Маглор откинулся на спину, рассеянно пощипывая струны своей арфы.
— Хочу сочинить какую-нибудь мелодию к празднику.
— Да никакой это не праздник, — резко ответил Куруфин, стоявший у стола, где он изучал вместе с Карантиром разложенные карты. — Всего лишь людское суеверие, которое легковерные идиоты выдумали себе в оправдание, чтобы спокойно напиться и развлекаться.
— Не стоит при мне насмехаться над пьяными розыгрышами, — лениво бросил Келегорм. Он растянулся недалеко от камина, опершись спиной на огромный бок Хуана. — Это личное. Мне этот праздник очень важен, и, должен сказать, для Амбаруссар тоже. Они уже исчерпали все запасы терпения нашего златовласого кузена своими шуточками.
— У него длинный меч, — уныло протянул Амрод из кресла.
— И острый, — отозвался из другого Амрас.
— И даже не затупился от меда, который мы налили в его ножны.
— Да и с его кроватью вам не стоило делать то, что вы сделали, — ответил Келегорм. — Они оба были в ярости и нам запретили все розыгрыши, которые мы хотели провернуть.
— И как же вы тогда будете праздновать, если шалости под запретом? — с любопытством спросил Маглор.
— Напьемся, — зевнул Келегорм. — Знаешь ли ты, что наугрим усовершенствовали свой способ приготовления эля, настаиваемого на осенних тыквах?
— Ага, — согласно ответил Карантир, оставив карты Куруфину. — У нас припасена целая бочка мускатного тыквенного эля, его делал Телчар и только для своих.
Келегорм сел и сверкнул глазами.
— Да здравствует любимый брат! Мы замечательно оттянемся, празднуя истончение грани между мирами.
Куруфин закатил глаза.
— Разве ты еще не перерос все это? «Истончение грани». Подумать только! Нет никаких физических или метафизических доказательств, на которых такое предположение могло бы основываться и которые я могу…
— Замолчи, зануда, — не двигаясь, ответил Келегорм. — В это время года грань между мирами становится зыбкой, и есть те, кто путешествует между ними. Я их видел.
— И когда ты их видел, ты был под воздействием некой травки, что обычно жуют охотники? — буркнул Куруфин.
— А я верю, — спокойно сказал Маглор. Он снова ущипнул струну, и одинокий чистый звук разлился по комнате. — Верю, что в ночь на последний день сбора урожая грань между мирами стирается. Я чувствую это в ночном воздухе.
— Мечтатели, — фыркнул Куруфин, но Маглор проигнорировал его слова.
— Я спою ушедшим песню, — мягко сказал он, бездумно перебирая струны пальцами. — Тем, кто ходит между мирами…
И в этот момент, несмотря на скептическое фырканье Куруфина и смех Келегорма, комнату окутала тишина; даже близнецы престали шикать друг на друга. Молчание затягивалось, а Маглор был очарован этой атмосферой, напоминающей затишье перед бурей.
Через пару мгновений, словно по сигналу, разговор возобновился, и Карантир поинтересовался, по-прежнему ли Финрод вооружен и враждебно настроен.
Маглор улыбнулся и, позволив своим рукам самим подыскивать мелодию, способную утихомирить даже самых грозных духов, присоединился к беседе братьев.
***
Элронд дернул брата за руку, и они начали красться обратно по коридору. Тени стали длиннее, ветер усилился, а Элроса и так била дрожь. Элронд пытался заставить брата поторопиться, но они оба замерли, заметив высокую костлявую фигуру, скорчившуюся в нише в самом конце коридора. Маэдрос сидел там же где и всегда, его покрытые рубцами щеки запали, а взгляд был словно затянут паутиной, и значит этим вечером он, как обычно, уже выпил вина. Элронд украдкой взглянул на его руки и увидел, что они не дрожат — верный знак.
— Ну же, Элрос!
Он потянул брата за руку, надеясь незаметно проскочить мимо Маэдроса и вернуться обратно в комнату, где они могли бы подпереть стулом дверь, прежде чем…
— Почему ты так смотришь? — раздался размеренный скрипучий голос.
Элронд почувствовал, как Элрос сильнее сжал его ладонь, и обернулся.
— Как смотрю?
Он задал вопрос гораздо смелее, чем чувствовал себя. Он не без оснований полагал, что Маэдрос просидит так всю ночь, но раньше он еще никогда не говорил с ним в таком состоянии. Иногда, напившись, как сейчас, Маэдрос мог двигаться очень быстро, напоминая о том, что он — один из самых грозных воинов среди живущих.
Живущих, в определенном смысле понятия «жизнь».
***
Маэдрос чувствовал собственное дыхание, отдающееся океанским гулом в ушах; мир вокруг, казалось, застыл и истаял, неся успокоение, но он заставил себя отвлечься от оцепенения. Он сфокусировал внимание на пятившемся назад ребенке, на том, кто всегда больше плакал, чем говорил, и чья ненависть подсознательно ассоциировалось у Маэдроса с ударом кулаком.
Он всегда мог сказать, когда кто-то хотел его убить.
— Почему ты так бледен, — медленно сказал он, осторожно перекатывая слова на языке, прежде чем произнести их. Он был слишком пьян, чтобы придать голосу вопросительную интонацию. — Словно увидел призрака.
Один из детей, самый напуганный, тот, кто ненавидел, рванулся подальше от него, вцепившись в ладонь брата, однако другой — тот, кто больше кричал и отказывался плакать, чье отвращение было похоже на удар ножом наотмашь — остался стоять на месте.
— Это тот… другой, — бросил он Маэдросу. — Сумасшедший. Он там, — его голос сорвался, и он невольно вздрогнул. — Играет на арфе без струн, — тихо продолжил он, — но можно… можно услышать музыку. И его пальцы кровоточат. И он… он разговаривает с кем-то.
— Скорее не с кем-то одним, — поправил Маэдрос, — а с несколькими.
— Да, — прошептал тот, что посмелее. Элронд, на секунду вернув себе ясность рассудка, вспомнил Маэдрос. — Он говорит с теми, кого здесь нет.
Маэдрос улыбнулся, и даже Элронд отступил на шаг.
— Да, — сказал Маэдрос, глотнув из висящей на поясе фляжки, — грань сегодня тонка.
