Скучал?

Заляпанный кровью демон бредет через море трупов, увязая в нем по колено. Идти с каждой минутой становится все сложнее и сложнее. Тошнотворный запах гнили бьет в нос и режет глаза, заставляя их слезиться. Светло-желтое солнце холодно, как луна. Огромным круглым блином оно стоит в небе, совершенно не грея и почти не светя. Черно-бордовое море мертвечины разливается далеко-далеко, резко обрубаясь горизонтом, переходя в серое небо. Демон поднимает голову наверх, сощуриваясь от неприятного света. В носу свербит, как будто хочется чихнуть. Чуть оборачиваясь, он хрипло смеется, бросая через плечо грубое: «Скучал?» Гинтоки резко открывает глаза, парализованный только что виденной картиной. Казалось, страшилки про войну давным давно должны были кануть в лету, но после встречи с Уцуро они вернулись. Что-то изменилось. Они стали другими. Страшно не от обстановки, не от непобедимых врагов, не за гибнущих товарищей. Пугает демон, от лица которого видятся сны. Он одновременно и Гинтоки, и нет. Какой-то другой, непонятный. Пугающий. Саката проводит рукой по лицу, стирая холодный липкий пот вместе с воспоминаниями об этом сне. Чушь. О чем бы он ни был, это просто дурацкий сон. Распахивая со скрипом полураздолбанную деревянную дверь, он выходит под свет другого, утреннего солнца. Прикрывая глаза рукой, смотрит наверх, в ясное голубое небо. Акихабара шумит, живя своей бурной жизнью. — Скучал? Гинтоки вздрагивает, медленно оборачиваясь. За его спиной стоит Зура, воодушевленно размахивая пакетами с какими-то снеками. -…я тут нашел прекрасный магазинчик, там сегодня распродажи в овощном отделе… — Главджоишиши увлеченно рассказывает о своих утренних приключениях, не обращая внимания на то, слушает ли его собеседник. А он не слушает. Не в силах выпутаться из тянущего ощущения после сна, Гинтоки сквозь мутную пленку перед глазами смотрит на Кацуру. Тряхнув головой, он делает шаг вперед, хватая парня за руку, и затаскивая в старую хибару из которой только что вышел. Зура озадаченно хмурится, отступает к стене, прислоняясь к ней спиною. Захлопнув дверь, Гинтоки подходит ближе, поднимает руку, упираясь в стену недалеко от лица Кацуры. Наклоняет голову, прижимаясь лбом к его плечу. — Гинтоки? — Зура отпускает пакеты, которые с грохотом падают на пол, весело рассыпаясь по нему яблоками, и осторожно кладет руки на грудь сереброволосому. — Всё в порядке? Тот невнятно мычит в ответ, поворачивая голову проводит носом по шее Котаро, заставляя того вздрогнуть в ответ. — Хочу тебя. Прямо сейчас. Кацура умиротворенно сопит, положив голову на грудь любовника, забывшись в полудреме после утреннего секса. Гинтоки расслабленно запускает руку в его шелковистые волосы, пропуская их сквозь пальцы. Прикасается к ним губами, вдыхает сладкий аромат. Цикады жужжат за окном, разморенные жарким полуденным солнцем, и мороз внутри Гинтоки тоже утих. Наконец-то. Демон снова смотрит на затянутое тучами небо, криво усмехаясь. На этот раз ночь. Луна мерцает холодным белым, являясь единственным источником света в этом безмолвном мире. — Ты опять здесь? — тишину разбивает хриплый голос. Вздрагивая, Гинтоки оборачивается, но вокруг никого нет. Здесь только он. Мокрые руки неприятно холодит от ночного бриза. Опустив голову, парень встречается взглядом с остекленевшими зелеными глазами. Снова дергается, разжимает руку. Липкие волосы неохотно проскальзывают сквозь пальцы; голова с хлюпаньем падает к туловищу, однако не перестает пялиться на Гинтоки. Укоризненно? Удивленно? Обиженно? — Давай уже, соберись! Ты не можешь продолжать называть себя самым злобным повстанцем, если умудряешься напиваться до такого состояния. Гинтоки сгибается пополам, удобряя цветочки содержимым своего желудка. — Я никогда себя так и не называл, это все из-за твоей идиотской фотосессии, — Саката переводит затуманенный взгляд на Кацуру, сталкиваясь с его таким же пьяненьким взглядом. Захмелевшие глаза смотрят чуть рассредоточено, но все равно проникают в самую душу, почему-то заставляя волосы на спине встать дыбом. — Отстань, старуха, я в печали. Он прерывает зрительный контакт, чувствуя, как мурашки бегают по телу, выгоняя из организма алкоголь. Акихабара сейчас подозрительно тёмная и тихая. Здесь всегда так ночью? Гинтоки напрягается от странного шума, раздающегося за спиной. Оборачивается, вцепившись руками в бокен. Никого. Тихо, слишком тихо. Нервы напрягаются от стойкого ощущения, что кто-то за ним следит. Под ногами разливается странное пульсирующее тепло. Почти незаметное. Отдающееся глухими толчками где-то в груди. — Пошли, — Котаро тянет Гинтоки за рукав, увлекая дальше в темный переулок. — Уже поздно. Кацура гремит посудой на кухне, наливая воды чтобы заглушить подступивший сушняк. Гинтоки подходит сзади, обнимая его, прижимаясь всем телом. Целует в шею, потянув за пояс кимоно. Соскальзывающее одеяние открывает его взору следы укусов с кровоподтеками, синяками обильно покрывающими спину темноволосого. — Что это? — В горле пересыхает еще больше. Он хмурится, рывком разворачивая любовника к себе лицом. Кувшин падает на пол, рассыпаясь миллиардами сверкающих стеклянных и водяных брызг. — Не помню, чтобы я клялся тебе в верности, — Зура фыркает, отпихивая его руки, направляется в комнату, бросая через плечо. — Тебе убирать. Кроваво-красная луна светит в пустом небе. Моря трупов больше нет. Запахов тоже больше нет. Шаги гулко стучат по камням. Демон весело насвистывает, стоя спиной к Гинтоки. Белое кимоно и повязка в серебряных волосах развеваются на ветру. Заметив гостя, он хмыкает, резко разворачиваясь и хватая того за руку. — Ты зачастил. Мне нравится. Струящаяся альтана клубится над землей, уже заметная невооруженным глазом. Ее ядовитая концентрация столь велика, что все уже давно покинули Акихабару и прилегающие территории. Тут так тихо. Даже птицы не залетают сюда, опасаясь губительной энергии. — Скучал? — хриплый голос раздается за спиной. Шаги сзади приближаются. Крепкие пальцы больно впиваются в плечи. Горячее дыхание обжигает шею, сменяясь грубым укусом в область ключицы. — Где Гинтоки? — Кацура уже не сопротивляется, давно привыкнув и осознав бесполезность этого. Он может либо уйти, либо остаться. Бороться с этим уже давным-давно бессмысленно. И он уже сделал свой выбор. — Спит, — Широяша громко смеется, прижимая любимую игрушку поближе к себе.