Самый близкий

В небе загорались звезды. Искателю древностей полагалось бы думать, что плоды сегодняшних трудов — только грошовые наконечники стрел и треснувшая на большом пальце кожа. Боманц считал, что день прошел лучше некуда: выбирая куски металла из жидкой грязи, он разобрался со структурой очередного защитного заклинания, преграждающего путь к центральным курганам. Он давно привык и к беснующимся духам, и к дождям, и к ломоте в костях, что проходила только после горячей воды. Привык к бесконечным придиркам жены, к насмешкам искателей сокровищ теллекурре. Боманц усмехнулся, вспомнив, как трудно было поначалу не смотреть на них свысока, — ведь они жаждали наживы, а у него была великая цель. Через месяц размокшая глина Курганья смазала все различия между ними. Из сумерек бесшумно вынырнул Бесанд. К нему колдун тоже привык, хотя это было опасно. Привычка порождает беспечность, а беспечности допускать никак нельзя. Если Наблюдатель хотя бы заподозрит, в чем истинная цель колдуна, Боманцу и его семье придется туго. — Прекрасный вечер, Бо, — Бесанд сплюнул. — Накопал чего запретного? — Да где он прекрасный… Земля как жидкое говно, я думал, закончу раньше. Чуть сапоги в траншее не оставил. И добыча тоже говно, жена всю плешь проест. — Купи ей какой-нибудь бабской хреноты, может, замолчит на месяц. — Наблюдатель ссыпал наконечники обратно в мешок. — Этот козел Шадор, молодой да ранний, знаешь, что мне заявил сегодня? Я, говорит, ничего не накопал, только голову Взятого. Идиота кусок. — А ты что? — Боманц хрюкнул. Чтобы так шутить с Бесандом, нужно было быть идиотом в квадрате. Духи-хранители на пути к курганам Взятых не пропустили бы даже колдуна. — Отправил говнюка под арест, пару синяков поставил, пусть посидит недельку. Допросим, конфискуем, все как надо. Отучится херней страдать. — Действительно идиот, — Боманц разулыбался. На какое-то время Наблюдателя займет другой искатель сокровищ. Великолепно. — Настоящий воскреситель никогда бы такого не ляпнул. — Сечешь фишку, Бо, — ухмыльнулся Бесанд. — Я вот и не помню, чтобы ты так шутил. — Что?! — Колдун набрал в грудь побольше воздуха. — Проклятье! Да как ты, пес плешивый, смеешь намекать… * * * — Возле правого кургана на менгирах трещины. Не следит молодежь. — Ха. Вон там все столбы сгнили, упали и кустами поросли. Лет двадцать назад еще стояли. А всем похеру. Все гниет, Бо. Гниет с головы. Скоро нам и жалованье платить перестанут, попомни мои слова. — Ты ведь и тогда не уйдешь? — Я не уйду, даже если меня уволят. Только ногами вперед. Слишком много лет я здесь оставил. Двое сидели на крыльце дома. Наверху хлопотала жена Боманца. Курганье заволакивал туман. — Зайдешь? — Нет, Бо. Ты же знаешь, что не положено, — высокий человек тяжело поднялся, кивнул и ушел в темноту. Интересно, когда Бесанд, без устали выслеживавший воскресителей, успевал спать. Еще один день, еще один шаг на пути. Кто знает, сколько тысяч таких шагов еще нужно сделать. — Боманц, чтоб ты провалился! Где ты пропадаешь? Суп остынет! — кажется, визг пилы звучал бы нежнее. Колдун в последний раз взглянул на небо и шагнул внутрь.