуда они берутся, почему пришли. — Она так смотрела на меня, когда открыла глаза, — продолжила Ёсано. — Не знаю, что больше испугало её — моя ярость или чудесное исцеление. Она пообещала, что никому ничего не расскажет, и я до сих пор благодарна ей за это. Но... моей вины это не отменяет, и то, что сейчас она снова в опасности из-за меня. — Послушай, — Куникида погладил её по плечу. — Ты ведь спасла её, верно? Значит, виновата только наполовину. Судя по всему, она и сама далеко не святая. — Это не отменяет... — начала Ёсано и замолчала, встретившись взглядом с Куникидой. — Я обязана вытащить её. — Мы справимся с этим, — пообещал Куникида. И Ёсано, кажется, ему поверила, хотя сам он не мог полностью положиться на свои слова, на себя. Куникида закрыл глаза, чтобы Ёсано ничего не поняла, и услышал её вкрадчивый голос: — Если, по-твоему, я не совсем виновата, то ты тем более должен простить себя. Куникида помотал головой и посмотрел на неё. Ёсано была близко, касалась его плечом, от неё по-прежнему приятно пахло какими-то цветами. Куникиде хотелось обнять её или хотя бы снова обрядить в свою футболку. Вместо этого он признался: — Я должен был спасти его. — Мы все... Куникида перебил попытавшуюся возразить Ёсано: — Нет. Именно я, потому что он видел во мне преемника. Но... это всё не моё. Я никогда не хотел руководить, — признался. — Я не понимаю, почему он выбрал меня. — Не только он. Мы все тебя выбрали. Помнишь, что сказал Дазай, когда вскрыли завещание директора? Куникида нахмурился, как он мог забыть такое. «Самое мудрое решение наш директор принял перед смертью», — произнес тогда Дазай, а потом все, кто был в комнате, по очереди подтвердили, что хотят работать под началом Куникиды, хотят идти за ним. Это было ужасно. — Мало ли что ляпнул Дазай, — фыркнул Куникида. — На прошлой неделе он сказал Люси, что по-настоящему она станет членом агентства, только когда придумает, как ему эффектно уйти из жизни. Ёсано покачала головой: — Дазай любит шутить, но тогда он был серьёзен. «Да он же ничего обо мне не знает!» — чуть не закричал Куникида, но вовремя остановился. Ёсано тем временем обхватила его лицо ладонями. Это выбило Куникиду из колеи. Он затаил дыхание, не зная, как реагировать. — Я верю в тебя, — сказала она. — Ты переживаешь из-за тех людей, которых тебе пришлось убить, из-за того, что Достоевский погиб от твоей руки, но другого выхода не было. Ты стал директором в тяжёлое время, и если бы не ты, то неизвестно... чтобы с нами стало. Он почувствовал, как выступают на глазах ненужные, глупые слёзы, и аккуратно высвободился из её рук. Прошёл в ванную и там долго смотрелся в зеркало, пытаясь отогнать мучительные воспоминания. Куникида помнил, как Достоевский за секунду до выстрела громко рассмеялся: «Ты не сможешь! Ты слишком хорош для этого!». За Куникидой стояла истекающая кровью Озаки, демон ожидал её приказаний. Куникида знал, что может отступить и позволить Озаки всё закончить, уничтожить этого безумца, который лишил жизни и Фукузаву, и Мори. Он не жалел босса мафии, но кто угодно был лучше сошедшего с ума эспера, решившего стереть с лица земли всех подобных себе. Перед глазами мелькнул чёрный гроб, который совсем недавно опустили в могилу, и Куникида нажал на курок. Ему запомнилось бледное лицо Достоевского — широко распахнутые глаза, подрагивающие губы. «Да ты тоже прогнил, приятель», — выдохнул он перед смертью и попытался улыбнуться. Жуткое зрелище. Озаки молча пожала Куникиде руку. Они обменялись взглядами, и Куникида тогда понял, что всё изменилось. Одним выстрелом он разорвал связь с прошлым, и казалось, его товарищи — Рампо, Ёсано, Ацуши смотрели на него иначе. Куникида почувствовал тогда, что уже не сможет встать рядом с ними. Дазай улыбнулся — омерзительно понимающе, — и Куникида поспешил отвести взгляд. Ему будто приговор подписали. — Можно? — Ёсано, не дожидаясь разрешения, подошла к нему и, встав на носочки, погладила Куникиду по голове кончиками пальцев, точно пыталась прогнать окружившие его дурные воспоминания. Это был очень нежный, очень лёгкий жест. Куникида склонил голову, чтобы ей было удобно, и замер. Она перебирала руками его волосы, сплетала их в косичку, потом гладила его за ушами, точно Куникида был большим котом. Они простояли так довольно долго, а потом она убрала руку и произнесла тихое «спасибо». Куникида сам вытащил из комода футболку и протянул её Ёсано. — Я принесла свою, — возразила она. Он не стал настаивать, но когда Ёсано вышла из душа, на ней всё-таки была та самая чёрная футболка. А потом она снова заснула на его кровати, и к Куникиде пришло странное, не полагающееся ему спокойствие.

***

Они вызвали Ёсано через три дня. К тому времени Куникида обследовал почти все подвалы из тех, что были известны Фукузаве. Он не позволил Ёсано участвовать в вылазках: «Они могут заметить тебя, и тогда твоя подруга точно пострадает. К тому же такие вещи лучше делать в одиночку». Зато она ждала его дома, и Куникида тайно желал, чтобы неизвестная ему Камико не находилась подольше. «Я ужасный человек», — корил он себя, радуясь тому, что Ёсано не умеет читать мысли. Очередной склад, на котором Ёсано спасала подбитого в перестрелке бойца, находился поблизости от одного из трёх не обследованных подвалов. «Пообещай, что если найдёшь Камико, то подашь сигнал», — попросила шёпотом Ёсано, на несколько секунд заглянув к нему в кабинет. На работе они почти не общались. Портрет Фукузавы что-то подозревал и грозил Куникиде пальцем. Тот даже подумывал совсем снять его со стенки.

***

Вход в подвал был замаскирован. Куникида отогнул ветки, снова влез в гадкую колючую траву и пробился к небольшому окошку. На первый взгляд казалось, что оно заколочено наглухо, но это было далеко не так. Куникида увидел зазор между досками, потом просунул руку и легко отогнул одну из них, потом убрал другую. Окном явно пользовались довольно часто. Куникида заглянул внутрь. Он ожидал, что увидит составленные друг на друга ящики с оружием, или прикованную к батарее, измученную девушку, и изрядно удивился, когда не нашёл там ни того, ни другого. Точнее — девушка в подвале всё-таки была, но не прикованная, а сидящая за столом и сжимающая в руках планшет. Куникида пригляделся и заметил, что у противоположной стороны стояла невозмутимая Хигучи. — Скоро нужно будет сделать ещё одно фото, — произнесла она, смерив незнакомку неодобрительным взглядом. — Если честно, меня не покидает ощущение, что скоро Ёсано обо всём догадается. Девушка громко рассмеялась: — Она слишком тупа для этого. Куникида сжал кулаки и заставил себя остаться у окошка. Желание спуститься в подвал и переломать гадкой Камико — а это точно была она, Куникида разглядел уродливый шрам, пересекающий правую щёку девушки — кости слишком сильно. Он аккуратно сделал фото и отправил его Ёсано. В ответ пришло выразительное: «??!!». «Ты ничего им не должна», — написал Куникида. Подумав, добавил: «Нужно поговорить с Озаки. Или хочешь встретиться с давней подругой?». Судя по молчанию Ёсано, видеть Камико она не желала. Куникида поставил доски на место и бесшумно покинул свой пост. Они встретились с Ёсано через пятнадцать минут. — В этот раз ранили Гин, — сказала она. — И ты её вылечила, несмотря на то, что они тебя обманывали, — вздохнул Куникида. По правде говоря, он гордился Ёсано. Пусть она и корила себя за прошлое, пусть оступилась один раз, это не имело значения. Ёсано была доброй и справедливой, порой Куникиде казалось, что директор просто не сумел понять её до конца, иначе бы оставил Ёсано своё кресло. И так было бы лучше для всех. Тем временем Ёсано кивнула и, садясь в его машину, спросила: — Так просто и заявимся к Озаки? Куникида пожал плечами: — Ну не дожидаться же нам именных приглашений.

***

Пусть он почти не следил за делами мафии, где находится их новая штаб-квартира, знал хорошо. Стоило Куникиде выйти из машины, как к его горлу приставили нож. То же самое произошло с Ёсано. Он ободряюще улыбнулся ей и ловко вывернулся из рук нападавшего. Тот явно был новичком. Куникида обернулся, чтобы помочь Ёсано, но она уже избавилась от своего «сопровождающего». — Кто это у нас? — из-за стены пистолетов вышел Чуя. Куникида скривился, его всегда подташнивало от этого элегантного мафиози, вечно затянутого в кожу, пахнущего резкими и очень дорогими духами. Но нужно было поговорить с этим пижоном, и Куникида сделал над собой усилие: — Нам надо к Озаки. Чуя покачал головой: — Не думаю, что она захочет встретиться с вами. Ладно ещё с миледи, — Чуя шутливо поклонился Ёсано, и Куникида подумал, что сейчас убьёт этого идиота. — Но ты ей совсем не нравишься. — Переживу. Но к Озаки ты всё равно нас проведёшь, если не хочешь развязать новую войну, конечно. Чуя театрально приподнял бровь: — Угрожаешь что ли? Никаких манер, и как тебя вообще выбрали директором... — Чуя, — раздался будто из неоткуда хриплый голос Акутагавы. — Госпожа Озаки хочет видеть их. Пропусти. Чуя смерил подошедшего к ним Акутагаву взглядом, полным неприязни, и жестом велел своим шавкам опустить оружие. Их провели в дом. Куникида ожидал увидеть нечто зловещее. По его мнению, к стенам должны были быть приколочены несчастные, разочаровавшие босса. В действительности их украшали картины модернистов. По витой лестнице они поднялись наверх. Впереди шёл Чуя, сзади — Акутагава. Куникида слышал, как он что-то еле слышно шепнул Ёсано, и как она ответила — также быстро и тихо. «Наверное, насчёт Гин», — подумал Куникида. Акутагаву он понимал куда лучше Чуи и даже немного сочувствовал ему. Чуя толкнул дубовую дверь: — А вот и наши гости. Озаки сидела за столом. На ней было бледно-голубое кимоно, в руках она держала веер в тон. Казалось, ничто её не волнует, но Куникида осознавал, что это впечатление было обманчивым. Они поздоровались друг с другом и расселись по креслам. Чуя распорядился насчёт чая. — Вы обманули Ёсано, — начал Куникида с главного. Озаки кивнула: — Да. Нам были необходимы её способности, — посмотрела на Ёсано. — Вы нам очень помогли. Те люди, которых вы лечили, имели значение для организации. Ёсано цокнула: — О, правда? Ну, тогда мне стоит порадоваться. Озаки развела руками с идеальным маникюром: — Эта Камико сама вызвалась. Как мы могли ей отказать? Ёсано недобро ухмыльнулась: — Я не люблю, когда меня используют. Озаки наклонилась к ней: — Чего вы хотите? Ёсано сощурилась: — Вышвырните Камико из организации. — Только выгнать? — Озаки явно была удивлена. — Я думала, вы попросите о суровом наказании. Я и сама не в восторге от этой девочки, так что вполне могла бы попросить заняться ей... ну, хотя бы Акутагаву. Тот кивнул и тут же закашлялся. Куникида засмотрелся на красные капли, обезобразившие белый платок. — Я хочу именно этого, — подтвердила Ёсано. — Никакого насилия. Озаки хмыкнула: — Знаете, мне всегда казалось, что вы бы нам очень пригодились. — Это комплимент? — Ёсано откинула волосы назад, впилась взглядом в лицо Озаки. — Скорее — предложение. — Вы сделаете то, о чём попросила Ёсано? — уточнил Куникида. Она кивнула: — Конечно. Потом отпила чай и заметила: — Передержали. Это портит вкус, — внимательно посмотрела на чашку, точно обращалась только к ней. — Правильно выдержанный чай — самый лучший. Чуя и Акутагава переглянулись. Куникида и Ёсано поднялись с кресел. — Проводите госпожу Ёсано, — попросила Озаки. Куникида остался наедине с преемницей Мори. Он смотрел на неё и пытался понять, правильно ли поступил, представлял, чтобы сказал Фукузава на его месте, чтобы ему ответил прошлый босс мафии. Возможно, Озаки думала о том же. Она протянула Куникиде руку: — Это было необходимо. Ради мира в Йокогаме. Куникида покачал головой: — Не смейте больше использовать моих людей. В следующий раз я не буду таким разумным. Поразмыслив, он всё-таки пожал руку Озаки. Она неожиданно искренне улыбнулась ему: — Я не хочу ссориться с вами, Куникида. Когда-нибудь, но не сейчас... Признаться, вы очень впечатлили меня... тогда, и я хорошо понимаю, что Ёсано нашла в вас. Куникида поправил очки, чтобы не выдать охватившее его смущение. — Прощайте. И прежде чем дверь закрылась, Куникида успел услышать добродушный смех Озаки.

***

Куникида подвёз Ёсано до дома, всё время думая о том, под каким предлогом можно было бы позвать её к себе. Ничего дельного в голову не приходило. Они почти не разговаривали. Йокогама отвлекала Куникиду слепящими вывесками. В голове всё ещё звучали слова Озаки. «И я хорошо понимаю, что Ёсано нашла в вас». Какая глупость. Ёсано считала его другом и, кажется, хорошим начальником. Да он и сам не мог с точностью определить, что именно чувствует к ней. Правда, как только Ёсано вышла из машины, поблагодарив его, Куникида вдруг понял, что никогда ещё не был так одинок. Собственная квартира показалась ему пустой. Он надел на ночь ту футболку, в которой спала Ёсано, и, обозвав себя мерзким фетишистом, долго ворочался на кровати, сохранившей её запах. В конце концов, он перешёл на диван и там забылся тревожным, изматывающим сном.

***

Дни летели мимо него. Вернулся из отпуска ворчащий, но довольный Рампо, Люси распутала своё первое дело. Куникида замечал всё это, хвалил, когда нужно, наставлял, ругал порой, привычно раздражался по пустякам и молчал, если дело было серьёзным. Портрет Фукузавы то и дело качал головой, будто пытался подсказать ему что-то. Куникида даже хотел как-то раз напиться с Дазаем, но в последний момент передумал. Ничего хорошего из этого всё равно бы не вышло. В очередную пустую субботу он приготовил сёмгу с рисом. «Пересолил немного», — машинально отметил Куникида, проглотив кусочек рыбы с гарниром. Любимая сёмга его совсем не радовала. И генеральная уборка, которую он провёл вчера — тоже. Он думал о Ёсано, о том, что упустил безвозвратно, и чувствовал себя идиотом. Куникиде хотелось вернуться на пару недель назад и снова увидеть Ёсано у себя дома, приготовить для неё что-нибудь, послушать её мнение о модной дораме и вообще обо всём, о чём она хотела бы рассказать. У Ёсано был чудесный голос. Она вся была удивительной, и Куникида уже не мог с точностью сказать, когда именно понял это — три недели назад, несколько месяцев, может, год? Раньше у него был список, и он отгораживался им как щитом, убеждал себя в том, что встреча с идеальной женщиной впереди и был почти счастлив, потому что совсем не знал жизни. Не знал Ёсано. Или не признавался себе в том, что хочет узнать. От всего этого болела голова, а по телу то и дело прокатывались волны возбуждения, из-за которых Куникида испытывал жгучий стыд. — Я так с ума сойду, — признался он Фукузаве и, сходив в душ, написал Ёсано. «Я могу приехать к тебе?» — спросил Куникида. «Нет», — ответила Ёсано, и Куникида тяжело вздохнул. Хотел кинуть телефон в кружку с кофе, но тот снова завибрировал: «Лучше я к тебе, а то у меня грязно». Куникида рассмеялся и от избытка чувств погладил смартфон: «Что приготовить?» «Не парься», — написала Ёсано. Через час она переступила порог его квартиры. Отдала ему бутылку вина и шоколадный торт. Куникида отнёс пакет на кухню, Ёсано тем временем прошла в комнату. Сердце у Куникиды подпрыгивало, билось отчаянно и рвалось наружу, руки тряслись. Он всё думал о том, поняла ли Ёсано, почему он её позвал, и ненавидел собственную ненужную, несовременную робость. Она зашла на кухню. Сегодня на Ёсано была алая блузка и одна из её любимых чёрных юбок. Она как-то рассказала Куникиде, что обожает этот предмет гардероба, поэтому их у неё больше десяти штук. Куникида достал бокалы, стал протирать их. Ёсано вдруг улыбнулась тепло-тепло и попросила мягко: — Оставь пока. И встав на цыпочки, попыталась коснуться губ Куникиды. В итоге она поцеловала его в подбородок и, смутившись, отстранилась. Куникида вернул ей поцелуй. Он целовал её щёки, лоб, подбородок. Он осмелел, наконец, и коснулся её губ. Почувствовал, как легко Ёсано отвечает ему, тронул её язык своим. Он очень давно не целовался так долго, с такой нежностью. Кажется, в тот первый и последний раз ему было шестнадцать, и он был совсем другим человеком. Куникида взял её на руки, потому что она была лёгкой как пушинка, потому что ему давно хотелось прижать её к себе крепко-крепко и не отпускать, не думать о тех других, которые могли быть, которые, конечно, были. Он опустил её на кровать и стал неторопливо ласкать. Покусывал алые губы, поддавался её поцелуям. Она приподнялась и стала стягивать с себя блузку, но Куникида остановил её. Сам расстегнул пуговки — одну за другой. Потом со второй попытки справился с застёжкой лифчика и вместе с ним кинул в угол кровати свою футболку. — А я помню её, — улыбнулась Ёсано, и Куникида посчитал своим долгом зацеловать эту улыбку, сохранить её в памяти. Он лизнул её шею, отчего Ёсано слегка дёрнулась, но, кажется, ей было приятно. А потом спустился ниже — к груди. И долго ласкал её соски языком, осмелев, прикусывал, и тут же зализывал, дул, чувствуя, что Ёсано дрожит от удовольствия, шепчет что-то неразборчиво. Куникида стянул с неё юбку и колготки, не удержавшись, проложил дорожку из поцелуев от щиколотки к внутренней стороне бедра. Встал на колени, пальцами нащупал клитор, коснулся его языком и, почувствовал, что Ёсано подаётся вперёд, отзывается на каждое его движение. Он стал выводить языком бессмысленные узоры, наслаждаясь этим чувством, незнакомым, захватывающим, Ёсано была такой вкусной и обхватывала его ногами, и, кажется, даже пыталась за волосы дёрнуть. Шептала: — Ах, что ты... Ах... И Куникида с ума сходил от её голоса и той жадности, с которой она цеплялась за него. Он отстранился и ввёл в неё два пальца, потёр клитор ещё немного. Ему нравилось смотреть на неё такую возбуждённую, стремящуюся к нему, призывно вскидывающую бёдра. Но трусы уже давно сдавливали член слишком сильно, и Куникида поспешно спустил их вместе с брюками. Не удержался и, вытащив пальцы, облизал их, отчего Ёсано, внимательно наблюдавшая за ним, покраснела ещё больше. Он видел капельки пота на её лбу и знал, что сам весь горит, что они теперь едины, слиты почти неразрывно. Осталось совсем немного, чтобы и это «почти» исчезло. Он посмотрел на возбуждённый член и вдруг с ужасом осознал, что чертовски давно не покупал презервативы. Ёсано поняла его без слов. Подсказала: — В юбке. Быстрее. Давай я. И Куникида нашёл в кармане её юбки блестящий пакетик, послушно протянул ей. Пальцы дрожали от возбуждения, и казалось, Ёсано целую вечность доставала презерватив из упаковки. Он смотрел, как Ёсано оттянула крайнюю плоть, полностью оголив головку. Потом легко сжала конец презерватива и раскатала его по члену. Куникида не выдержал и коснулся её губ. Ёсано рассмеялась: — Не мешай. Ещё раз провела по презервативу, раскатывая его до конца. Улыбнувшись Куникиде, опустилась на кровать, призывно развела ноги в стороны. Она ничего не стеснялась, она вся принадлежала ему, и в это было до невероятности сложно поверить. Куникида снова почувствовал себя хозяином положения, обхватил член рукой, поводил головкой меж разведенных ног, распаляя Ёсано и себя, чувствуя, что ещё немного и не выдержит, сорвётся. Вошёл в неё — сначала медленно, давая Ёсано привыкнуть. Затем набрал темп, подстроился под неё. И внимательно наблюдая за выражением лица Ёсано, погрузился глубже. Он видел, что ей нравится это, ловил каждый вздох. Кровь стучала в ушах, и в последнюю секунду он почувствовал, что она сжимается вокруг него, и стало так узко, так хорошо. Он выкрикнул что-то, наверное, её имя. — Акико, Акико... Как же это было сладко, его трясло, он ловил воздух губами, и не было ничего в этом мире, кроме её тела — дающего и призывающего. Он прислонился к кровати, не в силах успокоиться да и, не желая этого. Потом — спустя прекрасную, принадлежащую только им вечность — с сожалением вышел из неё, прилёг рядом, стал целовать её пальцы, такие нежные. — Как хорошо, что ты пришла. Не удержался и ещё раз лизнул её сосок. Ёсано рассмеялась, прижалась к нему крепко-крепко: — Ты... если бы ты не написал, я бы всё равно пришла. Он верил ей, целовал снова и чувствовал, что впервые за долгое время делает что-то правильное. — У меня ещё три презерватива в юбке, — подмигнула ему Ёсано. — А то мне неохота выходить из дома. — Вот уж не подумал бы, что ты закупаешься презервативами, когда едешь в гости. Ёсано шутливо толкнула его: — Ну, а что если кто-то не подготовился толком. — Какая ты... — начал было Куникида, но тут Ёсано скользнула вниз, стянула презерватив, и, бросив его в угол комнаты, приникла губами к члену Куникиды.

***

В понедельник утром Ёсано сидела напротив Куникиды в его футболке и беспечно улыбалась, отхлёбывая кофе из большой кружки. «И всё-таки ты счастливчик», — сказал, появившийся из ниоткуда Фукузава, и Куникида мысленно кивнул ему. Он надеялся, что директор не подглядывал за ними с того света все выходные, а только сейчас спустился на кухню, чтобы немного полюбоваться Ёсано. — Доппо, — обратилась к нему Ёсано. — У тебя очень красивое имя, ты знаешь? И на кого ты так смотришь? Куникида улыбнулся: — Спасибо, — и поспешил признаться. — В этой футболке ты... ты чудесная. Она рассмеялась: — А без неё — так себе? Куникида закашлялся и, чтобы скрыть свою неловкость, поцеловал её в шею. Ему казалось, что он вечность готов провести, целуя Ёсано, так сладко от неё пахло, такой нежной она была на ощупь. — Я частенько говорю с нашим директором. Признаться, это он посоветовал мне проследить за тобой тогда. Ёсано посмотрела на него с беспокойством: — Это, конечно, хорошо, потому что иначе бы я никогда не попробовала такую вкусную карбонару и бифштексы, и... — Она встретилась с ним взглядом и сменила тон: — Ладно, просто пообещай мне, что не будешь сильно... усердствовать. Лучше поговори со мной, хорошо? — Хорошо. И на этот раз Куникида не сомневался в том, что сумеет сдержать обещание.