Эстетика агонии

Непреклонная воля, Безграничная сила — Божество-Сверхмашина.

      Гниль. Запахом в ноздри — тошнотворно-сладким, густым, вязким.       Боль. Ломотой в суставах, жжением по коже, тупой пульсацией в затылке.       Сталь. В руке — рукоятью ножа, во рту — привкусом крови.       Кажется, он отключился, — на минуту, или час, или целую вечность. Голова кружилась, все чувства притупились, и только запах гниющего мусора держал сознание на краю пропасти, не давая ему соскользнуть обратно в темноту.       Фушими сморгнул с глаз мутную пелену. Пошевелился и тут же замер, оглушённый новой волной боли. Висок что-то щекотало. Он потёр кожу пальцами; на них осталась кровь.       Мир обрисовался расплывчатыми линиями, обрёл цвета — тусклые и серые в сравнении с солнечным днём, но яркие и сочные — на фоне непроглядной черноты забытья. Звуки тоже вернулись — резанули по ушам грубой какофонией скрежета стали, топота ног, шарканья подошв по асфальту, шороха тканей.       Фушими нащупал очки, надел их, и линии стали чёткими.       Мунаката ещё сражался — если это можно было назвать сражением. Тварь крутилась вокруг него, со зловещей грацией ускользая от клинка. Её движения были неестественно быстры, и с Мунакатой она лишь играла, позволяя ему обороняться. Позволяла Мунакате. Фушими цыкнул языком, подбираясь для броска. На периферии сознания дискретными сигналами вспыхивали мысли: о стрейне с мощью, превосходящей силы короля; о тёмном пятне на форменном кителе Мунакаты и о влажно блестящих разводах крови на асфальте; о собственной боли. Но руки не нуждались в осмыслении действий. Рефлексы — программы, впаянные в мышцы. Фушими метнул нож в точном прицельном броске. И — ослеп от боли. Прижав ладонь к ране с левой стороны живота, он тяжело завалился на бок. Реальность поплыла, растворяясь в зыбком сером мареве. Фушими стиснул зубы и приподнялся на локте, щурясь до рези в глазах и всматриваясь в окружающий сумрак. Сабля лежала слишком далеко, отброшенная под мусорные баки. Рядом — рация, выпавшая из рук в тот момент, когда до Фушими, наконец, дошло: нужно звать подкрепление.       Он протянул руку. Ножей больше не было, защититься нечем. Он сдохнет здесь, если сейчас же не подтянется и не ухватит рацию.       Прозвучал глухой удар о землю. Фушими не обернулся, сосредоточенный на попытках заставить тело слушаться. Все его силы словно сконцентрировались на острие ножа и выплеснулись в единственном броске. Теперь он был пуст.       Пальцы сжались на рации. Фушими нажал кнопку вызова и выплюнул название улицы и номер дома, за углом которого, на плохо освещённом переулке, стрейн, возможно, уже убивал Мунакату Рейши. Добавив короткое: «капитан ранен», Фушими перевернулся на спину.       Мунаката лежал на асфальте — живой, но безоружный. А из его правого плеча торчала рукоять ножа. Лезвие вошло лишь на треть, но правая рука не слушалась Мунакату. Фушими чертыхнулся. Он никогда не промахивался, даже с закрытыми глазами. Так почему сейчас?..       На секунду ему показалось, что стрейн пытается задушить Мунакату. А потом Фушими понял: стрейн действительно пытался добраться до его горла, но не за тем, чтобы задушить. Его пальцы, все в крови, путались в шейном платке Мунакаты и рвали пуговицы ворота рубашки. Мунаката, даже сбитый с ног, сдерживал его, но Фушими видел: он слабеет. А потом стрейн ударил Мунакату затылком об асфальт, и тот обмяк, и руки его обессилено сползли вниз.       Сейчас его убьют.       Фушими попытался встать и даже смог сесть, но тут же со стоном сжался, едва не упав лицом вперёд. У него не было времени на раздумья, и в висках пульсировала единственная мысль: они должны выжить, оба.       Когда красный туман боли, затянувший сознание, спал, Фушими снова попытался встать, но замер, бросив случайный взгляд на Мунакату. Стрейн сидел, низко склонившись к его шее. С подбородка стрейна капала кровь. Он повернул голову, впервые за эти долгие-долгие мгновения обратив внимание на Фушими, и улыбнулся кривой, безумной улыбкой, похожей на оскал хищника.       Стрейн отвернулся и вытянул нож из плеча Мунакаты. Помедлив, он аккуратным, неторопливым движением провёл лезвием по своему запястью. Из раны на лицо Мунакаты закапала кровь: густая, тёмная, почти чёрная. Как темнота, в которую рухнул Фушими, не сумев удержаться на краю бездны.       Когда он открыл глаза, над головой вместо непроглядно-чёрного неба был серый потолок. Фушими прислушался к себе. Тело ныло, в горле пересохло, но лежать мягко и приятно. Пахло чистотой и свежестью.       Он повернул голову, и тишина наполнилась мягким шорохом подушки. Очертания предметов расплывались, и окно представляло собой смазанное пятно, но он понял по озоновому запаху и дробному стуку в стёкла: на улице идёт дождь.       Какое-то время Фушими лежал, прикрыв глаза и вслушиваясь в звуки дождя. Он знал, что нужно встать и узнать, жив ли Мунаката и прибили ли чёртового стрейна, сорвавшего им всю операцию, но тело протестовало против любых движений.       — Очнулся, наконец.       Фушими вздрогнул, выныривая из объятий полудрёмы, и повернул голову на звук голоса. В дверях стояла Авашима. Бледная, осунувшаяся, но в полном обмундировании и напряжённая, как струна.       Она подошла к койке. Фушими поморщился: стук её каблуков чувствительно ударил по вискам.       — Что с капитаном? — спросил он, не без труда разлепив пересохшие, потрескавшиеся губы.       — Жив, — ответила Авашима напряжённо.       — Но?..       Она помолчала.       — В коме, — сказала она, наконец.       И снова замолчала. Ждала, наверное, каких-то слов тревоги и сожаления. Но если Авашима полагала, будто Фушими станет плакаться ей в жилетку и корить себя за то, что не уберёг короля, то пусть катится отсюда на хрен.       Фушими вспомнил нож в ладони. Идеальный баланс. Верное оружие ни разу его не подводило — в отличие от людей. Он всегда полагал, что если и можно кому-то доверять безоглядно, то только стали. Даже у огнестрельного оружия бывают осечки. Но — не у клинка. Никаких осечек, только чистое мастерство — сплав физического и интеллектуального совершенства.       Но ведь если нож летит не туда и режет не ту плоть, дело не в ноже. Дело — в руке, направившей его.       Фушими закрыл глаза.       Тихо заскрипела койка под чужим весом. Похоже, Авашима собиралась потребовать устный отчёт, и едва ли Фушими имел право винить её за это. Но всё-таки винил. Нужно же винить кого-то. Больше всего ему хотелось остаться одному. Вот только Авашима — не тот человек, которого можно просто вышвырнуть за дверь.       — Фушими, — позвала она с непривычной мягкостью в голосе. Пришлось открыть глаза и взглянуть на неё. — Расскажи мне, что случилось.       Быстрее услышит отчёт — быстрее уйдёт.       И Фушими рассказал о том, что произошло после того, как отряд разделился, выслеживая стрейна. Мунаката редко участвовал в операциях подобного рода, но этот стрейн был необычным. Слишком сильным для них всех. Слишком хитрым. Слишком настойчивым. Лишь теперь, лёжа в постели и рассказывая короткими сухими фразами о погоне, Фушими понимал: стрейн целенаправленно выманивал Мунакату. Плевать на других рядовых и на их неспособность анализировать ситуацию, но не на свои интеллектуальные способности. Фушими крупно облажался. Ослеплённый противостоянием искусному противнику, он не почуял ловушки. Более того, неосознанно помог загнать в неё Мунакату — первым ведь рванул в тот переулок. И это его нож вонзился в руку Мунакаты.       Мисаки на его месте вышел бы в окно. Фушими раздражённо цыкнул языком. Он — не Мисаки. Бессмысленно угнетать себя пустыми сожалениями о собственной глупости и недальновидности. Мунакату это не вернёт.       — Загляни к капитану, как сможешь встать, — проговорила Авашима, будто уловив тень его мыслей.       — Зачем? — ответил Фушими. — Моё присутствие ему не поможет.       Он не выдержал прямого взгляда Авашимы и опустил глаза. Взгляд Мисаки — раскалённый, прожигающий самую душу, — он встречал легко. Но взгляд Авашимы был подобен морозному утру — ясный и колкий. От такого взгляда хотелось скрыться.       — Что ж, — сказала Авашима и поднялась. В её голосе больше не было прежней теплоты. — Поправляйся. На тебе держится работа всего отдела.       Она ушла. Фушими слушал стук её каблуков по коридору лазарета и старался ни о чём не думать. Капельница — иглой в левой руке — мешалась. Постель перестала быть удобной. Шум дождя разбередил головную боль.       Принесли обед, но Фушими замутило от запаха риса и рыбы. Он вспомнил кровавый оскал стрейна и окончательно утратил аппетит. Такое поведение стрейна было необычным, но Фушими привык ничему не удивляться. Если какая-нибудь дрянь может произойти, она обязательно случится.       Он ковырнул ногтём пластырь на сгибе локтя — иглу вынули, — поскрёб зудящий ожог на левой стороне груди, выпил воды, вздохнул и сел. Под тканью футболки он нащупал тугую повязку. И на голове — тоже. Потом спустил ноги и нашёл ступнями туфли.       Разговаривать с дежурным врачом Фушими не хотел, поэтому просто побрёл по коридору, толкая каждую дверь. Это не отняло много времени — Скипетр не нуждался в большом лазарете.       Мунаката отыскался в дальнем конце коридора. Он был не один.       — Ты всё-таки пришёл, — сказала Авашима. Её губы были сжаты в тонкую линию, но глаза улыбались.       Фушими не рассчитывал на новый раунд общения с Авашимой и повернулся, чтобы уйти. Она встала со стула, приставленного к койке и, не проронив ни слова, вышла в коридор. Фушими подождал, прислушиваясь к её шагам, и выглянул за дверь. Взгляд наткнулся на удаляющуюся фигуру, сотканную из смазанных синих пятен. Прищурившись, Фушими огляделся. Аппарат обеспечения жизнедеятельности разбавлял густую тишину пиканьем. Пульс Мунакаты был слабым и редким, но всё-таки — был. Сам он выглядел потускневшим. Только на шее почему-то нет бинтов, а ведь Фушими отчётливо помнил, как стрейн вгрызался зубами в горло Мунакаты. Или ему померещилось?       На кой чёрт Фушими вообще пришёл? Скорее всего, Мунаката умрёт. Он попытался вложить эту мысль в своё сознание и закрепить её там, но в голове не укладывалось, что Мунаката действительно мог умереть. Он ведь не Суо Микото — человек, поражающий своей безответственностью и недисциплинированностью. Фушими не был склонен переоценивать чужие достоинства, особенно — Мунакаты, чья самоуверенность и без того царапала короной потолок. Но порой ему казалось, что власть — настоящая королевская власть — способна обойти даже смерть. Ни капли рационализма в этих мыслях. И всё равно Фушими с трудом мог воспринимать Мунакату как простого человека. В его понимании король обязан быть выше всего человеческого, и Мунаката соответствовал этим представлениям. Даже в его личности было так мало от живого человека и так много — от машины. Логика, сила, власть, дисциплина, железные принципы — точно программы, изменить алгоритм которых было невозможно.       Наверное, ему снятся электроовцы.       Мунаката открыл глаза. Фушими бросил быстрый взгляд на приборы, но показатели остались прежними. От предательского чувства облегчения — Мунаката пришёл в себя, а значит, Фушими не будет виновен в его смерти, — стало противно. Блуждающий взгляд Мунакаты остановился на нём, и в глазах мелькнула тень узнавания.       — Я позову врача, — сказал Фушими прежде, чем Мунаката успел хотя бы шевельнуться, и торопливо вышел за дверь.       Морщась от боли, он пересёк коридор и окликнул врача. Потом постоял немного, опираясь о стену и приходя в себя, — боль со слабостью подкашивали колени и кружили голову, — и вернулся в палату, где врач уже с деловитым видом хлопотала вокруг Мунакаты.       — Ничего не понимаю, — бормотала она. — У вас очень низкое давление и слабый пульс. Как вы себя чувствуете?       — Устало, — ответил Мунаката.       «Надо сообщить лейтенанту», — подумал Фушими, но КПК остался в его собственной палате, а бежать в главный корпус Скипетра и искать Авашиму он не собирался.       — Свяжитесь с лейтенантом, — проговорил он, и врач, ответив коротким кивком, вышла.       — Плохо выглядишь, Фушими-кун, — сказал Мунаката, садясь повыше. — Не стой в дверях. Сколько времени прошло?       Фушими нравилось стоять в дверях — на максимальной дистанции от Мунакаты. К чужой постели он не подошёл, и без того чувствуя себя в высшей степени неуютно. Но и уйти не мог. Должен был сначала услышать, что думает Мунаката о последствиях провальной операции. И о том, что Фушими так сильно облажался. По всем фронтам.       — Сутки, — ответил он. — Сейчас поздний вечер. — И добавил, предвосхищая закономерный вопрос: — Стрейн ушёл.       — Ожидаемо. Мы плохо подготовились к встрече с таким противником.       — Вы говорите «мы», — сказал Фушими, — но вы ведь знаете, что это — моя вина.       Мунаката взял с прикроватной тумбы очки в тонкой оправе и надел их. Его взгляд был строгим, жёстким, хлёстким. Но улыбка, едва заметная, прячущаяся в уголках губ, резко контрастировала с этим взглядом.       — Стрейн, — сказал Мунаката, и в его голосе звучала мягкая насмешка — не полноценная эмоция, но её отблеск, — перехитрил меня и заманил в ловушку. Может быть, ты считаешь себя сильнее и опытнее меня?       — Нет, — негромко ответил Фушими. Под взглядом Мунакаты ему было не по себе. — Но я повредил вашу руку.       — Я доверяю тебе, Фушими-кун. И признаю за тобой право на ошибку. Твоя... осечка означает только одно: в следующий раз её быть не должно.       — И вы спокойно повернётесь ко мне спиной в этот следующий раз? — едко спросил Фушими прежде, чем успел прикусить язык.       Это опасная тема. Мунаката не проявлял ни капли обеспокоенности предательством Фушими и отчего-то считал возможным демонстрировать доверие тому, кто однажды уже отказался от своего короля. Но Фушими не покидало чувство, что на самом деле всё это — игра. Тонко просчитанная партия, в которой Фушими был фигурой среднего звена. Мунаката — прямой человек, и Фушими ни разу не ловил его на лжи, однако при всей его прямоте он походил на шкатулку с двойным, а то и тройным дном. Кто способен понять, что творится в этой чёртовой голове?       — Я король, — напомнил Мунаката. — Зачем королю люди, неспособные прикрыть его спину? — Он помолчал. — Кроме того, кажется, с моей рукой всё в полном порядке.       — Не может быть, — ответил Фушими. — Вам чуть не перегрызли горло, а нож я сам видел.       — Тем не менее. — Мунаката пошевелился, потёр правое плечо, а потом поднял голову, словно к чему-то прислушиваясь. — Что это за звук? Колокола?..       Фушими тоже прислушался, но в палате царила мягкая обволакивающая тишина. Ни шагов, ни голосов, ни, тем более, колоколов. До ближайшей католической церкви — не один квартал.       — И этот запах... — Мунаката повёл головой, принюхиваясь к воздуху.       — Кондиционер для постельного белья.       — Нет. — Он закрыл глаза, а на его лице отразилось понимание чего-то, недоступного для Фушими. — Ты ведь ранен. Уходи.       — Я в порядке, — соврал Фушими, хотя едва держался на ногах. Он не хорохорился, больно надо. Всего лишь привык не обращать внимания на мелочи. Особенно на такие, как физическое недомогание. — Вам что-нибудь нужно?       Он не собирался задавать этот вопрос. Однако на его памяти Мунаката ни разу не оказывался в лазарете в столь тяжёлом состоянии — кома. Фушими по себе знал, как отвратительно чувствовать боль и слабость. Ощущение беспомощности убивало. Тело — величайший предатель.       Всё произошло быстро. Мунаката лежал в постели — бледный, изнеможённый, ослабший, а в следующую секунду оказался вдруг рядом. Фушими не успел ни удивиться, ни подумать: «какого чёрта». Рефлексы, подточенные червём-слабостью, не сработали. Первое же инстинктивное движение назад отозвалось вспышкой боли — раскалённым прутом, пронзившим левую сторону живота. Всё, что Фушими запомнил, — это выцветшая сирень чужих глаз и новый очаг боли, огненным цветком распустившийся у горла.       Пробуждение далось ему тяжело. Дождь снова бился в окна и в разум, стирая саму способность мыслить. Тело, налитое свинцом, не слушалось. Фушими даже сесть не смог. И он сдался: боли, тяжести, слабости. Позволил головокружению укачать себя, а дождю — растворить сознание в горячечном бреде. Пошли все к чёрту. Авашима. Стрейн. Мунаката. Весь Скипетр. И Хомра. И Мисаки.       Он понял, что произошло. Понял, отчего так болела шея. Понял, что за запах чувствовал Мунаката, когда велел Фушими покинуть палату. Но ему было слишком плохо, чтобы думать. Единственное, на что его хватало, — тусклая ненависть ко всему окружающему миру.       По его внутреннему мироощущению прошло не меньше месяца. По словам врача — чуть более недели.       Фушими не слишком-то напрягался, отлёживаясь в лазарете, — первые пару дней. Задолбавшись созерцать потолок и бесцельно лазить в интернете, когда руки смогли удержать КПК, Фушими попросил Хидаку приносить ему работу. Отчёты, например, за него никто не проверит и не сведёт, а гора бумаг на рабочем столе — лишняя головная боль после выхода с импровизированного «больничного».       Он лежал в постели, обложившись документами, и печатал на ноутбуке квартальный отчёт. На прикроватной тумбе стояла банка с крепким чёрным кофе. В кофе не было необходимости, Фушими хватало времени, и он высыпался, но организм так не считал и требовал свою дозу «наркоты».       Отвлекшись от работы, Фушими потёр шею — ныл след от укуса. Пришлось накладывать швы; похоже, Мунаката наградил его шрамом — вторым в скудной коллекции Фушими.       Лёгок на помине. Мунаката вошёл в палату и притворил за собой дверь. Фушими не видел его с того самого вечера. Слышал только сплетни от Хидаки, дескать, капитан перестал выходить на улицу в дневное время суток. Хидака валил изменения в распорядке Мунакаты на последствия комы. Фушими, в отличие от Хидаки, знал, на кого в действительности следовало всё валить... только в привычную картину мира это вписывалось слабо.       Авашима заходила несколько раз, поинтересоваться самочувствием. Фушими пытался угадать степень её осведомлённости о последних событиях, но Авашима держалась с привычной отстранённостью. Она не заговаривала о Мунакате, а Фушими не спрашивал. В какой-то степени, подобный нейтралитет устраивал его, но неизвестность ложилась на плечи тяжким грузом. Фушими ведь понятия не имел, что произошло после того, как он отключился. Как врачу объяснили рваную рану на шее? И самый животрепещущий вопрос: почему Мунаката не убил его? Едва ли он был в здравом уме и трезвой памяти.       Фушими поднял глаза на Мунакату и мрачно проследил взглядом за его перемещением по палате — от двери до койки. Мунаката выглядел абсолютно здоровым и полным сил. Как всегда — аккуратная и строгая одежда. Как всегда — очки (кстати, зачем?). Как всегда — твёрдый уверенный шаг. Как всегда — лёгкая, немного снисходительная, с оттенком насмешливости улыбка. Фушими был готов поспорить: умирая, Мунаката улыбался. Чтобы побесить своего убийцу, как вариант. Или просто потому, что не умел иначе, ведь такие улыбки были частью его алгоритма. Программное обеспечение, не дающее сбоев.       — Как ты себя чувствуешь? — спросил Мунаката, садясь на край постели. Без спросу, конечно же.       В руках у него был стакан, наполненный чем-то густым и тёмным. Походило на томатный сок. Мерзость какая.       — Нормально, — ответил Фушими.       — Выпей.       Мунаката протянул ему стакан. Фушими к стакану не притронулся, справедливо рассудив, что забота Мунакаты до добра не доводит.       — Не хочу.       Он смотрел на Мунакату и пытался уловить изменения, произошедшие с его организмом. Кожа имела обычный цвет. Зубы тоже были нормальными, человеческими. На этом список физических качеств, предназначенных к сравнению, исчерпывался. Фушими никогда не рассматривал Мунакату целенаправленно и не пытался запомнить черты его лица, жесты, движения. Впрочем, Мунакату было сложно не запомнить. У него был редкий цвет глаз — льдисто-сиреневый, а взгляд — внимательный и пронзительный, будто обращённый в самую душу. Но на цвет чужих глаз Фушими было плевать, а к взгляду он со временем привык и перестал раздражаться от ощущения, словно каждое его слово либо движение разложили на составляющие и проанализировали.       Взгляд — вот что стало иным. В глазах Мунакаты отражалось нечто, от чего по спине прошёл холодок, а рана на шее противно заныла.       Голод.       Любому здравомыслящему человеку полагалось бы бояться Мунакату. Фушими относил себя к здравомыслящим людям, однако Мунакату не боялся. Едва ли во всём мире мог сыскаться человек, способный испугать его сильнее, чем отец.       — Пей, — сказал Мунаката. — Это поможет тебе быстрее встать на ноги.       — Если это томатный сок, то пейте сами. Фушими принял от Мунакаты стакан и принюхался. Пахло странно. Он рискнул сделать глоток, и во рту растёкся терпкий солоноватый вкус с металлическим послевкусием. Во вкусе присутствовало что-то ещё — нечто, расцветающее на языке и пробуждающее желание выпить весь стакан залпом.       — Что это? — спросил он и сделал ещё один глоток.       — Моя кровь.       Фушими выплюнул то, что чуть не проглотил, на пол и закашлялся.       — Вы в своём уме? — хрипло выдохнул он. — Хотя, о чём это я.       — Моя кровь исцелит твои раны, — терпеливо объяснил Мунаката.       — Я уж как-нибудь обойдусь.       — Пей.       Приказы можно отдавать по-разному. В голосе Авашимы, например, отчётливо звучала командная сталь, и такой голос Фушими неизменно хотелось игнорировать. Но в голосе Мунакаты звучали иные интонации — гипнотические, повелительные; им было невозможно не подчиниться.       Собравшись с духом, Фушими опрокинул стакан и залпом осушил его. Отвратительно. Не по вкусу — по сути.       — Ты слишком спокоен, — сказал Мунаката, наблюдая за ним.       — Думаете, я должен вас бояться? — с деланным безразличием протянул Фушими. Стакан он отставил на край тумбы и взял банку с кофе. — Вы раздражаете. Но не пугаете.       — Честный ответ, — улыбнулся Мунаката.       Боль в ранах напомнила о себе. Фушими поскрёб ногтями кожу чуть ниже следа от укуса и невольно задумался над словами Мунакаты. Ему ведь действительно нечего бояться. Что Мунаката мог с ним сделать? Убить? Фушими не боялся смерти. Никто не тащил его волоком в Скипетр. Если бы он хотел скучной, простой и безопасной жизни, то всё сложилось бы абсолютно по-другому. Дать волю своей жажде, отражение которой Фушими видел в его глазах? Это можно пережить, хотя Фушими предпочёл бы обойтись ближайший день без тесных объятий с болью — его верной спутницей в последнее время. Но и боли Фушими тоже не боялся. Страх боли не позволил бы ему выжечь символ ХОМРы со своей кожи. А по части унижений Мунакате никогда не переплюнуть отца.       Он открыл банку и сделал два крупных глотка. Холодный горький кофе перекрыл вкус крови во рту.       — С чего вы взяли, что ваша кровь может исцелять? — поинтересовался он лениво. Слова давались с трудом — за время вынужденной изоляции Фушими совсем отвык произносить вслух длинные предложения. Молчать было приятнее.       — Мне сказали, — ответил Мунаката. — Я встретился с одним представителем этого... вида. Потом проверил полученную информацию, и она подтвердилась.       Фушими раздражённо цыкнул языком.       — Вы думаете, это была хорошая идея?       — Ты про встречу? Нет. Но у меня, в какой-то степени, не было выбора.       — Лейтенант знает? Про... вас?       — Да. — Мунаката кивнул. — Больше никто.       По телу растекалась вялость, веки тяжелели, и Фушими понял, что страшно хочет спать. Видимо, из-за крови Мунакаты.       — Что ещё вам рассказали? — в попытках прогнать сонливость, он выпил ещё кофе и потёр шею свободной рукой. Кожа чесалась, однако раны на ней не было. Фушими провёл по шее ладонью, не веря тактильным ощущениям, но след от укуса действительно исчез. Улыбка Мунакаты стала чуть шире. — Вы умрёте, если воткнуть в вас осиновый кол?       — Ты тоже умрёшь, — лаконично ответил Мунаката. — Мне дали несколько ценных советов. Избавиться от двух переменных. В первую очередь — от того человека, чью кровь я попробовал сразу после обращения.       Обращение — вот как это называется. Что за безвкусное слово, выдернутое из поп-культуры.       — А во вторую?       — От того, кто меня обратил. — Мунаката поправил очки. — Должно быть, сейчас ты чувствуешь слабость и сонливость — побочный эффект. Но завтра ты должен быть в строю.       — Хотите, чтобы я убил «стрейна»?       — Да. Он очень силён, ты и сам это видел, но тебе придётся. Задействуй любые ресурсы, которые потребуются.       Умно. Если Фушими не справится, то погибнет, выполняя тем самым первое условие заданного уравнения.       — Если я выполню ваш приказ, — проговорил он, всем своим видом демонстрируя, что его ни сколько не задело услышанное, — что будет со мной?       Мунаката ценил своих людей и не разменивался ими попусту. Но он легко избавлялся от того, что ему мешало. Или же — от чего-то меньшего во имя большего. Гамбит. Он ведь убил Красного короля. Фушими отчётливо помнил клубы дыма и пыли — точно занавес перед сценой, на которую ступил Мунаката. Помнил, как он шёл сквозь эту пыль — спокойный, невозмутимый, равнодушный. Его руки были в крови. Мысли о смерти от несдержанной, неконтролируемой жажды Мунакаты Фушими не пугали. То были чистые, незамутнённые самоконтролем эмоции и инстинкты. Умереть, выполняя приказ, он тоже не боялся, — это его работа, ни больше, ни меньше. Но умирать просто потому, что стал вдруг мешать, он не хотел. Не хотел быть убитым с таким же безразличием, как Красный король. Впрочем, едва ли Мунаката захочет сам делать грязную работу. Фушими не достанется даже этого.       Стало неуютно.       — Боишься? — усмехнулся Мунаката.       — Нет.       — Лжёшь. Видишь ли, кровь для этих существ — своеобразный якорь. Кровь того, кто обращает, привязывает того, кого обращают. Накрепко. Тотальное подчинение. Временно, я так полагаю — исключительно в целях контроля новой особи. И твоя кровь для меня теперь такой же якорь. Я могу употреблять кровь других людей и спокойно существовать, но только твоя даст полное насыщение — до твоей смерти. Наверное, в этом заложены какие-то биологические механизмы, толкающие на первое убийство.       Повисла пауза. Фушими молчал, обдумывая слова Мунакаты. Они звучали, как смертный приговор. Зачем Мунаката рассказывал ему всё это? Посмотреть на реакцию? Проверить, не сбежит ли Фушими в другой клан, а то и вовсе из города при первой же возможности?       Сонливость как рукой сняло.       — Я могу убить тебя прямо сейчас, — сказал Мунаката. — И ты ничего не сможешь сделать.       — Вы как-то неправильно мотивируете на выполнение ваших приказов.       — Возможно. Сядь. — Фушими подчинился, и с неохотой сел в постели, тяжело привалившись спиной к изголовью койки. Ноутбук на его коленях опасно покачнулся. — Я сказал, что, несмотря на твою ошибку, по-прежнему доверяю тебе. Но и ты должен мне довериться.       Фушими едва не рассмеялся в ответ на эту фразу. Довериться? Мунакате? Чёрта с два. Особенно после того, что прозвучало ранее. При первой же возможности от Фушими избавятся, чтобы не тянул Мунакату вниз одним лишь фактом своего существования. Да, Фушими не боялся смерти. Но это вовсе не означало, что он мог лечь на асфальт, включить Radiohead и ждать отхода в мир иной.       Мунаката придвинулся; койка едва слышно скрипнула, вторя его движению. Фушими понял, что он собирался сделать, и невольно напрягся. Мунаката не убьёт его — пока, иначе к чему весь этот фарс? Однако голос разума был слаб и невнятен, и в мозгу стучала лишь одна фраза: «Я могу убить тебя прямо сейчас».       Но если Мунаката думал, что всё будет по его сценарию, то он ошибался.       Фушими повернул голову, открывая доступ к шее, и убрал назад мешающиеся волосы. При любом раскладе ему нечего терять. Он сознательно провоцировал Мунакату, желая увидеть алый отблеск жажды в его пепельно-сиреневых глазах... даже если это будет последним, что он увидит.       Мунаката замер, и Фушими злорадно понадеялся, что сбил его с толку. Внутри взвилось странное чувство сродни тем эмоциям, что разгорались в ответ на яркий пылающий гнев Мисаки, тесно сплетённый с ненавистью. Ненависть — самое чистое и честное чувство. Только ненавидеть можно полностью, со всей отдачей. Только ненависть пускает корни в душу и закрепляет там образ другого человека. Будет ли Мунаката ненавидеть Фушими за то, что зависим от его крови? Мунаката никогда не даст ослепить себя — ни ненависти, ни любым другим эмоциям. Но, быть может, Фушими удастся увидеть хотя бы тень в его глазах. Быть ненавидимым самим королём и служить ему же — это дорогого стоит.       — Ты улыбаешься так, словно жертва здесь я, — проговорил Мунаката, — а не ты.       В какой-то степени, так и было. Надо же. А Фушими и не заметил, что улыбается. Мунаката упёрся руками в кровать по обе стороны от Фушими и наклонился к его шее. Было бы удобнее по-другому, но Мунаката словно сознательно не прикасался к нему. В этот раз боль была иной. Она не обрушилась на Фушими, волной сметая его сознание, а вспыхнула — и растеклась по мышцам, отдавая онемением в левую руку. В глаза бил яркий электрический свет. Пальцы сжались на банке с недопитым кофе; раздался тихий звук сминаемой жести.       Боль сбила дыхание, вскружила голову, и Фушими стоило больших усилий не впиться пальцами в плечи Мунакаты, комкая ткань, отстраняясь от боли и ища спасение в тактильных ощущениях. Боль была обволакивающей, тягучей, вязкой, и оттого — невыносимой.       Боль заняла собой всё его сознание.       Когда Мунаката отстранился, Фушими на автомате потянулся к шее. Пальцы нащупали две аккуратные рваные раны чуть выше ворота футболки.       — Не трогай, — сказал Мунаката. — Пусть заживёт.       — У вас ведь волшебная кровь.       — Не стоит этим злоупотреблять.       Фушими отнял руку; на коже осталась кровь. Он проследил за взглядом Мунакаты, прикованным к его пальцам, испачканным в крови, и воображение услужливо предложило массу вариантов провокации — умных и не очень, — но Фушими не решился. Он и без того играл с огнём. И, чёрт возьми, это ощущение опасности — будто ходишь по лезвию ножа — было восхитительным. Оно будоражило чувства.       Мунаката ушёл, отвесив дежурное «поправляйся» и «с утра приступай к работе». Фушими закрыл ноутбук и отставил изрядно помятую банку с кофе на тумбу, к пустому стакану. Сдержанность и аккуратность Мунакаты бесила. И, кажется, обращение лишь приблизило его к сути машины. Фушими вспомнил первый закон роботехники: «робот не может причинить вред человеку». Мунаката, исходя из его слов, не мог причинить вред своему создателю. Всё сходится. Титановый скелет, вены-провода. Может быть, Мунакату можно перепрограммировать?       Оставаться в лазарете на ночь Фушими не захотел. Он собрал документы и отчёты, прихватил ноутбук и перешёл в корпус общежития. Был поздний час, и из-за дверей, мимо которых он проходил, доносились громкие голоса и смех.       Собственная комната встретила тишиной и пустотой.       Вечером следующего дня Фушими наведался в кабинет Мунакаты. Он не получил чётких инструкций относительно слабых сторон противника, а «иди и убей машину смерти с закрытыми глазами» — так себе тактика. Всё, чем Фушими располагал, — это словесным портретом «стрейна», частично запечатлённым в памяти, и скупым анализом его способностей.       Сила. Интересно, стал ли Мунаката сильнее?       Скорость. Быстрее — однозначно стал.       Повышенная регенерация, быть может. Но это не точно.       Услышав короткое «войдите» в ответ на стук, Фушими толкнул дверь и перешагнул порог.       Мунаката был один — сидел за рабочим столом и собирал картинку, разбитую на множество маленьких кусочков. Фушими надоело бы уже минут через двадцать. Но машина не знает слова «усталость», и машине не может наскучить однообразие рутинного занятия.       — Мне необходимо кое-что уточнить относительно цели вашего задания, — сказал Фушими, поправляя очки. — Вчера вы упомянули свою встречу с одним из...       — ...вампиров.       — ...стрейнов. Я хочу знать подробности. Сильные стороны, слабые. Как это уничтожить.       Мунаката не смотрел на него. Детали пазла вставали на место с тихими щелчками. Автоматизированный процесс. Фушими был готов поспорить, что Мунаката даже не всматривается в картинку — пальцы сами движутся к нужному месту.       — Месяц назад, — проговорил Мунаката, — из Токио в Шизуме перебрался их клан. Его члены не настроены враждебно и желают вести тихий незаметный образ жизни в нашем городе — по их словам. Разумеется, — он закончил собирать верхний левый угол пазла и, сцепив пальцы в замок, поднял на Фушими глаза, — мы установим за ними надзор, как только сможем научиться выслеживать их. Но пока что первоочерёдная задача — устранение агрессивной особи. Того, кто обратил меня. Его изгнали из клана, и он...       — ...собирает свой собственный, — задумчиво закончил за него Фушими. — И начал с короля.       — Возможно, он полагал, что я не смогу себя контролировать и убью кого-нибудь из вас. И, чтобы спасти, обращу.       «Идиот», — подумал Фушими. Прошло чуть больше недели, а Мунаката уже свыкся со своей новой жизнью — с лёгкостью, будто разнашивал новые ботинки. Мунаката — король контроля. Король абсолютной дисциплины. Должно быть, даже мысли в его голове тщательно рассортированы в необходимом порядке.       Только идиот попытается подчинить себе Мунакату Рейши.       — Вы бы сделали это? — спросил Фушими. — Обратили бы?       — В твоём случае не было никакой угрозы для жизни, — ответил Мунаката. — Но — да, я обратил бы тебя.       От этих слов внутри всё похолодело. Фушими попытался представить себя таким и не смог. Мунаката словно бы ничуть не тяготился изменениями, произошедшими с ним. Но Фушими — не Мунаката. Полная зависимость — вот что это было. От крови, от времени суток, от Мунакаты. Не подчинение по собственной воле, а необходимость. Безысходность.       Отвратительно.       — Я не хочу быть таким, — сказал Фушими.       Но когда Мунакату волновало чужое мнение?       — Не будь, — милостиво разрешил он. — Но если встанет вопрос жизни и смерти, то я сделаю это. У тебя всегда останется выбор. И потом, если ты захочешь, я убью тебя сам.       — Вы жуткий.       Мунаката улыбнулся.       — Что ещё ты хочешь знать?       — Как убить...       — Вампира?       — Стрейна.       — Стрейна — как тебе заблагорассудится. Вампира — огнём.       На кончиках пальцев расцвёл зуд. Аура Красного короля была всё ещё доступна Фушими, но «стрейну» об этом неизвестно. Огонь в лицо станет для него неприятным сюрпризом.       — Они ведь регенерируют? Как быстро? — спросил он.       — Я могу показать.       Без задней мысли Фушими кивнул и лишь потом понял, что имел в виду Мунаката. В памяти всплыл вкус его крови — терпкий, чуть сладковатый. Почему-то организм воспринимал этот вкус как нечто приятное и необходимое. Попросить, что ли, образец крови, чтобы сдать в лабораторию для химического анализа?       Мунаката протянул руку ладонью вверх. Фушими отлип от порога, подошёл к столу и, одним движением кисти выудив из рукава нож, передал его рукоятью вперёд.       Мунаката принял нож и аккуратно провёл им по левой ладони. На коже за остриём, как за кончиком перьевой ручки, остался росчерк. На линии росчерка набухли крупные капли крови — красные чернила. Запах Фушими ощутил, даже стоя по ту сторону стола. Он смотрел на кровь, чувствовал во рту её вкус и понимал, что начинает ненавидеть Мунакату. Тот ведь специально это сделал, лёгкая насмешливая улыбка выдавала его с головой.       — Хочешь?.. — спросил он.       — Нет, — ответил Фушими — слишком быстро, не раздумывая.       Мунаката хмыкнул. Не поверил. Правильно, Фушими тоже себе не поверил.       — Кровь вампиров обладает притягательным для людей вкусом и ароматом, — сказал Мунаката. Порез на ладони начал затягиваться. — Очевидно, некий механизм, предотвращающий вырождение вампиров как вида. Если человек добровольно хочет крови, его легче обратить. Это так любопытно.       Он взглянул на свою ладонь. Порез зажил, но кровь осталась на коже, и Мунаката достал из кармана платок.       — Как Амортенция? — фыркнул Фушими.       — Как... что?       — Прошу прощения. Не важно. Есть ещё что-нибудь, что я должен знать?       — Нет.       Уходя, Фушими метался между желанием сбежать из кабинета как можно быстрее и желанием услышать оклик Мунакаты, приказ остаться, демонстрацию жажды крови — его крови. Но Мунаката дал ему уйти, и Фушими воспринял это как личное оскорбление. И — вызов.       Следующие несколько дней он мотался по городу, выслеживая «агрессивную особь». Ему по-прежнему не нравилось слово «вампир» — уж больно отдавало дешёвыми псевдоготическими романами для подростков, — но он был вынужден признать: к стрейнам эти существа не имели абсолютно никакого отношения. А ещё стрейны не доставляли столько проблем.       С людьми вампир не церемонился. Фушими знал, по примеру Мунакаты, что для выживания вампирам достаточно просто крови, убивать «донора» нет необходимости. Но вампир убивал. И убивал нагло, оставляя тела на видном месте. Насмехался. Бросал вызов. Играл.       Очередной труп нашли на складе с продовольствием. Фушими стоял над распростёртым телом женщины, а у ног лежали крупные красные бусины — порванное ожерелье женщины рассыпалось, и толстая белая нить запуталась в тёмных волосах. Фушими тронул носком сапога одну бусину, и та покатилась вперёд, а потом остановилась, уткнувшись в руку женщины.       А ведь в этом что-то было. Некий извращённый эстетизм. Красные бусы. Кровь. Театральная поза — раскинутые руки. Словно хищник любовался своей жертвой. Вероятно, прямо сейчас. Жертвой и ими всеми — такими бестолковыми, неспособными угнаться за его скоростью.       Зачесался ожог. Фушими поскрёб его ногтями и окинул помещение склада быстрым взглядом. Может, вампир прятался в толпе зевак, собравшихся снаружи. Фушими развернулся и, сунув руки в карманы брюк, вышел наружу. Перед ним тянулась людская стена — человек двадцать пять или тридцать. Каждый избегал смотреть на Фушими, будто опасался невольно привлечь его внимание и оказаться под подозрением. Он встретился глазами с человеком в толпе. И, зная, что тот увернётся от ножа, сорвался с места, разбивая людскую стену. Люди-осколки брызнули во все стороны. Вампир был быстрее, а Фушими — умнее. Он приметил, в какую сторону рванул вампир, и побежал в другую, огибая здание и срезая себе путь. Может быть, он мчался прямиком в очередную ловушку... но, на сей раз, был к ней готов.       Следом бежали члены специального отряда. Шумные, медлительные, но — необходимые. Если не можешь одолеть противника один на один — задави числом. Фушими было плевать, кто именно убьёт вампира. Важен результат.       Он дотронулся пальцами до передатчика в ухе и сообщил направление, по которому движется. Капкан захлопнется, и вампир будет окружён. А дальше — дело техники. И пусть его подчинённые — откровенно плохие бойцы, но они, как и полагается слабым, держались друг за друга. Они — слаженный механизм. Мунаката знал, кого принимать в клан. В чутье на людей ему не отказать.       Фушими свернул в тёмный переулок. Вампир выскочил прямо на него — высокий, сутулый, весь какой-то белёсый, с натянутым на лицо капюшоном толстовки. Фушими метнул в него нож, вынуждая отступить в нужную сторону, и выхватил клинок из ножен. Вампир усмехнулся. Нехорошая усмешка. Но где же люди на перехвате? В одиночку Фушими долго не протянет, ему не тягаться в мастерстве с Мунакатой, а тот, в конечном итоге, проиграл.       Вампир двигался с поразительной скоростью и не давал Фушими перейти в атаку. Все силы уходили на глухую оборону. Задаваться вопросом: «Где, мать вашу, люди?» стало некогда; всё внимание Фушими сузилось до единственной точки — глаз вампира. Взгляд выдавал каждое движение, каждое намерение, и лишь благодаря этому Фушими до сих пор держался на ногах.       Нечленораздельный вопль вдребезги разбил его концентрацию. Рефлекторно Фушими дёрнулся в сторону, уходя от возможного столкновения с источником крика. Мимо что-то просвистело. Взгляд успел выхватить яркое рыжее пятно, а слух — различить скрежет колёс по асфальту.       Ну, охренеть.       Мисаки ураганом пронёсся по переулку и сцепился с вампиром, не заботясь о тактике, не пытаясь защищаться. Просто давил силой, выжигая огнём саму тьму, что клубилась вокруг. В ладонь скользнула рукоять ножа. Подбросив нож в воздухе, Фушими поймал его за остриё и замер. Напора Мисаки надолго не хватит, всё его преимущество — в неожиданности. Скоро вампир привыкнет к его бестолковым движениям, а сам Мисаки выдохнется. Нужно бить сейчас. Дожать. Но руку будто сковало льдом.       Перед глазами встало окровавленное плечо Мунакаты и нож, который Фушими метнул в него, хотя целился в вампира. Поранить Мисаки он не боялся, это происходило постоянно. Фушими привык видеть его кровь. Не боялся и убить его. Боишься пресечь чью-то жизнь — не обнажай клинка. Но убивать его так — случайно — Фушими не хотел. Если он отнимет жизнь Мисаки, то лишь потому, что сам того захочет. Никаких случайностей.       Он бросился вперёд, вплетая ауру синего цвета в малиново-красное пламя Мисаки. Мисаки возмущённо окликнул его, но Фушими не слушал. Препираться они будут потом, сейчас нужно уничтожить цель.       Вдвоём они теснили вампира, но наглая широкая улыбка на тонких бескровных губах не сходила с его бледного лица.       В глазах потемнело, когда Фушими получил локтём под дых и врезался спиной в стену. Мисаки отвлёкся на него — кретин. Пропустил удар, повёлся на обманный ход, пропустил ещё один удар. А потом вампир впился в его горло, бездумно подставляя спину дезориентированному — как он, наверняка, полагал, — Фушими. Или вовсе не бездумно?       Злость гнала вперёд и растворяла боль, но Фушими медлил, выжидая. Мисаки, даже раненому и ослабшему, хватило ума обжечь вампира мощной волной ауры, и тот с хриплым воем отскочил в сторону. Фушими перебросил нож в правую, твёрдую и надёжную руку, и по клинку растёкся огонь.       Он метнул нож. Острие с влажным звуком вошло в глазницу, прожигая ткани; запахло палёным мясом. Вампир тяжело завалился назад и затих. Может быть, не навсегда. Нужно сжечь тело.       Мисаки лежал на асфальте, зажимая ладонью шею; через пальцы текла кровь. Фушими убрал клинок в ножны, опустился возле Мисаки и, содрав шапку с его головы, прижал к ране, а потом дотронулся до передатчика в ухе.       — «Стрейн» мёртв, — сказал он. — Оба отряда пропали. Один из Красных тяжело ранен — его укусили.       — Буду через пять минут, — ответил Мунаката, и отключился.       Фушими не просил его спасти Мисаки, но Мунаката — король, которого нет нужды просить.       — Эй, — он потряс Мисаки за плечо, и тот ответил тихим стоном. — Не отключайся.       — Отвали, — ответил Мисаки, зажмурившись от боли.       — Ты чуть не сорвал нам операцию, — сказал Фушими. Это было неправдой — Мисаки оказался в этом переулке очень вовремя. Но ему об этом знать необязательно. Фушими снова потряс его.       — Да слышу я тебя, придурок.       Голос Мисаки был слабым и хриплым. Может быть, не нужно заставлять его говорить, Фушими понятия не имел. Всё, что он знал, — нельзя дать Мисаки потерять сознание. Пусть держится — пять минут. Всего пять минут. Целых пять минут.       Он не ощутил приближения Мунакаты и вздрогнул, когда на плечо легла чужая рука. Мунаката опустился рядом с ним на колени, закатал левый рукав до локтя и, прежде чем Фушими успел предложить ему нож, зубами разорвал кожу и вены на запястье. Мисаки с расширившимися от ужаса глазами попытался отползти куда-то назад, но Мунаката рывком притянул его обратно и надавил на скулы, вынуждая открыть рот.       Фушими судорожно выдохнул, почувствовав запах крови Мунакаты. Горячка напряжённого боя не отпускала, огонь адреналина обжигал сознание. Он сам не заметил, когда успел податься вперёд, наблюдая за тем, как капли крови тяжело срываются вниз. Зато Мунаката заметил — Фушими поднял глаза и встретился с его прямым, чуть задумчивым взглядом.       Мисаки поперхнулся чужой кровью, закашлялся. Мунаката ослабил хватку, и тот, отвернувшись, прижал ладонь к шее. Рана страшно чешется, заживая, — это Фушими уже знал по собственному опыту. Он попытался думать о ране Мисаки, о самом Мисаки, о причинах его появления здесь. А ещё — смотреть только на Мисаки, но не выдержал, и вновь поднял глаза.       От взгляда Мунакаты всё внутри сжалось — как туго натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть от напряжения. И Мунаката прекрасно это видел. Одно слово, одно движение — и Фушими бы сдался. Его воля, гордость, упрямство трещали, готовые надломиться.       Мунаката ничего не сделал, ничего не сказал. Молча он поднялся на ноги и обернулся, окликая подоспевшую Авашиму. Захотелось взвыть от досады. Дыхание сбилось, во рту пересохло, а кожей Фушими всё ещё ощущал пронзительный взгляд Мунакаты.       Что он там думал: здорово быть тем, кого ненавидит король?       Хреново быть тем, кто ненавидит короля.       — Так вы теперь?.. — Анна замялась, подыскивая нужное слово.       — Вампир, — с улыбкой подсказал Мунаката.       Она вздохнула. Анне было неловко, но помочь ей Фушими не мог. Мунаката — человек, общение с которым нужно просто пережить, а потом забыть, как страшный сон.       Где-то за спиной, должно быть, развалившись на диване, Мисаки демонстративно полоскал рот. Бесполезно, вкус крови Мунакаты — как наркотик, проникающий через рецепторы в подсознание. Это — надолго. Может быть, навсегда. Но ведь это лучше, чем смерть.       Анна сидела за барной стойкой и смотрела в бокал, обхватив его руками. У неё были маленькие узкие ладони. Совсем ребёнок. Но Фушими уже давно не видел в ней ребёнка — взгляд выдавал в ней быстро повзрослевшую Красную королеву. Наверное, Фушими мог бы вернуться в ХОМРу — теперь. Наверное, его бы приняли. Но Анна — не его королева. Ей он не сможет подчиняться, а она не сможет им повелевать.       — Что ваш человек делал на территории, оцепленной Скипетром? — спросил Мунаката, шурша пачкой «Blue star».       Достав сигарету, он щёлкнул зажигалкой и закурил. Мунаката редко курил — Фушими мог по пальцам пересчитать скуренные при нём сигареты.       — Выслеживал того, кого вы убили. Этот вампир, — Анна с лёгкостью приняла условия игры Мунакаты, — напал на меня. Вы спасли Яте жизнь. — Она обернулась и одарила Мисаки странным, ничего не выражающим взглядом. — Спасибо.       — Ничего он не спасал! — рявкнул Мисаки со своего места.       Фушими цыкнул языком.       — Помолчи, — сказал он.       Ни уважения, ни дисциплины. Шайка панков с девочкой-иконой во главе. Вот поэтому Фушими никогда не сможет вернуться в Красный клан, сколько бы королей там ни сменилось.       Он стоял за спиной Мунакаты и по правую руку от Авашимы, вытянувшейся по стойке «смирно». Как у неё получалось выглядеть одновременно прямой и напряжённой, точно стрела, готовая сорваться с тетивы, и правильной, словно эта поза была для неё естественной, — Фушими не представлял.       — Сила Красного клана смертоносна для этих существ, — проговорил Мунаката, заглушая возмущённое: «Ну-ка сам заткнись!» от Мисаки. — Ваша помощь будет кстати.       Анна кивнула.       — Мы с вами, — ответила она.       Мунаката встал из-за барной стойки. Фушими и Авашима расступились, пропуская его, и направились следом. Спиной Фушими ощущал взгляд Мисаки, способный прожечь дыру между лопаток. Наверное, стоило задержаться, перекинуться парой слов, поддеть, посмотреть, как Мисаки бесится. Но в какой-то момент это перестало цеплять.       Фушими ушёл, не обернувшись.       До штаба они добирались в молчании.       Ночь подходила к концу, и считать потери они будут уже на рассвете. Этим займётся Авашима, а Фушими отправится спать, компенсируя физическую усталость и моральное истощение. Он выполнил приказ Мунакаты и убил вампира, но цена оказалась слишком высока. Вообще-то, ему было плевать на погибших, он даже имён-то их не знал. Но он ощущал себя проигравшим, и это чувство горечью разъедало мысли.       В штабе Авашима ушла с ранеными в лазарет, велев Фушими идти к Мунакате одному. Ему не хотелось открывать рот и произносить слова — настолько опустошённым он себя ощущал, — но всё-таки неохотно подчинился.       В кабинете Мунаката старательно задёргивал длинные тёмные шторы из плотной ткани. Похоже, будет сидеть здесь весь день и работать.       — Ты расстроен, — сказал Мунаката.       — Нет.       — Думаешь, вы провалили операцию?       — Я не расстроен. Я устал и хочу спать.       — Это выглядит, как провал, согласен, — будто не слыша, продолжил Мунаката. Закончив со шторами, он повернулся к Фушими и поправил очки. — Но вы достигли цели — уничтожили вампира.       — Мы потеряли двадцать человек.       — И вывели предателей на чистую воду.       — Предателей? — Фушими тихо фыркнул. — Только не говорите, что вы не знали.       — Я предполагал, что мне соврали относительно изгнания этого вампира из клана. Но не предполагал, что они ударят так скоро. Люди умерли, выполняя свой долг, назад их уже не вернуть. А ты развязал мне руки. Теперь некому удерживать меня вдали от поля боя. — Пафосу-то сколько... — Одного я не могу понять. Брать штурмом наш штаб было бы глупостью, и решение выманить половину клана на улицы посреди ночи — умный ход. Но почему приманкой служил тот, кто обратил меня? Разве не должны были его беречь?       — Я думал об этом, — со вздохом ответил Фушими. — Я знал, в теории, как он выглядит, и не повёл бы отряд за кем-то другим. Они только не учли, что я не запомнил его лица.       — Как же ты его вычислил?       — По взгляду.       Мунаката ответил довольной усмешкой и замолчал, погрузившись в мысли. Фушими почувствовал себя лишним. Теперь, когда его часть работы выполнена, Мунакате предстояло в одиночку обдумывать стратегию войны против охамевших вампиров, сдуру решивших потягаться силой с королями. Или — обсуждать свои мысли с Авашимой.       А ещё Мунаката раздражал одним своим видом.       — Вам нужен устный отчёт о ходе операции? — спросил Фушими.       — Нет, принесёшь письменный. Можешь идти.       Кто бы знал, как это безразличное «можешь идти» осточертело. Фушими направился к двери.       Мунаката был как ветер: быстрый, бесшумный. Не-человек. Фушими не ощутил его приближения со спины, но на сей раз не вздрогнул, когда чужие руки сжали плечи. Привык всегда быть настороже в этом месте. Рядом с этим не-человеком.       Мунаката быстрым, будто отточенным движением оттянул ворот рубашки Фушими, обнажая изгиб шеи, и укусил. Аккуратно, отстранённо. С таким равнодушием пьют кофе по утрам.       Фушими молча ждал, когда это закончится и он сможет уйти к себе. Быть кофейным автоматом — так себе ощущение. Вставил монету — получил кофе. Вонзил зубы — получил кровь.       «Я могу убить тебя прямо сейчас».       Фушими зашипел от боли, когда Мунаката резко вонзил клыки глубже. По груди потекла кровь, но отстраниться мешала крепкая хватка на плечах. Левая рука начала неметь, но боль вдруг ослабла — Мунаката разжал зубы и поднял голову. Очки зацепились дужками. Он подцепил очки Фушими и потянул их вверх, снимая. Чёлка, упавшая на лицо, защекотала щёку.       Фушими потянулся к очкам Мунакаты, но тот перехватил его руку за запястье. А потом — наклонился. Пахло табаком. И на вкус — табак с металлическим оттенком. Вкус собственной крови растёкся по языку. Губам — больно, Мунаката никогда никого не щадил. Давил, если мог надавить. Прогибал под себя, если мог прогнуть.       Сбой? Взлом программы? Или изначально заданный алгоритм?       Было в этом что-то унизительное — отзываться на прикосновения с такой готовностью по первому намёку Мунакаты. Но Фушими нравилось это ощущение. Ведь так — он был в этом уверен, — Мунаката повёл себя только с ним.       Мунаката чуть отстранился, и Фушими, подслеповато щурясь, смог увидеть его глаза — не пепельную сирень, а фиалковый лёд, будто искрящийся на солнце... которого Мунаката уже никогда не увидит.       Он отстранился окончательно, и за спиной Фушими ощутил пустоту. Задавать вопросы или лезть под руки самому было бесполезно — Мунаката с лёгкостью пресечёт любой напор, если не посчитает нужным самому спровоцировать.       Зато он вполне мог сказать что-нибудь излишне прямолинейное, либо попросту неуместное, потому Фушими поспешил уйти, зажимая пальцами грубую рану на шее. Обсуждать это было бы лишним.       Мунакату он не видел почти неделю, и благодаря ХОМРе эта неделя стала персональным Адом для Фушими.       Работать с Красными — или против них — всегда было тяжело. Кусанаги — единственный, кто мог держать эту шайку маргиналов в узде, но разорваться на части он не мог, как и Фушими. Им обоим приходилось то и дело гасить конфликты, и это бесило уже тем, что самому Фушими не на ком было сорвать злость и раздражение — Мисаки не появлялся. По каким причинам он, всегда рвущийся в бой, избегал Фушими — не ясно, но и задавать Кусанаги вопросы не хотелось. Пусть прячется, сколько душе угодно. Фушими всё равно.       На исходе недели Кусанаги сам заговорил о Мисаки.       — Тебе не кажется странным, что Ята-чан не с нами?       Они стояли на крыше многоэтажного здания. Фушими пришёл в поисках Кусанаги — связи между кланами у них не было, — чтобы сообщить о находке. Находка была так себе — холодильник в одной из квартир, доверху забитый пакетами с донорской кровью. Но — лучше, чем ничего.       — Меня это не интересует, — ответил Фушими, постаравшись вложить в интонацию всё возможное безразличие. — Не дымите в мою сторону.       Кусанаги хмыкнул и, будто назло, выдохнул клуб дыма, который тут же был подхвачен ветром, точно серебристо-серый шлейф. Конечно же, прямиком в лицо Фушими. Он недовольно цыкнул языком и махнул ладонью, отгоняя неприятный запах. Мунаката курил другие сигареты, менее крепкие. Их запах не раздражал.       — Он просил не говорить тебе, но... — Улыбка вмиг погасла, и Кусанаги посерьёзнел. — С ним всё очень плохо, и я подумал, что ты сможешь ему помочь.       — Поищите другую няньку, — сказал Фушими и, повернувшись спиной к городской панораме, направился к лестнице.       — Его обратили. Он остановился. Обернулся. Мозг лихорадочно заработал в попытке осмыслить полученную информацию. Мисаки обратили. Мисаки обратили.       — Ну и что? — равнодушно ответил Фушими. Он перевёл взгляд со спины Кусанаги к горизонту. Солнце садилось, и небо над головой цвело всеми оттенками красного и золотого. Как погребальный костёр. — У нас четверо таких за прошедшую неделю.       — И как они справляются?       — Не знаю. Спросите лейтенанта.       Кусанаги помолчал. Потом бросил окурок себе под ноги и наступил на него носком ботинка.       — Он не справляется. Ваш король тоже такой, а ты — третий человек в Скипетре и приближен к нему. Помоги Яте. Я знаю, что он взбесится, едва увидев тебя. — Кусанаги повернулся к Фушими, и солнце вызолотило его силуэт. — Может, ему даже станет хуже. А может, ты поможешь ему взять это под контроль. Вы, Синие, мастера по контролю.       — Попросите лейтенанта.       Кусанаги засмеялся.       — Как будто Ята-чан станет её слушать! Смешная шутка.       — Это ваши проблемы, — ответил Фушими. — Разбирайтесь сами.       Он спустился вниз, дал знать Авашиме, что уходит, и вызвал такси — служебная машина привлекла бы массу ненужного внимания.       Сунув руки в карманы брюк, Фушими стоял у обочины дороги в ожидании такси, и краем уха прислушивался к разговорам за спиной. При Авашиме рядовые не рискнут нарываться и вестись на провокации Красных, но привычка брала своё. Послышалось хлопанье крыльев — голуби вспорхнули с тротуара. Шарканье множества ног. Тихий звон стали в ножнах. Зычный голос Авашимы. Шорох листвы под напором сильного ветра. Блаженная пустота в мыслях.       Фушими повернул голову на звук мотора, потом сунул рабочую рацию в руки ближайшего рядового и сел в подъехавшую машину. Назвав адрес, он откинулся назад на заднем сидении и прикрыл глаза.       Ехать на квартиру к Мисаки не было смысла. Если всё действительно настолько плохо, как утверждал Кусанаги, то Мисаки держат в комнате на втором этаже бара, под неусыпным надзором Анны. Даже странно, что Кусанаги оставил её с ним один на один.       — Прибыли, — оповестил голос.       Фушими расплатился картой и вылез из машины.       Солнце окончательно погасло, и улицы погрузились в зыбкую темноту. Из окон бара лился приглушённый свет, а внутри мелькал чей-то силуэт. Анна. Фушими толкнул дверь и вошёл внутрь.       Анна обернулась на звук открывшейся двери, но не выказала и капли удивления. Вот чёрт. Знала, что он придёт. Может быть, сама и заставила Кусанаги рассказать о Мисаки.       — Он наверху, — сказала Анна.       Высокий мягкий голос и абсолютная бесстрастность на точённом, будто бы фарфоровом лице. Что за короли? Аура огня, но на лицах — печать равнодушия. И, несмотря на это, оба так не похожи на Мунакату с его открытым проявлением интереса — как у машины, тщетно пытавшейся постичь человеческую душу, — и синтетическими улыбками.       Анна подошла к Фушими и что-то вложила ему в руку. Ключи.       Фушими поднялся наверх, отпер дверь и заглянул в комнату. Обнаружив Мисаки на разложенном диване, он запер за собой дверь и спрятал ключи в карман брюк. Но едва он сделал шаг вглубь комнаты, как Мисаки, словно уловив его движение, пошевелился и поднял голову.       Радужки его глаз стали светлее — будто выцвели и напоминали теперь ореховую скорлупу или старое фото в сепии. Он был бледен, осунулся, а во взгляде отражался голод — дикий, сверхъестественный, обжигающий.       — Какого хрена ты припёрся? — хрипло спросил Мисаки, приподнимаясь на локте.       — Посмотреть, каким жалким ты стал, — ответил Фушими, — Мисаки.       Напряжение растеклось по мышцам, все органы чувств обострились, направленные на одно, — готовность в любой момент среагировать.       — Свали отсюда, — прорычал Мисаки, поднимаясь с дивана.       Его движения были тяжёлыми, скованными, словно он боялся расслабиться и распрямиться. Мисаки — такой жалкий, такой слабый, такой бесполезный для своей королевы. Обуза.       Он пошатнулся вдруг, прижал ладонь ко рту и сделал шаг назад.       — Уйди, — едва слышно выдавил Мисаки, жмурясь и отворачиваясь. — Твой запах... колокола... уйди!       — Колокола?..       Он очутился вдруг очень близко. Фушими успел среагировать — в ладонь скользнула рукоять ножа, и он выставил перед собой локоть, защищая горло. Мисаки всегда дрался бестолково, как берсеркер, и Фушими давно выучил его типичные движения. Знал, куда он шагнёт, собираясь напасть, а по движению его руки мог угадать направление удара ещё до того, как сам Мисаки его осознает.       Но теперь всё было по-другому. Ожидания разбились о реальность, когда Мисаки, влекомый сверхчеловеческими инстинктами, стал драться иначе. Другие движения, другие шаги, другие удары.       Было опрометчиво запирать за собой дверь.       Пол ударил по спине и затылку; из лёгких вышибло воздух под тяжестью чужого тела. Перед глазами всё потемнело, а шею пронзила боль — ослепительная, огненная. Мисаки не пытался укусить аккуратно и максимально безболезненно. Он рвал клыками кожу и мышцы.       Фушими впился пальцами в горло Мисаки, пытаясь оттолкнуть его от себя прежде, чем тот прокусит ему сонную артерию. В дверь забарабанили, послышался взволнованный голос Анны.       Он высвободил руку, одним движением перехватил рукоять ножа обратным хватом и вогнал клинок Мисаки под лопатку. Тот дёрнулся и как-то странно обмяк. Шея пульсировала болью, и Фушими уже не чувствовал, разжал Мисаки зубы или по-прежнему тянет из него кровь.       Наконец, Мисаки пошевелился. Он сполз с Фушими, перекатился на бок и растянулся на полу, уставившись в пустоту широко раскрытыми глазами.       — Я могу убить тебя, — выдохнул он.       Фушими цыкнул языком.       — Вместе с жаждой крови и бессмертием вам передаётся потрясающее высокомерие.       Признавать вслух то, что Мисаки действительно способен убить его, Фушими не собирался.       — Ты не понимаешь! Я чувствую запах твоей крови, и перед глазами всё меркнет, а в голове такая звенящая пустота!..       — Всё в порядке, — повысив голос, чтобы докричаться до Анны за дверью, сказал Фушими, а потом спросил: — Чью кровь ты попробовал первой?       Шевелиться было больно, поэтому он остался лежать на полу, прижимая к ране онемевшие пальцы. Если он сейчас же не уберётся, то потеряет сознание где-нибудь по дороге, а то и прямо здесь.       — Не твоё дело!       — Это важно.       Голова гудела от столкновения с полом. Мир вокруг поплыл. Фушими зажмурился на секунду, а когда открыл глаза, комната обрела прежнюю чёткость.       Упорное молчание Мисаки оказалось красноречивее любых слов. Это была Анна. Жаль её немного. Если у Мисаки поехала крыша от одного лишь присутствия Фушими, то запах Анны, должно быть, гасил в нём всё человеческое.       Мисаки сел, и Фушими предупреждающе вскинул руку с новым ножом. По клинку растеклась красная аура.       — Только попробуй, — сказал он. Мисаки ничего не ответил. Он и на Фушими-то не смотрел — уткнулся лицом в колени, сжался весь, вздрагивая. Если бы Фушими не знал его, как облупленного, то решил бы, что Мисаки плачет. — Ты понимаешь, что это значит — кровь Анны?..       — Это отвратительно! — перебил его Мисаки. — Я постоянно чувствую её запах, её вкус, она мне даже снится! Мерзость какая.       Он говорил с такой горячечной откровенностью, что Фушими стало не по себе. Неужели Мунаката тоже ощущал нечто подобное? И так легко справлялся с тем, что ломало Мисаки на части? Он точно не человек. Нельзя столь играючи взять себя в руки, если изнутри гложет нечто подобное. Это невозможно.       — Колокола, — сказал Фушими. — Что за колокола?       — Звон. — Ладони Мисаки скользнули по его голове, затыкая уши. — Они звонят. Звонят. Иногда тихо. Иногда оглушают. Это сводит с ума. — Повисла тишина. Мисаки молчал, сжимая в пальцах пряди волос. Фушими тоже молчал, обдумывая услышанное. И с этим Мунаката тоже как-то жил. Как?.. Как это может быть? Потом Мисаки поднял голову. — Так зачем ты пришёл?       — Оценить твоё состояние и понять, смогу ли сам с тобой справиться.       — Ну и?..       — Не смогу.       Фушими повернулся на бок и, опираясь на локоть, попытался подняться. Голова кружилась. Он мог бы попросить кровь Мисаки... но от мысли о том, что этот вкус будет преследовать его ещё много дней, стало тошно. Фушими не нужна ничья кровь. Справится сам.       Мисаки обернулся.       — Ты... куда ты собрался? Ты уходишь?       — Хочешь снова вгрызться мне в горло? — едко спросил Фушими, но осёкся на полуслове, встретив взгляд Мисаки.       В его глазах читалась мольба. Мисаки никогда не произнесёт вслух нужных слов. Никогда не попросит. Но в его глазах отражалось всё. Страх причинить кому-то вред, ненависть к себе, и вместе с тем — отчаянная жажда жизни. Может быть, случись всё это полугодом ранее, и Мисаки просто шагнул бы под прямые солнечные лучи. Ведь не было Красного короля, а значит, не было того, ради кого стоит бороться. Фушими едва не передёрнуло от смеси отвращения и жалости. Тот Мисаки, которого он помнил, был другим. Сильным. Ярким.       Теперь он погас.       Фушими вздохнул.       — Сейчас я не смогу тебе помочь. Но я попрошу капитана выделить время и научить тебя... — «...тому, чему он научился сам за жалкие несколько дней» — ...справляться с этим. — Мисаки уже открыл рот, чтобы ответить, но Фушими перебил его: — И только попробуй включить гордость и сказать, что не нуждаешься в помощи Синего короля. Разбирайся тогда со своим дерьмом сам, тони в жалости к себе, ной, страдай, и однажды очнёшься над трупом Анны.       Мисаки никогда не сможет причинить вред Анне. Она — Красная королева, сердце огня. Она сожжёт любого вампира, посмевшего подступиться к ней... если только жалость не ослабит её и не погасит её огонь в решающий момент.       «Чёрт, я пришёл только за тем, чтобы мне перегрызли горло», — раздражённо подумал Фушими, поднимаясь на ноги. Оказывается, он не такой умный, каким привык себя видеть. Мог ведь прийти вместе с Кусанаги. Возможно, получился бы дельный разговор.       — Сару! — окликнул его Мисаки.       — Постарайся не убить Анну.       Фушими вышел за дверь и запер её за собой. Привалившись к ней спиной, он зажмурился, прогоняя дурноту.       Теперь всё будет иначе. Даже если Мисаки сможет взять свою новую сущность под контроль, Фушими никогда не забудет его взгляд, преисполненный мольбы. Это так унизительно — просить о помощи. Но быть тем, кого просят о помощи, ещё унизительнее. Потому что особенно остро ощущается собственная беспомощность.       А обожаемые друзья Мисаки не больно-то помогли ему. Не обратились напрямую к Мунакате, попытались обойтись малой кровью. Лицемеры.       Фушими отстранился от двери и спустился вниз. Анна подбежала к нему, но не стала задавать вопросов — молча смотрела, как он тяжело опирается о барную стойку, чтобы перевести дух. На лакированном дереве остались тёмные разводы. Кусанаги будет рвать и метать.       — Когда начнётся облава на гнездо вампиров, — сказал Фушими, поправляя очки; пальцы дрожали, — Мисаки с вами быть не должно.       Он не помнил, как добрался до штаба Скипетра. В такси его вырубило, а от ворот до общежития он шёл на автомате, с трудом соображая, куда вообще движется.       Способность мыслить вернулась к нему уже на пути в свою комнату. За одной из дверей раздался громкий смех, потом — голос Мунакаты. Фушими замер, помедлил мгновение, и пошёл дальше, справившись с предательским желанием выцепить Мунакату из компании рядовых, в которой он всё равно был не особо желанным гостем. Не станет Фушими просить о помощи. Не будет жалким — таким, как Мисаки.       Он зашёл в комнату, чтобы взять чистые вещи, а потом направился в душ — смыть с себя кровь. В ванной комнате он долго рассматривал грубую рваную рану на шее, гадая, заживёт ли она аккуратно и ровно, не оставшись уродливым рубцом чуть выше ключиц. Фушими не пугали шрамы. Но — только не от Мисаки. Достаточно ожога на груди, как вечного напоминания о ХОМРе.       Контрастный душ принёс долгожданное облегчение, смывая липкие эмоции и ощущения. Только шея по-прежнему нещадно болела и сильно кровоточила. Вытершись, Фушими оделся, прижал к ране платок, чтобы не запачкать майку, и вернулся в комнату. Где-то у него были бинты...       На кровати сидел Мунаката. В полном обмундировании, клинок в ножнах прислонён к изножью постели.       — Зачем вы пришли? — спросил Фушими, закрывая за собой дверь.       — Твоей кровью пахнет на весь этаж, — ответил Мунаката. Чёрт бы побрал эти вампирские инстинкты. — Ты позволил себя укусить.       Не вопрос — констатация факта. И — осуждение? В Мунакате проснулись собственнические чувства? Ну конечно, никто не любит пить из одной с кем-то кружки.       — Моё мнение не учитывалось, — ответил Фушими.       Он потянулся к выключателю, но в последний момент передумал и убрал руку, оставив комнату в темноте. Интересно, насколько хорошо Мунаката сейчас видел? Обладал ли каким-то особым видом зрения, или вампиры ориентировались исключительно на запах?       — Ята Мисаки, я полагаю? — спросил Мунаката.       Всё-то он знает. Бесит.       Фушими подошёл к кровати и хотел сесть рядом, но Мунаката поймал его за руку и потянул на себя. Это походило на извращённую садистскую игру: заставь другого поверить в то, что он нужен, а потом щелчком пальцев отними всё. Потому что так и будет, Фушими знал это. И всё равно подчинился, садясь на чужие колени и упираясь собственными в постель по обе стороны от бёдер Мунакаты.       — Вы слышите их звон? — спросил он вместо ответа. Платок, пропитавшийся кровью, полетел на подушку. — Колокола.       — Что ещё рассказал тебе Ята Мисаки?       Мунаката не обнял его — вообще не дотронулся. Только пальцы по-прежнему сжимали запястье, заранее пресекая любые попытки уйти. Фушими тоже не пытался прикоснуться к нему. Ещё одна занимательная игра: притворись, будто тебе всё равно; сделай вид, будто ты гордый. Хотя гордость — пересохшая, обмелевшая река — давно плескалась где-то внизу. Ниже плинтуса.       — Он был не слишком настроен на разговоры, — сказал Фушими. — Не может себя контролировать. Думаю, его обратили в начале недели.       — Хочешь, чтобы я помог ему справиться с этим?       Предложение или очередная констатация, считывание Фушими, точно открытой книги? Он не смог понять. И к лучшему — чувствовать свою душу вывернутой наизнанку было бы слишком... тревожно.       — Допустим. И вы сделаете это?       — Долг короля — помочь страждущим. Так ты хочешь, чтобы я помог ему?       — Так вы слышите колокола?       Мунаката усмехнулся. Его очки тускло блестели в темноте, мешая увидеть глаза, и Фушими снял их. В этот раз ему не помешали. Очки отправились на прикроватную тумбу — Фушими давно избавился от простецкой двухъярусной кровати, которую всё равно было не с кем делить.       — Все слышат колокола, — сказал Мунаката. Он проследил взглядом за тем, как Фушими вытягивает из-за пояса нож, но — ни капли не напрягся. Значит, Фушими ещё не перешёл границы. — Но никто не знает, по ком они звонят.       Будь Фушими пафосным королём Синего клана, он бы ответил что-нибудь в духе: «Колокола звонят по вашим душам», но он терпеть не мог бессмысленную цветистость и показушные разговоры о душах.       Мунаката повернул левую руку запястьем вверх, позволяя Фушими сделать глубокий длинный надрез чуть ниже основания ладони.       — У вас массовые галлюцинации, — сообщил Фушими.       Нож милосердней клыков. Цивилизованней. Правильней. Своеобразная эстетика боли — её сознательного принятия и ответного причинения. Смена биологического вида не убила в Мунакате чувствительность к боли — Фушими видел это по его глазам. Он наклонился и прижался губами к ране с аккуратными ровными краями, собирая языком кровь.       — Предпочту называть это «феноменом вампирского коллективного бессознательного», — ответил Мунаката.       Пальцы Мунакаты скользнули по волосам Фушими. Он напрягся, готовый сбросить с себя чужую ладонь и отстраниться, — ему не понравился этот жест. Так гладят дикого зверя, который потянулся к простёртой руке, но если здесь кто и зверь, то точно не Фушими.       Рана на шее зачесалась — через пять минут её не будет. Рана на запястье Мунакаты исчезала быстрее, буквально растворяясь на глазах. Фушими распрямился и взглянул на Мунакату, пытаясь прочесть по глазам, в какую игру с ним играют теперь. Мунаката притянул его за затылок к себе. На сей раз Фушими почувствовал на его губах только вкус табака. Но даже сквозь табак ощущался мягкий обволакивающий привкус его крови, так непохожий на кровь человеческую. Этот вкус пьянил, вынуждал податься вперёд, грубо взрезая нарочитую тягучую, почти болезненную неспешность Мунакаты. Невыносимо.       — Вы похожи на машину, — сказал Фушими — негромко, скучающе, надеясь не дать голосу предательски дрогнуть.       — А ты, — ответил Мунаката, откидываясь назад и увлекая его за собой, — похож на человека.       — А не проще было выдать нашим огнемёты и не привлекать к работе ХОМРу? — спросил Фушими.       — Нам не нужен пожар, — ответил Мунаката.       — Если вы полагаете, что ХОМРа ничего не подожжёт, то вы жестоко ошибаетесь.       Мунаката улыбнулся — улыбка сфинкса — и повернулся к Авашиме. Фушими в пол-уха прислушивался к их разговору и искоса наблюдал за показателями на экране. Им так и не удалось придумать способ слежения за вампирами. Приборы реагировали на ауру королей, но не на проявление сверхъестественной сущности другой расы. Можно попробовать натаскать собак. Наверняка запах вампирского организма значительно отличается от естественного запаха человеческого тела.       Уши заложило от оглушительного взрыва.       — Я же говорил, — пробормотал Фушими, отворачиваясь от монитора и выглядывая наружу.       Из окна на седьмом этаже валил густой чёрный дым. Асфальт был усыпан стеклянным крошевом и искрился в отсветах синей и красной аур. Анна стояла подле Мунакаты и напряжённо наблюдала за зданием. Хорошо, что Мунаката не пустил её внутрь. Она не безудержный варвар, в отличие от всей остальной ХОМРы, но своей огромной силой только учится управлять. Парой взрывов дело не ограничилось бы.       Фушими вылез из транспортёра, оставив Акияму и Бензая следить за показателями. Под сапогами захрустели звёзды. Он остановился позади Мунакаты, втянул носом пропитанный гарью воздух, ожидая почувствовать прилив воодушевления или хотя бы слабый приток адреналина в крови. Ничего. Мунаката не пошёл внутрь сам, заняв позицию снаружи, не пустил Анну, не пустил Фушими. Только Авашима отправилась с отрядом подкрепления, когда пришло сообщение о первых потерях.       — Тебе скучно наблюдать? — спросил Мунаката.       Неожиданный вопрос.       — Я выполняю ваш приказ, — ответил Фушими, отворачиваясь от здания и окидывая взглядом тёмные аллеи. Ему показалось, или?.. — Скучно мне или нет, не имеет значения.       — Да, пока всё идёт гладко и скучно. Признаться, я не ожидал, что мы выйдем на их гнездо так легко. Они небрежны. — Мунаката тоже обернулся. — В чём дело?       — Ничего. Показалось.       Фушими встретил его прямой цепкий взгляд, помедлил мгновение, а потом пошёл по направлению к аллеям. Мунаката всегда говорил ему прислушиваться к интуиции, хотя сам Фушими считал своё чутьё всего лишь способностью чётко анализировать окружающую обстановку. Это как зрение. Способность за дымовой завесой разглядеть опасность.       Мисаки он услышал за несколько мгновений до того, как увидел. Скрип колёс по асфальту — Фушими передёрнуло от этого звука. Какого чёрта, он же предупреждал Анну не выпускать этого!..       Он вытянул клинок из ножен, и в темноту вплелось голубовато-синее сияние ауры.       Мисаки притормозил, шаркнув подошвой кроссовка, и хмуро уставился на Фушими. Он выглядел здоровым и полным сил — так непохожим на себя две недели назад. Что бы Мунаката с ним ни делал в их короткие, но частые встречи, но Мисаки это определённо шло на пользу.       — Сару, — сказал он мрачно, — свали.       — Территория оцеплена, — ответил Фушими. — К зданию ты не подойдёшь.       — Там Анна! — он повысил голос. — Я должен быть там.       — Не волнует.       Воздух вокруг Мисаки замерцал и налился тёмно-красным светом. Но прежде, чем он успел раскрыть рот и выплюнуть в ответ какую-нибудь грубость, Фушими добавил:       — Тот, кто обратил тебя, может быть ещё жив. Капитан объяснял тебе, чем это чревато. Все наши обращённые также остались на базе.       Раньше Фушими не стал бы ничего объяснять. Он придумал бы более изощрённый и интересный способ задержать Мисаки и отвлечь его от навязчивой идеи прикрывать спину Анны. Раздразнил бы его, зацепил, вывел из себя. Но он, без особого, впрочем, удивления обнаружил: это теперь неинтересно. Фушими не хотелось драться с Мисаки, в глазах которого он видел настоящее животное безумие. Мисаки был слабым, и интерес, подпитываемый годами, погас, как погас сам Мисаки.       Лёд Мунакаты импонировал Фушими больше, чем едва тлеющие угли.       — Знаю я! Но я должен быть там!       До Фушими дошло, а вот до Мисаки не дойдёт и к следующему утру. Но где эта мразь прячется? Фонари горели только у дальнего конца аллеи, и парковые деревья утопали в темноте. Он может быть где угодно. Может быть, и обращённые рядовые Скипетра тоже здесь? Нет, едва ли, пробраться в их штаб сложнее, чем в бар Кусанаги. Если, конечно, вампиры снова не оказались на шаг впереди.       Не спуская глаз с Мисаки, Фушими потянулся за рацией. И тогда Мисаки прыгнул. Фушими уклонился, развернулся и едва успел выставить перед собой клинок, отражая следующий удар. Удар такой силы, что запястье прострелило болью. Ему пришлось кружить вокруг Мисаки, удерживая его на расстоянии. В очередной раз всё его мастерство оказывалось бесполезно против напора сверх-рефлексов. Как же это раздражало.       Теперь Фушими хотел драться. Хотел победить. Хотел доказать, в первую очередь — самому себе, что умение и интеллект значат больше, чем физические данные, превосходящие человеческие. Потому что, чёрт побери, это реально начинало бесить. Фушими терпеть не мог проигрывать.       Слабое место в чужой беспрерывной атаке он заметил сразу — Мисаки открывался с правого бока, делая слишком сильные и широкие замахи. Но Фушими не мог поднырнуть под руку и ударить. Не поспевал, отставая на секунду. С рядовыми Скипетра — теми, что стали вампирами, — на тренировках было проще. Их стиль боя изначально был очень осторожным, слабым, и Фушими мог за мгновение придумать сколько угодно обходных путей и способов отразить атаки или обойти защиту. Он обращал чужие рефлексы и физические данные против них самих.       С Мисаки это не работало.       Тот вдруг отступил и замер, будто к чему-то прислушиваясь. А потом бросился в сторону и вперёд, огибая Фушими, — торопился к зданию.       Фушими кинулся следом, но перед ним вдруг выросла женская фигура. Обычный человек — на первый взгляд. Только глаза выдавали — тусклые, безжизненные, — да оскал с рядом ровных, человеческих зубов и удлинённых верхних клыков.       Фушими снова потянулся за рацией, но женщина сорвалась с места, и как-то быстро стало не до попыток предупредить Мунакату.       Слишком сильно. Слишком быстро. Фушими снова отставал и ничего не мог с этим поделать — женщина играючи теснила его, он начинал злиться, ошибаться, делать глупости и банально уставать. У него всё ещё оставалось последнее средство — красная аура и эффект неожиданности, но один на один с вампиром этот приём сработает лишь один раз.       Ещё рано.       Он намеренно подпустил женщину к себе — аккуратно, осторожно, чтобы она не почуяла фальшь в его движениях. Утомление в этом случае сыграло ему на руку — она действительно поверила, что до предела вымотала Фушими, что он ослаб, что теперь — лёгкая добыча.       Он даже позволил ей впиться себе в горло. В левую ладонь из рукава скользнула рукоять ножа. Фушими вогнал лезвие женщине в бок — огненное лезвие. Она отшатнулась, на её лице — смесь удивления, боли и гнева. На губах — кровь. В глазах — понимание. Теперь она отстала от Фушими — на те считанные секунды, что могли спасти ей жизнь.       Когда женщина рухнула вниз, с ножом, вбитым в глазницу, — такой способ умерщвления вампиров, как показала практика, был наиболее эффективным, — Фушими облегчённо выдохнул. Машинально он прижал к шее ладонь, отирая с кожи липкую кровь. Больно, чёрт.       Он позволил себе короткую передышку — несколько судорожных вздохов, выравнивающих дыхание, — и бросился обратно, к зданию. Он отсутствовал минут пятнадцать — целую вечность, в течение которой произойти могло всё, что угодно.       Он прислонился спиной к стене. Дверь в палату была открыта, и он мог слышать сплетение голосов: низкий — Мунаката, высокий и мягкий — Анна.       — Сутки, не больше, — сказал Мунаката.       — Хорошо, — ответила Анна. — Я должна поблагодарить вас за... это. — Она помолчала. — Что с Ятой?       Зачесался ожог.       — Куснаги Изумо забрал его. Не волнуйтесь, он жив.       — Он выглядел ужасно...       — Он больше не человек. Всё восстановится... со временем. Либо — очень быстро, если кто-нибудь поделится с ним кровью.       — Это даже звучит ужасно.       — Такова реальность. Вам придётся привыкнуть. Отдыхайте. Послышался шорох, потом — скрип отодвигаемого стула и звук шагов. Мунаката вышел в коридор, взглянул на Фушими, но ничего не сказал и направился к выходу. Фушими отстранился от стены и пошёл следом. Он был благодарен Мунакате за молчание. Не хотел, чтобы Анна знала о его присутствии.       — Ты снова дал укусить себя, — сказал Мунаката, когда они покинули лазарет.       — Зато я убил вампира. — Мунаката неопределённо хмыкнул, и Фушими решил расценивать это как знак одобрения. — У вас появился новый фанат. Домиёджи в восторге от вашего боя с главой клана.       — Ты пропустил всё самое интересное.       — Мне хватит восторгов Домиёджи, он не затыкается. Это вы виноваты. Показушник.       Мунаката засмеялся. Скупой негромкий смех — крайнее проявление его веселья. Звучало немного... зловеще. На секунду Фушими даже показалось, что он перегнул палку, ведь обычно он не позволял себе столь открытого хамства в адрес начальства, балансируя на грани.       Но — нет. Мунакате плевать на фамильярность.       — Анне вкололи мою кровь, — сказал он. — Раны почти зажили, но потребуется время на восстановление организма. До завтра она останется на нашем попечении. Это было умно — воспользоваться подчинённым Красной королевы и попытаться устранить её. Она — главная опасность для вампиров. Одним движением может сжечь их всех. Хорошо, что ты убил вампира, обратившего Яту Мисаки, — ты ведь именно его убил? Он больше не будет представлять для нас проблем.       Они вышли в главный корпус. Лестницу — вычурную, позолоченную, — освещали голограммы. В их мертвенном синеватом свете Мунаката казался настоящим вампиром — бледным и жутким. Впрочем, Фушими догадывался, что и сам выглядит не лучшим образом.       — Что вы с ним сделали?       — Сломал ему руки и ноги, — пожал плечами Мунаката. — Иначе программа, заложенная в его мозгу, продолжила бы гнать его вперёд. Но, кажется, со смертью контролирующего вампира приказ на уничтожение Кушины Анны отменён сам собой.       — Вы жуткий.       Мунаката усмехнулся       — Ты уже говорил это. — Спустившись по лестнице, он остановился у подножия и обернулся. Фушими, отставая от него на приличествующие несколько шагов, машинально замер. — Подойди, — сказал он и закатал рукав, обнажая левое запястье.       — Само заживёт, — ответил Фушими.       Его ожидало целое море работы, и он не хотел отвлекаться, а вкус крови Мунакаты отвлекал и ещё как. Но с лестницы, преодолевая последние ступени, всё-таки спустился. За годы работы он научился тонко чувствовать, когда Мунакате можно перечить, а когда — лучше не надо.       — Я почувствовал запах твоей крови, едва ты вошёл в здание. Отвлекает, — будто эхом вторя его мыслям, сказал Мунаката.       Он протянул руку и дотронулся пальцами до двух глубоких, но аккуратных, уже подсохших ран на шее Фушими. Внутри всё замерло в предчувствии боли. Но прежде, чем Мунаката успел сделать то, что хотел, Фушими перехватил его руку и, поддаваясь до странности глупому порыву, прижался губами к запястью. Мунаката мог сколько угодно издеваться над ним, убивая своей ледяной сдержанностью, но Фушими принимать его условия игры не обязан.       Мунаката усмехнулся; в его глазах читалось чувство собственного превосходства. А ещё — удивление, зыбкое, едва читаемое. И — что-то ещё, неуловимое, на грани восприятия.       Фушими достал нож. Надрез пришлось делать глубоким — чтобы не зажил слишком быстро. А потом на языке расцвёл уже знакомый медно-пряный вкус. К этому нельзя привыкнуть. Осознание, понимание, принятие — всё это не приходило. Кровь в восприятии оставалась кровью — ни больше, ни меньше. И только организм уже перестроился, на автомате воспринимая ставший привычным запах как нечто желанное и необходимое.       Если всё это — или хотя бы часть — было результатом эволюции, а не неких сверхъестественных сил, то у природы очень своеобразное чувство юмора.       — Мне нужно на допрос, — проговорил Мунаката, мягко, но безапелляционно высвобождая руку. — Авашима-кун уже занимается пленными.       — Сочувствую пленным.       — Как закончишь с работой — приходи, твои аналитические способности будут кстати.       Он ведь знал, что Фушими рассчитывал услышать другое окончание фразы. Не мог не знать. Вот ведь... Мунаката.       Он ушёл на допрос, а Фушими — к работе. Их отдел гудел и стоял на ушах, вовсю обсуждая удачную — в кои-то веки — операцию и зрелищный бой их короля с главой клана. Когда Фушими вошёл, все затихли, но благодатной тишины хватило буквально на минуту — пока он шёл до своего стола, садился и включал ноутбук. Не подействовали ни тяжёлые, полные раздражения и презрения ко всему живому взгляды, ни слова, ни прямые приказы. Ну что за люди — не заткнулись, пока он не рявкнул, выйдя из себя.       Через час Фушими был вынужден признать: обсуждать успешную операцию и Мунакату определённо интереснее, чем рыться в документах, составлять отчёты и заниматься прочей безрадостной ерундой. Поэтому он не стал задерживать людей и отправил всех спать — ночь на исходе, скоро рассвет и новый рабочий день. Сам спать, конечно же, не пошёл, работа сама себя не выполнит.       Ещё через полчаса он понял, что слишком устал и сейчас уснёт, если не отвлечётся на что-нибудь. Он потёр глаза, попялился в одну точку, и, оставив ноутбук включённым, пошёл взглянуть, как идут дела у Авашимы в комнате допроса.       Дела, как и ожидались, шли хорошо — для Авашимы, скверно — для вампиров. Они не захватили ни одного человека — ультрафиолетовые лампы легко позволяли отделить зёрна от плевел. Но вели себя эти вампиры весьма... странно.       — Что думаешь? — спросил Мунаката.       Они находились в комнате, смежной с помещением для допроса, по ту сторону стекла. Вампиры не видели их, но они видели вампиров. И — Авашиму. Строгую, жёсткую, даже жестокую. С ней не нужен хороший полицейский, она — идеальный инструмент для работы с людьми, будь то премьер-министр или пленник. Ещё в помещении находился Бензай — следил за аудио- и видеозаписью допросов, но это был настолько фоновый и неприметный человек, что не раздражал даже Фушими.       — Все в один голос клянутся, что их клан не имеет никакого отношения ни к убийствам людей, ни к нападениям на наши кланы, — продолжил Мунаката. — Они утверждают, что их клан поселился в Шизуме десять лет назад, и с тех пор ведёт очень осторожную и скрытную жизнь, стараясь не переходить дорогу никому из королей. Они не нападают на людей, а тех, кто нарушает их внутриклановые законы, сами же и карают.       — Хотите сказать, нас снова обвели вокруг пальца? — спросил Фушими. — Тогда почему они так ожесточённо сопротивлялись?       — Решили, что мы устроили зачистку и намерены их всех уничтожить. Испугались, их глава не смог подавить панику.       — Вы им верите?       Мунаката улыбнулся. Это была очень нехорошая улыбка, и, судя по обычно бесстрастному выражению лица Бензая, даже его проняло. Приятно осознавать, что Фушими — не единственный, кому порой становилось не по себе в обществе Мунакаты.       — Если я им поверю, это будет означать одно: нас действительно обвели вокруг пальца и попросту натравили друг на друга, очевидно, не желая делить территорию.       Всё это не нуждалось в пояснении. Если захваченные в плен вампиры не лгут, их всех ждёт полная мобилизация. Мунаката, как и Фушими, не умеет проигрывать. И если раньше вампиры воспринимались исключительно как преступники, которых необходимо взять под контроль, то теперь, когда они дважды обманули Мунакату...       Фушими встретил его взгляд и, не проронив ни слова, вышел в коридор. Сунув руки в карманы, он бесцельно рассматривал стену в ожидании Мунакаты и обдумывал информацию. Пленных можно использовать — изучать, даже вербовать, если потребуется. До тех пор, пока ситуация не станет настолько острой, что придётся оповестить Золотого короля. Пленных тот час заберут, и вряд ли их кто-нибудь когда-нибудь увидит живыми. Золотые тоже умели быть жуткими.       Приближение Мунакаты он, как всегда, пропустил, и невольно вздрогнул, ощутив прикосновение к плечам. К чести Мунакаты, он не стал это комментировать.       — Как вы намерены использовать пленных? — спросил Фушими. Он хотел обернуться, но Мунаката не позволил.       — Использовать? Это слишком грубое слово. У нас будет взаимовыгодное сотрудничество. Может быть, Анна примет нескольких в свой клан. Будет интересно посмотреть, какое влияние на вампирский организм окажет Красная аура. Ята Мисаки, например, с трудом справляется с ней — две сущности конфликтуют.       Как два антивируса, установленные на одной операционной системе.       Мунаката оттянул ворот рубашки Фушими, наклонился, и по телу пробежала дрожь предвкушения боли. Такой боли, от которой покалывает кончики пальцев, и внутри всё обрывается от понимания происходящего.       — Если бы Суо Микото был жив, — проговорил Фушими, — вы бы обратили его?       — Это могло быть интересным. Нестабильность Красного короля в конфликте с вечностью вампира. — По голосу Мунакаты Фушими понял, что тот улыбается. — Может быть, вампирская сущность уравновесила бы в Суо всё. А может, уничтожила бы.       — Это не ответ.       — Да. Я бы обратил его. Почему ты спрашиваешь?       Повернув голову, Фушими взглянул в окно. Занимался рассвет — окружающий мир стал серым, будто припорошенным пеплом, а у горизонта зажглась узкая розовато-сиреневая полоса.       Мунаката дотронулся губами до изгиба его шеи и укусил — больно, но не так, как обычно. Не до крови. Не утоляя жажду, а словно нарочно распаляя её.       — Нет, — сказал он. И снова — болезненный укус, от которого на шее наверняка останется многозначительный след, что красноречивее любых слов. Это даже немного пугало — то, каким человечным мог быть Мунаката, нечеловечный до последней искры тока, пронизывающего его вены-провода. — Тебе ещё рано прощаться с солнцем.       А где-то в недрах его сознания наверняка бились, захлёбываясь звоном, несуществующие колокола.