Под покровом ночи

       Чёрные, как смола, кудри разметались по спине, закрыв вычерченные на ней руны. Меткость, Видение, Бесстрашие, Осязание, Скорость, Стойкость — и каждая предоставляет неимоверную силу. Ангельская руна, которая недоступна для моего взора, как жемчужина на её теле, лишний раз напоминает мне, что Изабель создана из человеческой плоти и ангельской крови. Ещё одно из многочисленных доказательств, насколько она очаровывающе уникальна. Девушка стоит у окна, скрестив руки на груди, и наблюдает за бесчисленными огнями ночного Бруклина. Не способный оторвать взгляда от её образа, я с жадностью вычерчиваю силуэт Изабель, стараясь сохранить его в памяти, стараясь запомнить её такой, какая она стоит предо мной — сильной, независимой и живой.        Мне всегда нравилось думать, что она физически ощущала незримую связь, нить первородного желания, протянувшуюся между ней и мной, потому как, почувствовав мой взгляд на себе, она обернулась, и я столкнулся с глубиной её тёмно-карих глаз, в которых отражались едва уловимые отсветы огней сумеречного мира.        — Ты снова наблюдаешь за мной, когда я этого не вижу. Ты знаешь, как сильно это раздражает? — Она произнесла одновременно сладостным и бесстрастным голосом.        Моё застывшее сердце готово биться от рафинированного удовольствия, растёкшемуся по всему телу, вплоть до кончиков пальцев. Мне всегда нравились такие девушки; они считали, что люди должны им: должны принимать их точку зрения, должны уважать их, любить, защищать, должны ради них жить и умирать. Кровь этих уверенных в собственной значимости созданий всегда особенно вкусна. Она походит на спелую клюкву под сахарной пудрой, на страстное желание, родившееся из чего-то запретного.        — Мне нравится наблюдать за тобой, Изабель, и ты не способна заставить меня прекратить это делать.        Нефилим снова повернулась ко мне спиной, и по какой-то неизвестной мне причине, я счёл это за приглашение. Поднявшись с дивана, я бесшумно приблизился к ней. Она не могла слышать моего приближения, но я знаю — она ощущает меня, ощущает близость моего дыхания, чувствует связь, которая мелкими иголками отдаётся внутри. Её тело напряглось, и я услышал, каким отрывистым стало дыхание Изабель. Я знал, что она наблюдала за мной через отражение на окне с того самого момента, как пришла сюда. Знал, и мне это нравилось. В этом было нечто сладостное, нечто завораживающее, нечто желанное, как и сама девушка.        Я лёгким движением дотронулся до плеча, зарывая руку в мягких волосах. Пухлые губы слегка приоткрылись, и с них сорвался едва слышимый стон, который способен уловить лишь усиленный слух. Я тщательно старался изучить контур лица, цвет бархатной кожи, небольшой изгиб над верхней губой и длинные тени, отбрасываемые ресницами. Мои попытки детально запечатлеть её оказывались тщетными; каждый раз, когда я закрывал глаза, то видел перед собой Изабель, но с каждым желанием насладиться ею, она исчезала, расплываясь в тени, словно дразнила своей недосягаемостью. Будда говорил, что люди страдают из-за своих желаний, и когда мы избавимся от желаний — мы избавимся от страданий. Боюсь, что это не так. Когда я обнаружил Изабель в окружении моих подопечных, готовых разорвать охотника на куски, во мне открылось что-то давно забытое мной. Это была Изабель. Небольшое место внутри меня, уготовленное лишь для неё.        Та Изабель нуждалась во мне, нуждалась в моей помощи, нуждалась в заботе. Сейчас передо мной стоит девушка — второе издание — Охотница-Лайтвуд, из которой невероятным потоком сочится жизненная энергия. Я смотрю на неё, и мои мысли становятся похожими на одно из витражных окон Института, цветные осколки, никак не складывающиеся в однотонную картину. Все эти годы я медленно тонул: после каждого разочарования, неудачи, потери. Увяз в бессмертном одиночестве. А когда увидел Изабель такой красивой изнутри, такой живой, то понял, что я не такой. Уже нет. Я всё ещё тону и не могу позволить себе утянуть за собой Изабель.        Я понял, что нужно прощаться с ней. Прямо сейчас, но не знаю как. Что-то внутри рушится. Грудь теснит, душит. Трудно дышать.        — Ты больше не нуждаешься во мне, Охотница. Настало время прощаться.        Она накрыла мою ладонь своей и сжала её. Когда-то Лайтвуд была зависима от меня, теперь мы поменялись местами.        Изабель с пониманием посмотрела на меня. Всё в этой девушке мне было желанно, отчего завязался тугой узел внизу живота. Она поднесла руку к моему лицу и нежно провела по контуру нижней челюсти, затем проложила дорожку к губам и с ожиданием воззрилась на меня. Мне не нужно слов — мы с Изабель читаем друг друга в душе. Я знаю: она хочет, чтобы я её укусил. В последний раз.        — Хочу испробовать другое, — прошептал я, приблизился к ней и накрыл её губы своими. В этот момент через нас прошёл электрический заряд, отдавшийся жаром во всём теле. На секунду она отстранилась от меня, затем губы снова прильнули к моим, поначалу мягкие, потом твёрдые и алчущие. Руки заскользили вниз, вниз, к бедрам, к краю платья. Захватив ткань, я сжал её, претерпевая неудержимый зуд в ладонях. Я наблюдал, как она таяла от моих прикосновений, от поцелуя, от того, как запылали от этого поцелуя губы. Нежные руки нашли край моей рубашки, проложили тропинку к пуговицам и ловкими движениями стали освобождать её от них. Не знаю, где нашёл в себе силы остановить жаждущую Изабель, но, отстранив от себя женские ладони, заключил разгоряченную девушку в объятия, и через секунду уловил её всхлипы, отчего сердце раскалывалось на тысячу осколков.        В этот момент я осознал, что тону не только я. Мы с Изабель обречены на это вместе. Мы потонули друг в друге. Но скажите мне, разве это погибель? Если это так, то я не против уйти под воду с головой.