Третий путь

      Добраться сюда было непросто, но дело того стоило. Мовис Дарис не мог не улыбаться, думая о своем задании. Он всегда наслаждался подобной иронией: его наняли убить убийцу. Какой-то прилежный дурак из Мораг Тонг должен был прийти по душу чародея из башни Шара – свершить благородную казнь. Мовис свысока относился к представителям конкурирующей гильдии. Разве это достойно ассасина – являться открыто, словно судебный пристав, и вызывать на честный бой, словно грохочущий железом рыцарь с Запада? Где же тайна, где же риск? Разленившиеся под защитой закона и изнеженные уважением обывателей, ассасины Мораг Тонг в его глазах были на две головы ниже его коллег.       Кто свершил Темное Таинство, Дарис не знал и не интересовался, единственное что – ему не назвали имя жертвы, как следовало бы, просто указали место и время, сообщив, что тот из Мораг Тонг. Но Мовис не был щепетилен в таких вопросах. Какая разница, как зовут жертву? После встречи с убийцей имя будет ему уже не нужно. Дарис любил свое дело, жертвы в его руках умирали легко и чисто... и когда он почтительно касался губами еще теплых лбов тех, у кого отнял жизнь во славу Ситиса (якобы; на самом деле Мовис не был почитателем этого малопонятного божества, предпочитая молиться богам, в чьей реальности не сомневался – Альмсиви), он испытывал странное, пронзительное чувство, пополам из печали и радости. Обрывая нити чужих жизней, он менял мир – к добру или к худу. Это было прекрасно, как кантаты Лорда Вивека, и жестоко, как его же Проповеди. Изящно, как кинжал, и совершенно, как яд, благодаря тонким чарам никогда не высыхающий на лезвии.       Дарис не знал, убьет он свою жертву до или после того, как тот попытается убить чародея из башни. Он не телохранитель и не мститель, он убийца... и, пока он не свершил ритуал, никто, кроме его жертвы, его не интересует.       На душе Мовиса было удивительно спокойно. В шигорадской глуши было свое мрачное обаяние, тут было чище и куда тише, чем в Альд’руне. Убийца даже подумал, что было бы неплохо почаще выбираться из городской суеты в такие дикие места, во всяком случае, весной. Но лишь Уведомитель решает, кому из исполнителей получить тот или иной приказ, переданный Слышащим.       Дарис выбрал для засады место, откуда прекрасно были видны вход в башню и все подходы к нему, но которое было достаточно далеко, чтобы его самого было затруднительно обнаружить магией. Ждать пришлось несколько часов – но, наконец, он увидел свою жертву. По дороге шел среднего роста стройный мужчина в доспехах Мораг Тонг и без шлема – конечно же, при исполнении благородной казни жертва должна видеть своего палача. Дарис ждал, пока тот подойдет достаточно близко, чтобы разглядеть лицо, ему было любопытно, красив ли тот, кто обречен умереть от его руки? Он предпочитал жертв, которые радовали его глаз. Молодых, красивых мужчин и женщин своего народа, на крайний случай – эльфов иных рас. Люди и тем более разумные звери не нравились ему совершенно, хотя он убивал их – ради собственной чести – с тем же старанием.       И вдруг сердце Мовиса словно ударило не в такт, во рту пересохло. Он узнал свою жертву! К Шаре приближался Балин Омавель. Он стал одним из Мораг Тонг?! Но как, зачем? И... это совпадение, провидение или злой умысел, что они встретились вот так?       Они не виделись три года, перед этим вместе отучившись пять лет у лучшей преподавательницы боя короткими клинками. Все, кого она соглашалась учить, обязаны были дать клятву кровью и честью, что не поднимут оружие на своих соучеников. А потом Мовис кровью и честью же клялся Братству выполнить любой приказ. Какая ирония! Дарис беззвучно рассмеялся.       Они много общались с Балином, когда учились вместе. Волей судьбы они были похожи друг с другом внешне, их нередко принимали за родичей, и Мовис часто в шутку звал приятеля «братец». У Омавеля было и схожее чувство юмора. «Странное и жестокое», по словам их наставницы, тоже женщины весьма странной... и жестокой. Что ж, раз он обречен стать клятвопреступником в любом случае... почему бы не предложить посмеяться вместе над этой шуткой судьбы и Балину?       Дарис снял шлем-маску, свистнул, привлекая внимание однокашника. Тот обернулся на звук, обнажая короткий меч... и, увидев, кто встал в полный рост из своего укрытия, чуть рот не открыл в изумлении.       – Ты?!       А потом он, похоже, узнал доспехи.       – Мовис? Ты в Темном Братстве?! Но как?..       – А ты в Мораг Тонг, судя по всему? – отозвался Дарис, легко спрыгивая на дорогу. – Это ужасно, братец, просто ужасно, что ты докатился до такой жизни.       – У тебя тоже контракт на Тирера Белвайна? – нахмурился Омавель.       – Все куда интереснее. У меня контракт на тебя.       Взгляд глаза в глаза.       – Ты не шутишь, – пораженно сказал Балин. – И ты его принял?       – Да. Но до нынешнего момента я не знал, что это ты – имя мне как раз не назвали. Что будем делать, братец? Мы клялись не поднимать друг на друга оружие. Но, как ты понимаешь, была у меня и еще одна клятва – Братству. Первое слово дороже второго? Или наоборот?       Наконец, улыбнулся и Омавель – к радости Дариса, а то тот уже боялся, что его приятель утратил свою дивную способность смеяться над перипетиями собственной судьбы.       – Я знал, что Мефала будет ко мне особенно внимательна, но не думал, что она поставит передо мной такую задачу. О, сколь тонко!       – Ты думаешь, это Мефала поспособствовала?       – Ткачиха держит в руках многие нити. Я узнал благодаря ей... немало. В основном, о себе. А возможно, и о тебе, – и он многозначительно улыбнулся.       – О? Я польщен вниманием Предтечи. И что она говорила обо мне?       – Непосвященному не понять, – усмехнулся Омавель. – Послушай, мой дорогой друг, я очень рад тебя видеть и буду еще более рад продолжить эту встречу, но тут у меня небольшое дело. Насколько я знаю вашу бесчестную братию, ты не будешь защищать мою жертву, верно? Давай я свершу казнь, и мы вернемся к нашей интересной беседе.       – У меня есть встречное предложение. Пойдем вместе убьем этого чародея – так будет и быстрее, и надежнее. Я буду глубоко опечален, если ты падешь от его руки, поверь.       – Как же низко ты меня ценишь! – с иронией воскликнул Балин.       – Отнюдь. Превыше многих и многих.       Данмеры улыбнулись друг другу, как прежде – и иначе. За три года они оба сильно изменились, не внешне – внутренне. Оба познали чужую смерть от своих рук, служение тайным и темным силам... оба повзрослели. Оба стали хуже.       – В любом случае, у меня приказ на почетную казнь, а не на тайное убийство. Я не могу разделить это с тобой.       – Тогда я просто посмотрю, как ты его убиваешь! – эта идея вдруг нешуточно зацепила его. Мовис почувствовал, как загорелись щеки, сладко сжалось внутри. – О, подумай, насколько это будет... прекрасно.       – Как ты умудрился присягнуть Ситису, а не Мефале? – отстраненным, глуховатым голосом проговорил Омавель, внимательно вглядываясь в лицо Мовиса.       – В душе я молюсь лишь Альмсиви, и тот, к кому более всего стремятся мои помыслы – Вивек, – серьезно сказал Дарис, не отводя взгляда.       – Тогда мы близки более, чем казалось вначале, – и он теперь был совершенно серьезен. – Что ж, ты можешь смотреть. Можешь даже попытаться убить меня, пока я занят чародеем.       В башню они вошли вместе.       Белвайн был так возмущен и испуган самим фактом явления к нему убийц, что, даже не выслушав Омавеля, пытавшегося зачитать ему традиционное объявление о казни и объяснить, что второй ассасин будет лишь зрителем, что позволено протоколом, напал. Тем самым он, согласно кодексу Мораг Тонг, лишил себя шанса сражаться по формальным правилам – и выжить с куда большей вероятностью. Не проявив уважения к ассасину, чародей предоставил ему право действовать любым способом. А хитрых трюков у Мораг Тонг было очень много.       Дарис задохнулся от восхищения, увидев, каков в деле его однокашник. Увернувшись от первой магической атаки, Балин – видимо, с помощью амулета, так как, насколько помнил Мовис, не изучал магию – наложил на свою жертву чары безмолвия, увернулся от взмаха тяжелого посоха, ухватился за его древко, хитро дернул... не пожелавший выпускать его из рук чародей, лишенный способности колдовать, потерял равновесие – и Омавель двумя ударами меча рассек его лицо – в знак позорной смерти – и горло.       Рухнув на пол, маг забился в агонии, заливая все кровью. Балин отступил на пару шагов от умирающей жертвы.       – Великолепно! – Дарис порывисто подошел к вытирающему меч приятелю.       – Да? А мне показалось, я потерял ритм. Кстати, почему ты не попытался напасть, пока я был занят этим невежей?       – О, а ты хотел бы? Прости, ты закончил с ним слишком быстро – и я не успел даже налюбоваться, и тем более не успел вмешаться. Правда, в конце вышло немного... грубовато. И грязно. Ты же ассасин, а не мясник, зачем это варварство с рассеканием лица?       – Неужели ты не способен увидеть подлинной красоты смерти, мой дорогой друг? – Балин поднял брови в подчеркнутом удивлении. – В этой грубости и грязи есть истина. А истина прекраснее всего.       Мовис рассматривал брызги крови на лице Омавеля – они были словно странная татуировка, придающая его узкому лицу очаровательную асимметрию. Красное на светло-сером. И на резко очерченных губах тоже пара капель...       – Этому учит Мефала?       – И этому тоже.       – Я уже заинтригован.       Данмеры еще раз улыбнулись друг другу. Каждый был готов атаковать или контратаковать, но обоим не хотелось заканчивать это безумие так банально и так быстро.       – Я еще никогда не убивал так, – вдруг сказал Балин. – Прилюдно – много раз, но вот так, именно напоказ, бесстыдно – впервые.       – Тебе понравилось, что я смотрел? – почти шепотом спросил Дарис.       – Да, видит Ткачиха, – глухо ответил Омавель, опуская глаза. – Доставил ли я тебе удовольствие... этим зрелищем?       – Не меньшее, полагаю.       Они помолчали, улыбаясь каждый своим мыслям. Потом Омавель тряхнул головой:       – Теперь, думаю, время для иного удовольствия – клятвопреступного боя друг с другом. Нападай, если хочешь попытаться взять мою жизнь, Мейт. Я готов.       – О, Бедт, неужели так? Знаешь, за эти три года я не узнал никого, с кем бы мне было так хорошо, как с тобой, кто видит мир так же, как я... я скучал по тебе. И хоть мне сладко было бы отнять твою жизнь, я не хочу делать это сейчас, наспех, едва увидевшись вновь. Насколько полнее и прекраснее, насколько тоньше и горше будет убить тебя позже, хотя бы на год, сойдясь ближе... если ты согласен, конечно, отложить наш бой.       – Ты шутишь? Отказаться от участия в твоих затеях после трех лет скуки? Но, надеюсь, ты не думаешь, что год спустя я покорюсь и просто лягу под твой клинок? Быть может, это я возьму твое последнее дыхание и последний взгляд? Увидеть тебя в агонии... разве хуже, чем позволить тебе насладиться моей? – Омавель убрал меч в ножны и протянул приятелю открытые ладони. Тот крепко стиснул его пальцы, подойдя еще ближе, почти вплотную, неотрывно глядя в глаза Балина – большие, темно-красные, чуть раскосые.       – Клянусь, не хуже! И разве это не делает наше будущее еще прекраснее в своей непредсказуемости? – Дарис счастливо засмеялся. – Сегодня воистину отличный день! Я был чист и умиротворен, пока не увидел тебя на дороге, но теперь я ощутил яркость и полноту жизни. Твоя заслуга, пусть и невольная! – он отнял руки, с чувством пожав пальцы Омавеля последний раз. – У тебя тут есть еще дело?       – Нет, мой долг исполнен.       – А тело просто бросишь, как есть? Никакого уважения к мертвым? – Дарис усмехнулся. – Что ж, он твой – поступай как знаешь.       Вскоре они вышли на воздух. Было свежо и тихо; далеко в небе, высматривая легкую добычу, парили скальные наездники. Близился закат, солнце клонилось к западу, исподволь меняя цвет – и грея так легко, неуловимо, как бывает только в начале весны. Ощущение было такое, что на всем Шигораде больше никого нет.       – Так ты откажешься выполнять свой контракт?       – Почему откажусь? Я скажу, что мы разминулись... что я пришел к уже остывшему телу чародея, будто бы ты успел раньше назначенного мне времени. Так как Уведомитель нарушил правила, не сказав мне твое имя, он не сможет поставить мне в вину неисполнение контракта. Я потребую все же открыть мне имя цели – и начну охоту за тобой. Но ведь найти тебя будет непросто, правда?       – Более чем просто. Я мирно живу в Балморе, в Рабочем Городе, и даже под своим именем. Разве что не работаю в открытом отделении, и никто из обывателей не знает, что я из Мораг Тонг.       – Как беспечно! Что ж, тебе придется оттуда съехать, если ты хочешь поиграть в нашу игру. Скрывающуюся цель редко удается найти быстро – и подобные дела часто откладывают в долгий ящик. Практика такова, что у каждого ассасина Братства есть пара-тройка «висящих» контрактов, по которым они работают в свободное от текущих дел время. У вас не так?       – У нас в таких случаях просто отказываются от контракта по истечении оговоренных сроков. И если никто другой из гильдии не соглашается принять его, Мораг Тонг возвращает заказчику деньги.       – Ситис, как скучно! Нет, Темное Таинство нельзя отозвать или проигнорировать: пока жертва не покинет этот мир, охота не прекращается. Правда, если жертва умрет своей смертью – это несмываемый позор для Темного Брата или Сестры. Надеюсь, ты не поступишь со мной так... иначе я найду некроманта, заставлю его поднять тебя из могилы и убью снова.       Они засмеялись. Потом Омавель покачал головой:       – Все же, мой дорогой друг, такая фора – это неспортивно. Я не съеду, пока ты не нанесешь мне первого визита.       – О, мы уже изощряемся во взаимной вежливости? Как в старые добрые дни! Что ж, я не уступлю тебе в неосмотрительности, Бедт, сдам и свое убежище: я сейчас квартирую в Альд’руне, в имперской школе при Гильдии Магов – прилежно учусь читать.       – Какая странная роль для того, кто цитировал мне «Проповеди Вивека» целыми абзацами, причем с теологическими выкладками толкователей.       – Смирение есть одна из Семи Добродетелей, братец. Если Лорду Вивеку не было зазорно встать под ярмо – может ли быть зазорно для его истинного последователя предстать невеждой перед н’вахами? – он зажмурился, вновь вспоминая это чувство торжества пополам с унижением. Снисходительное отношение людей к бедняку, едва способному разбирать несложные тексты по складам, одновременно бесило и забавляло его. Дарис любил сложные, парадоксальные ощущения, старался жить так, чтобы у него никогда не было в них недостатка. Он сам выбрал такое прикрытие – пусть некоторые из Братства и шептались за его спиной.       – Мне было бы больно видеть тебя смиренным, если только под смирением не таится твоя восхитительная гордыня, Мейт.       – Только в этом и сладость, нет? Настоящие смиренники пресны и просты, как похлебка из виквита. Но если перед тобой склоняют колени, только чтобы вонзить в тебя нож, когда ты потеряешь бдительность... – он внимательно смотрел за лицом Омавеля, ловя признаки волнения, и был вознагражден – щеки Балина потемнели от прилива крови, он прикусил губу, пытаясь дышать ровнее. – Вижу, ты согласен со мной.       – Мы обсудим это в ночь, когда ты придешь ко мне, – Балин отвесил церемонный поклон, свидетельство уважения, которое никогда не должно было быть оказано ассасином Мораг Тонг кому-то из Темного Братства.       Мовис поклонился тоже.       – Я приду.       Они разошлись со всеми предосторожностями. Но у Дариса не было и мысли ударить в спину. Больше того, сейчас, напади на его приятеля кто-то еще, он защищал бы его, не жалея сил – как залог будущих восхитительных минут, часов и дней. Отступив к укрытию, ассасин снял черные доспехи, спрятал их в заплечный мешок, превратившись в обычного безобидного странника. Пока он переодевался, он думал о Балине Омавеле – о их прошлом и будущем. Сердце его сильно билось. По губам то и дело пробегала улыбка. Мовис Дарис был счастлив.       Весенней ночью в Балморе так спокойно и уютно. Мерцают темно-зеленые окна, едва пропуская изнутри свет ламп и свечей, стражники ходят с факелами, изредка трубит силт страйдер, отдыхающий от предыдущего рейса, тихо плещет Одай, откуда-то слышится приглушенный перебор струн... Мовис шел по Рабочему Городу не таясь, под личиной обычного данмера, собравшегося подзаработать в столице Хлаалу – такие приезжали в Балмору чаще, чем это нравилось коренным горожанам, и все же ищущим заработка всегда находилась работа разносчиком или метельщиком, иногда – приказчиком в чьей-нибудь лавке. Доспехи и оружие ассасина лежали в заплечном мешке. Адрес Балина он разузнал заранее. Тот не обманул его, он и вправду не таился, его личина была обычной для ассасина – обыватель, унаследовавший от дальнего родственника дом и скромно проедающий денежную часть наследства. Дарис прошел мимо дома приятеля, не повернув головы к двери, лишь краем глаза отметив, что свет в окне не горит. Сделал небольшой крюк, осматриваясь, потом, скрывшись в одной из подворотен, быстро надел доспехи – он долго тренировался переоблачаться быстрее, чем иные способны натянуть сапоги, воспользовался чарами «хамелеона» и стремительно вернулся к дому Омавеля. Неслышно взбежал по лестнице на площадку на крыше – и да, там был люк. Балин точно не стал бы заколачивать его в свете возможного визита старого приятеля, но и открытым держать не стал бы, не стал бы давать Дарису слишком большую фору, чтобы не задеть его гордость. Мовис управлялся с отмычкой довольно средне, но всегда носил с собой на дело пару свитков «разбивателя замков Екаша» – запрещенное, дорогое, но крайне полезное заклинание взлома.       Петли наверняка должны были жутко скрипеть – этот трюк осваивают все, кто ведет двойную жизнь, но и на этот случай у Дариса было средство, особое масло, которым он щедро полил их. «Ночное зрение» он машинально наколдовал заранее – все виделось теперь ненормально ярким, словно был полдень, а не полночь. Медленно открыв люк, он осторожно заглянул внутрь. В доме никого не было. Слишком рано, Балин еще не пришел из какого-нибудь трактира? Или все-таки сбежал? О, если так, если он предал их прекрасную игру... смерть его не будет достойной и изысканной, Дарис просто разобьет ему голову камнем и швырнет труп в болото.       Ассасин воспользовался обнаружением жизни на случай, если хозяин затаился под чарами невидимости – нет, дом и вправду был пуст. Мовис осторожно закрыл люк и приготовился терпеливо ждать, подойдя к краю верхней площадки и усевшись так, чтобы была видна вся улица. Хоть до утра – но не более.       Впрочем, ждать пришлось недолго – в конце улицы показалась знакомая фигура. Собирайся Дарис убить Омавеля, он сейчас отступил бы дальше радиуса действия «обнаружения жизни», чтобы вернуться потом, когда жертва потеряет бдительность, но сейчас он остался на крыше, лишь снова применив «хамелеон», встав в полный рост и приготовив на всякий случай кинжал.       Балин спокойно дошел до двери, но не стал доставать ключ, а тем же прогулочным шагом стал подниматься на верхнюю площадку. Дарис улыбнулся сам себе – его приятель не забыл о предосторожности. Он замер, напряженный, готовый ко всему... первый прекрасный миг этой ночи. Балин нападет? Или окликнет его? Или?..       Омавель показал на него пальцем, не приближаясь. Мовис тихо хмыкнул, признавая, что тот угадал верно, и бросил на пол площадки, к ногам Балина, свой любимый кинжал, прекрасно тому знакомый еще по годам ученичества, чтобы его приятель мог убедиться, что под «хамелеоном» скрывается именно он, а не кто-то иной. Омавель поднял кинжал, осмотрел, улыбнулся, коснулся губами лезвия. Дарис перевел сбившееся дыхание, облизнул губы... изумительно! Сейчас он не понимал, как он так легко допустил, чтобы жизнь развела их на целых три года – он был слишком молод тогда, принимал знакомство с Омавелем как должное и наивно считал, что подобных прекрасных меров встретит еще множество.       Балин преодолел разделявшее их расстояние и наощупь стиснул его в объятиях, не выпуская кинжала из правой руки, ладонью левой отыскал застежку и снял с Мовиса шлем-маску, огладил лицо, пройдясь пальцами по скулам, по губам, по подбородку, тот накрыл его руку своей, они сплели пальцы. «Хамелеон» медленно иссякал, делая Дариса видимым, спадая с него, словно легкая кисея.       Они пока не сказали друг другу ни слова. Балин отстранился, передал кинжал и шлем владельцу, открыл люк – ничуть не удивившись взломанному магией замку – и ловко спрыгнул внутрь своего дома. Дарис последовал за ним. Скромная обстановка ничего не говорила о хозяине жилища. Омавель зажег несколько свечей, все так же в молчании. Потом стянул с себя бесформенную рубаху, обнажив поджарый гибкий торс. Повернулся к Дарису, поднимая свечу так, чтобы осветить свою грудь. Под левым соском на теле был нанесен какой-то знак. Татуировка? Балин осторожно тронул узор пальцем свободной руки, обращая внимание приятеля; тот, сняв перчатку, протянул руку, коснулся татуировки, провел пальцем по линиям, медленно, легко, едва касаясь. Знак был похож на сложную анаграмму из даэдрических букв. Мовис вдруг почувствовал что-то странное... словно чей-то взгляд, чье-то присутствие. Он вздрогнул, отняв руку.       – Хоть раз, – нарушил молчание Балин, и голос его был странен, – Ситис говорил с тобой?       Дарис покачал головой, все так же молча. Его охватил сладкий ужас предчувствия – что-то сейчас откроется ему, большее, чем то, на что он рассчитывал, большее, чем игра, которую он задумал.       – Я готовлюсь стать жрецом Мефалы. Ее благословение коснулось меня – и теперь в моих жилах течет ее сила. Желаешь тоже познать ее, Мейт? Если я понял ее волю, раскрыл секрет... я должен верно распорядиться этим. И если не ты, то кто достоин быть со мной в этот момент? Возьми это... и разгадай загадку, – он протянул приятелю кинжал из даэдрики.       Мовис принял оружие.       – «То, что в тебе – ключ к моей сфере, – проговорил Балин, прикрывая глаза, явно цитируя, – но замок на другой двери. Она должна открыться». Вот что сказала мне Прядильщица. Голос ее был слаще, чем вересковый мед, Мейт. Я так хочу услышать его еще раз. Еще раз ощутить ее касание... я прошу тебя, сделай...       Он опустился перед Дарисом на колени. Но это не было мольбой – это было молитвой. Странный, потусторонний шепот послышался ассасину Темного Братства – еле различимый, на краю слышимости. Неужели Мефала заговорила и с ним?       – Внимаю тебе, Предтеча Вивека, – прошептал Мовис.       Он размышлял, что означают слова: «то, что в тебе – ключ». Балин еще сказал: «в моих жилах течет ее сила»...       Кровь. Вот ответ на первую часть загадки. Дарис потянулся кинжалом к Балину, провел черным лезвием наискось по груди над татуировкой, слегка, чтобы только пустить кровь. Омавель тихо ахнул, закусил губу. Кровь вязко потекла вниз, коснулась знака – и тот вдруг словно засиял, весь окрасившись алым. Шепот стал громче, различимей. «Черное Зелье», – послышалось Мовису в нем. Знак словно гипнотизировал ассасина. Казалось, что вот-вот, и он сумеет прочесть анаграмму, нужно только рассмотреть получше. Дарис тоже встал на колени, чтобы увидеть узор ближе. Ужас и восторг все больше наполняли его. Он вцепился Балину в плечи, обнаженной рукой почувствовав тепло его кожи, а все еще одетой в перчатку – не ощутив ничего, кроме касания, и это казалось неправильным сейчас...       «Черное Зелье».       Он наклонился к самому знаку, чтобы лизнуть его, вкусить Черного Зелья. Кровь показалась ему почему-то сладкой. И острой – рот его загорелся, словно от специй. Он слизывал ее еще и еще, Омавель дышал все тяжелее, но не сделал и движения, замерев в истоме...       Желание. Столь же сладкое и острое, как кровь Балина. Похоть, столь сильная, что у Мовиса поплыло перед глазами.       «Кровь его – ключ, а ты – дверь», – манящий шепот божества в ушах.       Дарис срывал с себя доспехи, изнывая от каждой секунды, потраченной на это – а не на то, чтобы касаться Балина, чтобы владеть им.       – Я твой – и ее, – шептал Омавель, когда Дарис поднял его с колен. Он, кажется, был в трансе, – отдавшись тебе, я отдамся Мефале, о Мейт, разве ты – не ее воплощение?..       Дарис, освободившись наконец от доспехов, стянул с Балина штаны до колен. Тот не был возбужден – во всяком случае, не очень сильно. Мовис же был распален так, как никогда в жизни. Раньше он не заходил с мужчинами дальше поцелуев или легких ласк, это было ему свойственно, но в меньшей степени, чем влечение к женщинам, а сейчас он не променял бы возможность овладеть Балином ни на что, даже если бы к нему снизошла сама Альмалексия. Он развернул Омавеля лицом к кровати, нажатием ладони побудил его опереться на нее руками, склонившись. Тот был совершенно покорен ему сейчас, и это было восхитительно само по себе.       Да, Ситис никогда не говорил с ним. Зато с Мовисом много говорили вышестоящие члены гильдии, говорили о превосходстве Темного Братства над замшелой и косной Мораг Тонг, и он слушал, преисполняясь торжеством и злорадством, и посмеивался... глупец! Теперь он понимал, что Мораг Тонг – избранники Мефалы, ее возлюбленные служители, и он сам убедился, что она воистину с ними, близко, вплотную... внутри.       Балин вскрикнул – конечно, без подготовки, без смазки... да и Дарису оказалось неожиданно больно преодолевать сопротивление тугих мышц. Но все это было неважно сейчас, не плотское удовольствие было целью. Это был обряд, участие в чем-то, что превыше любых дел смертных. Ему раньше казалось, что он меняет мир, отбирая чью-то жизнь? Как мелко! Шепот Мефалы обещал ему большее, обещал нити паутины, сплетенной на мироздании, неочевидную власть, тайное знание... он был дверью, через которую вошла Мефала, и по сравнению с этим любые его предыдущие эмоции блекли. И он чувствовал, что это – лишь малая часть того, что возможно.       – Мефала, я твой, – еле слышно шептал Балин, подаваясь навстречу движениям Мовиса, – телом, кровью и душой я в твоих черных руках. Мефала... Мовис... Мейт.       Он отдавался им обоим – божеству и смертному.       Когда обряд был свершен, они не сказали друг другу ни слова – слова могли нарушить чистоту таинства. Балин лишь мимолетно коснулся щеки Мовиса ладонью, а тот поклонился ему, низко и почтительно, как ассасин Темного Братства не должен был кланяться вообще никому.       Потом Дарис вышел в ночь. Кровь его все еще горела, душа пребывала в восторге и благоговении, тело полнилось сладостью экстаза. Был месяц Первого Зерна 426 года Третьей эры.       Мовис был в смятении уже несколько дней. Он вернулся в Альд’рун на первом же силт страйдере, но Балмора, Балин, Мефала не выходили у него из мыслей. Он всегда легко принимал решения, зная себя, как не многие могут похвастаться, но сейчас он колебался, не мог сделать выбор. Это была еще одна загадка Мефалы.       Близился Хогитум. Некоторые горожане отправились в паломничество к святилищу Азуры на Побережье ее имени или даже в Холамаян, хотя последнее и не одобрялось Храмом; большинство же собиралось ограничиться прогулкой до маленького святилища в пещере недалеко от города, а то и краткой домашней молитвой Предтече Сота Сила.       Мовис обычно тоже ограничивался молитвой. Но сейчас собрался поступить иначе: раз перед ним встал столь судьбоносный выбор, а сам он не может принять решение, только богиня-пророчица достойна указать ему нужный путь. Дарис потратил приличную сумму, чтобы купить для Княгини подобающие дары (для этого ему пришлось ненадолго принять иную личину, богатого купца, якобы проездом остановившегося в городе на Хогитум), провел день перед праздником в медитации, без еды и с минимумом воды, очищая тело и душу. Большинство обывателей посещало святилище Азуры на рассвете и на закате, как и следует, но он надеялся, что Мать Розы простит ему ночной визит.       Собственного жреца у святилища не было, и это сейчас было Дарису на руку – вопрос, с которым он хотел обратиться к Азуре, для чужих ушей не предназначался. Он вошел в пещеру, почтительно зажег уже заготовленные заранее кем-то из горожан свечи. Посмотрел в каменное лицо небольшого изящного идола. Преклонил колени при алтарем, прочитал молитву и возложил дары – золотые и серебряные изображения Звезды Азуры, украшенные драгоценными камнями. Бедняки дарили обычно несколько мелких звездочек из меди и железа... обеспеченные меры добавляли к ним одну или две из драгоценных металлов, но Мовис сейчас принес дары, которых не постыдился бы и Болвин Веним.       – О Азура, я обращаюсь к тебе за советом. Мне нужна твоя мудрость, великая богиня – что мне делать? Я избрал свой путь три года назад и был доволен им до недавних дней. Да, путь мой был кровав и неблагочестив, но я был счастлив идти по нему. Я приносил клятвы верности Темному Братству, Мораг Тонг были моими врагами. Но недавно... произошло то, что может изменить всю мою жизнь. Я в смятении, я не знаю, как поступить. Мефала коснулась меня, позвав встать на иной путь... я чувствую в нем истину и раскаиваюсь в том, что раньше в тщеславии своем насмехался на ее верными служителями. Но мой долг перед Братством – убить того, кто желает быть моим проводником на новом пути... того, кому я некогда давал клятву не поднимать на него оружие. Будь ко мне милостива, помоги мне принять решение. Старый путь ясен мне и приносит мне радость. Новый путь неизведан – но манит меня обещанием много большего. На старом пути я лишусь единственного мера, с которым могу быть самим собой, который понимает и принимает меня таким, какой я есть – на новом я могу лишиться всего, чести и жизни, или, напротив, обрести свое предназначение и высшее наслаждение. Азура, прошу тебя.       Он замолчал, устремляясь мыслями к богине, всем своим существом заклиная ее ответить.       И вдруг почувствовал, как его губы шевелятся против его воли, как грудь сама выталкивает через связки воздух, услышал голос из собственного горла, глубокий, мягкий женский голос, но в этой мягкости еле уловимо змеилась жестокость:       – Ты спрашиваешь, какой из путей предпочесть, когда гибельны оба? Не всё ли равно, какая дорога ведёт к нарушению клятвы? Предпочти любой, или иди по обоим сразу, или стой на месте, не избрав ни одного, неверный слуга Пустоты, попавший в тенета Плетельщицы, осмелившийся просить Моего совета в клятвопреступлении. Но дары принесены, и милость испрошена, так внемли: Отрицая два пути, ты ступаешь на третий.       Чуждое покинуло его гортань. Мовис почувствовал себя использованным – в самом прямом, позорном смысле. Без удивления ощутил, что снова возбужден. И улыбнулся. Его познали уже двое Князей за столь короткий срок. Ждал ли он подобного еще месяц назад?..       Мовис чувствовал, что не может сейчас просто вернуться домой, погрузиться в привычную жизнь. Он отправился вглубь пепельных пустошей, подальше от города и чужих лиц. Третий путь? Он знал, что слова эти не пусты, но он не видел никакого третьего пути – он либо убьет Балина, либо нет. Трама росла из казавшейся бесплодной земли, топорща шипы, сухой привкус пепла чувствовался во рту, хотя не было ни малейшего ветра. Пронзительное чувство одиночества охватывало в этих землях даже самые закаленные – или самые черствые – сердца. И его сердце не было исключением.       Дарис нашел небольшую пещеру, скорее даже расщелину, глубокую и узкую, из которой его не смогли бы выцарапать ни кагути, ни алиты, ни никс-гончие, и забрался туда. Было тесно, жестко и ужасно неудобно, но он давно приучил себя терпеть подобные условия, а безопасность укрытия сейчас была ему важнее. Часто для убийства требовалось просидеть много часов в засаде в местах и похуже – в вонючем болоте или на узком карнизе высоко над землей, рискуя слететь от каждого движения или даже порыва ветра.       Возбуждение так и не ушло, плоть требовала своего, и Мовис, смакуя случившееся с ним в последние дни, утолил желание рукой, после очистил себя магией, и его склонило в сон.       Он проснулся на рассвете, проспав всего пару часов. Отпив из фляги немного чистой воды, Дарис сориентировался по светлеющему краю неба и двинулся к Альд’руну, размышляя над загадкой, что задала ему судьба. Третий путь должен существовать – Азура оказала ему милость пророчества, и она не могла солгать. Но он все еще не видел его.       Мысли его вернулись к ночи с Балином – и, в каком-то смысле, с Мефалой. Он не был совсем собой в те минуты, он был дверью, как и было сказано, через которую вошло божество. Ткачиха была бережна к нему, не тронув его рассудка, лишь внушив ему похоть... но вряд ли из милости. Значит, он еще нужен ей. Возможно, Балин прав, и Мовис тоже избран Мефалой – несмотря на то, что принадлежит Темному Братству или именно поэтому. Был бы он просто орудием богини, пожелавшей овладеть посредством его тела другим смертным – он не отделался бы так легко, он был уверен.       И все же ему было отчасти жаль, что его первое соитие с мужчиной не было полностью его выбором. Да, если бы он принимал решение сам – то, скорее всего, выбрал бы Омавеля же. Но не в ту ночь и не так. Это должно было бы стать пиком их близости – и последней точкой, он мог бы убить его в момент экстаза... или быть убитым им... возможно, так и произойдет, но это будет уже не так безупречно, не так остро.       Войдя в город, ассасин привычно бросил взгляд на один из камней в городской стене – и да, он был заляпан грязью. Связной Братства в городе и ждет в условленном месте. Новый контракт? Пожалуй, неплохо будет отвлечь разум рутинной работой, тогда решение может прийти само...       Встречавшиеся ему по пути сородичи поздравляли его с Хогитумом; не забывая о своей личине, он вежливо благодарил и поздравлял в ответ, призывая благословление Азуры на меров, которые были ему глубоко безразличны, пока на них не свершено Темное Таинство. С кем из них Азура говорила так, как с ним? Кто из них вообще способен задать Княгине вопрос, достойный ответа? Единицы.       Вдруг подумалось, а если Балин тоже обратился в этот день к Азуре? Как было бы изысканно, если бы богиня коснулась их обоих, подчинила себе, но одновременно – исполнила бы волю смертных, выраженную в ритуале жертвоприношения. О, власть воистину копье с двумя остриями. Или Омавель всей душой предан Мефале и не рискнет заигрывать с другой Княгиней? Жаль, если так.       Мовис всегда презирал постоянство, в чем бы оно ни было явлено. Верность – это так просто и примитивно, так предсказуемо и однозначно... «Несомненность есть удел схоластов над мозаичной коробкой или девиц, лелеющих в себе предвенечный шарм», он же стремился быть всегда, словно Вивек, письмом, написанном в состоянии крайней неопределенности. Нет... Омавель не может быть прост, Дарис верил в это, он должен быть многогранен, многослоен. Тогда, в ту ночь, он не был лишь жрецом, творящим обряд, и не был лишь мужчиной, отдающимся другому мужчине – должно было быть что-то еще, загадка внутри загадки.       Мысли о Балине все не оставляли его. Он солгал Омавелю тогда, что скучал по нему, на самом деле он не умел тосковать по кому-то – но он помнил о нем все эти годы, был рад увидеть вновь и сейчас думал о нем с удовольствием. Все время на периферии сознания оставалось томительное воспоминание о том, каков Балин был под ним, с какой истовостью впускал его в себя, презирая боль, шепча клятвы верности Мефале и одновременно богохульствуя: сравнивая их имена, ставя смертного вровень с божеством.       Ассасин прошел город почти насквозь. Рядом с Храмом на скатанном одеяле расположилась отдохнуть скромная паломница средних лет. Считалось хорошим тоном, особенно в праздники, молиться с благочестивыми странниками – и Мовис преклонил колени рядом с женщиной. Правда, вместо молитвы ее губы еле слышно зашептали совсем другое:       – В третьем тайнике ты найдешь дар и обязанность, Брат: пояс Отказа Сангвина, одну из Нитей, украденных у с’витов из Мораг Тонг. Младшая Матерь Ночи приказывает тебе надеть его и ждать. В своей гордыне служители Паука мнят, что способны вернуть себе дары Веселого Бога – но найдут лишь смерть от рук Братьев и Сестер. Следи за знаками, Братство подскажет тебе день, когда ничтожество, считающее себя ассасином, явится за артефактом, который ты будешь носить с честью и по праву. Когда их лучшие убийцы падут, пытаясь вернуть утраченное, мы нанесем решающий удар и избавим земли пепла от этой убогой секты, извратившей святость древних обрядов. Да славится Ситис.       – Да славится Ситис, Сестра, – прошептал он и, поднявшись, в полный голос поблагодарил благочестивую паломницу за то, что разделила с ним молитву – и та ответила ему с той же лживой искренностью.       Надо же, не рутина. Жизнь с каждым днем становилась все интереснее. О, если бы за артефактом прислали Балина! Впрочем, вряд ли, такое случается только в книгах. Это будет кто-то другой... или другая. И ради Балина Мовис подарит еще незнакомому слуге Мефалы изысканную, прекрасную смерть – а не просто чистую и достойную.       К третьему тайнику лучше было не ходить днем – его мог кто-нибудь увидеть, так что Дарис вернулся в Гильдию Магов и снова засел за ненужную ему учебу: н’вахи из школы не догадались освободить данмера от обязанностей ученика на Хогитум, сочтя, что и одного дня «безделья» с него будет довольно. Но сейчас это было ему совершенно безразлично.       Пояс Отказа оказался просто великолепен в качестве подспорья в бою. Мовис надел его – под рубашку, конечно, откуда бы взяться даэдрическому артефакту у бедняка, считающего каждый дрейк? – и остался в полном восторге, втайне испробовав его в деле (он знал, где недалеко от города логово никс-гончих, и в очередную свою «прогулку» сбегал туда и, вооруженный лишь одним кинжалом, перебил несчастных тварей без всякого затруднения). Нить Сангвина словно бы помогала ему замечать, в какой момент животное готово броситься или укусить, и он мог легко отразить удар, увернуться или контратаковать. Даже быстрые рефлексы диких зверей оказались медленнее, чем его реакция, усиленная божественной магией.       Конечно, деликатесное мясо пришлось оставить на произвол судьбы – не мог же он вернуться в Гильдию Магов с тушей никса на плечах, такого небрежения он себе никогда не позволял. Конечно, он способен был придумать для этого внятное объяснение, но... кто-то запомнит, кто-то удивится, кто-то заподозрит неладное... Мовис всегда работал максимально чисто.       Буквально через пару дней, старательно криво выписывая буквы в ученической тетради, Мовис краем уха уловил звук свершившейся телепортации. Кто-то воспользовался услугами мага-проводника. Выучка ассасина позволила Морису удержать равнодушное лицо, когда он увидел, кто прошел мимо него – тоже едва взглянув. Балин! Да не может быть, чтобы именно его прислали за Нитью Сангвина! К тому же, Мовис еще не получил знака от Братства. Какая-то накладка?       Выждав некоторое время, чтобы никто не связал его желание уйти с клиентом Гильдии Магов, Дарис попросил себе перерыв – еще только входя в роль, он выдал наставникам заготовленную ложь, будто бы иногда от духоты у него начинает темнеть в глазах, и лучшее средство от этого – получасовая прогулка на свежем воздухе. Первые несколько раз он честно гулял по городу и недалеко от него, потом начал периодически использовать это время для собственных дел. К нынешнему моменту все уже привыкли к таким его отлучкам, и сейчас в его сторону никто и головы не повернул.       Он медленно двинулся по улице, ожидая, что Омавель проследит за ним и войдет в контакт. За теснящимися рядом с Храмом бедняцкими домами был неплохой закуток, где вполне можно было обменяться парой слов – и, если нужно, договориться о встрече в месте понадежнее... и поприятнее. Запах в закутке стоял отвратительный, так как местные пьяницы приспособили его для отправления естественных нужд.       Мовис не ошибся, Омавель появился в грязном закутке очень скоро. Его лицо было серьезным и злым. Нападать он не спешил, бросаться приятелю-любовнику на шею тоже.       – Не было места получше? – раздраженно спросил он, пропустив приветствие. Сердито выдохнул, словно надеясь выдуть этим зловоние из ноздрей.       – Могу пригласить тебя прогуляться этой ночью за городом. Полюбоваться лунами. Устроить поэтическое состязание. Попытаться убить друг друга, как вариант.       Призрак улыбки коснулся губ Омавеля.       – Заманчиво, мой дорогой друг. Но боюсь, сейчас я не в настроении для приятных бесед или романтических прогулок. Я в ярости.       – С каждой секундой эта вонь становится все сильнее. Нельзя ли к делу, братец?       – Один выскочка-н’вах перешел все границы. Этот имперский бесчестный ублюдок, похоже, решил использовать Мораг Тонг... будь моя воля, ни один не-данмер не поднялся бы выше Невольника... в личных целях, – голос его звенел, глаза мрачно сверкали. Омавель и вправду был в ярости.       Дарису это не понравилось – его приятель говорил так серьезно, словно все-таки проникся безусловной преданностью Мораг Тонг.       – Я разделяю твою позицию насчет н’вахов, Бедт, но какое отношение к этому имею я? – нахмурился Морис.       – Он приказал мне разведать для него кое-что. А конкретно – кое-что о тебе. Он имел бы на это право, будь подписан приказ на тебя... Воистину Мефала со мной – не иначе, она затуманила его разум, раз он выбрал меня себе в помощники и тем выдал свое преступное намерение. Он собирается по твою душу, Мейт, и это не внутренний приказ, не тайное убийство и тем более не публичная казнь – моего ранга, к счастью, хватает, чтобы я имел право запросить гильдейские сводки. Твоего имени там нет. Да будь я проклят, если этот имперец без права отнимет у меня то, что должно быть только моим – твою жизнь и твою смерть! Он и так слишком много о себе возомнил. Слишком быстро и высоко поднялся, не удивлюсь, если подкупом... ничего в нем нет такого, чего не было бы у более достойных ассасинов, которыми он теперь смеет командовать, словно личными рабами. Скоро будет требовать приготовить ему ужин и почесать пятки! Будь готов через два-три дня – он явится. Увы, должен признать, он не полная бездарность, умелый убийца, недурно владеет короткими клинками и чуть хуже – длинными, хорошо обращается и с метательным оружием, хладнокровен и бесстрашен. Для н’ваха, конечно. Но ты сможешь одолеть его.       Дарис выслушал все это, ощущая растущее разочарование. Темное Братство знает то, что не знает один из Мораг Тонг про их планы? Так он все-таки не ошибался ранее, считая, что конкурирующая гильдия прогнила, разжирела, потеряла хватку? Балин предает ему своего согильдейца, считая его вероломным – а тот лишь исполняет некое тайное, но, несомненно, санкционированное верхушкой Мораг Тонг поручение. Позор...       При этом Мефала... Мефала воистину сильна. А Балин отмечен ее печатью... либо он истинный пророк Паучихи, и ей неугодна война, которую ее служители решили развязать с Темным Братством, либо планы Мефалы на Омавеля куда менее глобальны, чем он себе вообразил. Что до чужеземца... эта плохо скрытая ненависть к нему... Балин что, завидует этому человеку?! Завидовать низкорожденному – недостойно данмера. Отдай врагу должное, прежде чем уничтожить его – вот истинный путь.       – Благодарю за предупреждение, – сдержанно сказал Мовис.       Если Балин думает убрать конкурента руками Темного Брата – о, как же мелко и низко! Нет, нет, Омавель не мог докатиться до такого. Пусть это будет чем-то иным, не столь банальным!.. возможно, Балин сейчас скажет что-то, что объяснит его истинную цель, и Дарис искренне попросит у него прощения, что усомнился...       – Прерви его жалкую жизнь, мой дорогой друг, и моя благодарность тебе превысит все ожидания, – Омавель порывисто пожал его ладонь, и Мовис приложил много усилий, чтобы улыбнуться ему в ответ, а не плюнуть в лицо – или не попытаться выполнить свой контракт прямо на месте. Но исчезновение Балина обязательно насторожит этого пока неизвестного ему чужеземца. Да и слишком ценил Дарис свой талант убийцы, чтобы применять его в таком месте и наспех. И какая-то тень сомнения, тень надежды еще оставалась в нем...       Что ж, если он и вправду обманулся в Омавеле, сначала он убьет имперца, а потом – Балина. Он клялся не поднимать руки на него, да. Но он клялся брату по оружию, истинному данмеру, тому, кем дорожил, а не жалкому завистнику и трусу, чужими руками загребающему жар.       – Не хочешь присоединиться к веселью, Бедт? – шутливым тоном спросил Мовис. Последняя проверка. Если он таков, каким помнит его Дарис – бесшабашный, рисковый, ставящий красоту замысла и дерзость исполнения превыше пользы – он придет на их встречу.       Омавель замялся. Мовис испытал вдруг недостойное желание вцепиться ему в горло, повалить на землю, избить ногами, втоптать в эту грязь. Нет, он не унизится, не покажет своего гнева и разочарования.       – Боюсь, не смогу – этот н’вах никогда не работает в паре. Он заподозрит подвох, если я предложу ему.       Будто нельзя прийти на встречу тайно, не предупреждая согильдейца! Омавель держит его за полного идиота? Или он считает, что Черное Зелье все еще туманит рассудок Мовиса? Что тот думает только о том, как овладеть Балином еще раз? Что готов проглотить любую чушь?       Или все еще хуже? А если Балин лишь притворялся, что ему по душе их игра, и сейчас он планирует чужими руками избавиться не от коллеги-чужеземца, а от самого Мовиса, который должен был убить его сразу и сглупил, отложив казнь... но какой тогда смысл предупреждать его об этом?       В любом случае, Дарис больше не мог видеть это лицо, которое совсем недавно представлял в сладких фантазиях искаженным от страсти – или в смертной агонии.       – Как скажешь. Что ж, пора расходиться, пока эта вонь нас не доконала.       Омавель кивнул, но не сделал шага прочь.       – Мейт, ты... что-то не так? – спросил он, запнувшись.       Он не сумел окончательно скрыть эмоции? Плохо. Вздохнуть, чуть улыбнуться, поморщиться, словно не желая признавать свою слабость...       – Просто не выспался. Вчера у меня было ночное дежурство – я через трое суток подрабатываю в Гильдии Магов ночным сторожем, чтобы заработать на жизнь себе и старушке-матери, к которой периодически уезжаю в гости. Как тебе такая трогательная история?       На самом деле его мать умерла, когда Дарис был еще ребенком. Отец же после смерти жены самоустранился от воспитания сына, обеспечивая все его материальные потребности, даже с некоторым излишеством, и оплачивая учителей – но ничего не зная о том, чем наследник живет и дышит. Что, впрочем, совершенно устраивало Мовиса. Отец и сейчас понятия не имел, чем занят его отпрыск.       – Прекрасная легенда, мой дорогой друг. Простая и изящная.       Мовис вытерпел еще одно прикосновение к щеке, даже накрыл руку Балина своей ладонью. Он немного успокоился к моменту прощания, и даже взглянул на ситуацию под новым углом – как ни крути, это еще одна сложная, противоречивая эмоция. Что ж, горький, но полезный урок – прошлое невозвратно. Годы их совместной учебы прошли – и больше не вернутся.       Он увидел знак от Братства как раз в день перед ночным дежурством. Неспроста – Омавель наверняка передал его слова этому своему имперцу. Что ж, Дарис был готов к встрече. От ночного сторожа требовалось раз в два часа делать обход, хотя Мовис понятия не имел, зачем это нужно – редоранские дома славились как раз тем, что воры могли в них войти единственно через дверь. Он был уверен, что ассасин подстережет его как раз во время обхода. Доспехи Братства надеть, конечно, было нельзя, но у Дариса на такой случай имелось неплохое дублирующее снаряжение из шкур нетча. Выглядели эти доспехи как поделка пьяного деревенского скорняка, но на деле были прочны, легки и удобны, в них было несколько потайных ножен для кинжалов, удобные перевязи для зелий и свитков – в общем, это был своего рода шедевр. Мовис надевал их как раз на ночную стражу, вызывая приступы идиотского веселья у н’вахов-магов: им казалось забавным и такое наивное старание «деревенщины» честно выполнять свою работу, и его вид.       В полночь и два ночи все было тихо. Очевидно, в Мораг Тонг считают, что лучше всего убийцам являться в «час волка». Как же предсказуемо. Конечно, и в те два раза Дарис выходил с необходимыми предосторожностями, использовав «обнаружение жизни» и «ночное зрение», но всерьез не ждал визита убийцы.       Он рассчитал верно – именно при третьем обходе к нему пожаловали. Тот ассасин действовал умно – в радиусе действия «обнаружения жизни» он шел в темпе, в каком ходят патрулирующие город стражники, поэтому Мовис точно определил его как цель, только когда тот показался на глаза. Высокий для имперца, худощавый, в шлеме-маске и легких доспехах – не по форме Мораг Тонг, и, насколько Дарис успел заметить, дорогих.       Не медля, враг метнул несколько дротиков – не только в Мовиса, но и в обе стороны от него, чтобы было сложнее уклониться. Но чудесный пояс помог и в этот раз: Дарис предугадал этот трюк и сразу же бросился низким перекатом чуть наискось, уходя от дротиков, наверняка ядовитых или парализующих. Антидоты он перед выходом тоже, конечно, принял, но это не было гарантией – всегда появляются новые, все более хитроумные яды, всегда есть шанс, что организм отторгнет защитное зелье. Но и враг не плошал, рывком сократив расстояние. Дарис успел вскочить и парировать удар кинжалом. Нет, этот убийца хорош, даже лучше Балина...       Контратака – парирование. Дуэль на кинжалах – это не то, что длится хотя бы несколько минут, каждый следующий удар, с чьей бы стороны он ни был нанесен, может оказаться последним, но у Мовиса было преимущество в виде Нити Сангвина...       Он думал, что у него есть преимущество.       Ни один нормальный ассасин не будет болтать в бою. И тем более не будет произносить какую-нибудь пафосную чушь, но этот, причем довольно громко, произнес:       – Во имя Мефалы!       И тут случилось то, чего Дарис никак не ожидал.       В ушах его вдруг раздался чей-то смех, радостный, повизгивающий, заразительный. Мовис вдруг сам согнулся в пароксизме дикого хохота, хотя ничего смешного в ситуации не видел, тело перестало слушаться его, кинжал выпал из руки, какой тут бой... ассасин Мораг Тонг без спешки использовал на нем свиток чар паралича, потом еще какие-то чары... перед глазами Дариса замелькали фиолетовые искры – это был «возврат». Выходит, его не собирались убить, иначе какой смысл его похищать? Или ему приготовили какие-то пытки?..       Дарис оказался в безликой комнате со стенами из светлого песчаника. Совершенно пустая комната с одной крепкой дверью, освещенная четырьмя магическими огнями по углам. Приступ смеха уже прошел, но паралич еще действовал. Его похититель использовал еще один свиток – и Мовис лишился сознания.       Придя в себя, Дарис оценил ситуацию. Он был в той же комнате, лежал на боку, был совершенно обнажен, руки его были крепко связаны за спиной, а ноги стреножены. Его одежды и вещей не было – видимо, унесли или просто выбросили за дверь.       – Мой дорогой друг, – раздался голос Балина из-за его спины, когда он на пробу дернул руками, проверяя крепость пут, – ты, кажется, подумал обо мне дурно. Ты подумал дурно о всех нас. Как же так? Ведь Мефала явила тебе свою силу.       Дарис рывком, изогнув все тело, перевернулся на другой бок. Балин сидел, прислонившись к стене, и смотрел на него. В его руках был Пояс Отказа.       – Так объяснись, Бедт, – проговорил Мовис, переведя дыхание. – И если это не попытка избавиться от меня руками другого, и не попытка избавиться от него моими руками – я попрошу у тебя прощения.       – Нити Сангвина, которые вы украли – дар Мефале от Князя Разгула. А такие дары нельзя просто похитить. Их может носить без опаски только Мораг Тонг... на тех, кто не присягал Ткачихе, они действуют... непредсказуемо. Смех пробивает в самый неподходящий момент... или исчезает вся одежда... иногда какой-нибудь бедолага оказывается пьян вусмерть, не выпив ни капли. Говорили, есть даже шанс потерять рассудок и после обнаружить себя в постели с гарпией – или скампом. У Сангвина специфическое чувство юмора.       Мовис рассмеялся, чувствуя одновременно стыд и облегчение. Как же легко он попался! Темное Братство с таким трудом добыло двадцать семь Нитей Сангвина, спрятанных в самом охраняемом из тайников Мораг Тонг, построило вокруг них сложный план – и не догадалось, что попало в тенета другого плана, еще более изощренного.       – Прости, Бедт! Я зря подозревал тебя невесть в чем. Ты очень убедительно сыграл передо мной мелочного завистника. Но моя вина – я должен был верить в лучшее в тебе. Что ж, раз я до сих пор жив... я вам зачем-то нужен?       – Темного Братства на Вварденфелле завтра уже не будет. Все ваши лучшие агенты, которым раздали Нити, уже мертвы или пленены – или будут мертвы или пленены за остаток этой ночи. Хрордис. Анел Ретелус. Дурус Магиус. Мне продолжать?       – Не стоит. Меня удивляет только вариант «или пленены». Зачем?       – Кажется, ты неплохо разгадываешь загадки. Попробуй разгадать и эту, – Мовису послышалась в этих словах какая-то тоска.       Балин легко поднялся на ноги, и тоже начал раздеваться. Обнажившись полностью, он вынес все свое снаряжение из комнаты, снова вернулся лишь с одним ножом, запер дверь и спокойно, не поморщившись, взрезал себе мякоть ладони. Потом ловко зажал двумя пальцами раненой руки нос пленника, прижимая ладонь к его рту. Мовис не стал сопротивляться – раз Омавель решил развлечь себя его телом – почему бы нет, он сам не против был забыться утехами, особенно под Черным Зельем. В конце концов, Балин переиграл его, а победителю полагается награда. Тот отнял руку, Мовис облизнул окровавленные губы.       – Зачем же заставлять. Я с удовольствием выпил бы сам. Теперь ты дурно думаешь обо мне, да? Думаешь, что я не умею проигрывать? Зря. Бери, я же в твоей власти.       – Погоди, Мейт.       – Ты чего-то ждешь? – он уже чувствовал первые признаки возбуждения, но Омавель не торопился его касаться.       – Я исполняю волю Мефалы.       – Послушай, это же было в куче порнографических романов – дать пленнице... или пленнику... известись от желания, связав и напоив афродизиаком, чтобы он умолял тюремщиков отыметь его. Я читал это у Курио, у Куил-Вив... да, каюсь, я читаю чужеземную порнографию, кажется, даже в классической «В постели с Боэтией» что-то такое было. Это просто скучно, братец. Давай я сразу начну умолять тебя? О, Бедт, снизойди... я сгораю от страсти!.. – он подчеркнуто заизвивался, хотя пока что – на удивление, в тот раз Черное Зелье подействовало куда быстрее и сильнее – возбуждение было довольно легким. Сейчас если он и мог как-то влиять на ситуацию – то лишь максимально нестандартно реагируя. В худшем случае, умереть, перед этим отдавшись Балину – тоже неплохой вариант. Жаль только, что так быстро – зато в каких неожиданных обстоятельствах!       – Помолчи, пожалуйста. Ты предназначен не для меня.       Он даже замер.       – У вас тут что, клуб мужеложцев? – усмехнулся Дарис, переварив эту новость. – А, я понял, ты хочешь посмотреть, как меня возьмет еще кто-то. Неплохо! Надеюсь, он недурен собой... – ему претила такая мысль, и он не был уверен, что в его словах Балин не услышит под бравадой истинных эмоций, но просто промолчать не смог. Было все же страшно, и он презирал себя за этот страх – страшно быть беспомощным в стане врагов и не иметь возможности спастись. Это оказалось более тяжелым испытанием, чем ему казалось раньше.       Балин вдруг упал перед ним на колени, положил на плечо здоровую руку, заставил посмотреть себе в лицо:       – Я прошу тебя, Мейт, замолчи. Это не шутки. Речь идет не только о наших с тобой жизнях, но и о нашем посмертии. Возможно, и о большем.       Омавель был серьезен и явно взволнован.       – Еще один обряд Мефалы? – понял Мовис.       – Да, – и Балин сам приник губами к своей разрезанной ладони, слизывая собственную кровь. Потом разрезал веревки на запястьях и лодыжках Мовиса, задвинул обрезки и нож в щель под дверью. Дарис тем временем сел, подобрав ноги, стал растирать запястья.       – Этого н’ваха, который притащил тебя сюда, я, кстати, действительно не люблю, – зачем-то сказал Омавель. – Но я уважаю его как Мастера нашей гильдии. На самом деле он не злоупотребляет положением, хотя да, его стремительная карьера несколько подозрительна. Прости за эти веревки и прочее – он лишен изощренности ума и считал, что ты – обычный пленник. Вернее, опасный пленник. К счастью, он и другие непосвященные нам не помешают.       Мовис неопределенно хмыкнул. Ему сейчас было не до чувств Омавеля к коллеге. Возбуждение не усиливалось, и это смутно тревожило его. Что-то не так? Мефала разочаровалась в нем?       Балин тоже сел на пол. Дарис внимательно оценил расстояние до него, но не сделал попытки дотянуться – даже если тут нет никаких трюков, и он убьет Омавеля голыми руками – что дальше? Он не знает, где он, сколько здесь еще членов Мораг Тонг... и, опять же, разве его приятель-любовник провинился? Балин честно и изящно обыграл его, сыграв на его цинизме – и достоин торжествовать победу. И – их ждет некий обряд. Дарис тоже хотел бы еще раз услышать шепот Мефалы, еще раз почувствовать присутствие божества. Какой-то мизерный шанс на выживание не стоит потери такого финала жизни. Быть принесенным в жертву самой Мефале или быть тупо убитым при попытке сбежать? Выбор очевиден.       – Я не знаю, как все обернется, Мейт; на всякий случай – прощай. Я был рад знать тебя.       – Та ночь была лучшей из моих ночей, Бедт. Прощай.       – Мефала, да будет воля твоя над нами.       Четыре магических светильника погасли мгновенно. Воцарилась полная темнота.       Шепот снова вкрался в уши, растекся щекоткой по телу. Обещание познания, обещание исключительности. Что-то бесплотное – и тем не менее осязаемое – коснулось Мовиса, прошлось по его коже. Касание шелковое, дразнящее, неуловимое. Вошло в него сзади, пробралось в рот, казалось, наполнило все его тело. Рядом застонал Балин – с ним, похоже, происходило то же самое. Ему самому было приятно – и одновременно жутко. Сердце его билось часто и тяжело, он истекал потом и задыхался от удовольствия и страха. Возбуждение рывком достигло пика, он содрогнулся в экстазе, но томление не унималось. Против естественного для мужчин порядка возбуждение вернулось сразу же, и не менее сильным. Еще один оргазм, тело словно не справлялось, не понимало, как реагировать на происходящее... слишком много силы. С ним происходило и что-то еще, совсем неправильное, но Дарис не понимал, что, он что-то терял, что-то важное, взамен получая иное, чуждое... из глаз потекли слезы, его начала бить дрожь... на какой-то жуткий миг он полностью потерял ощущение тела – не понимал, где его руки, где ноги, существует ли он вообще... краем уха он слышал отчаянные рыдания и крики – два мужских голоса, смутно знакомые, вразнобой, захлебываясь и срываясь на визг, умоляли прекратить, прекратить, прекратить это. Это звучало беспомощно и жалко.       Ощущение тела вернулось вместе с пониманием, кому принадлежат голоса – им с Балином. Но было не до стыда, голова кружилась, он рыдал, с каждой секундой осознавая, что что-то катастрофически изменилось. Чужой голос, всхлипывая, забормотал молитву Мефале... и это не был голос Омавеля!       – Бедт? – попытался окликнуть приятеля Мовис и не узнал собственного голоса.       – Мефала, нити паутины т-твоей... Должен, я должен... соб-браться... проклятье!       Зажглись магические светильники, резанув мертвым светом глаза обоих. Дарис судорожно отер лицо, оглянулся вправо, но там почему-то не было Балина, и стена оказалась ближе, чем была, хотя он, насколько он помнил, не двигался с места... а бормотание доносилось слева... он обернулся туда и от изумления и страха вскрикнул. Это выглядело не так, как его отражение в зеркале, но рядом с ним сидел он сам! Он посмотрел вниз, на свое тело – и не узнал его. Другой оттенок кожи... черный узор под левым соском... другие шрамы... другие пальцы...       – М-мейт, она поменяла нас телами, – Балин, если теперь этого мера можно было назвать Балином, судорожно вздохнул. Его трясло, глаза были дикие.       Свой голос такой странный и неприятный, когда слышишь его со стороны.       – З-зачем? – губы Дариса тоже тряслись, и он ничего не мог с этим поделать.       – Я н-не могу тебе сказать.       Тут дверь открылась и в комнату вошли двое жрецов Мефалы, закутанных в мантии и с масками на лицах. Балин в теле Мовиса сказал им какое-то длинное странное слово, они помогли ему подняться, вывели за дверь и заперли ее за собой, не сказав Дарису в теле своего коллеги ничего, даже не взглянув в его сторону. Магические светильники погасли. Мовис был слишком потрясен и измучен случившимся, чтобы попытаться что-то предпринять. Он с трудом, не поднимаясь на ноги, прополз в угол комнаты, забился в него и снова дал волю слезам. В комнате было совершенно тихо, шепот в его голове тоже умолк. Ему не оставили ни воды, ни еды, ни одежды, ни даже ведра на случай, если захочется облегчиться. Мефала, поманив его обещаниями, сотворила с ним и Балином нечто ужасное, впереди – полная неизвестность. Спустя какое-то время тихой истерики он не то заснул, не то провалился в беспамятство.       Он не знал, сколько времени провел в камере – несколько дней, пожалуй. Его все же поили и кормили, хоть и скудно, и предоставляли возможность справлять свои нужды. Вот лежанкой не озаботились, и одежду тоже не вернули – если не считать одеждой, конечно, зачарованный наруч вроде рабского, не позволяющий ему колдовать, который тюремщики надели на него в свой первый визит. Он молился Трибуналу, Азуре, Мефале – все впустую, боги потеряли к нему интерес.       Скорее всего, он был обречен, но пока жив. Когда прошло первое потрясение, он заставил себя заняться делом: тщательно исследовал устройство наруча, запор на двери, взял за правило периодически разминаться. Тело Балина было в отличной форме, но лишним упражнения не были. Чтобы как-то развлечь себя, он читал вслух стихи – неплохо будет также, если тюремщики сочтут его слегка помешавшимся.       Но большую часть времени он размышлял. Это и есть третий путь, о котором говорила Азура? Что-то недалеко по нему можно уйти! Балин в его облике – и, видимо, другие члены Мораг Тонг в облике его собратьев по несчастью – похоже, отправились на какое-то задание. Скорее всего, исполнив задуманное, они проведут еще один обряд, чтобы вернуть себе свои тела – после чего убьют более ненужных Темных Братьев и Сестер. Оставалось надеяться, что его придет убивать Балин, и, возможно, Мовису удастся забрать его с собой в смерть. Это соображение его немного утешало.       И его надежды сбылись – через какое-то время к Мовису явился Балин в его облике, явно с дороги, усталый, осунувшийся, со странно блестящими глазами. Он зажег магические светильники и аккуратно запер за собой дверь. Дарис не стал вставать ему навстречу.       – У нас не очень много времени, мой дорогой друг. Жрецы готовят следующий обряд, а я... пока что не должен тут быть, на самом деле. Но, думаю, риск оправдан.       – За дверью что, нет сторожей?       – Приятно видеть, что ты не потерял волю к свободе. Сторожа есть, но призванным существам совершенно безразлично, что именно я собрался делать в твоей камере. У меня есть допуск, ты ее пределов не покидаешь и остаешься в живых. Это все, что их волнует.       – Ты сразу планировал для меня это? – спросил Дарис.       – Не сразу, если ты имеешь в виду нашу первую встречу.       – Но та ночь?..       – Нет, – голос Омавеля не дрогнул и глаз он не отвел. – Тогда о великом замысле Мефалы знал лишь грандмастер. Но, если это тебя утешит, твою кандидатуру на эту роль предложил я. Этот... обряд смены тел... возможен только между любовниками.       – Великолепный мерзавец, – Мовис слегка улыбнулся. – Прямо как я. Неужели многие из наших и ваших спали друг с другом?       – Во-первых, нас было всего пятеро, а во-вторых, трое из ваших стали любовниками троих из наших уже после похищения и... не вполне добровольно.       – Но все-таки мы с тобой не оригинальны! – усмехнулся Мовис. – Еще одна парочка таких же безумцев? Впрочем, это меня волнует мало. Так зачем вообще нужна была эта смена тел, Бедт?       – Я же тебе говорил – чтобы уничтожить Темное Братство. В облике якобы выживших ваших – в твоем в том числе – мы добрались и до местной Матери Ночи. Иллюзию она могла бы раскусить, а вот божественное вмешательство, силу одной из Князей – нет. Кстати, она – н’вах, ты знал? Вернее, была из них.       – Нет. Но теперь стало яснее, почему вы победили.       – О, для чужеземки она была хороша, очень хороша! Убила двоих из нас, прежде чем мы отправили ее к Ситису. Кстати, в чужом теле мастерство падает просто невообразимо, на удивление. Будто... тело думает не так, как думаешь ты. Не знаю, как еще это выразить. Мерзкое ощущение. Но все же это было одно из самых сладостных убийств, совершенных мной. Так жаль, что нельзя было рассказать ей, что мы сделали на самом деле, что Темное Братство прекратило свое существование на Вварденфелле за одну ночь – боюсь, она сочла, что ее убила кучка банальных предателей.       – А ведь хотелось поиграть, да?       – Более чем, – Балин кровожадно улыбнулся.       Мовис отметил, что такая улыбка его лицу очень идет. Интересно, сам он улыбался так же, пока был в своем теле, или иначе?       – Может быть, поиграешь хотя бы со мной, Бедт? Я одурел от скуки, сидя здесь.       – Этот наруч... вписывается в твой замысел, Мейт? – чуть помолчав, глухо спросил Балин.       – Более чем. Мне встать перед тобой на колени? Назвать хозяином? Исполнить любые прихоти? Пожалуй, будь ты в своем теле, все было бы иначе, но ублажать самого себя – это то, в чем я не ставлю себе никаких рамок. И вряд ли мне выдастся такой случай еще раз.       – Чуть иначе. Ты все же пленник, а не раб. Разве пленники считают своим долгом ублажать своих тюремщиков?       – Тоже интересная игра, – улыбнулся Мовис, прислушиваясь к себе. Пожалуй, эта идея и ему нравилась больше. – Что, убогое подобие ассасина, пришел поглумиться? Я не боюсь тебя.       – Заткни пасть, падаль, – Балин отвесил ему легкую оплеуху, даже скорее обозначил удар, схватил за шею, опрокидывая на пол, практически вжимая лицом в песчаник. Омавель был груб – но явственно нарочито, и на этот раз озаботился смазкой. Он остался одетым, лишь расстегнул штаны. Но эта игровая жестокость к Мовису – к себе самому – была все же чем-то большим, чем просто игрой, слишком искренне он выплевывал, вжимая в пол пленника, слова «тварь» и «сука». Балин не смог окончательно задушить в себе обывательские представления о совести, по которым он предал Дариса? Или это какая-нибудь давняя затаенная ненависть к себе? Или эти слова все же предназначались Мовису? Тот не знал, он вслушивался в собственные ощущения, стараясь отследить все нюансы. Безумное переплетение эмоций. Унижение, легкая боль, возбуждение, удовольствие, страх, чувство близости... видимо, это его последний секс. Наверное, по-хорошему ему тоже следовало изощряться в проклятиях «насильнику», но он не хотел отвлекаться на это даже ради удовольствия Балина. В таком положении он не мог помогать себе рукой, и чисто физически ему было более неприятно, чем сладко, но в этом тоже было что-то очень верное.       Как и в том, что они ни разу не коснулись губ друг друга. Ни сейчас, ни ранее.       – Тебе придется умереть сегодня, ты ведь уже понял, – прошептал Балин, в последний раз наваливаясь на любовника – уже расслабленно. – Так жаль, что у нас не будет этого года.       – Зато это будет интересная смерть. И тебе желаю интересной смерти, Бедт, – прошептал Дарис.       Балин страстно лизнул его в шею, прикусил.       – Всегда буду помнить тебя, Мейт.       Обряд начался так же, как предыдущий. Шанса на свободу Мовис так и не дождался, и, скорее всего, как только он окажется в своем теле, его убьют. Что ж, его жизнь была коротка, но хороша. Что ждет его после смерти? Бездна Ситиса, в которого он никогда по-настоящему не верил? Воды Обливиона? План Азуры? Он слишком извращен и порочен для нее. Может, Мефала все же сочтет его достойным хотя бы посмертия в ее Плане? Было бы неплохо...       – Что?! Ты! – вдруг шепот в его ушах сменился страшным голосом, не мужским и не женским, он причинял почти физическую боль. – Ничтожный червяк, ты обращался к Матери Розы? Выпросил у нее пророчество?! Как ты посмел!       – Но я... Княгиня... – он ахнул, почувствовав, как Мефала безжалостно захватывает его разум, роется в нем, ища события Хогитума.       – О, будь ты проклят. Я приняла бы тебя как почетную жертву, как дорогого гостя в своих чертогах! Но ты все испортил! Третий путь! Ты воистину ступил на него, оказавшись в теле того, кого клялся не убивать и кого должен был убить... разорвав надвое свою и его судьбу. Душа та же, но тело иное – он уже никогда не станет тем, кем мог бы стать. Он теперь нечист, искажен, ущербен. Потерян для меня!       – Я не понимаю...       – Я не вправе пресекать волю другой Княгини, а ее пророчество не может не сбыться. Клятвопреступление не будет свершено тобой, такова воля Лунной Тени! Ты теперь – Балин Омавель до конца своей жалкой жизни. Больше не Мовис Дарис, а значит, тебе не нужно будет исполнять контракт. Поднять руку на себя ты, конечно, мог бы, и тем самым избежать расплаты... но ты лишил меня моего Избранного, и это не будет прощено тебе. Я не позволю тебе убить себя, ибо мое клеймо теперь на твоем теле, и ты в моей власти. Но что мне за радость властвовать над тобой?! Ты был годен лишь как тело, которое я использовала, чтобы коснуться моего Избранного, не причинив вреда – а сейчас вообще ни на что не годен.       Мовис услышал горький, безнадежный возглас Балина, просьбу не оставлять его – видимо, Мефала параллельно объясняла ситуацию ему. Дарис все пытался осознать, что этот поворот означает для его собственной судьбы, когда Балин бросился него из темноты и попытался задушить голыми руками. Дарис инстинктивно начал сопротивляться... вспыхнули волшебные светочи, и ворвавшиеся растерянные жрецы едва сумели оттащить разъяренного Омавеля от Мовиса. Тот попытался продышаться, держась за горло – Балину не хватило чуть-чуть.       – Мефала решила иначе, – проговорил Омавель, наконец, обвисая в руках коллег. – Можете меня уже отпустить, я... пришел в себя. В своем отчаянии я едва не нарушил волю Прядильщицы – он не должен быть убит сейчас. Он должен принять мое имя, мой ранг в гильдии... священный знак, что она даровала мне. Все, что было моим. Он должен будет стать мной... а я должен буду отправиться на материк – немедленно и тайно. Никто непосвященный, даже из Мораг Тонг, не должен знать, что произошло здесь. Таков приказ Ткачихи. Теперь оставьте нас ненадолго, прошу, я должен сказать ему кое-что. Я не трону его.       – Но мы не можем доверять ему. Он из Темного Братства! – возмутился один из жрецов.       – Вы хотите оспорить желание Мефалы? Знак на его теле не позволит ему навредить гильдии. Прошу, мне нужно всего несколько минут.       Их все же оставили одних. Мовис не знал, что сказать, поэтому ждал, что скажет Балин.       – Тебя ждет страшная расплата за содеянное, Мейт, – в голосе его не было ярости, но и сострадания не было тоже. – Ты сумел нарушить замысел Ткачихи, а такого она не прощает, и ее месть будет неотвратима и жестока. Что это была за прихоть – обратиться к Азуре? Зачем?       Балин стоит того, чтобы ответить честно. Даже через боль в горле.       – Я засомневался в выборе пути. Едва ли не впервые в жизни. И спросил у Азуры совета на Хогитум, как делают многие и многие. Да, пожалуй, я в этот момент изменил себе, поступил, как все стадо – препоручил принятие решения кому-то другому, пусть даже богине. Что ж, я допустил слабость, я ошибся, но зато я жив и эта игра продолжается.       – Тебе не понравится финал.       – Кто знает. А что будешь делать ты? Уедешь на материк? Хочу сказать тебе, что местные Темные Братья узнают об этом, найдут тебя, думая, что ты – это я, и потребуют дальнейшего служения. Кстати, это не так и плохо – у нас все куда веселее, чем у вас. С твоими талантами ты рано или поздно станешь Слышащим. А с ними говорит настоящая Мать Ночи, та, из легенд, супруга Ситиса. По слухам, ощущения незабываемые.       Омавель, наконец, улыбнулся.       – Мефала уже объяснила мне это.       – О! Так ты едешь туда, чтобы внедриться в их ряды и... полагаю, продолжить начатое здесь? Уничтожить нас... их... изнутри? По-моему, это отличный поворот судьбы, братец! Но ты не рад?       – Я никогда больше не услышу голос Мефалы, и она никогда больше не коснется меня. Да, я не рад. Твоя затея с Азурой стоила мне того, что я желал больше всего на свете.       Мовис попытался скрыть усмешку. Мефала отказалась от Балина – не потому ли, что тот стал свидетелем ее слабости? Как мелко для великой Княгини Даэдра. Он поймет это рано или поздно и утешится.       – Она отомстит мне за тебя, – он с трудом сглотнул, коснулся наливающихся синяков от пальцев Балина на горле. – Кстати, осторожнее с моей левой рукой – у меня дважды выбивали этот сустав из плеча. Может подвести.       – А у меня непереносимость крэш-травы. Не пользуйся зельями на ее основе – не впрок пойдут.       Они в последний раз посмотрели друг другу в глаза. Потом Балин, больше не говоря ни слова, вышел из комнаты. Потом Мовису принесли снаряжение Омавеля, сняли с него препятствующий чарам наруч и телепортировали в Балмору, прямо в скромный дом Балина. Потом Дарис рухнул на узкую кровать и зашелся истерическим смехом пополам с рыданиями.

***

      Через месяц ассасин-имперец из Мораг Тонг, тот самый, чья карьера подозрительно быстро шла в гору – он стал уже Высоким Мастером – следуя воле Мефалы, тайно отравил еду того, которого считал Балином Омавелем. Особым образом обработанные лепестки горьколистника, один из самых страшных ядов, против которого не было противоядия – и который обещал долгую и мучительную агонию жертве. Так издревле казнили отступников Мораг Тонг, и говорили, что сама Плетельщица жестоко карает их души в Забвении.       Азура ничего не говорила о том, что третий путь приведет вопрошавшего к благу и процветанию. Он не привел его к клятвопреступлению – и этого было довольно для нее.       О том же, кто носил имя Мовиса Дариса, ничего не было слышно. Правда, через несколько лет упадок охватил Темное Братство Морровинда, а в год Кризиса Обливиона – и Темное Братство Сиродиила.       Месть Мефалы свершилась.